ГЛАВА 1.
ОЛЯ
Оля сидела у окна, обняв руками колени и задумчиво глядя, как в городе просыпалось утро. Её карие глаза грустно следили за огоньком последнего догорающего неярким дыханием фонаря, мерцавшего в гудящем бессмысленном молчании городской суеты. Длинные тёмные волосы игриво окутывали плечи и заволакивали колени, скрывая незатейливые узоры на розоватой ночнушке. За последний месяц она немного поправилась и теперь жутко этого стеснялась.
Потянувшись, она сладко зевнула и вновь опрокинулась на подушку, но сон больше не хотел смыкать её глаз.
- Ладно, вставать так вставать! Впереди три дня выходных, нужно срочно браться за уборку и вообще выкинуть весь накопившийся хлам. Только сначала не мешало бы хорошенько позавтракать.
Оля спустила ноги на пол и, зевнув напоследок, провела рукой по волосам.
- Наверно опять как барабашка выгляжу, надо расчесаться – так… где моя майка? – мысли её перебивали одна другую, не желая сойтись в строгом порядке. Неспешно одевшись, она побрела в ванную и упёрлась руками в раковину, разглядывая себя в зеркало.
- Ну вот, сколько тебя можно замазывать уже! Противный какой, никак не уберёшься! - провела она ладонью по щеке, затронув небольшой прыщик.
Почистив зубы и умывшись, девушка вернулась в комнату и вновь плюхнулась на не застеленную пока ещё кровать. Часы на стене мерно отсчитывали секунды, тикая в такт шелесту проезжавших где-то неподалёку от здания автомобилей. На тумбочке тихо посапывал дымчатый кот с пушистым хвостом и постоянно подёргивавшимися ушами.
С этим котом было, кстати, связано немало интересных историй. Стоит вспомнить просто о его появлении в жизни девушки…
|
|
Оля шла в магазин и писала сообщение по телефону. Бегло взглянув на дорогу, девушка не заметила мчавшегося на своём мотоцикле Федьку, отмечавшего перед этим день рожденья одного из своих друзей.
Словно спасаясь от своры диких собак, кот с диким визгом прилетел откуда-то из кустов и впрыгнул девушке в самые руки. От неожиданности она уронила телефон и остановилась – как раз в тот момент, когда, буквально на расстоянии вытянутой руки, проехал мотоцикл.
- Олька, больная что ли?! – ругнулся парень, закладывая крутой вираж. – Ты чего под колёса лезешь?
Сам Федька был добрым малым, но, бывало, чудил, когда напивался: то пойдёт, порежет камеры велосипеда своего отчима, то залезет на крышу собственного дома и начнёт танцевать польку вприсядку…
- Ты сам внимательней будь! – отрезала девушка.
- Идёшь куда? Может, довезу?
- Уже на тот свет чуть не довёз!
- Я ж не специально!
- Ага... – Кот уютно устроился у неё на руках. – В магазин я. Можешь обратно проводить, если подождёшь… Или, может, Володьки боишься?
- Кто?! Я? – замолчал он, обдумывая ответ. – Ну, вообще-то да, но всё равно подожду. Он же у тебя в деревне? – с надеждой поднял он голову.
- В деревне… - девушка ответила, понизив голос, и переступила бордюр, переходя дорогу.
Парень молча развернул мотоцикл и взялся её сопровождать, искоса наблюдая за мигавшим сигналом зелёного светофора и колонной собравшихся машин, пыхтевших и выбрасывавших в воздух угарный газ.
- Где живность подобрала? – усмехнулся он, кивая на кота.
- Сам влетел только что.
- Заберёшь?
- Почему бы и нет… Гляди, он же ещё совсем котёнок…
|
|
- М-да… - улыбнулся Федька. – Как назовёшь? Давай «Фортуна» или «Чудо»?
- Зачем?! Серенький такой… значит Дымок.
Сейчас он что-то нежно намурлыкивал во сне, не переставая всё время прясть ушами, словно ангел-хранитель, опекавший девушку.
А она тем временем уже успела подумать о чём-то важном и как раз натягивала джинсы. Молния быстро скользнула, поддавшись привычному движению пальцев, и кнопка тут же закрыла собою замочек.
Оля вновь подошла к зеркалу и осторожно расчесала непослушные волосы. Её взгляд был таким грустным, словно она хотела какого-то чуда, а оно никак не хотело происходить. Словно окунувшись в бездонное пространство, она неотрывно смотрела в зеркало несколько мгновений и лишь потом, сбросив оцепенение, вернулась в комнату.
Что-то уже успело измениться. Были ли это лучи солнца, прокравшиеся сквозь раскрытые занавески в комнату, или же это был лёгкий туман, клубившийся и перекатывавшийся за окном, - девушка не могла себе ответить определённо. И, только лишь когда она потянулась к тумбочке за оставленным телефоном, она поняла, что изменилось – Дымок исчез.
