ВЛИЯНИЕ ВОСПИТАНИЯ
НА ГЕНИАЛЬНОСТЬ
Это общеизвестный факт, что чем выше ступень развития, на которой находится животное, тем беспомощнее и несамостоятельнее оно тотчас после рождения. Самый низший из животных видов, амёба, тотчас после своего происхождения, совершающего путём деления, обладает всеми свойствами и способностями, которые необходимы для её жизни и которых она вообще способна достигнуть. Чем выше порода, тем больше времени проходит после рождения, пока животное становится независимым и может самостоятельно заботиться о себе. Наивысше развитой род, млекопитающее, более нуждается в материнском питании, чем какое–либо другое существо. Наивысше организованное существо, человек, медленнее развивается и более нуждается в родительском уходе, чем какое–либо живое существо в мире. Между людьми быстрота индивидуального развития опять–таки находится в обратном отношении к общей культурной ступени, достигнутой данным народом. Дикие племена быстрее развиваются, чем дети цивилизованных наций; женщина скорее достигает телесной и духовной зрелости, чем мужчина.
Из этого следует, что быстрота развития вовсе не должна иметь решающего значения для дальнейших умственных способностей. Подобно тому как дитя, отличающееся в семь лет необыкновенно высоким ростом, не обязательно должно продолжать расти в таком же отношении, а впоследствии скорее даже может показаться малым, так и умственно рано развивающееся дитя может впоследствии и не обнаруживать особенно выдающихся умственных способностей. С другой стороны, дитя, сравнительно медленно развивающееся, может впоследствии удивить нас вполне хорошими способностями. Линней из–за любви к ботанике до того пренебрегал классическими занятиями, что его родители вследствие малоуспешности сына решили отдать его в учение к сапожнику, и если они этого не сделали, то лишь благодаря вмешательству врача, обратившего их внимание на талант мальчика. Ньютон в юности был очень склонен к мечтательству и долгое время был в школе последним.
|
|
Гораздо важнее быстроты умственного развития, на которое, к сожалению, тщеславные родители очень часто обращают слишком много внимания и, конечно, во вред детям, – гораздо важнее этого равномерность в развитии различных психических факторов. Как мы видели, при психическом вырождении дело идёт не всегда об общем уменьшении степени развития, а большей частью об отсутствии должной пропорции между различными психическими элементами, о расстройстве внутреннего равновесия.
Правильное отношение влечений к задерживающему их интеллекту; равновесие между рассудочной и чувствующей жизнью; между волей, вниманием и бессознательной мозговой деятельностью, фантазией; сообразительность и память, гармонирующая с остальными духовными отправлениями; соответствующая этому ассоциирующая деятельность – всё это условия здоровой умственной деятельности.
Солье поэтому справедливо замечает, что духовное состояние идиота нельзя сравнить ни с ребёнком, ни с животным, потому что у ребёнка и у животного умственные качества находятся в правильном отношении между собою и душевное проявление не представляет поэтому ничего болезненного.
Итак, задача рационального воспитания заключается в том, чтоб обратить главное внимание на равномерность психического развития. Особенно же должно следить за этим у детей, у которых уже от рождения замечается отсутствие психического равновесия. Существуют дети, у которых уже очень рано обнаруживаются сравнительно сильно выраженные влечения. У других детей дело идёт об особенно сильно развитой чувствительной жизни, о необыкновенно нежной душе. Если за такими детьми не присмотреть как следует, то их состояние, обыкновенно имеющее в себе нечто экзальтированное, легко может перейти в истерию. В противоположность этому мы находим детей со слабо развитыми чувствами, которых в обыденной жизни называют «холодными натурами». У третьих слабее развито внимание и т.п.
|
|
Какое влияние воспитание оказывает на развитие характера, насколько оно в состоянии устранить расстройства в процессе развития и предупредить возникающие отсюда душевные болезни – всё это до сих пор ещё остаётся спорным вопросом.
