Как я уже заметил, исполнение ребёнка всегда слабее исполнения взрослых и если семилетний мальчик играет на рояле перед множеством слушателей, то нас приводит в изумление не искусство как таковое, а феноменальное явление природы.
Служат ли наши художественные установления для того, чтобы стремиться к наивысшему в искусстве и тем облагораживать чувства и душу народа, или же их целью должно служить отыскивание и образование юных феноменов – насчёт этого мнения могут расходиться. Я лично того мнения, что такие феномены должны выступать скорее в цирке, чем в концертном зале.
Разумеется, каждый волен выбирать себе какие ему угодно развлечения, но публичное выступание чудо–детей имеет ещё другую сторону, которую врач по нервным болезням обязан осветить.
Мы видели, какое огромное значение имеют для развития гениев воспитание и впечатления детства. Теперь представьте себе жизнь современного чудо–дитяти и переживаемые им впечатления. Вместо того чтоб оградить его мудрым воспитанием от вредных последствий тщеславия и всеумерщвляющего самодовольства, такое дитя увешивается орденами и медалями, а восторженная толпа ежевечерно аплодирует ему. Вместо того чтобы развивать его детскую душу и оберегать её от вредных влияний, мы в зародыше умерщвляем в нём все благородные ощущения, притупляем все чувства отвратительной лестью и рекламой.
Благодаря такому дурному обращению, – дурным воспитанием этого уже нельзя назвать, – большинство этих детей, к сожалению, впоследствии гибнет. Им ведь не сказали, что и гений может достигнуть высот Парнаса лишь прилежанием и трудом. Они считают себя и своё исполнение совершенством. Но лишь только они скидают свои детские сапожки и заменяют курточку фраком, ореол исчезает, и тогда оказывается, что развитие гения значительно потерпело. Образование характера несовершенно, психическое равновесие нарушено и чудо–дитя стало ничтожеством. Пора, давно пора, чтобы здравомыслящие люди восстали против неслыханного злодеяния, совершаемого над такими детьми тщеславными, корыстолюбивыми родителями и бессовестными предпринимателями, усматривающими в гениальном ребёнке лишь средство для наживы.
Защитники этого гнусного злоупотребления гениальностью часто указывают на то, что Моцарт, Бетховен и Мендельсон также выступали в качестве чудо–детей, но это возражение крайне глупо. Это также логично, как если бы добросовестному врачу, назначающему ребёнку хорошую, укрепляющую пищу, ответили: «Ах, что вы, масса детей стали сильными и здоровыми людьми, несмотря на дурное и недостаточное питание, поэтому детей можно смело плохо питать. Кроме того, у сказанных гениев дело обстояло несколько иначе, чем у нынешних чудо–детей. У Моцарта был очень разумный отец, который, несмотря на публичное выступление сына, сумел по тогдашним обстоятельствам дать ему отличное воспитание. Учитель Мендельсона, старый Цельтер, всегда стремился сохранить своему ученику детскую скромность и оградить его от самовосхваления. Затем, сколько вообще эти дети в своё время публично играли в сравнении с деловыми поездками современного чудо–дитяти? Но как бы то ни было, благоприятного влияния эти поездки не оказали ни на Моцарта, ни на Бетховена. Моцарт всю жизнь страдал чрезвычайной нервностью и умер в лучшем возрасте от мозговой болезни. О вредном влиянии, оказанном печальной юностью Бетховена на образование его характера, я уже говорил.
Многие указывают на то, что гениальные дети из бедной среды не могут иначе приобрести средств для рационального воспитания, как путём подобных концертных поездок. Если это правда, то она служит печальным знамением времени, и было бы уместно подумать об устранении этого зла. В Америке, «стране долларов», кроме общества покровительства животным, имеется ещё общество покровительства детям, которое ещё недавно запретило публичные концерты одного чудо–дитяти, прибывшего из Германии для загребания долларов. Один американский филантроп отправил чудо–дитя обратно на родину, снабдив его значительной суммой денег, которые были переданы отцу под тем условием, что дитя получит основательное воспитание, и не будет выступать публично, пока не достигнет возмужалости.
ИСТЕРИЯ НАШЕГО ВРЕМЕНИ
В то время, как мы до сих пор занимались главным образом психологическим исследованием отдельных индивидуумов, мы переходим теперь к рассмотрению тех крупных общих явлений, которыми неоднократно характеризовались определенные исторические периоды.
Я уже несколько раз упомянул о том влиянии, которое умственные болезни издавна производили на все отросли человеческого творчества, даже на всё человеческое развитие. Дело шло при этом, однако, всегда о влиянии отдельных индивидуумов, например, слабоумных радетелей народных нужд, помешанных пророков или страдающих нравственным безумием римских императоров. Кроме этих отдельных явлений имеется ещё форма умственного заболевания, касающегося не только отдельных индивидуумов, но проявляющегося эпидемически, поражающего целые массы и таким образом влияющего на мировоззрение и развитие целых народов.
Правильное ознакомление с подобными состояниями не бесполезно для общества, потому что этим, как мы увидим, уже указывается путь к улучшению и помощи, а потому задача современной психиатрии заключается не только в лечении отдельных больных, но и в наблюдении за обществом, особливо же в наблюдении за тем явлением, которое называют истерией времени.
Это довольно широко распространённый взгляд – что нервные болезни, в особенности истерия, страшно увеличились за последние десятилетия и что они непрерывно продолжают возрастать. Во всех культурных странах, слышим мы, во всех слоях населения обнаруживается нервная слабость, о которой нашим предкам ничего не было известно. Неврастения и истерия, подобно эпидемии, распространяются, поражая одинаково низшие и высшие классы населения. Образованному классу грозит гибель от полной нервной расшатанности. «Куда это поведёт?», «Чем это кончится?». Так вопиют некоторые озабоченные пророки, видящие уже перед собой разверзшуюся пропасть, готовую проглотить слабонервное человечество.
Рассмотрим же причины, подающие повод к таким опасениям. Чем собственно доказывается чрезвычайное распространение нервных болезней и постепенно возрастающее вырождение цивилизованного человечества. Прежде всего статистикой. Здесь дело идёт о числах, а числа – это незыблемые факты, непреложные истины! Конечно! – но при одном условии: их нужно правильно понимать.
Если, например, статистика показывает, что в заведениях для умалишённых имеется больше больных женщин, чем мужчин, то что из этого следует? Что помешанных женщин вообще имеется больше, чем помешанных мужчин? Вовсе нет. Ближе ознакомившись с делом, мы находим причину в большей смертности среди помешанных мужчин по сравнению с женщинами. Если статистика домов для умалишённых показывает увеличение количества поступающих туда больных, не находящееся ни в каком отношении к увеличению населения, то было бы весьма поверхностно заключить из этого о соответствующем увеличении душевных болезней вообще. Прежде всего эта статистика свидетельствует лишь, что число больных в заведениях значительно увеличилось. Если же принять во внимание успехи психиатрии, если сообразить, что множество больных, лечившихся перед тем на дому без всякого успеха, теперь с хорошим результатом пользуются в заведениях, где от них устраняются вредные влияния обыденной жизни и где имеется больше средств для рационального лечения, чем при домашней обстановке, - то можно будет спокойнее отнестись к кажущемуся огромному увеличению умственных заболеваний.
Важный статистический материал для нервных болезней доставляют многочисленные поликлиники в больших городах. Всякий, кто хоть сколько-нибудь знаком с этим делом, знает, что многие из пользуемых там больных вообще не прибегли бы к врачебной помощи, если бы им пришлось заплатить за совет врачу, как это бывало в «доброе старое время», когда будто бы ещё не было нервных болезней. Наши бабушки так же страдали ими, как современные женщины; они только не обращались тотчас же к врачу, а потому не доставляли статистического материала для доказательства сильного распространения нервных болезней.
Так как в поликлиниках для нервных больных дело очень часто идёт о хронических недугах, тянущихся иногда целые годы, то больные, пользуясь в течение долгого времени в какой-нибудь поликлинике, нередко чувствуют желание переменить врача. Таким образом многие больные оказывают честь своим посещением всем имеющимся в их местности поликлиникам и тем значительно обогащают статистику.
Мы видим, стало быть, как осторожно должно отнестись к этим статистическим указаниям и какое значение можно им придавать.
Но к чему, спросят некоторые, вообще статистика? Разве нервная расшатанность не обнаруживается во всех областях человеческой деятельности? Разве современное искусство и литература не продукт общей нервной слабости?
Одним из главных представителей этого взгляда является Макс Нордау, в глазах которого большая часть культурного человечества находится в состоянии психического вырождения, который «в высших слоях населения больших городов» видит лишь «полную страданий больницу». Искусство, поэзия и философия нашего времени образуют-де собой лишь воплощение вырождения и истерии.
Нордау хотя и признаёт, что вырождение и истерия существовали издавна, «но», так говорит он, «они проявлялись в виде отдельных случаев и не приобретали значения для жизни всего общества. Лишь глубокая усталость, испытанная им от непосильного бремени изобретений и новшеств, создала благоприятные условия, под влиянием которых те недуги могли так страшно распространиться и представить опасность для культуры». Понятие истерии времени, проявляющейся эпидемически и поражающей целые классы, применимо, стало быть, по мнению Нордау лишь к современности, о которой он говорит: «Мы имеем пред собою тяжёлую умственную народную болезнь, какую-то чёрную чуму вырождения и истерии».
Нордау сильно ошибается, полагая, что в прежние времена истерия проявлялась лишь в виде отдельных случаев и не приобретала важного значения для жизни всего общества.
Душевные болезни и особливо истерия с самых древних пор до нашего времени всегда оказывали огромное влияние на данное миросозерцание и на всё культурное развитие, и оказывали это влияние именно тем, что проявлялись не в виде отдельных случаев, а как мы сейчас увидим, охватывали толпу в форме эпидемии и таким образом приобретали высшую важность и значение для жизни всего общества.
Религиозное мечтательство и влечение к мистическому и необъяснимому уже в древнейшие времена составляли важную черту у выродившихся и истеричных индивидуумов, которые воображали себя в связи то с добрыми, то со злыми духами и тем приобретали немалое влияние на толпу.
Большая часть божественных жриц, которые «при сильных сотрясениях их тела» преподносили греческому народу свои откровения, были истеричками, страдавшими хорошо нам теперь знакомыми истерическими конвульсиями, вследствие чего и собственно эпилепсия, которую в то время ещё не умели отличать от истерических судорог, называлась «священной болезнью». Плутарх при описании Пифии набрасывает типичную картину истерички, лепечущей в экстазе непонятные слова, в которые лишь жрецы влагали смысл.
Но истерия с её наклонностью к религиозному мечтательству не ограничивалась отдельными индивидуумами, а мы встречаем её во все исторические эпохи и у всех народов в форме различного рода эпидемий. Никогда, однако, для процветания этой болезни не находилось более благоприятной и плодородной почвы, как в средние века, отличительною чертою которых являются невежество и суеверие, - здесь-то эпидемии истерических заболеваний принимали размеры, как ни в какую другую историческую эпоху.
Относительно индивидуальных и эпидемических умственных болезней того времени имеется изрядная литература; особенно старательные исследования по этому предмету принадлежат французам. Достаточно привести здесь несколько примеров, чтобы показать, какое огромное влияние истерия оказала на общественные отношения и на всё культурное развитие.
Калмейль описывает множество истерических эпидемий в их различных формах. Одним из главнейших проявлений в Германии была демономания или диавольский бред. «Под названием Vaudoisie, - говорит Калмейль, - в Артуа в 1549 году был распространён бред, будто демоны тайно уносят по ночам многих в известные места, где заключаются союзы с диаволом и происходит плотское сближение. Не зная, как это случалось, участники ночных сборищ на следующее утро оказывались в своей квартире. В месте сборища находился чёрт с человеческими формами, лица которого, однако, никто не видел; он читал им свои приказания… и затем каждый брал себе женщину, - свет потухал, и происходило плотское сближение. Затем каждый внезапно переносился обратно на то место, откуда был уведён. Вследствие этого бреда многие знатные и бедные жители были заключены тюрьму и повергнуты пытке».
