Следует иметь в виду, что далеко не все серьезные исследователи (в частности, в России) считают необходимым использование понятия «дискурс». Некоторые полагают, что оно избыточно, что, не имея, по сути дела, своих собственных методов, дискурсный анализ не вправе претендовать на статус самостоятельной научной дисциплины. Эти исследователи считают, что понятие «дискурс» эклектично, а выражение «дискурсный анализ» — неудачная попытка объединить под одним названием несколько разных методов анализа, применяемых в других дисциплинах.
Перейдем к более подробным комментариям относительно того, что скрывается за понятием «дискурс» в современных работах. Люди постоянно конструируют свои миры (миры, в которых они находятся), свою социальную активность и создают социальные институты, в деятельность которых они оказываются включенными. Очень важную роль в этом конструировании играет язык (устный и письменный). Но этот процесс осуществляется не только через язык, но через язык в сочетании с различными действиями, со взаимодействием с другими индивидами, с нелингвистическими системами символов, с объектами, инструментами, техникой, в сочетании с определенными способами думать о вещах, со способами оценивать вещи, с различными чувствами и эмоциями и т. д. Иногда то, что конструируется, повторяет (воспроизводит) то, что уже было построено раньше, иногда нет, т. е. в процессе конструирования могут вноситься инновации.
Мы демонстрируем, строим определенную проекцию себя в отношении того, в какую деятельность мы вовлечены, что именно мы делаем. Если в отношении какого-то человека мы не понимаем, кто он и чем занимается, то мы не понимаем, каков смысл того действия, которое он только что совершил, т. е. мы оказываемся неспособными понять, что он сказал, что он написал и т. д. Мы пытаемся создать разное представление о себе, по-разному проецируем себя в зависимости от того, находимся ли мы, например, на званом обеде в гостях или обедаем дома в кругу семьи. И хотя и в том и в другом случае мы, казалось бы, в конечном счете поглощаем пищу, это совершенно разные занятия.
Мы постоянно оказываемся включенными в самые разные виды деятельности. В связи с этим следует заметить, что в конструировании социальной деятельности, в «представлении себя другим» (см. гл. 8) на нас накладываются определенные ограничения: люди имеют неодинаковый доступ к различным идентичностям и различным видам деятельности, а это связано с разными социальными статусами и разными социальными ценностями (именно это и является причиной социального неравенства; см. также гл. 8).
Из всех средств конструирования дискурсов язык является самым важным. Когда мы говорим или пишем, мы используем все ресурсы языка для того, чтобы проецировать себя на реальность, позиционировать себя в качестве индивида совершенно определенного типа, причем какого именно типа — зависит от социальных обстоятельств.
Устное или письменное высказывание значимо только тогда, когда оно указывает на два следующих важных момента: 1) социально обусловленную ситуативную идентичность (т. е. «кем» в конкретной ситуации говорящий хочет предстать); 2) социально обусловленную ситуативную деятельность («что происходит»). Иными словами, любое высказывание должно содержать ответ на два вопроса: кем является конкретный человек и что он делает.
Социальные идентичности иногда могут сложным образом соотноситься друг с другом. Например, пресс-сек-ретарь объявляет что-то от имени президента. Здесь взаимодействуют несколько идентичностей: президент одобрил чье-то предложение (в этом случае присутствует еще одна идентичность) или сам его инициировал; «спич-райтер» изложил его в письменной форме; пресс-секретарь озвучил его своим голосом, при этом использовал определенные интонации и расставил акценты так, чтобы имитировать (разумеется, не в прямом смысле слова) президента. Таким образом, несколько идентичностей переплелись, оказались «вложенными» друг в друга[4].
Такого рода примеры можно привести не только в отношении людей, но и социальных институтов. Так, в упаковку с лекарством всегда вкладывается листок с указаниями по его применению. В нем перечислены все случаи, когда его нельзя применять: некоторые болезни, беременность, детям до определенного возраста и т. д. Это в конечном счете — «голоса» других идентичностей: голоса тех больных, у которых после применения этого лекарства ухудшалось состояние здоровья, голоса «закона», отражающие судебные прецеденты, связанные с тем, что это лекарство было ошибочно прописано врачом, и т. д. Здесь также взаимодействуют несколько идентичностей, но как бы анонимных или, скорее, обобщенных.