Я считаю, безусловно, неправильным тот взгляд, будто воспитание не оказывает никакого влияния на образование характера, будто гений при всех условиях, при хорошем или дурном воспитании «проложит себе путь», между тем как «рождённый преступник» при лучшем воспитании всё–таки станет преступником. Но прямо нелепым я должен назвать противоположный взгляд, будто не только характер есть исключительно продукт воспитания, но и вся психическая жизнь зависит единственно от условий, окружающих данного индивидуума. В этом смысле написан труд школьного директора Густава Гауфе, эпиграф к которому гласит: «Человек в умственном отношении есть лишь то, что из него делает воспитание». На вид это весьма научный труд, – первая часть его озаглавлена: «Аналитическая и синтетическая психология». Здесь автор возвещает о своём открытии, что при рождении все люди одинаковы и что их позднейшее различие зависит исключительно от различия воспитания и жизненных условий. Если бы удалось одинаково воспитать двух людей, то они и впоследствии должны были бы во всём походить друг на друга. Если бы ребёнку можно было доставить то же воспитание и те же впечатления, какие достались в удел Гёте, то из него должен был бы стать столь же выдающийся человек. Что вся духовная деятельность сводится лишь к впечатлениям чувств – автор пытается доказать открытием, будто «Шиллер никогда не мог бы написать стихотворения «Лаура у рояля», если бы не существовало ни рояля, ни Лауры».
|
|
Мне незачем опровергать подобной бессмыслицы. Что ветреная мельница не может производить муки, если не всыпать в неё зерна, – это знает и дитя, тем не менее не хлебное зерно приводит мельницу в движение, а ветер. Если по возможности устранить от человека все впечатления, как, например, в случае Каспера Гаузера, то, разумеется, даже у гениально одарённого человека психическая деятельность останется минимальной, но, с другой стороны, и впечатления не приносят никакой пользы, если нет умственных способностей для их переработки. Из глупца лучшее воспитание так же мало может сделать мудреца, как гения из идиота.
Если бы я пожелал подробно войти в рассмотрение значения воспитания и подлежащих при этом наблюдению психологических принципов, то мне пришлось бы посвятить этой теме особую книгу. Я поэтому ограничусь здесь лишь указанием некоторых причин, побуждающих меня придавать воспитанию особенно важное значение для развития характера, особливо же для развития гениальности.
Дитя, привыкшее с самого раннего детства терпеть нужду, видеть подлости и жестокости, по необходимости притупится в своей чувствительной жизни. Насколько вообще в дальнейшей жизни имеется души и ощущений, – зависит от того отношения, в каком вредное влияние находилось к первоначальному, естественному свойству чувствительной жизни. Дитя, у которого совершенно пренебрегли развитием рассудочной деятельности, несомненно окажется впоследствии умственно более слабым, чем оно могло бы стать при более дельном развитии его разума. Это аналогичным образом можно отнести и ко всем остальным психическим свойствам: вниманию, сообразительности, фантазии, воли, энергии, терпению и т.д. На все эти свойства упражнение и привычка могут оказать существенное влияние.
Если, как известно каждому по опыту, уже у обыкновенного человека воспринятые в юности впечатления прочнее всего укрепляются в памяти и во многих отношениях могут оказать значительное влияние на всю жизнь, – то у ребёнка с гениальными задатками это происходит в гораздо большей степени. Такое дитя, уже в самом раннем возрасте зорко наблюдающее за всем происходящим вокруг него, способное воспринять гораздо больше впечатлений и легче делать из этого заключения, чем обыкновенное дитя, при своей живой фантазии, конечно, особенно легко будет подчиняться всем влиянием, будь они хорошего или дурного свойства.
Так, например, Ноль говорит о Моцарте: «Уже ребёнком он был полон жизни и огня, и не получи он отличного воспитания от своего серьёзного, строгого отца, он мог бы стать отвратительным злодеем, так чувствителен он был к каждому раздражению, хорошего или дурного качества которого он ещё не способен был испытать».
Что касается вообще детства великих людей, то можно сказать, что в большинстве случаев у них уже в самом нежном возрасте обнаруживались необыкновенно высокие умственные способности. Но встречаются также гении, бывшие совсем обыкновенными детьми. С другой стороны, общеизвестный факт – что рано развившиеся и, по–видимому, высокоодарённые дети впоследствии совсем не оправдывают возлагавшихся на них блестящих надежд. Отчасти это, быть может, составляет чисто естественное явление, не основанное на внешних причинах; но довольно часто внешние условия и в особенности дурное воспитание виновны в том, что мир теряет плоды, быть может, крупного гения.