Весьма распространённым явлением в Германии была антропофагия, то есть бред, будто диавол и все его почитатели питаются человеческим мясом. В окрестностях Берна и Лозанны будто бы жили люди, преданные диаволу и евшие собственных детей. Сотни людей были вследствие этого подвергнуты пытке и присуждены к костру. Там действительно обретался ряд помешанных, вообразивших себя в сношениях с диаволом и резавших детей. По словам Нидера, одна женщина, казнённая в Берне, созналась в следующем: «Мы особенно подкарауливаем не крещёных ещё детей, но и крещёных, в особенности если на них нет креста, и мы умерщвляем их в колыбели (или когда они лежат рядом с родителями своими) словами и церемониями, так что потом думают, будто они умерли своей смертью. Затем мы тайно похищаем их из земли и варим до тех пор, пока, по отрезании костей, всё мясо становится жидким и пригодным к питью; из плотных костей мы делаем волшебную мазь для наших фокусов и превращений, а жидкие соки мы разливаем по бутылкам, и если новичок выпьет несколько капель этой жидкости, он становиться причастным нашему знанию».
«Из буллы Иннокентия VIII, появившейся в 1484 году, видно, какие глубокие корни пустил в Германии диавольский бред. Повсюду распространялись рассказы о существовании союза с диаволом, о позорных деяниях, совершавшихся на собраниях с ним, об умерщвлении и съедении новорожденных до крещения. Через год после опубликования буллы один инквизитор в Бурбии казнил 41 женщину за то, что они будто бы на ночных сходках каждый раз душили, варили и съедали по ребёнку. На Рейне повитух боялись более, чем обыкновенных ведьм. Так как им ежедневно приходилось иметь дело с новорожденными, то все были того мнения, что чёрту весьма важно пользоваться их услугами. Одна повитуха, заживо сожжённая в Данне при Базеле, сама обвинила себя в убийстве более сорока детей (Шпренгер). Из лиц, сожжённых в Страсбурге, одна женщина отличалась своею нечувствительностью при сильных мучениях; она объяснила, что если натереть тело жиром новорожденного мальчика, то можно приобрести такую нечувствительность» (Калмейль).
Подобные безумства были весьма распространены при Иннокентии VIII. «Наклонность к культу диавола в некоторых семьях является наследственной, в некоторых местах эндемической». Религиозный бред, как это обыкновенно бывает, сочетался с половым возбуждением.
В середине XVI столетия во многих местностях Германии, особливо в женских монастырях, проявились эпидемические конвульсии, представлявшие типичную картину grande hysterie и сопровождающиеся симптомами религиозного бреда и полового возбуждения. Калмейль цитирует следующий доклад об этой болезни в одном монастыре: «Большая часть монахинь тогда в течении пятидесяти дней питались только свекольным соком. Болезнь началась со рвоты чёрной жидкостью, которая была так горька и остра, что верхняя оболочка языка и губ потрескалась и отделилась. Вскоре они стали беспокойно спать, внезапно пробуждались со сна, слышали чьи-то жалобные вопли, а когда посторонние прибегали на помощь, то никого не находили. Иногда ими овладевало ощущение, как будто их кто-то щекочет в пятки, и они должны непрерывно смеяться. Их сбрасывало с кроватей, они метались по полу, как будто их кто-то тянул за ноги. Верхние и нижние конечности скручивались, лицо судорожно подёргивало; они подскакивали и снова с силой падали на пол. У многих из них на теле имелись следы ушибов. Часто, когда они имели вполне здоровый и спокойный вид, они внезапно падали, теряли речь и оставались на полу, как бы вполне лишённые сознания, после чего их судорожно подбрасывало с такой силой, что окружающие еле могли держать их. Некоторым из них трудно было стоять на ногах, они ползли на коленях; другие взбирались на деревья и спускались оттуда головою вниз» (Калмейль).