Обернувшись, Оля заметила, что оставила входную дверь открытой, и качнула головой, улыбнувшись собственным мыслям.
Взяв телефон, она открыла дверцу шкафчика и потянулась было к кошельку, но вспомнила, что почти все деньги ушли на оплату за электричество, а оставшиеся триста пятьдесят рублей тратить как-то не хотелось.
Забежав в соседнюю комнату, девушка облегчённо вздохнула, увидев, как Дымок лениво потягивался, устраиваясь на широкой двуспальной кровати, и, стараясь не скрипнуть дверью, вышла в коридор.
|
|
- Ох уж эта бабушка, - подумала девушка, натягивая кеды, - как же мы поругались, когда я принесла Дымка домой. Как будто бы это было что-то рычащее, шипящее или, по крайней мере, с рогами. И как они теперь сдружились!
Оля никогда не называла свою бабушку по имени, как это делали её сверстницы. Для неё она была особой бабушкой, любимой и ласковой. Но ведь у всех бабушек есть имена, правильно? Вот и у нашей было имя – бабушка Маша.
Она с детства любила вышивать и вязать крючком, и теперь вся небольшая квартирка была наполнена теплом домашнего уюта, созданного её добрыми заботливыми руками и привезённого из деревенской глубинки, столь милой сердцу.
Когда родители Оли попросили приглядывать за их дочкой, она лишь покачала головой, ничего не сказав, а они, понимая и жалея, наверное, что всё так происходит, полетели за границу.
Мария Матвеевна вообще не понимала, зачем нужно куда-то лететь, потом возвращаться, подписывать какие-то бумаги, попадать в долги... В её молодости такого вообще не было. В её молодости и за границу-то было довольно сложно выбраться.
Оля вышла на улицу и привычно оглянулась на аллею клёнов, возвышавшихся своими шелестящими кронами над недавно посаженными берёзками.
- Скоро уже осень! – подумала она и, словно в подтверждение её слов, с дерева, кружась, упал огненный лист с небольшими крапинками у черенка. – А здорово было сессию сдавать. Казалось, что будет слишком сложно, но я смогла… Всё получилось! Урря! – улыбнулась она, щурясь от яркого солнца, щедро посылавшего тепло своих лучей на Землю.
- Чем бы сегодня заняться? – вновь промелькнула у неё в голове мысль. – Ничего не хочется, просто гулять, отдыхать… Надо будет прийти и фильм какой-нибудь посмотреть. И почему жизнь такой скучной стала – ни тебе хоть маленького чуда, ни большого… Скучно! Скорей бы уж осень…
Торопливо шелестя колёсами, по дороге проехала маршрутка и, скрипнув тормозами, остановилась под разноцветным клёном. Что-то сердито бубня, вышла из её чрева полусогнутая старуха с чёрной клюкой в руке. Следом выскочил молодой парень, державший в руках чёрную барсетку. Остановившись у двери, он повернулся и подал руку женщине средних лет, настолько густо напудренной, что, казалось, лицо её было театральной маской. Она улыбнулась и что-то ему сказала. Парень весело рассмеялся, и Оле вдруг тоже захотелось улыбнуться. Тоже захотелось вдруг очутиться рядом с этим парнем, чтобы он смеялся также чисто и звонко – вместе с ней.
Вдруг он повернулся, и их взгляды встретились. Он улыбнулся и помахал ей рукой как старой знакомой. Она же сразу сдвинула брови и покачала головой, словно была недовольна этим внезапным проявлением внимания. Он кивнул, зачем-то козырнул, приложив руку к непокрытой голове, и пошёл прочь.
Оля заинтересовалась этим жестом и стала наблюдать за этим жизнерадостным, полным энергии человеком. На его пути оказался угловатый строившийся магазинчик. Два мужика возились рядом, пытаясь поднять на фронтон вывеску, горевшую огненно-красными лакированными буквами. Тот, что был на земле – в зеленоватой рубахе и чёрных штанах – суетился около стремянки. Второй был почему-то в жёлтых кроссовках, серой майке с каким-то замысловатым гербом и зелёных штанах. Он как-то, наверняка не без помощи стремянки, оказался на небольшом козырьке на уровне второго этажа и пытался подтянуть за верёвку край надписи к себе.
Парень подскочил к работягам и быстро, по-обезьяньи, вскарабкался наверх, прихватив с собой верёвку, прикреплённую ко второй стороне надписи. Что-то сказав рабочему в жёлтых кроссовках, он подтянул к себе верёвку, и они вместе затянули вывеску наверх.
Оставшийся внизу мужик поцокал языком и выставил вперёд большой палец, явно довольный работой. Парень пожал руку работяге и по концу верёвки спустился вниз. Остававшийся на земле работник похлопал его по плечу, и парень вновь улыбнулся, не замечая, что Оля всё ещё продолжала за ним наблюдать.
Девушке показалось, что эта улыбка была самой настоящей из всех тех, что приходилось ей видеть. Столько в ней было счастья и радости, простой человеческой радости…
Парень уже скрылся среди баррикад городских построек, а Оля всё ещё вспоминала его беспечную улыбку, такую редкую среди желчных, наполненных постоянной злобой лиц.
Аллея закончилась. В этом месте она переходила в узкий тротуар, тянувшийся вдоль ряда бесконечных магазинов, отворявших взгляду случайных прохожих все свои внутренние богатства: вот к окну прислонился страшный бурый медведь с языком-тряпочкой и уродливым пластмассовым носом, а вот - как раз напротив него - уселась напомаженная кукла в бархатном платье.
В следующем окне отражались цветные атласы, хранившие сведения о географическом строении мира и испещрённые кружками столиц и нитями речных извилин, рядом стоял стеллаж современной литературы – яркие обложки бросались в глаза, но расплывались в своём скучном однообразии вычурных фамилий и названий.
Оля остановилась перед невзрачным магазином с выцветшей вывеской «Домашний уют» и, подумав немного, взялась за деревянную ручку. Дверь неслышно отворилась – петли были смазаны заботливой рукой хозяина. У прилавка стояла одетая в платье в горошек женщина средних лет. Она подстригала подзасохший кустик какого-то экзотического цветка с разлапистыми листьями.
- Здравствуйте, тётя Анюта! Как дела у вас сегодня? – оторвала её Оля от своего занятия.
- Ой, Оленька, здравствуй! – подняла она голову и сразу засуетилась. – У нас как всегда, всё слава Богу. Ты что же, сдала уже всё?
- Да, сдала… Вот теперь решила прогуляться, а сейчас надумала к бабуле в деревню…
- А Оксана с Виктором? Опять в командировке?
- Они сейчас в Турцию поехали, там у них контракт с компанией по производству лака…
- Понятно… - пожала плечом женщина, явно не одобряя выбора родителей девушки, но мирясь с ним.
- Вот, хотела просто зайти, увидеться. Передать что-нибудь нашим? – она всегда так говорила – «нашим» - мама Анны Васильевны жила в деревне недалеко от Ольгиной бабушки и поэтому они были почти что родственниками.
- Знаешь, Оль, передай бабе Шуре нашей комплект для вязания вот этот вот… Пущай радуется. И тебе держи – насыпала она ей в карман целую горсть конфет, которые достала из яркой коробки, взятой со стеллажа.
- Ну вы уж ко мне, как к ребёнку… - запротестовала девушка, улыбаясь.
Стукнула боковая дверца, и в помещение проплыла огромная картонная коробка, из-за неё виднелась борода усталого мужчины.
- Ань, тут ещё коробочку подвезли, - пробасил он мягким уютным голосом и поставил свой груз у стены. – Распаковывать будем?
- Да нет, наверно, Петь, - отозвалась женщина. – Извини, Оль, я сейчас, - подошла она к мужу и улыбнулась, взяв его за руку. Недавно из больницы пришли результаты обследования, и оказалось, что у Петра Алексеевича появилось нехорошее образование в костной ткани. Врачи сказали, что это может быть опухоль, и лучше её срочно обследовать, но Анна Сергеевна пока не решалась сказать об этом мужу и лишь удвоила нежную супружескую заботу, а сама уже готовила отвары по совету бабы Шуры, чтобы уберечься от беды.
Пётр Алексеевич отёр свободной рукой пот со лба – в последнее время он сам для себя заметил, что стал сильно уставать, но отнёс это к лени и неразработанности мышц и вдвое энергичнее прежнего принялся за работу: пилил, строгал, точил всякие чудности народного быта. Узорчатые лавочки и плетёные корзины, приземистые столики и замысловатые черпаки – такие вещи пользовались спросом у домохозяек.
- Оленька, здравствуй! – заметил мужчина девушку. – Что ж ты, Анют, не предупредила, что у нас гости? Были бы дома, чаю бы предложил.
У них до сих пор не было детей – Анна всё никак не могла забеременеть, поэтому всю любовь они дарили друг другу и детям своих друзей – в том числе и Оле. Но любовь эта была ненавязчивой, а доброй и открытой, потому не стесняющей. Оля это чувствовала и всегда была рада увидеть улыбку в глазах супругов и ответить им взаимностью.
- Ну что вы, дядь Петь, я же на минутку заскочила. Какой может быть чай? Вот бы сейчас если сесть за столом, поболтать о том о сём. А вот вы лучше расскажите, что вам покупатель сказал тот, что коллекцию-то собирал?
- Да ну его, столько нервов на него извёл! И вспоминать не хочу… - взглянул он было на табурет, но тут же отвернулся и, вместо того чтобы присесть, облокотился на прилавок. – Ходил как по своему участку – указывал, морщился, скоблил пальцами… В конце концов выбрал два захудалых шкафчика и стол. Сказал, потом управляющего отправит, мол, надо его старушке отправить пару вещей самодельных, а он в этом ничего не смыслит.