Воспитание каждого человека образует основу, на которой построена вся его остальная жизнь. Юношеские впечатления не только влияют решающим образом на развитие характера, но иногда могут также создать предрасположение к позднее возникающим нервным и душевным болезням.
Весьма вероятно, что из бесконечного множества случаев, подводимых под рубрику наследственных нервных болезней, немалый процент должен быть отнесён не столько на счёт действительного унаследования, сколько на счёт впечатлений, получаемых ребёнком от истеричной матери или от пьяницы–отца, в связи с проистекающим отсюда плохим воспитанием.
Крафт–Эбинг говорит: «После строения мозга, человек обязан оригинальностью своего психического существования способу воспитания. Иногда строение и воспитание действуют совместно в деле вызывания психопатического предрасположения, поскольку родители не только наследуют путём зачатия несчастную органическую конструкцию, но и одарённые на этой основе болезненными страстями, нравственными недугами и странностями, дурным примером и ложным воспитанием передают детям свои странности и нравственные недуги».
Что касается самого воспитания, то особливо у умственно рано развившихся детей дело идёт прежде всего не о том, чему дитя научилось, потому что при некотором усердии кое–какие пробелы в знании всегда можно пополнить. Но сообразительность, способность логического мышления и сосредоточения внимания, острота наблюдения и т.д. – вот вещи, которые должно развивать с детства, и нерадение при воспитании лишь с большим трудом впоследствии можно поправить. Следует заботиться о том, чтобы физическое развитие не отставало от умственного; чтобы у рано развившихся детей тщеславие удерживалось в должных границах, чтобы такие дети не предавались праздному мечтательству и не развивали в себе самообожания. Нередко у таких детей наблюдают также преждевременно развившееся половое влечение или другие аномалии в половой области, требующие усиленного внимания со стороны воспитателей. Весьма важно пораньше внушить детям основные понятия морали, как любовь к правде, преданность долгу, бескорыстие и т.д. Но при этом не должно поступать слишком строго, иначе легко может получиться противоположный результат, так как для достижения этой цели требуется прежде всего любовь и доверие со стороны ребёнка. Величайшее значение для развития характера имеет развитие души, тонкости чувств и ощущений, за которым должно следить уже с самого раннего детства. «У детей, благоприятно одарённых от природы, очень многое можно сделать разумным воспитанием, направленным без шаблона и педантизма не только на развитие головы, но и сердца. Это – тот пункт, в котором правильно понятая и применяемая педагогика сходится в своём высоком значении с учением о наследственности» (Шюле).
У детей с живой фантазией и тонкой чувствительностью рассказывание баснословных вещей и сверхъестественных явлений часто может принести вред, особливо когда этим пользуются для запугивания детей. При подходящем предрасположении такой метод воспитания может привести к развитию тяжёлых истерических состояний. «Эта отвратительная система воспитания, – говорит Моссо, – ещё не отжила; детей всё ещё продолжают стращать рассказами про сказочных чудовищ, волшебников и кудесников. Каждую минуту ребёнку кричат: «вот этот тебя съест», «этот тебя укусит», «позовите собаку», «вот домовой», «трубочист возьми его» и т.п. Все эти ужасы, вечные угрозы делают детей пугливыми и слабыми».
У детей, склонных к мечтательству, у которых фантазия слишком жива и грозит вытеснить чисто интеллектуальную деятельность, особенно следует смотреть за тем, чтоб они по возможности раньше обняли во всей правдивости окружающие их условия, строй вещей. Нужно остерегаться, чтоб глупыми сказками, религиозным мистицизмом или мифическими сказаниями ещё больше не разжечь и без того возбуждённой фантазии. В таком случае центр тяжести воспитания должен заключатся в познании действительных вещей и фактов.