Подобные случаи типичной истерии повсюду проявлялись в форме эпидемии, особенно же часто в женских монастырях. Об одном из них рассказывают следующее: «Странно было то, что, как только одна из монахинь получала свои припадки, последние тотчас же поражали и остальных. Силы воли у монахинь не было никакой; они кусали себя, били и кусали своих подруг, бросались друг на друга, пытались колотить посторонних. При попытках сдерживать необузданность их поступков буйство и экзальтация усиливались; если их предоставляли самим себе, то доходило до укусов и поранений, которые, однако, по-видимому, не причиняли им особенных болей».
Таких больных принимали за одержимых диаволом, их лечили заклинаниями, от чего недуг во многих случаях ещё усиливался.
Болезнь поражала не только женщин, но и мужчин. Жиль де ля Турет приводит описание такой эпидемии Геккером. «Уже в 1574 году в Аахен прибыли из Германии толпы мужчин и женщин, которые, одержимые общим буйным состоянием, представляли народу на улицах и в церквях странное зрелище. Держа друг друга за руки и увлекаемые внутренней силой, с которою не могли совладать, они по целым часам плясали, пока в истощении не падали на землю и тогда жаловались на сильный страх и стонали, как будто чувствовали приближение смерти; это длилось до тех пор, пока им не обвязывали живот полотенцами, что их приводило в себя и на время освобождало от страдания. Этот приём имел целью устранения вздутия живота, наступавшего после припадков; часто поступали ещё проще: больных били кулаками или ногою по животу. Во время пляски больным представлялись видения; они не видели и не слышали, их воображению рисовались духи, имена которых они выкрикивали…».
«В тех случаях, когда страдание вполне развивалось, припадки начинались эпилептическими судорогами. Больные бессознательно падали на землю, у рта показывалась пена, затем они сразу вскакивали и начинали свою пляску, причиняя себе страшные вывихи. В течение нескольких месяцев этот недуг распространился от Аахена до Нидерландов».
Но и детей эта болезнь не щадила. Калмейль приводит следующий пример. «К концу зимы 1566 года большая часть подкидышей в амстердамской больнице была охвачена конвульсиями и бредом. Тридцать (по другим указаниям даже семьдесят) детей были поражены болезнью. Они внезапно бросались на землю, метались по ней в течение часа или получаса и когда вставали, то как будто пробуждались от глубокого сна; они не знали, что с ними произошло. Молитвы, заклинания, изгнание диавола ни к чему не приводили. Когда болезнь длилась продолжительное время, доходило до рвоты, причём дети выбрасывали гвозди, иголки, шерсть, полотняные тряпочки и другие инородные тела, тайно проглоченные ими. Они, подобно кошкам, карабкались по стенам и крышам, говорили на непонятных языках и имели такой страшный взгляд, что никто без ужаса не мог смотреть на них. Этого было более чем достаточно, чтобы считать их одержимыми диаволом».
В настоящее время в заведениях для умалишённых часто встречают больных, воображающих себя животными: собакой, кошкой, обезьяной, волком и прочее. В средние века это явление дало повод к суеверному представлению человека-волка (Werwolf). Такие индивидуумы, являясь в какой-нибудь местности, вследствие эпидемического характера недуга в большом числе бегали на четвереньках по лесам, жили и вели себя совсем, как животные, бросались на прохожих, нападали на всадников, похищали детей и пожирали их мясо. Впрочем, подобные явления знакомы были уже древним. По свидетельству Герадота, человек-волк был уже известен скифам, грекам и римлянам.
К концу 1573 года крестьяне окрестности Долес были уполномочены предпринять охоту на людей-волков следующим парламентским указом: «В территориях Эспаньи, Сальванж, Куршапон и прилегающих местностях несколько дней тому назад появился, говорят, человек-волк, который будто бы уже похитил и умертвил многих детей и который так же нападал на всадников, с трудом освобождавшихся от него. Так как суду угодно предупредить большие несчастья, то он разрешает жителям и обитателям упомянутых и других мест, в противоположность указаниям об охоте, собираться с пиками, алебардами, самострелами, палками и гнаться за сказанным человеком-волком всюду, не подвергаясь за это никакому наказанию… Дан 13 сентября 1573 года».
Один такой пойманный человек-волк показал, что он превратился в животное и утверждал, что его шкура обращена внутрь. Ему отрезали руки и ноги, чтобы удостовериться в истине его показаний, так что больной истёк кровью.