- Да ладно вам переживать! Ну, мало ли, какие люди.
- Просто я уже думал сплавить ему барахлишка…
- Ещё успеете, вот увидите! – подмигнула ему Оля и вдруг, вспомнив парня, подошла и обняла его за шею, чем привела его в полнейшее, хоть и радостное замешательство. – Ну что ж вы так? - взяла она его за стареющие усталые руки. – Посмотрите, как всё вокруг здорово! – и Оля тоже засмеялась чистым девичьим смехом, словно радуясь той частице счастья, которая передалась ей, и которую она только что передала сама, приумножив и разделив.
Через несколько часов она уже шла от остановки к бабушкиному дому с сумочкой на плече и целым ворохом заданий для бабы Шуры.
Вдруг она почувствовала, что за ней кто-то следит. Это было довольно странное чувство, и она инстинктивно повернулась, - чья-то фигура мелькнула, успев укрыться за забором.
Девушка вздрогнула и ускорила шаг, однако через несколько мгновений её кто-то схватил за плечо. Она тут же повернулась и попала в цепкие объятия одетого в рабочую спецовку парня в промасленной кепке и дешёвых кроссовках.
- Привет! Не пугайся, это всего лишь я, - улыбнулся парень. – Я позвонил по телефону, потому что освободился и очень хотел с тобой увидеться, но мне никто не ответил.
- Пусти! – попыталась вырваться из его рук девушка. – Я сказала, пусти, а то закричу.
- Оль, ну почему ты меня так боишься? – ухмыльнулся он снова. – Хочешь, я тебе серёжки достану, а хочешь – лучше часы твои старые починим!
- Вовка! – она наконец-то от него отбилась. – Ну как ты не понимаешь, что я тебя ненавижу… ты просто чудовище!
- Опять эта старая песня… Я хочу, чтобы мы вместе были, я тебя хочу… - девушка только сейчас заметила неестественный блеск в его глазах.
- Ты опять пробовал эту гадость?
- Это не гадость, это белая радость, чудодейственный препарат из вашей больницы. А ты тоже хочешь попробовать? Я могу устроить, только вначале ты кое-что должна для меня сделать.
- Ты меня не так понял! Нам ещё рано…
- Да?! А, по-моему, я всё понял, и теперь хочу, чтобы и ты меня поняла, - он приблизился к ней вплотную и, схватив её за шею одной рукой, приблизился к её губам, а вторую запустил ей в джинсы, однако тут же согнулся от яростного удара коленкой.
- Я тебе ещё это припомню! Ты жалеть будешь, что так поступила! – угрожающе прошипел он вдогонку удалявшейся девушке.
ГЛАВА 2.
ЕЛИЗАРОВ
Небо было одновременно и тёмным от надвинувшихся туч и светлым от какого-то неестественного, словно отражавшегося от земли света. Казалось, что это не капли падают с неба, издавая то тихий ропот, когда они падали на листья, то дикое журчанье, когда влага обрушивалась водопадом из-под жёлоба над крышей, а какие-то паучьи нити спускались до самой земли и уже здесь, встречая на пути преграды, превращались в прозрачные водяные капли.
По дорожке колонной неспешно сновали муравьи, словно не замечавшие под сенью деревьев разгулявшейся вокруг водной стихии. Словно несколько маленьких бусинок, нанизанных на одно тельце, они перекатывались с места на место, задерживаясь перед упавшей с дерева спёкшейся на солнце вишней или отбегая от ударившейся о землю очередной капли.
Дождь всё лил и лил, небо же оставалось столь же равнодушным, не выказывая никаких признаков изменения. В свете падавших капель и хмурого небесного полотна скрадывались и все остальные краски, словно некий волшебник хотел погрузить всё в серость, но уныние всё равно не проникало в душу. Наоборот, в голову лезли самые разные глупые мысли из детства вместе с немного дурманящим запахом дыма ещё не полностью отгоревшего костра. Несколько кусков шашлыка до сих пор остывали в походном котелке, но древесные угольки продолжали источать несравненный аромат летнего полдня, когда солнце прячется за верхушками деревьев и не мешает весёлому пикнику.
Откуда-то прилетел комар и стал назойливо попискивать над ухом, потом вроде исчез, но через секунду в ногу вонзилась тоненькая иголочка, и, после случайного шлепка, на ладони почувствовалось что-то мокроватое.
Монотонный стук дождевых капель не оставлял возможности высказаться. Молчали птицы, не слышно было кузнечиков… Всё замерло, лишь однажды вскаркнула старая серая ворона, когда её разбудил не сумевший удержаться на макушке дерева водяной сгусток. Сердито отряхнувшись и взмахнув крыльями, она бочком перебралась поближе к стволу дерева и вновь задремала.
