Приснился странный сон. Он заходит в церковь, похожую на католический костел: простую, скромную в убранстве, но очень большую. Идёт среди рядов лавочек (ну, значит точно - костел). Вокруг люди молятся. Он видит, как они, поднимая глаза вверх или наоборот, склонив голову "разговаривают с Богом". Он видит, как из-под высокой крыши, словно облачко или лохматый мячик, мысль, созревая и оформляясь, спускается к телу и футболится обратно, чуть изменившись от прохождения через плотные слои, и потом опять вниз и опять вверх... каждый человек общается сам с собой.
Колька во сне одет во что-то вроде рясы. Он идёт, долго идёт мимо рядов прямо к кафедре. Поднимается на неё, снимает рясу и остаётся в зеленой футболке и голубых джинсах. И говорит: «Эй вы, шизофреники! Вы общаетесь с богом, это все равно, что общаться со своей ладонью». Люди направляют на него любопытство, раздражение. Он прячется за кафедру и одевает рясу. Встаёт. Ряса защищает его, он как будто невидим, не проникаем для их страха и злости. Он снова начинает говорить в том же духе. Но вдруг понимает, что его совсем нет. Только ряса и слова. А он, где - он?
Проснулся. Одна мысль: «Да уж!» Минут 15 ушло только на то, чтобы очухаться, стать опять чем-то вроде себя привычного. Потом стал потихоньку различать свои цвета и мысли. Значит, меня всё-таки тянет в пророки! Дальше раскладывать на мысли не хотелось. В полном составе сон давал больше.
Если я вижу своими глазами, что я и есть Бог, и все остальные… И при этом я боюсь до конца признать это и сделать ничего не могу… Тогда можно понять как людям трудно и почему…
ГЛАВА 31. 19.02… ДЕПРЕСНЯК.
Было плохо. С утра, но уже настолько, что это Плохо вытеснило всё остальное. Оно росло, как ядерный гриб, при этом опускаясь и накрывая его. Он даже стал испытывать неприятную ответственность за отравление атмосферы вокруг. И, похоже, от этого ядовито-серое облако вместо того, чтобы расти, стало уплотняться.
Колька попробовал известные «методы борьбы». Для начала - хотя бы разобраться.
«С чего всё началось. Первое, кажется то, что не понравился себе с утра в зеркале». Глянул в машинное зеркало – «да, лучше не стало. Зря вчера не помылся и не побрился. И ещё этот прыщ – вырос, вместо того чтобы уходить. Смешно!» – смех не появился – «раздражение на себя. Опять забросил асаны, медитирую халтурно «видите ли, тексты неправильные». Ладно – здесь и сейчас. Что я делаю? Еду на грязной машине (и не проверил масло) по каким-то абсурдным делам. Опаздываю, но торопиться - не хочу».
Он пытался увидеть хоть что-то, кроме едкой грязной массы – нет. Ухватиться за что-то сколько-нибудь плотное в ней – нет – однородна и сыпуча, как старый поролон.
Колька открыл окно и включил радио. Конфликты, Россия на грани войны с Грузией, Чечня, враньё, два убийства, грязь из политики, и в заключение о сходе селей где-то горах.
«Отлично – прямым текстом! – Ты издеваешься, Господи?!» - Крикнув это вверх, он заметил грязную полосу на потолке, которую давно пора бы… Тьфу.
УУУ-ы-ы-ы. Плохо.
«Я, безусловно, недоволен собой и миром в котором я. Недоволен? Да нет же – мне плохо в нём. Просто плохо и всё. Плохо и всё. Плохоивсё».
Где-то на самом краю Колька увидел или почуял искорку. Маленький жалкий огонек. Что-то типа «зато я жив» или того, что называют «надеждой». Может, так и выглядит эта самая искра божья? Вот её-то он и раздует.
…..
Ничего не выходило.
Вдруг вспомнилась старая сказка «Морозко». Как у Мороза под толстой снежной периной были спрятаны нежные подснежники и первоцветы.
Всё, вот так.. не трогать, не дышать. