– Нет, – сказал Крис в трубку телефона. – Мы говорили о розах до тех пор, пока они мне не осточертели. Лэндиш продолжает твердить, что сказал правду.
– Тогда мы поздно вечером берем Кочубея. – Голос Сола искажали помехи.
– Вы все подготовили?
– Да, с помощью знакомых Эрики.
– Подожди, не клади трубку. – Крис посмотрел на Лэндиша, привязанного к стулу, и сказал: – Последняя возможность. Вам известно, что произойдет, если что‑нибудь случится.
– Сколько раз повторять? Он передавал мне послания.
– Ладно, – сказал Крис Солу. – Берите Кочубея. Только позвоните мне сразу после того, как вернетесь с ним на квартиру.
– Это будет рано утром.
– Не бойся, что разбудишь меня. Я смогу спокойно уснуть только, когда вы будете в безопасности.
– Предчувствие не исчезло?
– Стало еще сильнее.
– Это обычная операция. Мы легко возьмем его.
– Ради Бога, не будь таким самоуверенным.
– Я только пытаюсь успокоить тебя. Эрика хочет тебе что‑то сказать.
В трубке послышался треск.
– Мы отлично проводим время, – принялась дразнить его Эрика. – Еда здесь потрясающая.
– Пощади и избавь от гастрономических подробностей. Я съел на ужин сэндвич с арахисовым маслом.
– Как твой квартирант?
– Превосходно. Когда мы не разговариваем об этих чертовых розах, я раскладываю для него солитер. У него связаны руки, и он говорит мне, какие карты переворачивать.
– Не жульничает?
– Он нет, а вот я жульничаю.
– Мне пора бежать, – Эрика рассмеялась. – Я хотела только успокоить тебя. Все идет как по маслу. Я присмотрю за Солом. Можешь на меня положиться.
– И не забудь о себе тоже.
– Никогда. До завтра.
Крис так сильно любил их обоих. Положив трубку, он услышал на крыльце тихие шаги.
|
|
Крис замер.
Двери он запер. Ставни на окнах тоже были закрыты, так что свет не мог никого привлечь. Если бы это был случайный прохожий, он бы никогда не стал красться, а просто бы постучал.
Крис не знал как, но они нашли его. Времени на раздумья не было. Схватив со стола передатчик, он упал на пол и нажал на кнопку.
Загремели взрывы, стены дома задрожали. По воздуху прокатились ударные волны. Крис заложил заряды в самые невероятные места вокруг коттеджа. Взрывы были громкие, в воздух взлетели тысячи осколков, клубы дыма и пламени. Он заминировал подходы к дому в силу привычки. Элиот всегда учил: если даже ты чувствуешь себя в полной безопасности, всегда можно сделать что‑то еще.
Крис вытащил маузер. Раздался взрыв, и ракета прожгла в двери дыру. Канистра со слезоточивым газом упала на ковер и завертелась с шипением. Комнату быстро заполнил густой белый дым. Крис закашлялся и выстрелил в дверь, прекрасно зная, что будет дальше. Как только газ наполнит комнату, дверь выломают и в комнату ворвутся люди.
Крис бросился к окну, поднял его и распахнул ставни. Воздух был наполнен дымом и пламенем. По земле катался человек в горящей одежде, громко вопя от боли. Другой увидел, как открываются ставни. Когда он повернулся, Крис дважды выстрелил ему в грудь.
В этот момент входная дверь слетела с петель.
Крис повернулся к Лэндишу и прицелился, но он не увидел его в белом дыму. Послышался тяжелый стук, словно Лэндиш упал вместе со стулом. На крыльце загремели шаги. Скорей, скорей! Он выпрыгнул из окна, ударился о землю, вскочил на ноги и побежал. Из охваченного огнем коттеджа донеслись сердитые голоса. Крис бежал по краю утеса. Он знал, что нападавшие сейчас обыскивают в противогазах коттедж. Когда они обнаружат раскрытое окно, он будет уже далеко. Откуда им знать в темноте, в какую сторону он побежал? Они никогда не найдут его.
|
|
Крис ускорил свой бег, сжимая в руке маузер. Глаза заливало потом. Он немного успокоился.
