Вагон метро резко тормозит, и Лили едва успевает схватиться за поручень, чтобы не упасть на чью-то пушистую шубу и не уронить вслед за собой зажатую в руках толстую книгу, которую она несет вот как уже час со свойственной ей упрямостью, потому что постеснялась попросить у продавца пакет. Она немного злится на себя, потому что в очередной раз по глупости сама создает себе неприятности.
Но мягкий и глубокий голос объявляет ее станцию, отрывая от своих мыслей, просит не забывать свои вещи, и Лили выходит из вагона, быстро поднимается по эскалатору, облегченно вдыхая свежий ноябрьский воздух, оказываясь снаружи.
Несмотря на то, что в Лондоне она уже далеко не первый месяц, ей все еще тяжело мириться с постоянной толпой вокруг, особенно в замкнутых местах, где вместо неба каменные потолки.
Она поднимает взгляд к тяжелому низкому небу, которое прячет в своем тумане высокие крыши и цепляется, как клочьями ваты, за узкие шпили уходящих ввысь фонарей. Это небо, пожалуй, единственное, что напоминает ей здесь об Ирландии. Только в том небе было меньше стали, может, оттого, что уходя вдаль, оно соединялось с гладью всегда холодного моря, а не крышами домов.
Она смотрела на него, поднимаясь к самому пику на колесе обозрения и думала о том, что однажды тоже будет плыть там, стоя на крашенных в белый цвет железных плитах паромного катера, провожая взглядом расходящиеся вокруг гребешки бурлящей пены и навсегда прощаясь с Белфастом. Потом колесо снова начинало опускаться, возвращая ее с небес на твердую землю.
Проезжающий мимо автобус сверкает ярко-желтыми фарами и слой за слоем прожигает воспоминание, словно напоминая о том, что вокруг нее не ветер, скрежещущий в стальных прутьях системы опор, а реальность ноябрьского Лондона, постепенно погружающегося в сумерки.
|
|
Лили открывает дверь своим ключом, и она с приглушенным щелчком захлопывается за ее спиной. По полу сквозит и она проходит внутрь, поднимаясь наверх в свою комнату, не снимая обуви, прячет книгу среди лежащей в шкафу одежды, прежде чем слышит звук быстрых шагов и скрип лестничных ступеней.
Алекс встречает ее улыбкой, но она видит на его лице тень беспокойства и растерянности.
—Привет, ты сегодня поздно.
Они спускаются вниз, и Лили ведет руками вдоль по гладким деревянным перилам, словно стараясь отыскать в них опору и поддержку, которые дадут ей найти нужные слова и не выдать себя.
—Да, я...— она едва запинается, скользя взглядом мимо его фигуры и натыкается на висящую над диваном в гостиной картину с изображенным на ней видом охваченных закатным солнцем деревьев.— …хотела прогуляться в парке после работы, но когда возвращалась, оказалось, что вход на станции закрыли из-за каких-то проверок. Решила пройтись пешком, проветриться.
Алекс понимающе ухмыляется, выражая тем самым негодование по поводу непостоянства лондонского метрополитена и проходит в кухню, щелкая на пороге выключателем. Лампочка мигает пару раз и загорается ровным теплым светом. В кухне слышится легкое гудение электричества.
—Ты знаешь, я конечно ни на что не намекаю, но проветриваться в Лондоне в конце ноября— это не лучшая идея, если не хочешь встретить канун рождества среди толпы старушек в очереди на прием к пульмонологу.
|
|
Алекс ставит на плиту чайник, пока Лили держит руки под струей воды, кажущейся почти обжигающей после холода промозглого ветра на улице.
—Как-то мне пришлось вести лекцию на языке жестов, потому что одного моего друга бросила девушка, а у него было припасено два билета в Торп-парк на целый день, и по долгу дружбы мне пришлось пойти туда с ним. Мы катались, пока нас не стали оттуда выгонять, а из головы моего друга со свистом не вылетел образ сбежавшей от него дамы.
Чайник тоже свистит, и Алекс привычным движением выключает конфорку.
—Честно говоря, будь я девушкой, тоже бы от него сбежал.— Он разводит руками, выражая свое недоумение.— Я потом ходил еще пару месяцев с осипшим горлом, а он уже на следующей неделе пошел с кем-то очередным на свидание. Слава богу, в этот раз не под открытое небо, второй такой поездки я бы не пережил.
Он наливает ей в круглую белую чашку черный горячий чай, а себе заваривает густой крепкий кофе. Их запах смешивается, пока он несет чашки на стол, и пар понимается к потолку, сплетаясь между собой в причудливые неуловимые узоры, растворяющиеся в свете лампы. Лили давно заметила, что Алекс полностью равнодушен к чаю, и что он появился в доме только вместе с ней.
Таких мелочей, молчаливо появившихся вместе с ней, много. Махровое полотенце сиреневого цвета, шторы в кухне, закрывающие в них вид на дорогу и редких пешеходов, коврик у дивана в гостиной, возникший спустя несколько дней после того, как Алекс заметил, что Лили ежится, ступая босыми ногами на холодный пол.
|
|
Она очень благодарна ему за все это, за его внимательность, за помощь, за беспокойство о ней и ее жизни. Столько внимания она не получала еще никогда на своей памяти, и сперва ей даже сложно было сказать спасибо. Просто потому что она не знала, как реагировать на заботу.
Семья?
Дружба?
Любовь?
Все это обернулось для нее крахом, мир как будто с самого начала отвернулся от нее, лишив возможности стать счастливой. Как будто ее не должно было здесь быть с самого начала.
—Тебе с лимоном?
Она привыкла быть нужной только себе, хотя и в этом сомневалась, но время, проведенное с Алексом под одной крышей, заставило ее поверить в то, что она действительно для кого-то важна. И она была бесконечно благодарна ему за это чувство.
Каждый день она как будто потихоньку оттаивала, как мальчик Кай из ее детской книжки. Только у того осколок льда попал в глаза, а у нее сразу в живот, ближе к сердцу, насквозь пропоров душу и оставшись глубоко внутри. И хотя Алекс не мог достать его совсем, ей казалось, никто на это не способен, но он смог сделать так, чтобы лед, окруживший ее, как защитный панцирь, треснул, и она снова почувствовала, что значит быть живой.
Он дарил ей свое тепло, и ей хотелось дать что-нибудь в ответ.
—Да, спасибо.
Она трогает кончиками пальцев горячие стенки чашки, боясь взять сразу целой ладонью, чтобы не обжечься, и их приятно покалывает от расходящегося по коже жара.
Лили не любит праздники, но в шкафу между средней и нижней полкой под стопкой аккуратно сложенных водолазок лежит толстая книга, со страниц которых смотрят звезды и черные дыры.
Она закрывает глаза и представляет, как завтра встретит его утром в гостиной и протянет ее из-за спины, и он улыбнется или даже засмеется, потому что наверняка в этой книге не так уж и много полезной информации для доктора астрономических наук, но она пообещает читать ее вслух, чтобы было интереснее.
И почему-то эта мысль греет ее сильнее, чем прокатывающийся по горлу обжигающий чай.
Постулат Клаузиуса:
«Теплота не может самопроизвольно переходить