Если дело отца и учителей – следить за научным воспитанием, то на обязанности матери лежит забота о развитии души и ощущений. Отец воспитывает детей рассудком, мать – сердцем, душою. Какая чудная, прекрасная задача заключается для женщин в этой материнской обязанности! Но – увы! – как мало найдётся теперь женщин, видящих в выполнении этой священной обязанности верховное счастье, полное удовлетворение! Большое число женщин вынуждено тяжёлым трудом зарабатывать на пропитание, а потому не может доставить детям необходимого ухода. В таких случаях вина падает на наши общественные условия, а не на матерей, хотя имеются и такие женщины, которые при тяжёлом труде всё–таки находят ещё время, чтобы позаботиться об умственном и физическом преуспевании своих детей.
Как, однако, дело обстоит с зажиточными женщинами, могущими уделять своим детям достаточно времени и средств? Видят ли они свою жизненную цель в воспитании детей, испытывают ли они высшее блаженство в самоотверженном следовании этому естественному долгу? Такие матери существуют, но их, к сожалению, немного: очень, очень многие матери далеки от выполнения этой идеальной обязанности. Многие женщины достаточно честны, чтобы сознаться, что воспитание их детей им в тягость, что они не находят в этом удовольствия; они стараются сложить с себя эту неприятную обязанность, предоставив воспитание детей чужим. Другие матери настолько глупы, что убеждают себя, будто материнскую любовь можно заменить деньгами. Они полагают, что вполне выполнили свой долг, если их дети чисто одеты, хорошо едят и т.д. Они принимают к детям важных гувернанток или отдают детей в знатные пансионы, – и тогда считают свою материнскую обязанность выполненною с излишком. Но разве чужой человек может питать к ребёнку истинно материнское чувство? Нет, никогда. Можно пожалеть о детях, потерявших свою мать в раннем возрасте; дети же, мать которых живёт, но не служит им матерью, ещё более достойны сожаления. Первые могут, по крайней мере, носить в своём сердце идеальное представление о материнской любви, у последних даже это разрушено. Этим они лишаются большой опоры в жизни. Некоторые матери видят в своих детях лишь предмет удовлетворения их личного тщеславия. Они наряжают их, как обезьян, чтоб обращать на них всеобщее внимание на прогулке; они дрессируют их, как попугаев, чтоб иметь возможность хвастнуть ими и при этом стараются убедить себя, что сделали своим детям нечто хорошее. Не облагораживание детской души имеют они в виду, поступая таким образом, а удовлетворение своего собственного отвратительного тщеславия.
Как я уже выше заметил, у богато одарённых детей с рано развившеюся восприимчивостью влияние юношеских впечатлений, как и всего воспитания, имеет выдающееся значение для последующей жизни. Бросим беглый взгляд на юность и воспитание некоторых замечательных людей.
Про Гёте Льюис пишет следующее: «Редко когда мальчик обнаруживал такую полноту человеческого дарования. Многосторонняя деятельность его жизни уже очерчена в разнообразных стремлениях его детства. Он является нам рассудительным, любознательным мальчиком, любившим порядок; рано созревшим учеником, жадно набрасывавшимся на книги; дельным самостоятельным философом, семи лет от роду уже сомневавшимся в справедливости суждения большого мира. Он изобретателен, поэтичен, горд, любвеобилен; его дух открыт для всех влияний, гоним всяким ветром, и всё–таки, в то время как направление его деятельности было столь непостоянным и неопределённым, он всегда умел владеть собою». Уже из этого краткого описания видно, какое могучее влияние на последующую его жизнь должны были оказать воспитание и впечатления юности, раз «его дух был открыт для всех влияний, гоним всяким ветром». Таким образом и прекрасное воспитание, полученное юным Гёте, немало способствовало развитию его могучего гения. Его отец строго и добросовестно руководил воспитанием, научное преподавание шло систематическим путём.
Мать сумела повлиять на чуткую душу мальчика уже в самом раннем детстве, сумела возбудить его фантазию и пробудить в нём чувство прекрасного и благородного. Сколь многим обязан Гёте этой матери, отдавшей детям всю свою любовь и все свои заботы!