Лэндиш сообщит, где Сол. Необходимо предупредить брата.
За спиной раздались шаги.
Быстрее, ближе, громче.
Кто‑то гнался за ним.
– Развяжите мне руки, – прохрипел Лэндиш, кашляя от слезоточивого газа.
Человек в черной одежде и с угрюмым лицом приложил к его глазам обработанную чем‑то тряпку. Кто‑то принялся развязывать веревки.
Все окна были открыты, ставни распахнуты. Морской ветерок быстро выдувал из комнаты газ.
Лэндиш, спотыкаясь, подошел к столу и схватил трубку телефона. Сейчас счет шел на секунды. Он нетерпеливо набрал номер и назвал телефонистке другой, в Фоллс‑Черч в Вирджинии. Потом, весь дрожа, оперся на стол и машинально провел пальцами по пятидюймовой полоске алюминия, прикрепленной к ремню сзади. На нее был нанесен магнитный код. Как только охрана обнаружила его исчезновение, были включены электронные системы поиска. На земле датчики действовали только на ограниченном расстоянии, потому что мешали препятствия и изогнутость земной коры, но со спутника или самолета, которыми располагала МИ‑б, их можно было легко засечь. Через двенадцать часов после похищения Лэндиша его охрана уже знала, где он находится. Тут же была сформирована группа спасения.
|
|
Несмотря на то что комната уже полностью проветрилась, перед глазами Лэндиша еще все плыло. Когда зазвонил телефон, он испуганно вздрогнул. Кто‑то снял трубку и передал ее Лэндишу.
– Элиот? – тревожно спросил Лэндиш, опасаясь, что того может не оказаться дома. – Семнадцать плюс три.
– Соединяю, – хрипло ответил настороженный мужской голос.
Секунды, казалось, растянулись в минуты. Наконец Элиот ответил.
– Я нашел твоих Черных принцев, – сообщил Лэндиш.
– Где?
– Они пришли ко мне домой.
– О Господи!
– С ними была женщина.
– Знаю. Что случилось?
– Они похитили меня. – Лэндиш все рассказал. – Рем сбежал. Мы охотимся за ним. Ромул с женщиной отправились в Париж.
– Зачем?
Лэндиш рассказал.
– Кочубей? Но он же из КГБ.
– Это тебя беспокоит?
– Наоборот. Рем убил русского в убежище Абеляра в Бангкоке, и они вынесли ему смертный приговор. Мы не должны ввязываться в это дело. Они передо мной в долгу за то, что я рассказал им, как взять его помощника.
Крис знал, что его догоняют. Неровная поверхность затрудняла бег. В темноте он не видел, куда бежит. Хотелось выстрелить, но он понимал, что вряд ли попадет в цель. К тому же вспышка выстрела и звук превратят его самого в мишень.
В бурно вздымающейся груди бешено стучало сердце. Равномерное сопение преследователя слышалось все ближе. Крис побежал еще быстрее. Мышцы ног ныли от напряжения, одежда пропиталась потом. Шаги за спиной быстро приближались, и Крис понял, что скоро его догонят.
Впереди справа он заметил что‑то белое с темным пятном посередине. Белое было мелом. Маленькая лощина.
Крис нырнул в нее, приняв удар на спину и бедра, и заскользил вниз, хватаясь за траву. Спуск стал круче. Сейчас лощина не плавно спускалась вниз, а обрывалась чуть ли не отвесно, образовывая как бы трехстороннюю шахту, за неровные края которой можно было цепляться руками и ногами.
Вверху послышались шаги, и на голову и плечи посыпались куски мела. Не обращая внимания на кровоточащие царапины на руках, он продолжал стремительно спускаться.