Болезнь демономании всё более и более распространялась. В Метце тысячи плясунов наполняли улицы. Молодёжь обоего пола убегала от родителей, прислуга убегала от господ, чтобы увлечься эпидемией и принять участие в безумствах.
«В 1609 году правительству доложили, что вся местность Labourd, соответствующая приблизительно теперешнему департаменту Basses – Pyrenees, кишит поклонниками дьявола… История этой эпидемии – блестящий вклад в историю безумия, как социальной болезни».
Всех таких больных считали ведьмами и одержимыми бесом. Министры Генриха IV считали необходимым поступать с ними по всей строгости правосудия, и сотни людей были сожжены на кострах или погибли в тюрьмах. Судьи прибегали к пыткам, чтобы добиться от ведьм сознания. Часто больные впадали в экстаз и, мучимые чуть ли не до смерти, похвалялись, что испытывают невыразимое счастье, чувствуя себя вблизи дьявола. Иногда они тщетно пытались произнести слово, так как им сдавливало глотку. В одном докладе говорится: «Дьявол пытался так мучить их, чтобы если даже они пожелают сознаться, они не могли произнести ни слова. Мы собственными глазами видели, что как только они произносили первые слова признания, дьявол хватал их за глотку, вследствие чего к ней от груди подходило какое-то препятствие, ну точно так, как если бы мы заткнули бочку пробкой, чтобы не дать вытечь жидкости». Как видит читатель, здесь описывается совсем обыкновенный симптом истерии, который мы имеем возможность ежедневно наблюдать и который так хорошо известен под названием «истерического шарика».
Влияние, оказанное истерией на всё миросозерцание того времени, было очень сильным. Если, с одной стороны, справедливо, что суеверие и фанатизм представляли наиболее подходящую почву для истерии и много способствовали развитию и распространению болезни, то, с другой стороны, не подлежит также сомнению, что болезнь с её причудливыми симптомами, которых тогда не умели распознавать, в чрезвычайной степени способствовала распространению суеверия. Мы видим, таким образом, что оба эти явления, истерия и суеверие, находились во взаимной связи между собой; каждый из этих двух факторов был одновременно причиной и следствием и вызвал тот печальный исторический период, когда человеческий ум был заключён в оковы, а развитие культуры было задержано на много столетий.
Если, следовательно, кто-нибудь высказывает мнение, что истерия в прежние времена «проявлялась лишь в отдельных случаях и не имела значения для жизни всего общества», то он просто обнаруживает незнание истории умственных болезней. Но чтобы уметь правильно судить о современности с психологической точки зрения, необходимо прежде всего знать прошлое и определить путь, по которому культура достигла теперешней высоты.
Перед тем как приступить к исследованию современности, попытаемся познакомиться с причинами эпидемического проявления умственных болезней.
Большинство авторов, подробно исследовавших истерию, пришли к тому заключению, что доступность внушению составляет особенное отличие душевного состояния истериков. Каждый человек до известной степени доступен внушениям; достаточно примеров тому можно найти в обыденной жизни. Вид некоторых непроизвольных движений, как смех, зевота, откашливание, вызывает у многих людей те же движения; на этом основании многие говорят, что зевота, смех и т.д. заразительны. При истерии доступность внушению соответственно интенсивности болезни чрезвычайно развита, и эти индивидуумы часто не обладают никакой или почти никакой собственной силой воли и доступны тогда всем внешним влияниям. Особенно резко это свойство обнаруживается во время сильных душевных движений, как страх, ужас, испуг и т.д. Бесконечное множество примеров доказывает, что сильные душевные волнения могут вызвать тяжёлые истерические состояния. Иногда истерия вызывается целой цепью таких возбуждений, таких расстройств душевной жизни, и мы из этого можем увидеть, насколько важны для таких предрасположенных индивидуумов воспитание и все впечатления юности.
