Говоря о дискурсном анализе, прежде всего надо подчеркнуть, что «полномасштабный», близкий к идеальному дискурсный анализ едва ли осуществлялся в каком-либо исследовании. Причина этого в том, что, приступая к анализу того или иного дискурса, представители различных научных дисциплин — социологии, политологии, психологии, культурной антропологии, литературоведения, социолингвистики и т. д. — стремятся прежде всего получить ответы на вопросы, которые связаны с их профессиональными интересами, в то время как многие другие вопросы просто не затрагиваются или остаются на втором плане. Несмотря на то что далеко не все проблемы попадают в фокус внимания представителя той или иной научной дисциплины, дискурсный анализ, тем не менее, позволяет держать их в поле зрения, дает возможность так или иначе принимать в расчет их «возмущающее» воздействие на центральную для данного исследования проблему.
Процесс порождения дискурса берет начало в ситуационных моделях, которые являются формой представления личного опыта (см.: Ван Дейк 2000а: 68, 82-83). Так, модель «хождение на работу» включает движение к определенному университетскому зданию, информацию о форме и расположении зданий, коллегах по работе, роде занятий и т. д. (Там же: 69). Носители языка, описывая ситуацию с помощью языковых средств, выражают свои модели, свою интерпретацию мира. При этом способы выражения не являются произвольными; ситуационные модели, выраженные в текстах, предстают как структуры фиксированных категорий. Суть дискурсного анализа заключается в том, чтобы, отталкиваясь от анализа языковой формы (формы выражения), обнаружить, какие ситуационные модели были отобраны и представлены говорящим в каждом конкретном случае, и через их анализ понять способ описания и осмысления реальности говорящим.
|
|
Процедура дискурсного анализа предполагает выделение смысловых блоков (sequences)[6] и анализ их содержания, в частности выделение категорий, которые они выражают. Исследователь определяет ту центральную проблему, вокруг которой, с его точки зрения, строится анализируемый текст, или, иными словами, дискурсивное событие текста.
Важным подходом при анализе дискурса является метод «анализа категоризации взаимодействий», предложенный X. Саксом (Sacks 1992). В соответствии с этим подходом, социальные категории выступают как своего рода контейнеры, в которых может накапливаться и при необходимости актуализироваться общераспространенное, конвенциональное знание о социальных отношениях, типичных ситуациях, поведении и т. д. (ср. ситуационные модели Т. А. Ван Дейка, упомянутые выше). Выстраивая текст, его автор использует эти категории, реализуя их в определенной интерпретативной рамке восприятия происходящего (в терминах Гофмана — фрейм', несколько упрощая, можно сказать, что говорящий выбирает, в каком «обрамлении» будет представлен его личный опыт, его знания — в форме делового общения, шутки, признания в любви и т. д.)[7].
Исследователь дискурса выделяет основные категории, которые, по его мнению, содержатся в анализируемом тексте. Далее рассматривается, каким образом осуществлена репрезентация этих категорий: выделяются и анализируются лексические номинации категорий, интерпретируются использованные в тексте метафоры, риторические приемы и т. д. При анализе языковых средств в ходе дискурсного анализа может использоваться весь арсенал средств из таких областей, как семиотика, теория речевых актов, интеракционизм[8] (см. гл. 8), вариационистская социолингвистика (variationist sociolinguistics, см. гл. 2) и т. д. На практике жесткие границы между этими областями часто не проводятся; подход к дискурсу, как правило, оказывается эклектичен и включает различные (можно сказать, удобные авторам) методы из разных областей.