Только бы спуститься вниз, мысленно твердил он. Ветер развевал волосы, рев прибоя усилился.
Крис едва успел упереться ногами в край карниза. Перегнувшись через него, скатился на каменистый берег. Пятифутовая меловая глыба обеспечивала укрытие. Нащупав в кармане глушитель, он достал его и прикрутил к маузеру. Потом широко расставил для равновесия ноги и прицелился, поддерживая правую руку левой.
По лощине вроде бы спускалась тень. Крис выстрелил. Ревущий прибой заглушил и плевок выстрела, и звук пули входящей в тело. Он не был уверен, что попал в цель – в темноте трудно прицелиться. Крис выстрелил чуть ниже и выше того места, где заметил тень.
А теперь бежать. Если остаться за меловой глыбой, противник вычислит его положение. Пригнувшись, Крис перебежал ко второй глыбе, потом к третьей, удаляясь от коттеджа. Оглянувшись, он увидел, как темноту на утесе освещают языки пламени. Ревущий прибой заглушал все звуки, и он не мог определить, гонятся за ним или нет. Крис остановился, сделал несколько шагов назад и принялся разглядывать далекую теперь лощину.
Он не видел ее, но и преследователь не может его видеть. Крис снова побежал. Берег напоминал тоннель. Справа белели шапки волн, слева тянулся меловой обрыв. Далеко впереди, в конце тоннеля, мигали крошечные огоньки деревни. Он побежал быстрее.
Если бы только достать машину…
Склон обрыва стал более пологим, теперь обрыв скорее напоминал невысокие холмы, чем отвесное ущелье. Неожиданно над ухом просвистела пуля, и Крис бросился на землю между камней. Стреляли из темноты впереди. Глушитель, прибой и темнота смягчили и звук выстрела, и вспышку света.
Крис мысленно выругался. Его преследователь и не собирался спускаться за ним по лощине. Заподозрив ловушку, он вернулся и побежал по краю обрыва. Он догадался, что Крис направится по берегу в сторону деревни, и надеялся найти другой путь вниз, спуститься раньше Криса и подстеречь его.
Засада.
Назад пути нет. Сейчас они, наверное, обыскивают берег. Потом разделятся, направятся в обе стороны и в конце концов придут сюда.
Его окружили.
С одной стороны море, с другой обрыв. Впереди и позади…
Заметив какое‑то движение слева на светло‑сером фоне мела, Крис прицелился, нажал на курок и тут же откатился в сторону. Пуля ударила в камень. Он был так близко, что даже прибой не заглушил резкий звук, когда она срикошетила и полетела в воду.
Крис перекатился на другое место, стараясь не упустить из поля зрения обрыв. На этот раз пуля раздробила камни, и бедро пронзила горячая острая боль от осколков. Сейчас он отчетливо видел врага, который целился, опустившись на одно колено.
Крис выстрелил раньше и с радостью увидел, как тень покачнулась. Ему показалось, будто он расслышал сквозь шум прибоя стон. Оставаться здесь долго было нельзя, иначе его найдут. Сейчас, в эти несколько секунд, когда у него появился шанс на спасение, необходимо подняться наверх. Он увидел человека в черном, который что‑то искал среди камней, придерживая раненую левую руку.
Крис остановился, прицелился и нажал на курок, но выстрела не последовало. Он израсходовал все восемь патронов маузера.
Внизу живота стало горячо. Отшвырнув маузер, Крис бросился вперед, выхватывая на ходу из ножен на левом рукаве куртки нож.
Человек в черном поднял голову, выпрямился и тоже достал нож.
Любители держат нож острием вниз, положив на верх ручки большой палец. В таком положении нож должен находиться на уровне плеча, а удар наносится движением книзу. На все это уходит время, и это неудобно.