В эпоху, когда дети уже с молоком матери всасывали наклонность к мистицизму, когда их с самого раннего возраста запугивали верой в дьявола и ведьм, истерия, конечно, могла свободно развиваться. Непрерывные религиозные упражнения, воображаемое сношение с неземными существами, как святые и ангелы, приводили прежде всего к обманам чувств и наконец к болезненным явлениям истерии. Вида экстатического состояния или истерического конвульсионного припадка было достаточно, чтобы вызвать подобные же состояния у толпы, предрасположенной к тому страхом и ужасом.
Врачи по нервным болезням отлично знают по опыту, как легко истерический припадок больной, ожидающей в приёмной, может вызвать подобное же состояние у остальных находящихся там пациенток. Во сколько же раз сильнее должно было действовать внушение такого состояния, если оно считалось теми лицами не болезненным симптомом, а делом дьявола, беснованием.
Весьма понятно, что эпидемии беснования исходили преимущественно из женских монастырей, где религиозный фанатизм, боязнь дьявола и ведьм достигли апогея. Мы уже видели, что достаточно было отдалённого шума «бесноватой», чтобы вызвать то же состояние у остальных монахинь, которые, благодаря непрерывным душевным возбуждениям, становились в высшей степени доступными внушению.
При возникновении этих эпидемий, несомненно, важную роль играли и тяжёлые душевные болезни, особливо мания и паранойя. Все явления этих болезней, наблюдаемые нами теперь в домах умалишённых, в то время протекали пред глазами и посреди суеверной и склонной к мистицизму толпы; буйных помешанных считали околдованными; помешанных, воображавших себя превращенными в животных, считали людьми-волками; страдавших религиозным бредом величия с галлюцинациями считали священными существами. Влияние таких больных на истеричную толпу должно было, конечно, оказаться крайне пагубным. Состояние, вызывавшееся у одних безумными представлениями и насильственными движениями, вызывалось и страшно распространялось среди других силой внушения.
Влияние, оказанное этими явлениями, душевными болезнями, особливо же эпидемическим распространением истерии на всю культуру, отлично характеризуется литературой того времени. Не только грубая чернь, толпа верили в колдунов, чертей и ведьм, но и крупные учёные, действительно создавшие много выдающегося в различных областях, писали обширные сочинения о сущности колдовства и беснования. Так, например, Пьер Деланкр, бывший советником парламента в Бордо, написал по этому предмету трактат в трёх томах, где рассматривает различные вопросы колдовства и беснования и приходит к тому результату, что было бы преступлением пощадить жизнь хоть одного человека, заподозренного в колдовстве.
С постепенным развитием науки, с возникновением или, правильнее сказать, с возрождением учения о душевных болезнях удалось постепенно умалить пагубные последствия суеверия и ограничить распространение истерических эпидемий. Выяснение того факта, что беснование не есть наваждение дьявола и колдовство, а душевное заболевание, притупило острие ядовитой стрелы внушения, и болезненное подражание симптомам помешательства становилось всё слабее и слабее.
Разумеется, истерические эпидемии на религиозной основе можно проследить до новейшего времени. Прошлое столетие было ещё относительно богато подобными явлениями и ещё в настоящем веке часто наблюдалась религиозная массовая истерия, например, религиозная эпидемия, проявившаяся в Швеции в 1841 и 1842 гг. и описанная шведским психиатром Сонденом.
Ещё в настоящее время у некоторых религиозных сект, например, у «методистов» в Северной Америке, можно наблюдать явления, имеющие много сходного с средневековыми эпидемиями. Я сам имел возможность присутствовать и мог тогда убедиться, какую силу производило внушение на многотысячную толпу. Мужчины и женщины, дети и старцы кривляются совсем, как помешанные; они визжат и кричат, пока совершенно теряют голос. От времени до времени один из них вскакивает и возвещает толпе свои божественные откровения, вызываемые галлюцинациями или самовнушением.
Итак, мы узнали, что главными причинами проявления эпидемии помешательства и истерии служили чувствительность, доступность внушению, стремление к подражанию и влечение к мистицизму. Эти важные симптомы истерии как бы образуют почву для процветания всяких таинственных, сверхъестественных идей, всё равно – вызываются ли они суеверием, религиозным фанатизмом или учением, претендующим якобы на научность.