Шиллер, по свидетельству биографов, не обладал в своей молодости выдающимися умственными способностями; его развитие шло естественным путём, его способности были хорошие, а прилежание замечательное. Он инстинктивно угадывал, что без прилежания нельзя добиться совершенства. Его воспитание, за которым очень добросовестно следил строгий отец, было дельным и основательным. Добродушная мать окружила его глубокой любовью и, очевидно, много повлияла на его воспитание. Шарфенштейн, друг детства Шиллера, говорит о ней: «Она совсем напоминала сына, ростом и выражением лица, только у неё милый облик был женственно кроток. Я никогда не встречал лучшего материнского сердца, лучшей женщины».
В биографии Кернера мы читаем: «Он многому научился позже других и не принадлежал к тем детям, которые своими ранними талантами и познаниями удовлетворяют тщеславие родителей. Но уже в детстве в нём можно было заметить мягкое сердце, связанное с твёрдой волей, верностью, преданностью людям, которых он полюбил, а также легко возбудимую фантазию». Он получил отличное воспитание как со стороны весьма разумного отца, так и со стороны добродушной матери. «Но уже в самом раннем возрасте он проявил могучее влечение к поэтическому творчеству. Отец же считал своим долгом лишь терпеть первые опыты своего сына, но не поощрять их. Он был слишком высокого мнения об искусстве вообще, чтобы не быть осторожным в случае, так близко касавшемся его, и не опасаться перепутать простую склонность с истинным призванием».
Рафаэль рано потерял своих родителей: мать на восьмом, а отца на девятом году. Несмотря на это, он получил хорошее воспитание и равномерно развивался.
Галилей, Ньютон, Линней, Фенелон, Араго рано обнаружили сильные дарования ума и все получили отличное воспитание.
Гайдн, хотя родился в бедности, получил отличное, любвеобильное воспитание. В глубокой старости ещё он сам говорил об этом в таком смысле и с глубокой любовью упоминал о матери, которая всегда самым нежным образом пеклась о его благополучии.
Лист был воспитан с величайшей любовью и заботливостью. Будучи физически слабым ребёнком, он тем более нуждался в родительской заботливости, которая в данном случае доходила до того, что отец вёл о своём сыне дневник, куда вносил свои заметки «с величайшей аккуратностью нежного отца».
Джорджу Вашингтону было одиннадцать лет, когда умер его отец, относившийся с таким доверием к разумной и заботливой жене, что в своём завещании предоставил ей всецело распоряжаться имуществом детей до достижения ими совершеннолетия. Эта женщина выполнила свою материнскую обязанность чрезвычайно добросовестно, окружив детей самой глубокой любовью и нежной заботливостью и дав им отличное воспитание.
Кант сказал следующее: «Я никогда не забуду своей матери, потому что она посадила и вырастила во мне первый зародыш добра; она сделала моё сердце доступным впечатлениям природы; она будила и расширяла мои понятия и её наставления имели постоянное, благотворное влияние на мою жизнь».
Генрих Гейне имел замечательную мать, стремившуюся единственно к тому, чтобы дать своим детям такое же хорошее воспитание, какое она сама получила в родительском доме. Её любимыми писателями были Гёте и Руссо. Чтение последнего автора, особливо «Эмиля», внушало ей воспитательные идеи. Она сама учила мальчика чтению и письму и зорко следила за его воспитанием. «Он был привязан к ней, – говорится в одной биографии Гейне, – самой трогательной детской любовью, её прославлял он в чудных стихах, о ней он всегда вспоминал с глубочайшим почтением в своих сочинениях».
С другой стороны, мы видим, как гений, о котором Гейне говорит, «что он был одним из величайших немецких поэтов и из всех наших драматургов имеет наибольшее сродство с Шекспиром», жалко погибает вследствие порока и распутства. Это был Дитрих Граббе, сын тюремного смотрителя, уже в раннем детстве вынесший самые мрачные впечатления, ещё более усилившиеся от неряшливого и превратного воспитания. Гейне опровергает указание одного из биографов Граббе, будто мать этого поэта сама научила его пьянству, когда он был ещё мальчиком. Но и сам Гейне, пытаясь восстановить честь матери своего товарища, говорит: «Это была грубая дама, жена тюремщика, и, лаская своего юного Дитриха, она, пожалуй, иногда задевала его лапой волчицы». Что могло бы выйти из такого гения, как Граббе, если бы его воспитание находилось в руках женщины, вроде матери Гёте!