Члены уличных банд держат нож так, чтобы его лезвие торчало из стиснутого кулака. Это положение позволяет направлять удары с уровня пояса вниз, вверх и в стороны. Самая распространенная позиция напоминает стойку фехтовальщика. Одна рука выставлена в сторону для сохранения равновесия, другая наносит и отбивает удары. Такая тактика изящна, похожа на танец и состоит из стремительных выпадов, таких же быстрых отступлений и работы ног. Она эффективна, если твой противник любитель или же член другой уличной банды.
Убийца‑профессионал проткнет тебя ножом в мгновение ока.
Профессионалы держат нож так же, как и члены уличных банд: лезвием кверху, но вместо того, чтобы танцевать, они стоят на месте, слегка пригнувшись, раздвинув для равновесия ноги и немного согнув колени. Согнутая в локте свободная рука поднята и прикрывает грудь щитом, которым служит сама рука. Запястье повернуто внутрь, чтобы не пострадали жизненно важные артерии. Рука с ножом наносит не режущие удары вперед или вбок, а колющие – вверх и под углом. При этом удар нацелен не в живот и не в грудь противника. Рана в живот может оказаться не смертельной, а ребра защищают сердце. Поэтому удары наносятся в глаза или горло.
Крис принял эту позицию и с тревогой заметил, что и противник сделал то же самое. Криса обучили этой тактике в школе Андрэ Ротберга в Израиле. Метод был уникальным. У него мелькнула мысль, что противник тоже учился у Ротберга.
От этой мысли ему стало не по себе. Неужели Лэндиш посылал своих телохранителей к Ротбергу! Зачем? Что связывало Элиота и Лэндиша?
Он нанес удар, но противник блокировал его рукой, не обращая внимания на рану, и в свою очередь ударил Криса. Тыльную сторону запястья пронзила резкая боль, из раны хлынула кровь. Если бы было время, Крис замотал чем‑нибудь левую руку, но сейчас не время обращать внимания на боль и раны. Дело касалось жизни или смерти, поэтому легкие раны ничего не значили.
Следующий удар Криса противник вновь отбил левой рукой, получив при этом еще одну рану. Его рука окрасилась кровью.
Крис в свою очередь блокировал удар. Лезвие было настолько острым, что он едва его ощутил.
Реакция противников оказалась схожей. Пригнувшись, Крис начал осторожно обходить телохранителя Лэндиша в поисках слабого места. Тому приходилось поворачиваться, чтобы все время быть к нему лицом. Крис надеялся заставить его остаться в центре очерченного им круга – если двигаться по окружности, голова будет кружиться не так сильно, когда все время поворачиваешься, стоя в центре.
Но человек Лэндиша понял замысел Криса. Он принял его тактику, но сам тоже начал описывать большой круг. Их орбиты пересекались, образуя неровную восьмерку.
Их силы были равны. Тренер по боевым единоборствам Ишигуро как‑то сказал, что в основе мировоззрения самурая лежит смерть. В ситуации, когда шансы пятьдесят на пятьдесят, когда речь идет о жизни или смерти, на всякий случай нужно приготовиться к смерти. В этом нет ничего сложного. Просто нужно собраться с духом и не сдаваться.
Крис решил внять этому совету. Избавившись от страха, он сконцентрировал все внимание на бое. Удар, защита, движение по окружности. Снова и снова. Изрезанная рука ныла от боли.
Он не отвлекался на такие мелочи, как боль. Его нервы, казалось, звенели от напряжения. Удар, защита, движение по окружности. Давным‑давно тренер по каратэ Ли сказал, что ничто не возбуждает так, как драка в темноте, тогда кажется, будто глядишь в лицо смерти. Ротберг считал, что если оба противника одинаково подготовлены, то победителем выйдет более молодой и стойкий. Тридцатишестилетний Крис подумал, что его противнику лет двадцать девять, не больше.
Главное правило в бою на ножах – не позволить противнику загнать тебя в угол.