Словно азбука Морзе перемежались стекавшие с крыши потоки, будто мелькавшие в воздухе точки и тире, - вот течёт струйка, прерывается – капля – и вновь струйка.
На крыше охотничьего домика как заплатки светились несколько кусков нового шифера, - остальное пространство давным-давно поросло мхом, а кое-где уже и травой. Немного покосившееся окошко почти упиралось в землю – не оттого, что дом настолько опустился или окно скособочилось, а оттого, что оно просто было крайним и скорее служило как световой портал для хранившихся в закутке сучковатых брёвен, - о провизии уж думать этот полуподвальчик давно забыл, хотя ещё при Советском Союзе здесь нередко бывали тушки кабанов, подстреленная птица и другая дичь… теперь всё это уже в прошлом, да и сам заказник уже рассыпался, как и вся огромная страна, - часть отошла лесхозу, который и сам переживал далеко не самые лучшие свои годы, часть отдали под какую-то скважину, её даже начали бурить, возводить вышки, да так и бросили в самом начале пути, вовремя поняв нерентабельность затеи, а б о льшую часть захватили частники и уж тут развернулись вовсю – со своими коттеджами.
Что же касается дичи, то она здесь перевелась в далёких буйных девяностых, когда некогда могучая и всесильная страна трещала по всем швам, готовая в любой момент сложиться как карточный домик и обнажить существование столь многочисленных пройденных ещё при Вергилии грехов человеческих, имена которым выдуманы были, по меньшей мере, до становления самого русского языка. Кто-то порицает эти времена, кто-то восхваляет… Нам же, родившимся на границе двух систем, двух разнообразных субстанций, остаются лишь смутные воспоминания из детства, того самого, где на ломтик белого хлеба ложилась густым слоем красная икра, настолько набившая оскомину, что и сейчас при её виде вспоминается горьковатый привкус на языке и растекающаяся жидкость из лопнувших во рту шариков.
Однако не все потеряли вкус к икре, а вместе с ней и к роскошной жизни. В семье некогда живших в достатке Елизаровых произошли большие перемены. Василий Игнатович, потомок одного из красных комиссаров, тяжело переживал разрыв со своим прошлым. Он был из того рода консерваторов, кто не просто не принимает перемен, а склонен отстаивать и защищать свои ценности.
Весенним вечером 95-го он как обычно подсчитывал деньги и закрывал кассу подзапустевшего ресторана. К слову сказать, в то время очень многие заведения обанкротились либо перешли к другому роду занятий. Василий Игнатович, однако, оставался верен своему делу, а посему, со вздохом подводя месячный баланс, если не сказать месячный убыток, он в самых расстроенных чувствах отправился домой, куда ему так и не суждено было попасть.
Запозднившиеся посетители «Оливии» - местной пивнушки, позже рассказали, как по дороге мимо хозяина ресторана прошелестел чёрный москвич с подбитой задней фарой и как из авто выскочили трое парней и услужливо открыли перед мужчиной дверцы. Больше отца Володьки так никто и не видел.
Мать его, Варвара Фёдоровна, души в мальчике не чаяла и старалась угодить всем его прихотям, но, как в таких случаях и получается, - ребёнок портился день ото дня.
Володька связался с уличной шпаной, и пока мать днями торговала на рынке, он начал понемногу воровать, - вначале «на спор», безобидно, потом начал проводить настоящие облавы на дома только-только появившихся «новых русских», которые сами зарабатывали себе на жизнь далеко не честным трудом. Тогда ему было лет одиннадцать, сейчас же это был двадцатипятилетний балбес, работавший в автомастерской днём, подрабатывавший на шабашках по вечерам и выходным и отправлявшийся с одним своим приятелем на дело ночью. План никогда не был подготовленным и тщательно выработанным, потому-то ему не хватало пары зубов с правой стороны для полноценной улыбки, а шрамы на спине и ногах убедительно говорили о его тщательной подготовке и последующем исполнении всевозможных трюков с преодолением препятствий.
Таким вынесла его бурная стихия под названием Судьба на тихий берег Олиной жизни, казавшейся ему почти уже его собственностью.
ГЛАВА 3.
ПОСТРЕЛЁНОК
Лето подходило к финальной стадии своего существования. Солнце палило уже не так нещадно, дожди всё учащались и сеяли мелкой крупой по крышам деревянных домишек.
Оле сегодня не нужно было идти на работу, и она стояла на кухне у плиты, что-то напевая себе тихонько под нос. В кастрюле весело сопели кусочки картошки и, перегоняя друг друга, лопались пузыри.
На подоконнике сидел Дымок. Обернувшись собственным хвостом, он делал вид, что Олино занятие его совершеннейшим образом не интересует, а голова рыбёшки, которую девчушка ещё не успела, а может просто забыла пока отложить ему в миску, вообще была не деликатесом, а так… вот цветок каланхоэ явно был чересчур усыпан листвой, и он старался его аккуратно подправить лапой.