Выше отмечалось, что для того, чтобы позиционировать себя определенным образом и заявить о том, кто вы и что вы делаете, одного языка недостаточно; следует употреблять и различные невербальные средства. В связи с этим важно подчеркнуть, что использовать язык вкупе с этими другими средствами обязательно надо правильным образом, а именно координировать, согласовывать это использование с другими людьми, при этом оно должно происходить в правильном месте и в правильное время.
Рассмотрим ситуацию, описываемую в работах Д. Ви-дера и С. Пратта (Wieder, Pratt 1990а; Wieder, Pratt 1990b)[5]. Речь идет о том, каким образом различные группы североамериканских индейцев США используют понятие «настоящий индеец». Прежде всего, сам этот термин — инсайдерский, т. е. предполагается, что его могут применять только члены группы. Именно при помощи такой номинации члены группы обозначают свою идентичность. Проблема идентичности (т. е. в конечном счете проблема узнавания и узнаваемости), несомненно, актуальна для индейцев так же, как и для любой другой общности. Как и любая другая, индейская идентичность утверждается и определяется довольно сложным образом. Для того чтобы быть «настоящим индейцем», недостаточно просто иметь соответствующие кровные связи. Имеющие родственные связи с «настоящими индейцами» могут сами не быть ими или быть по какой-то причине исключенными из «настоящих индейцев». Напротив, тот, кто не имеет «настоящих индейцев» среди кровных родственников, может быть признан «настоящим индейцем». То есть эта идентичность не дается от рождения, ее надо «заработать», приложить определенные усилия, соответствующим образом вести себя. При этом в процессе превращения в «настоящего индейца» должны участвовать две стороны: недостаточно одного лишь желания конкретного индивида быть «настоящим индейцем», необходимо, чтобы и другие признавали его «настоящим индейцем»; в свою очередь, этот индивид также должен доказать свое умение признавать других «настоящих индейцев». Разумеется, все практики, работающие на установление настоящей «индейскости», должны происходить в «правильных» местах и в «правильное» время.
Эти практики достаточно сложны и многообразны. «Настоящие индейцы» по возможности не должны разговаривать с незнакомыми людьми. Они не могут, как белые, быть просто знакомыми. Сам факт знакомства (и разговора) двух «настоящих индейцев» устанавливает между ними некоторые особые отношения и предполагает определенные обязательства друг перед другом. Иногда между «настоящими индейцами» (а также «кандидатами в индейцы») устраивается что-то вроде спаррингов, словесных дуэлей: происходит диалог, общение, в ходе которого очень важно правильно держать себя (т. е. правильно использовать невербальные средства) и говорить правильные слова в ответ на слова собеседника (т. е. правильно использовать вербальные средства), — таким способом можно подтвердить свою культурную компетентность и тем самым утвердить свою «индейскость». Кроме того, «настоящий индеец» должен быть скромным, не должен хвастаться, быть выскочкой, он уравновешен и спокоен, не болтлив и даже в определенной степени скрытен — особенно не одобряются рассказы о себе, всякие откровения или просто сообщения о своих планах, своих подвигах, своих талантах. «Настоящий индеец» не должен выказывать своего преимущества перед другими индейцами, обязательства перед ними всегда должны ставиться выше личной выгоды. «Настоящий индеец» должен «правильно» участвовать в разговоре: определенным образом произносить приветствия, а также строить диалог по особым правилам (например, не вести его непрерывно, диалог должен обязательно перемежаться довольно длинными паузами). «Настоящий индеец» должен знать, что разговаривать вообще необязательно, молчание допустимо всегда (особенно контрастным это свойство выглядит на фоне белых американцев, которые считают необходимым говорить даже тогда, когда говорить не о чем). В зависимости от ситуации «настоящий индеец» должен уметь исполнять роли учителя и ученика, особенно когда дело касается передачи культурных знаний. В роли учителя он должен скупо, лаконично, но вескими словами делиться знанием; в роли ученика — почтительно и внимательно слушать учителя. При этом лишние слова и в той и в другой роли не нужны: учитель скорее демонстрирует, чем рассказывает; ученик внимательно и почтительно наблюдает и перенимает.
Разумеется, пример с «настоящим индейцем» — лишь один из возможных; для иллюстрации того, как конструируется идентичность, можно взять любую другую социальную роль — в обществе существует неисчислимое множество дискурсов. Быть стоматологом, «русским патриотом», преподавателем вуза, феминисткой, водителем-дальнобой-щиком, членом преступной группировки, депутатом законодательного собрания, программистом, молодой мамой, «районным» алкоголиком (из тех, что собираются в сквериках или у ларьков) — значит находиться в соответствующем дискурсе. Во всех случаях практики (в том числе и вербальные), направленные на узнавание других и обеспечение собственной узнаваемости, будут не менее сложны и разнообразны, чем у североамериканских индейцев.