Медленно, но неуклонно телохранитель Лэндиша теснил Криса к обрыву, и Крис оказался зажатым между двумя неровными меловыми стенами. Он нанес яростный удар. Противник увернулся и, нагнувшись, сделал выпад.
Лезвие вошло в горло по самую рукоятку.
Крис издал сдавленный звук. Гортань и артерия оказались перерезанными одновременно, перед глазами потемнело, и он захлебнулся собственной кровью.
– Ты уверен? – хрипло спросил Элиот, крепко сжимая трубку. Он разговаривал из своей теплицы. – Точно? Ошибки быть не может?
– Нет. Он это заслужил. Я сам видел труп, – сказал Лэндиш. – Рем хотел уничтожить мои розы. Сейчас он мертв.
У Элиота похолодело в груди, но он постарался не поддаться отчаянию.
– Следов не осталось?
– Нет, конечно. Мы дотла сожгли коттедж, чтобы уничтожить отпечатки пальцев. Полиция никогда не узнает, кто там был.
– А тело? – Элиот с трудом сглотнул подступивший к горлу комок.
– Его погрузили в мой частный самолет. Пилот привязал к нему груз и сбросил очень далеко в море. Течение никогда не вынесет его на берег.
– Понятно. – Элиот нахмурился. – Похоже, ты обо всем позаботился.
– В чем дело? У тебя такой странный голос.
– Я не думал, что я… Нет, все в порядке.
– Что?
– Это не важно.
– Нам еще предстоит разобраться с Ромулом и женщиной. Элиот старался думать только о деле.
– Я уже принял меры. Как только что‑нибудь станет известно, позвоню.
Элиот медленно положил трубку. Он и сам не понимал, что с ним происходит. Последние три недели после операции “Парадигма” его единственной задачей было найти и уничтожить Сола, прежде чем тот успеет рассказать, кто отдал приказ. В результате развития событий Крис тоже стал опасным. Но сейчас проблема, кажется, решена. Один из них мертв, другой обнаружен. Он в безопасности. Тогда почему его мучила совесть?..
Он вспомнил, как первый раз повез Криса и Сола в лагерь. Это было в День Труда в 1952 году. Мальчикам тогда было по семь лет, и он уже два года занимался ими. Элиот отчетливо помнил их невинные и радостные лица, огромную тоску по любви, желание сделать ему приятно. Они были самыми любимыми среди его приемных детей. Сейчас его горло словно сдавила чья‑то невидимая ладонь. Но он гордился тем, что обреченный на гибель Крис продержался так долго.
Да, думал Элиот, гордиться тут нечем, но в конце концов парня учил я, и я имею право гордиться своим учеником, да поможет ему Бог.
Неужели с тех пор минуло тридцать лет? Так кого он сейчас оплакивает: Криса или себя?
Скоро Сола тоже не станет. Элиот предупредил КГБ. Если русские окажутся расторопными, то успеют захлопнуть ловушку. Наконец конфликт будет разрешен, и о тайне не узнает никто. В живых останутся только двое из его приемных детей, Кастор и Поллукс, которые сейчас охраняют его дом. Остальные падут смертью храбрых, выполняя свой долг.
Я могу пережить всех своих сыновей, подумал Элиот. Хорошо бы отсрочить смертный приговор Солу, мелькнула тайная мысль, но это неосуществимо.
Неожиданно его охватил страх. А что если Сол ускользнет? Нет, нет, это невозможно!
Ну а если ускользнет? И узнает, что Крис мертв?
И явится за мной…
Он не успокоится, пока не сделает то, что задумал.
Честно говоря, мне кажется, его никто не сможет остановить.
Книга четвертая
«ВОЗДАЯНИЕ»
Фурии
Сол смотрел через переднее стекло на уличные фонари, окутанные туманом. Взятый напрокат “ситроен” был припаркован в середине жилого квартала. Сол обнимал одной рукой Эрику – они изображали влюбленную пару в этом городе влюбленных, но он не мог позволить себе наслаждаться близостью девушки, ибо не имел права отвлекаться. Слишком ответственное предстояло дело.