|
|
С этим связаны как достоинства, так и недостатки дискурсного анализа в том виде, как он представлен в большинстве современных работ. Почти не преувеличивая, можно сказать, что существует столько вариантов дискурсного анализа, сколько авторов заявляют о его использовании в своих исследованиях. Наряду с этим недостатком (произвольный отбор методов) следует упомянуть и другие «слабые места», типичные, впрочем, для любого вида исследований, в которых используются качественные методы, а именно произвольность отбора материала и произвольность интерпретаций (а следовательно, недостаточная репрезентативность), — все они в конечном счете являются неизбежным следствием того, что во главу угла ставится интуиция. Можно сказать, что дискурсный анализ возник в свое время как реакция на засилье количественных методов (при использовании которых почти не учитывалась функциональная сторона изучаемых явлений, отбрасывался контекст) в гуманитарных науках, и в частности в социолингвистике, и по мере развития также достиг крайней точки, когда выводы, сделанные при анализе какого-либо явления, невозможно распространить на другие, казалось бы, подобные явления, так как велика вероятность ошибки.
|
|
Выше отмечалось, что представители различных научных дисциплин, прибегая к анализу дискурса, стремятся получить ответы на вопросы, которые связаны с их профессиональной специализацией. Это относится и к социолингвистам, которые таким образом стремятся расширить свои представления о связях языка и общества. Появляющиеся время от времени хрестоматии преследуют не только учебную цель; другая важная их задача — представить последние достижения в конкретных областях исследования. С этой точки зрения полезно взглянуть на хрестоматию по социолингвистике (Vol. 2. Gender and Discourse), содержащую раздел «Дискурс» и включающую работы, написанные не ранее 1986 года (Sociolinguistics Reader 1998). Ниже в сжатой форме изложено содержание работ этого раздела (и соответственно обозначен круг проблем, затрагиваемых различными авторами), что позволяет продемонстрировать возможности применения дискурсного анализа в социолингвистических исследованиях[9].
Дж. Холмс в работе «Извинения в новозеландском английском» (1990) оспаривает распространенную до сих пор точку зрения на язык как на средство прежде всего передачи информации. Она утверждает, что наряду с коммуникативной не менее важными оказываются и другие функции, в частности выражение аффективных значений. В работе представлена модель, которая, по мнению автора, позволяет учитывать оба эти аспекта использования языка. Анализируются формы и функции одного речевого акта — извинений, использование которых чаще всего не предполагает никаких других целей, кроме передачи аффективного значения. В ходе разговора для извинений типично их рутинное использование. Именно по этой причине они должны быть легко узнаваемы, т. е. должны иметь ограниченный набор форм. Таким образом, с формальной точки зрения, извинения легко описать. Однако с функциональной точки зрения, это сделать не так просто. В подобных случаях лингвисты нередко обращаются к некоей общей модели речевого взаимодействия. В качестве теоретической базы Дж. Холмс выбирает модель вежливости, разработанную П. Браун и С. Левинсоном. Анализируя имеющийся в ее распоряжении материал, автор обнаруживает, что далеко не все примеры можно интерпретировать в рамках указанной теории; некоторые получают гораздо более логичное объяснение в рамках других теорий социальных отношений.
В работе С. Ромейн и Д. Ланж «Использование like в качестве маркера косвенной речи и мысли: процесс грамматикализации» (1991) также подчеркивается важность коммуницирования аффективного значения, однако на этот раз в контексте языковых изменений. Речь идет о широко известном явлении грамматикализации, когда слово, имевшее ранее только лексическое значение, получает грамматическое значение. В этот разряд попадают также те случаи, когда слово, имевшее грамматическое значение одной категории, начинает использоваться для выражения значения какой-либо другой грамматической категории. Именно такого рода изменения, по мнению авторов, происходят с английским словом like. Если раньше оно использовалось как предлог, союз, а также в качестве суффикса прилагательных, то в современном языке оно все чаще употребляется для передачи косвенной речи. Такое употребление отражает сдвиг в сторону передачи аффективного значения. В работе показана важность как референционального, так и аффективного значений. Элементы дискурсного анализа, присутствующие в работе С. Ромейн и Д. Ланж, демонстрируют, что он оказывается полезным и при исследовании, казалось бы, таких нетипичных для этого вида анализа областей, как языковые изменения.