Скрипнула дверь, и в прихожей послышались какие-то крики и сердитый бабушкин голос. Тут же в избу проник слабый, но уверенный запах луговых трав.
- …Конечно не будешь! – завершила бабушка диалог с каким-то парнишкой лет десяти в коричневой курточке без одного рукава, с расхлябанным карманом на левой стороне, и серых штанах с едва державшейся на колене заплатой.
- Ну правда, Мария Матвеевна! – причитал этот паренёк, которого она бесцеремонно тащила за ухо в прихожую.
- Вот посидишь в чулане денёк-другой, подумаешь над своим поведением, глядишь, и дурь твоя выветрится!
Оля глядела на эту живописную сцену и как-то странно улыбалась – ей почему-то вспомнились рассказы дяди Саши – соседа через дорогу, о том, как он в своём детстве воровал яблоки и сливы у какой-то скрипачихи. Одни говорили, что у неё такая фамилия была, другие – что она играла на скрипке, только мне известно, что у неё были проблемы с суставами, и она всё жаловалась матери Олиной бабушки, что у неё «всё скрипит».
Малец, заметив улыбку младшей хозяйки дома, почувствовал возросшую в себе уверенность и заявил снимавшей шаль Марии Матвеевне:
- Права не имеете! По нашему законодательству в т ю рьму даже сажают с рационом и диспансеризацией – явно было видно, что оборванец обитал у местной администрации и хватал не только материальные ценности, не зная им применения.
- Ах, рацион!.. Паскудник эдакий, да как же можно было из чужого двора рыбу вялившуюся воровать?! И не стыдно? Позорище такое! Что родители-то скажут!
- А у меня нет родителей! – уже прокравшись в тёмный угол кухни и забившись на лавку ответил мальчуган, понявший по Олиному лицу, что здесь его не тронут. – Мамка от водки померла, а отца я вообще никогда не видал…
- Так ты приютский? – обернулась Оля, взглянув на него смеющимися глазами.
- Ну да… был… сбежал я оттуда. Там ужасно кормят и Лаврентий Иннокентич настоящим вампиром оказался – он всё время детей ел – его даже Бита с кровью на губах и руках видел.
- Бита, это кто?
- Это мой товарищ… бывший. Он давно убежал… а, не важно, - отмахнулся мальчонка, заглядывая голодными глазами в кипевшую кастрюльку.
Тем временем бабушка зашла на кухню и вновь собралась использовать свой «метод кнута», коим она весьма гордилась. «Даже судейского сынка только так утихомирить можно» - говаривала она изредка.
- Бабушка, ты раз уж арестанта привела, его надо вначале накормить, помыть, а потом уж исполнять приговор.
- Внуча, добрая ты душа, да он же мне всю поленницу разворотил. Чего ты там вообще делал, паршивец?
- Не ваше дело!
- Ах ты, собачонок, да я ж тебя выдеру!
- Это не соответствует конвенции о правах ребёнка! – возразил мальчуган с таким серьёзным лицом, что Оля не выдержала и расхохоталась её особым негромким чистым смехом.
- Грамотей, а что там требуется в наказание уголовнику, который, как показал свидетель, - она кивнула на бабушку, - учинил погром и произвёл мелкий грабёж?
- Я не крал у неё ничего. На рыбину позарился ввиду длительного голодания. А поленницу, виноват, при побеге завалил.
- Придётся произвести восстановление первоначального порядка, но вначале мыть руки – и за стол!
- Да я вам ещё одну поленницу составлю, я кабы знал! – я бы ни за что за рыбой не полез, сразу бы позвонил, а люди больше брешут, какой я… Не от хорошей жизни ведь… - он протараторил и, Оля, покосившись на мальчишку, увидела грустные серые глаза, но тут же отвела взгляд, - она знала, на какие ухищрения готовы были оборванцы.
Мальчуган, обжигаясь, подбирал ложкой куски картошки, стайкой плававшие в тарелке, и жадно их проглатывал.
Мария Матвеевна пробурчала что-то про «прикормышей» или «выкормышей» - Оля не расслышала – и ушла в свою комнату.
В этих детских серых глазах девушка увидела всю унылую жизнь, полную лишений, и подумала, что бы могло случиться с ней, если бы не бабушка, - родители ведь её могли отдать в детдом.
- Слушай, а как тебя звать-то?
- Штакет, - ответил мальчишка, набив рот салатом, никак не шедшим с супом, но уж очень, по его словам, вкусным.
- А по имени-отчеству?
- Отшества, - промямлил он и проглотил картошку, чем чуть не обжёг себе язык, - не знаю, мамка, когда нормальная была, Санькой звала.