– Если Лэндиш сказал правду, мы скоро узнаем ответы на некоторые вопросы, – произнесла Эрика.
Ее информаторы из Моссада выяснили, что Виктор Петрович Кочубей вечером играет скрипичный концерт Чайковского в советском посольстве на приеме в честь только что подписанного франко‑советского договора.
– Но вы не сможете взять его там, – предупредили информаторы. – За всеми входами следят, везде установлены телекамеры. Полиция готова арестовать мало‑мальски подозрительную личность. Никто не должен мешать дружбе с Советами. Сейчас Франция и Россия большие друзья. Лучше всего схватить его позже, когда он вернется домой, на улицу Мира.
– А разве его не охраняют? – удивился Сол.
– Скрипача? Кому он нужен?
В восемь минут второго мимо проехал “пежо” Кочубея с включенными фарами. Эрика вышла из машины и пошла по улице. Высокий пятидесятилетний русский в смокинге с чувственными, но немного грубоватыми чертами лица запирал машину, осторожно держа футляр со скрипкой. Эрика догнала его у самого крыльца дома. Улица была пустынной.
– Дама не должна так поздно ходить одна, – заговорил Кочубей. – Если, конечно, у нее нет дела…
– Виктор, заткнитесь! У меня в сумочке очень большой пистолет, и он нацелен вам между ног. Пожалуйста, подойдите к краю тротуара и подождите, когда подъедет машина.
Он изумленно посмотрел на нее, но сделал, как она сказала.
Подъехал Сол. Он перелез с водительского места назад обыскал Кочубея и взял футляр со скрипкой. Эрика села за руль.
– Поосторожнее. Это Страдивари.
– Ничего с ней не случится.
– Пока вы будете нам помогать, – пояснила Эрика.
– Помогать?.. – Кочубей испуганно открыл и закрыл рот. – Как? Я даже не знаю, что вам нужно.
– Послания.
– Что?
– Послания, которые вы передавали Лэндишу.
– Для того чтобы он передавал их Элиоту, – проговорила Эрика.
– Вы что, с ума посходили? О чем вы говорите? Сол покачал головой, опустил стекло и поставил футляр со скрипкой на самый край.
Осторожнее!
Что было в тех посланиях? – Сол наклонил футляр.
– Страдивари невозможно починить!
– Купите новую.
– Вы с ума сошли? Где я найду такой?.. Сол отнял руку, и футляр начал падать. Кочубей взвыл и метнулся спасать скрипку.
Сол оттолкнул русского и втащил футляр в машину.
– Послания?
– Я никогда не знал, что в них! Я был всего лишь курьером! Мне грозила смертная казнь, если я вскрою печати. Сол вновь выставил футляр в окно и снова спросил:
– Кто вам их давал?
– Начальник отдела КГБ.
– Кто?
– Алексей Голицын. Пожалуйста! – Кочубей дрожащими руками схватил футляр.
– Я вам не верю. Голицына расстреляли за измену в семьдесят третьем году.
– Тогда он и передал мне послания!
– В семьдесят третьем?
Сол нахмурился. Харди сказал, что Элиот исчезал в пятьдесят четвертом и семьдесят третьем годах. Существует ли связь между офицером КГБ, расстрелянным за измену, и исчезновением Элиота?
– Это правда! – воскликнул Кочубей.
– Возможно.
– Мой Страдивари! Пожалуйста! Сол снова выставил футляр в окно. Мимо мелькали фонари. Он пожал плечами.
– Это бессмысленно. Если я выброшу вашу скрипку, вы лишитесь важного стимула. Лучше прибегнуть к помощи амитала. – Он поставил футляр на пол.
– Слава Богу.
– Не Богу, а мне.
Они выехали из Парижа.
– На кого вы работаете?
– Ни на кого.
– Куда вы меня везете?
– В Воннас.