Косвенная речь представляет собой интересный объект для социолингвистов по вполне очевидной причине: вплетая чужие слова в ткань нашего собственного повествования, мы как бы вводим в диалог еще одного участника (обычно физически отсутствующего). При этом мы никогда не передаем слова этого участника в абсолютно нейтральной форме, но подвергаем их творческой интерпретации, в зависимости от наших намерений в конкретной ситуации общения. Все это указывает на то, что передача косвенной речи представляет собой социальный акт. Этой проблеме посвящена работа Дж. Мейбин («Детские голоса: разговор, знания и идентичность», 1994), чье внимание как раз сосредоточено на интертекстуальности косвенной речи. В качестве объекта исследования автор выбирает разговоры между детьми. Их анализ позволяет Дж. Мейбин еще раз подчеркнуть тезис, в более или менее явной форме содержащийся во всех работах, представленных в разделе, посвященном дискурсному анализу: язык многофункционален, в любом высказывании реализуется целый набор когнитивных и социальных функций.
В повседневном общении часто используются нарративы, в которых рассказывается о личном опыте, т. е. в них передаются события, участником которых ранее выступил рассказывающий. С одной стороны, эти нарративы имеют универсальные черты, определяющиеся линейностью речи: так, в любой культуре рассказчик вынужден планировать повествование. Некоторые другие черты оказываются неуниверсальными и могут варьировать в зависимости от культурных норм и социальной принадлежности рассказчика. Дж. Джи («Два стиля конструирования нарратива и их лингвистические и образовательные импликации», 1989), чьи работы уже цитировались в настоящей главе, анализирует различия между нормой повествования, принятой в черной общине (которая несет на себе черты, присущие устным культурам), и теми нормами, которые пытается привить детям школа. Дети из черной общины, оказываясь в различных социальных контекстах, вынуждены переключаться с одной манеры изложения на другую, что, в свою очередь, связано с изменением социальной и культурной идентичности, со сменой представления знаний и интерпретации мира.
Не будет преувеличением сказать, что работа М. Клайна «Культурные различия в организации академических текстов: английский и немецкий языки», опубликованная в 1987 году, уже стала классической. Внимание автора сосредоточено на культурных различиях в способах организации дискурса и на проблемах межкультурной коммуникации. Сравниваются научные тексты, написанные англоязычными исследователями, и тексты ученых, получивших образование в немецкоязычных университетах, М. Клайн утверждает, что между этими текстами есть серьезные различия: авторы, пишущие по-английски, стремятся сделать текст максимально доступным для читателя, т. е. стремятся облегчить его задачу; немецкая традиция предполагает, что у читателя есть стимул получить новое знание и что он сам должен проделать значительную работу на пути к пониманию текста[10]. Привычка выбирать определенную стратегию организации дискурса столь сильна, что немецкоязычные исследователи, даже если они пишут по-английски (и осознают разницу стилей), невольно совершают перенос (sociolinguistic transfer), что в итоге оказывается препятствием для эффективной межкультурной коммуникации. М. Клайн, таким образом, демонстрирует, что дискурсный анализ позволяет выявить и исследовать проблемы, возникающие в ситуации, когда письменная коммуникация (и не только в области науки) становится все более широко распространенной.
Как уже отмечалось в настоящем разделе, язык является неотъемлемой составной частью социальных практик, организующих социальные институты и установления. Речевое взаимодействие постоянно происходит в рамках таких социальных институтов, как школа, университет, различные фирмы и компании, правительственные учреждения, поликлиники, больницы. В работе М. Стаббса «Оценка фактов: анализ одного текста в его институциональном контексте» (1996) анализируется речевое взаимодействие в суде. В этой ситуации язык приобретает особую социальную значимость, поскольку от результатов его использования во многом зависят судьбы людей. Автор применяет методы корпусной лингвистики (corpus linguistics)[11], демонстрируя, как использование компьютерных программ может помочь выделению тех речевых моделей, которые оказываются особенно значимыми с социальной точки зрения. В частности, в работе показано, как судья в своей заключительной речи непреднамеренно подводит присяжных к убеждению, что он считает подсудимого виновным и что это и есть единственный логический путь рассуждения.