- Саша значит… А почему Штакет? Ты же вроде не такой уж высокий?
- А это у меня фамилия в детдоме записана была, Штакетников…
- Зд о рово! – Оля снова рассмеялась. – А я – Оля.
- Угу, - проглотил он размякший кусок рыбины, чуть не уронив отламывавшийся кусок хлеба. – Хорошее имя, у нас в приюте была одна Ольга, тоже хорошая была, к ней всё жених бегал, а она потом уехала. Этот жених ко мне всё подходил, щурился так и спрашивал: - А ты дружишь с Ольгой Константиновной? – Я ему вначале ответил, а потом понял, что он дурак, и отправил его к надзирательницам…
- А она куда же делась?
- Не знаю, собиралась в Новороссийск. Говорила, что там устроиться хочет…
- А… замуж выйти…
- Нет, она не такая была, - улыбнулся Саня, - она наоборот ни с кем не водилась, правильная была, даже чересчур, мы всё с пацанами гадали, когда же она в первый раз… - мальчишка оторвался от еды, - извините, я сейчас доем и уйду, я…
- И куда ты пойдёшь? Ещё поленницу возводить надо! – улыбнулась Оля и, встав из-за стола, подошла к нему. - Ну-ка, сними куртяшку!
- Зачем? Это экспроприация! За чашку супа одежду сдавать?! – заволновался тот.
- Да что же ты вправду такой недоверчивый, заплатки на ней поставлю.
- Не надо! Я и так должен вам обязанным быть, - насупился он, стараясь говорить, как ему казалось, интеллигентно. - Уху я отработаю, а куртку не надо…
Минутная стрелка на часах в комнате Марии Матвеевны медленно прошла четыре деления и несколько чёрточек, - прошло двадцать три минуты с того момента как она привела в свой дом воришку. Теперь она почему-то взялась за старые фотокарточки, где были изображены её друзья из детства.
- Колька, где ты сейчас? Жив ли? – шепчет она себе под нос. – Лерка, Кудря, Алёнка, - скоро уж, наверно, свидимся…
Старушка не слышала звона посуды и скрипа входной двери, поэтому её несколько удивил стук топора во дворе. Она выглянула в окно – Саня рубил поленья, а Оля относила чурки и укладывала их в уже восстановленную поленницу. Она улыбнулась.
- Я всегда говорила Василиске – смотри за дочкой – ну вот, вырастила… Не пила бы, и муж бы не бросил и сама, быть может жива была. Саньку жалко, смышлёный паренёк. Да куда уж теперь его, годы не те, взяла бы… Был бы Оле как братик младший, - она вновь взглянула на стопку фотографий, положила их обратно в искусно обшитую бархатом коробочку – Оля вышила на ней чудные цветы – затянула тесёмку и вышла на порог, сдвинув брови.
- Это как называется, Оля? Ты зачем этого пострелёнка к нам… зачем ты ему разрешила-то? Он же теперь будет…
- Бабушка, бабулечка, успокойся, Саня пообещал, что больше не будет воровать, а поживёт пока с нами, нам же трудно без мужчины-то в доме? – улыбнулась она.
- Да как же это? – не удержалась старушка. – Да на него же еды не напасёшься!..
- Ничего, бабулечка, я в больнице подольше буду задерживаться, а Санька мне помогать будет, а то к Петру Афанасьевичу устроим, помощником лесника будет…
- Будет он… как же, - пробурчала Мария Матвеевна, пряча появившуюся у неё на лице улыбку.
Вечером они обе сидели за кухонным столом, тихонько перешёптываясь, чтобы не разбудить сопевшего во сне маленького бандита – так ещё называла его Мария Матвеевна.
- Оля, ты знаешь, как трудно сейчас даже взрослой женщине…
- Бабуля, ну хватит тебе, правда, он уже не маленький и вполне самостоятельный, ему только помочь чуть надо.
- Жаль сейчас комсомола нет, как в мои годы, уж там-то его бы научили… - вздохнула старушка.
- Ещё хорошо, что его приют не шибко-то испортил.
- Ну… откуда ты можешь знать…
- Не знаю, просто люди сейчас… - она задумалась, подбирая слово, - разные…
Бабушка внимательно посмотрела на свою внучку.
- К тебе опять Вовка приставал? – она нахмурилась.
- Нет, что ты… Я о другом… Мне всё равно за него придётся рано или поздно замуж…
- Да что ж ты говоришь-то, придётся?!..
- А как же, он сын Елизарова, завидный жених, богатый… она помолчала… даром, что в рванине ходит.
- Да сдалось тебе его богатство, внуча!
- Бабушка, ну ты же понимаешь, что я не ради себя одной думаю. Родителям тяжело, а я не хочу сидеть у них на шее.