– А…
Неожиданная смена настроения Кочубея встревожила Сола.
– Вы знаете этот город?
Музыкант кивнул. Его приятно взволновала мысль посетить городок, расположенный в пятидесяти километрах севернее Лиона.
– Может, вы доставите мне удовольствие и мы позавтракаем в “Белой лошади”?
– Это не входит в смету расходов.
– Вы, американцы, жадные люди, – неожиданно нахмурился Кочубей. – После сыворотки правды во рту остается неприятный привкус, как после печенки без масла. Ладно. – Он сердито покосился на Сола. – Нам ехать добрых три часа. Коль вы не желаете рассказать о себе, тогда я расскажу о себе.
Сол застонал, представив, что ему предстоит вытерпеть. Он пожалел, что не заставил Кочубея принять успокоительного, но оно бы помешало действию амитала.
Кочубей откинулся на спинку и улыбнулся, предвкушая удовольствие. Его огромную голову венчала длинная грива из преждевременно поседевших волос. Такие прически носили в прошлом веке композиторы и музыканты. Он ослабил галстук и положил руки на живот.
– Полагаю, вы не присутствовали на моем концерте?
– Нас забыли внести в список приглашенных.
– Жаль. Вам бы преподали урок советского идеализма. Видите ли, Чайковский похож на Ленина, и это прослеживается в его концерте для скрипки. Великий композитор, как и Ленин, лелеял в себе одну тему. Для того чтобы она прозвучала, он вплетал в свои произведения самые противоречивые по настроению темы. У советского народа есть идеал, но мы движемся к нему не размеренной уверенной поступью, а время от времени меняя курс, это продиктовано трудностями послевоенной жизни и нестабильностью нашей экономики. Я не говорю, что мы прошли свой путь до конца, но мы немало достигли за шестьдесят пять лет, не так ли?
– Согласен. Вы умеете хорошо все организовать.
– Не просто хорошо, а превосходно. Но я начал рассказывать вам о нашем великом Чайковском. Концерт начинается просто, но слушателям кажется, будто напевы мелодии полны тайного смысла и внутри них спрятаны другие мелодии. Они едва уловимы, их нужно уметь расслышать. Маэстро словно говорит: “Я должен раскрыть вам тайну, но только вам и больше никому”. Это как шифр, который шепотом передают друг другу шпионы, или знак братства среди людей.
Сол устал, его клонило в сон. Кочубей продолжал монотонно говорить, а Эрика мчалась по автостраде “Юг” к Лиону. Когда до города осталось сорок минут езды, она свернула на посыпанную гравием дорогу, которая на будущий год уже станет дополнительным участком шоссе Женева‑Макон. Рабочие оставили вдоль дороги тяжелые дорожные машины.
Громкий хруст гравия под днищем “ситроена” заставил Сола проснуться.
Навстречу медленно двигалась огромная автоцистерна. Сол нахмурился, когда увидел, что она начала неожиданно поворачивать, перегораживая им дорогу.
Из‑за дорожных машин выехали фургоны, отрезая путь к отступлению. В темноте засверкали ослепительно яркие фары.
– Мои глаза! – Эрика быстро закрыла глаза ладонью, резко повернула руль, чтобы не врезаться в цистерну, и нажала на тормоза. “Ситроен” занесло на бульдозер. От столкновения девушка ударилась головой о руль, брызнула кровь.
Сол упал вниз. Он медленно поднялся с пола и посмотрел на Эрику. Она была без сознания и стонала. Сол понял, что ему не удастся вынести ее из машины. Нужно отвлечь погоню от “ситроена”, сделать большую петлю, а потом вернуться за Эрикой. Сол схватил Кочубея за лацкан пиджака. Русский распахнул дверцу и рванулся из машины. Послышался треск рвущейся материи.