Приведенный выше пример с индейцами подтверждает сформулированное ранее положение, что для формирования идентичности помимо языка большое значение имеют действия индивида, его взаимодействие с другими, принятые способы осмысления действительности, способы давать оценки; кроме того, все это должно происходить в нужном месте в нужное время в координации с другими людьми. Все эти факторы (язык плюс все остальные невербальные составляющие — действия, взаимодействия, способы мыслить, давать оценки, использовать символические системы, применять различные объекты и т. д.) во всей их сложной взаимосвязи принято называть дискурсом. Если вы умеете использовать все перечисленные выше средства таким образом, что другие узнают в вас определенный персонаж, занятый определенной деятельностью здесь и сейчас, значит вы «попали» в дискурс и при этом сами конструируете его.
Дискурсы взаимодействуют с различными социальными институтами (будь это завод, фирма по продаже мебели, университет, клуб собаководства, армия или общество любителей пива) и социальными установлениями, они связаны с различными объектами и предметами (здания различного предназначения, стадионы, концертные залы, парки и скверы, скворечники для птиц, встроенные кухни и зажигалки, сотовые телефоны и надувные матрасы). Дж. Джи (Gee 1999: 19) удачно сравнивает дискурс с танцем. Танец многокомпонентен и узнаваем. В общих чертах известно, в каких движениях он заключается, но танец, как и дискурс, никогда не повторяется абсолютно, его «конструируют» те, кто танцует, они чувствуют друг друга в танце, они координируют свои перемещения относительно друг друга, танец, как и дискурс, никогда не оказывается застывшим — все время происходит движение, а если партнеры замирают, то и это можно расценивать как часть общего танцевального движения. При этом «отклонения» в танце, как и в дискурсе, допустимы лишь настолько, чтобы он был признан другими именно объявленным заранее танцем, а не беспорядочными движениями.
«СПОСОБЫСУЩЕСТВОВАНИЯ» ДИСКУРСОВ
Приведем несколько кратких комментариев относительно «способов существования» дискурсов (см. также: Gee 1999: 21-22):
1) Дискурсы со временем могут делиться на два и более дискурсов. Например, то, что в средние века называли натурфилософией, постепенно расщепилось на собственно философию, физику, химию и другие науки.
2) Два или более дискурсов могут со временем слиться в один. Раньше в США все уличные банды делились по этническому признаку. После того как на экраны вышел фильм «Colors» («Цветные»), появились (в подражание героям фильма) банды смешанного этнического состава.
3) С течением времени дискурс может сохранить название, но измениться в содержательном отношении. Так, современная медицина во многом уже не тот же дискурс, что средневековая медицина.
4) Новые дискурсы возникают, а старые исчезают непрерывно. Появление компьютеров породило программистский дискурс, дискурс интернета и т. д. Дискурс «стиляг» появился в конце 1950-х и исчез к середине 1960-х годов. С падением советской власти в России исчезли дискурсы фарцовщиков, комсомольских работников, замполитов в армии и т. д.
5) Все существующие дискурсы так или иначе взаимосвязаны. Исчезновение старых или появление новых отражается на всех существующих дискурсах.
6) Все дискурсы достаточно сложны, но они совсем не обязательно должны представлять собой нечто величественное и масштабное. Старушки, сидящие на скамейке у подъездов, образуют дискурс точно так же, как и депутаты Думы.
7) Дискурсы могут быть гибридами других дискурсов.
Так, почти около каждой школы есть спортивная площадка. На них часто во внеурочное время собираются подростки. С одной стороны, они школьники, т. е. представляют школьный дискурс. С другой стороны, сюда приходят школьники разного пола, разного возраста и соответственно из разных классов, причем не только из этой школы, но просто живущие поблизости. Они собираются во дворе школы, как на нейтральной территории (не идут друг к другу во дворы — по соображениями удобства или большей безопасности), и, собираясь именно здесь, они образуют еще один дискурс, но одновременно представляют и другие дискурсы.
8) Число дискурсов бесконечно.
9) Дискурсы никогда не имеют четких границ. Их границы постоянно изменяются в процессе взаимодействия с другими дискурсами, они никогда не бывают застывшими. Поскольку меняются границы, то меняется и содержание самих дискурсов.