- Тяжело им… - пробурчала Мария Матвеевна еле слышно и уже погромче добавила: - Не о том ты сейчас думаешь… Ты учись, живи пока, а чепуху всякую из головы выбрось! Если же Елизаров этот, младший, не так чего… я же сразу к Олегу Архиповичу пойду… И будь осторожна – он ещё тот бандит…
Мальчишка перестал сопеть и перевернулся на другой бок, - старушка замолчала, приглядываясь к зыбкой темноте. Вновь послышалось тихое сопение – Саня спал…
ГЛАВА 4.
ПОДЛАЯ ДУША.
Просыпалось хмурое утро. За окном невесело поскрипывали яблони. Из магазина шёл сосед Иван Лукич. Володька стоял у окна и всё думал.
- Зачем я к ней вообще подходил по накурке? И ещё как память не отрубило… У, паразитка, - неловко переставил он ногу, - метко попала, до сих пор болит. Может врачу показаться, а то вообще больше не заработает, - подумал он и сплюнул на пол, потом резко повернулся, накинул промасленную куртку и вышел во двор.
- Костя, ну неправильно же! – парнишку лет восемнадцати отец пытался переучить или хотя бы приучить правильно вешать седло.
- Пап, ну зачем? Без седла же проще!
- Не зачемкай! Лучше ему! А о лошади ты подумал?
Костя был невысокого роста худеньким мальчонкой, как я уже сказал, восемнадцати лет, кареглазый, с густыми чёрными волосами и, почему-то, постоянно болевший.
Сейчас он помогал своему отцу, конюху, тому самому Ивану Лукичу, и познавал азы его дела. На двенадцатый или четырнадцатый раз перестёжки отец плюнул на всё это дело и, громко бранясь по дороге, пошёл обратно в дом. Почти сразу Костя услышал негромкий свист – Володька ждал его на заднем дворе, отделив штакетину от забора.
- Володь, потише, пожалуйста! – появился у отверстия паренёк, - у меня отец сейчас злой, опять вздумал меня коневодству учить, как будто не знает, что я моряком хочу быть.
- Тебя не возьмут! – уверенно произнёс Володька, ковыряясь травинкой в зубах.
- Это ещё почему? – насупился тот.
- Хилый слишком…
- Да я на нашем турнике пять раз могу…
- Не в полную, да и то еле-еле.
- Врёшь ты всё, в полную!
- Ну ладно-ладно, хочешь на наш стадион?
- Ты это серьёзно?
«Стадионом» у ребят называлась огороженная прутиками площадка за деревней, где старшие мальчики устроили деревянные ворота и гоняли в футбол мячом, который подарили Володьке на каком-то конкурсе «заслуженных юных изобретателей». Что он изобрёл, правда, так и осталось загадкой, но в мяч хотели играть все, а допуск был строго ограниченным… «Членский доступ» - обидно называли его те, кто не мог туда попасть.
У Кости, конечно же, загорелись глаза.
- И в мяч дашь поиграть?
- Ну… подумаю… Вот если бы ты для меня одну вещь у своего отца достал…
- Не могу, - сразу поскучнел тот, - мне отец сказал, что я месячную норму его добра исчерпал. Теперь, пока не исправлюсь…
- Ну и дурак!..
- Почему?!
- Да потому что незачем играть с такими дурнями, как ты…
- Да я… - запнулся он, - ты скажи, а что надо?
- Помнишь, ты рассказывал, что твой отец подсыпает коням какое-то лекарство, и они проще потом настроены с кобылами дружить?
- Ну…
- Так вот, если б ты достал мне этого лекарства, то я бы подумал и, может быть, даже поставил бы тебя на ворота, вратарём нашей команды.
- Правда?! Против Камышинских?
- Но это только если бы ты достал мне это, и я подумаю…
- Да о чём ты говоришь, Володя, я же на воротах… да что там, тебе сколько надо?
- Ну а сколько там надо использовать?
- Пару ложек сыпешь, и вдуваешь через ноздрю…
- Это ей ещё и вдувать… тьфу ты, блин, Косой, сбил меня с панталыка, давай сколько возьмётся, чтобы не хватились, хоть весь пакетик этого порошку своего, только чтоб отец не заметил, а то не видать тебе футбола…
ГЛАВА 5
ГРОЗА НЕ ПРОХОДИТ БЕССЛЕДНО
- Сегодня к вечеру гроза будет! – постукивая ложечкой по краю чашки, произнесла Мария Матвеевна.
- Почему ты так думаешь? Развиднелось же вроде! – ответила ей Оля, доедая бутерброд, который она соорудила из куска хлеба, намазанного бледно-жёлтым маргарином, и кружка сальной колбасы.
- Спина у меня распереживалась, да и ласточки низко летают.
Хлопнула форточка – Дымок спрыгнул на подоконник и медленно потянулся, словно ему не было никакого дела до дымившейся неподалёку от стола миски. Однако через пару мгновений он уже причмокивал от удовольствия, неспешно поглощая то, что оставалось от рыбины.