Сол выпрыгнул из “ситроена”, увернулся от бульдозера и побежал, стараясь не попасть в свет прожекторов. Захлопали дверцы фургонов, с визгом остановилась какая‑то машина. Послышались крики, застучали шаги по гравию. Прожекторы поймали его в фокус, и он видел на грязном поле свою большую неуклюжую тень. Он споткнулся в борозде, замахал руками, чтобы не упасть, и бросился к темным деревьям, надеясь добежать до них раньше, чем его настигнет свет прожекторов. Раздался скрежет металла. Он напряг мышцы плеч, ожидая удар мощной пули, но вместо этого почувствовал укол в шею. Вторая стрела попала в ногу, и он вздрогнул от мучительной боли. Перед глазами поплыл туман. Сол упал в грязь, подогнув колени к груди. Руки свело судорогой. Больше он ничего не почувствовал.
Проснувшись, Сол понял, что лучше не открывать глаза, а слушать. Он лежал на деревянном полу, как боксер, побывавший в нокауте. Левое плечо ныло, наверное, от укола. В него ввели огромное количество бревитала, и, если бы не гневные крики Кочубея, Сол проспал бы еще несколько часов. Руки оказались за спиной. Наверное, совсем недавно на него надели наручники, потому что они еще не нагрелись от его тела. Скорее всего, человек, на которого кричал Кочубей, совсем недавно принес его сюда и надел на него наручники.
– Что им нужно? – кричал Кочубей. – Почему меня никто не охранял? Вы должны были знать, что мне угрожает опасность.
– Товарищ, если левой рукой играешь одни гаммы, а правой – другие… – услышал Сол низкий спокойный голос.
– То невозможно сказать, какая это тональность – мажор или минор! Любой школьник знает это… Но, черт побери, какое это имеет отношение?..
– Левая и правая руки каждая ведут свою мелодию. Если бы вы знали о моих планах, вам бы не удалось сыграть свою роль убедительно и заманить Ромула в ловушку. Сейчас, пожалуйста, перестаньте кричать, или, быть может, вы предпочитаете играть на скрипке в Ходейде в Йемене?
Сол чуть‑чуть приоткрыл глаза и успел увидеть побледневшее лицо Кочубея.
– Расслабьтесь, Виктор, – произнес все тот же спокойный голос. – Я дам вам прекрасное теплое пальто и посажу на скоростной экспресс в Париж.
Сол сумел разглядеть между черной кожаной тирольской шляпой и высоко поднятым воротником зеленого пальто лицо, похожее на хорька. Борис Златогорович Орлик, полковник ГРУ и начальник парижского отделения КГБ. Орлик гордился тем, что не убил собственными руками ни одного человека, не выкрал ни одного документа, ни разу не передал ни одной дезинформации. Он был теоретиком, разрабатывал операции и мог посоперничать в плане тактики с самим Рихардом Зорге, советским супершпионом, действовавшим в Японии во время второй мировой‑войны. Именно Орлик разоблачил подполковника Юрия Попова, который с пятьдесят второго по пятьдесят восьмой годы работал на ЦРУ, а в шестьдесят втором – полковника ГРУ Олега Пеньковского, агента МИ‑б.
После ухода Кочубея Сол медленно закрыл глаза.
– А, Ромул, вижу, вы проснулись. Простите, что повысил голос, но иногда с такими людьми, как Кочубей, это просто необходимо.
Сол не потрудился притвориться, что спит. Он кое‑как принял сидячее положение и осмотрел комнату: обитые панелями стены, деревенские картины, камин.
– Где я?
– В скромном шато неподалеку от Лиона. Я здесь иногда провожу допросы.
– Где Эрика?
– Внизу, в холле, с доктором. Можете не беспокоиться, у нее все в порядке. Только очень болит голова.
У Сола она тоже болела. Он прислонился спиной к стулу, лихорадочно соображая, что предпринять.
– Как вы нашли нас?
– Международный язык.
– Не по…
– Музыка. Кроме скрипки Страдивари, в футляре находился микрофон и радиомаяк. Сол застонал от собственной глупости.