Заключительная работа «Принципы критического анализа дискурса» (1993) принадлежит перу Т. А. Ван Дейка. В ней, наряду с изложением истории формирования этой дисциплины и ее основных положений (см. гл. 7), содержится анализ дебатов в британском парламенте. Применение методов критического анализа дискурса позволяет автору показать на примере речи одного из парламентариев, что, несмотря на кажущуюся гладкость, в ней обнаруживается скрытая поддержка расизма в британском обществе.
В этой главе была предпринята попытка показать, что дискурсный анализ имеет свои преимущества, однако в то же самое время следует всегда учитывать его ограниченность. В отличие от выводов, основанных на применении количественных методов, результаты дискурсного анализа не могут претендовать на «точность», «объективность» и «масштабность», но они открывают возможность более свободного взгляда на объект исследования, более гибкого использования различных инструментов анализа, отказа от обязательных обобщений, принципиального допущения «неточных» выводов. Очевидно, было бы неверным делать жесткий выбор между количественными и качественными методами: несомненно, использование результатов, которые получены исследователями, подходящими к проблеме с разных позиций, дает наиболее полное представление об объекте исследования.
РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА
Основная литература
Ван Дейк Т. А. Эпизодические модели в обработке дискурса [1987] // Ван Дейк Т. А. Язык. Познание. Коммуникация. Благовещенск. 2000а. С. 68-110.
Ван Дейк Т. А. Анализ новостей как дискурса [1988] // Там же. 20006. С. 111-160.
Ван Дейк Т. А. Контекст и познание: фреймы знаний и понимание речевых актов [1981] // Там же. 2000в. С. 12-40.
Ван Дейк Т. А. Язык. Познание. Коммуникация. Благовещенск, 2000г.
Макаров М. JI. Основы теории дискурса. М., 2003.
Дополнительная литература
[1] Подробнее см.: Schiffrin 1994: 20-43; Jaworski, Coupland 1999: 1-3.
[2] В русском переводе этой работы слово «1е discourse» передано как «речь».
[3] Подробную библиографию, отражающую историю формирования дискурсного анализа, см.: Ван Дейк 20006 [1988]: 155-160.
[4] Этот и следующий примеры заимствованы (в несколько измененном виде) из работы Дж. Джи (Gee 1999: 13-15).
[5] См. также: Gee 1999: 14-17.
[6] Некоторые авторы называют их также стансами (stanzas): см., например: Gee 1998 [1989]; Gee 1999: 89).
[7] Подробнее см.: Goffman 1974. Термин «фрейм» впервые встречается в книге Г. Бейтсона (Bateson 1972; его статья, в которой впервые появляется термин, написана значительно раньше). См. также: Tannen, Wallat 1999 [1987]: 347-348. Этот термин в социологии и социолингвистике используется в несколько другом значении, чем в работах по искусственному интеллекту и когнитивной психологии, где пионером его использования был М. Минский (русская публикация: Минский 1981); подробнее об этом см.: Ван Дейк 2000в [1981]; см. также: Касевич 1988.
[8] Использование средств из этой области иногда называют этно-методологическим подходом к дискурсному анализу.
[9] Самой объемной хрестоматией, посвященной дискурсному анализу, является (Discourse Reader 1999), однако она в меньшей степени подходит для этой цели, так как помимо современных в ней представлены и работы авторов, в которых обнаруживаются истоки дискурсного анализа, — М. М. Бахтина, Б. Малиновского, Р. О. Якобсона и др.
[10] Можно предположить, что способы организации научного текста в русской академической традиции мало чем отличаются от немецкой модели. Именно этим объясняется ложное впечатление о некоторой легковесности академических текстов на английском языке, возникшее у многих российских ученых после того, как в 1990-х годах российская наука получила возможность войти в международное научное сообщество.
[11] Подробнее об этом см.: Баранов 2001: 112-136.