Гофман был разносторонним гением, одинаково одарённым в поэзии, музыке, живописи. Его родители развелись после короткого, несчастного брака, и мать, забравшая с собою детей к своей матери, не могла вследствие слабого здоровья заботиться об их воспитании. Последнее, предоставленное бабушке и какому–то дяде, оказало во многих отношениях весьма неблагополучное влияние на образование его характера. Хотя этими лицами сделано было всё для образования его ума и обогащения знаний, хотя он получил прекрасную подготовку в науках и искусствах, но... недоставало матери. Развитие характера и души было запущено, педантизм дяди положил основание сатирическому направлению и наклонности к причудливому. Когда друг Гиппель стал упрекать его за непочтительное отношение к родственникам, он возразил: «Каких родственников мне дала судьба! Если бы у меня был отец или дядя, как ты, мне никогда и в голову не пришло бы так относится к ним». Несмотря на гениальное дарование, в произведениях Гофмана много странного, находящего объяснение лишь в его исковерканном воспитании. Он также предаётся пьянству, и не вследствие нужды и лишений, от которых и он немало пострадал, а как раз в такое время, когда счастье ему улыбалось, и он был избавлен от всяких материальных забот.
У Шопенгауэра была умная, но холодная, эгоистичная мать. Уже с раннего детства между матерью и сыном установились враждебные отношения. Когда он показал ей первое сочинение «Die virfache Wurzel des Satzes vom zureichendem Grunde», она насмешливо заметила: «Это, вероятно, книга для аптекарей?». На что он ей (как известно, она сама была писательницей) возразил: «Мои книги ещё будут существовать, когда твои уже будут валяться в чуланах». На это мать любезно заявила: «А твои никогда не дойдут и до чулана, потому что их вовсе не станут читать». Этот недостаток материнской любви, вероятно, оказал немалое влияние на характер и дальнейшую жизнь философа. Многое в его жизни, пожалуй, иначе устроилось бы, если бы его юность была окрашена материнской любовью. Быть может, отталкивающая холодность матери положила основание его неуважению и презрению к женщинам.
Мать Руссо умерла при его рождении; его отец был бедный часовых дел мастер, который не мог особенно заботиться о воспитании сына. Когда отец по одному делу чести должен был бежать, сын попал в пансион, где с ним обращались жёстоко и несправедливо. Затем он поступил в учение к гравёру, где у него было достаточно свободного времени, чтобы прочитать массу книг. Вследствие дурного обращения хозяина он, 15 лет отроду, бежал и долгое время блуждал по Савойе, пока один католический священник не отрекомендовал его госпоже Варан. Это была добрая, но нравственно неустойчивая женщина, которая очень баловала своего питомца и вскоре сделала из него своего любовника. Для всякого ясно, что такие юношеские впечатления должны были оказать вредное влияние на характер Руссо. Множество нелепостей, которыми изобилует его последующая жизнь, объясняются его несчастной юностью. Насколько дурное воспитание или, вернее, отсутствие всякого воспитания повлияло на развитие его умственного расстройства – это вопрос, на который с уверенностью нельзя ответить.
Родители Байрона жили раздельно, и воспитание мальчика находилось всецело в руках слабохарактерной и экзальтированной матери и старой кормилицы, сумевших только исковеркать его. В результате получилось развитие непостоянного характера, и Байрон часто предавался буйному распутству, сменявшемуся порою припадками грусти, а его гений не мог развиться в той мере, в какой это, быть может, произошло бы при других условиях.
Этих немногих примеров, конечно, ещё недостаточно для окончательного решения столь важного вопроса; но я полагаю, что всякий, кто серьёзно займётся им как на основании дальнейших исторических исследований, так и на основании чисто теоретических мотивов, прейдёт к убеждению, что воспитание и впечатления юности должны оказать огромное влияние на дальнейшую жизнь, особенно у гениально одарённого человека.
То обстоятельство, что некоторые гении, несмотря на недостаточное или дурное воспитание, достигли выдающегося положения, нисколько не говорит против этой теории, так как никогда нельзя знать, какой степени совершенства они достигли бы при иных условиях и, кроме того, исключения не уничтожают верности общего правила.
Бетховен, например, стал величайшим музыкальным гением, несмотря на то, что его юность протекала далеко не радостно и что в его воспитании имелось много погрешностей. Отец его, бывший тоже музыкантом, хотя заботился о хорошем музыкальном образовании сына, уже с ранних лет проявлявшего свою гениальность, но нравственные впечатления, полученные мальчиком, не могли благоприятно влиять на молодую душу и на развивающийся характер. Отец был пьяницей, и друг детства Бетховена, Стефан фон Бреннинг, сам видел однажды, как тот на улице освободил выпившего отца из рук полиции. Подобные юношеские впечатления не могли остаться без влияния на развитие его характера.
В то время как дурное воспитание у равномерно одарённых гениальных детей оказывает, как мы видели, вредное влияние на характер и всю деятельность, оно у индивидуумов с особенно сильно выраженной фантазией и другими умеренными умственными способностями может оказаться прямо пагубным. Дети, у которых, вследствие преобладания фантазии или чувств над остальной умственной деятельностью, развивается нарушение внутреннего равновесия, могут, благодаря энергичному воспитанию, постоянному упражнению памяти, внимания, силы воли и т.д., стать дельными, продуктивными людьми, между тем как лишённые рационального воспитания они неизбежно попадут в категорию лжегениев, гениальных безумцев.
Из всего этого видно, какое огромное значение для развития культуры имеет вся система воспитания. Мы имеем под этим в виду не только школьное обучение, общественное воспитание, но и юношеские впечатления в семье, главным же образом воспитание со стороны матери, которая в такой сильной степени может влиять на последующую жизнь детей. Всякое стремление, клонящееся к тому, чтобы путём общественных учреждений отвлечь женщину от воспитания детей, должно поэтому оказаться вредным для дальнейшего развития человечества. В общественных школах и учреждениях детей можно научить латинскому языку и другим подобным вещам, но никакое установление никогда не может заменить детям доброй матери. Пусть же матери сознают ту истину, что для них не может быть более возвышенного и благородного стремления, как самопожертвованное, любвеобильное воспитание их детей. Пусть они ни на минуту не забывают, что природа возложила на них священный долг, от выполнения которого зависит прогресс культуры, дальнейшее развитие всего человечества.
Перед тем как оставить этот вопрос, я желал бы коснуться ещё одного явления, представляющего интерес во многих отношениях, а именно так называемых чудо–детей.
Что такое чудо–дитя? Как я упомянул, большинство выдающихся гениев уже в детстве обнаруживали большие умственные способности, особенно развивавшиеся в том или ином направлении, смотря по врождённым задаткам. Дитя, дарование которого в какой–нибудь специальной области достигает такой высокой степени, что оно способно создать нечто, приводящее толпу в изумление, такое дитя обыкновенно называют чудом. Это факт, подтверждающийся опытом, – что за немногими исключениями чудо–дети наблюдаются исключительно в области исполнительной музыки. Это явление находит своё объяснение не в том обстоятельстве, что музыкальные гении ранее развивались, чем гении в других областях: Рафаэль, Микель Анджело и Торвальдзен также уже в раннем детстве проявляли необыкновенные способности в своём искусстве, но были ли они способны тогда «приводить в изумление толпу»? Исполнение ребёнка лишь тогда поражает, когда толпа сравнивает его исполнение с возрастом исполнителя. Как бы чудо–дитя не было талантливо в своём нежном возрасте, оно не стоит на высоте умения, а лишь находится в периоде развития; поэтому исполнение даже в самых феноменальных случаях само по себе не представляет ничего необыкновенного, а лишь то обстоятельство, что оно даётся ребёнком, делает его необыкновенным. Произведение юного гениального поэта или живописца является нам отдельно от автора, и связь между молодостью и художественным произведением не может быть для толпы столь наглядной, как это бывает у музыкального чудо–дитяти. Картина или стихотворение, в качестве на веки остающихся произведений искусства всегда будут подлежать одной и той же критике, независимо от личности художника: всё равно был ли это мальчик или зрелый мужчина. Совсем не так дело обстоит в исполнительной музыке: в концертном зале личность исполнителя или исполнительницы оказывает немалое суггестивное влияние на публику.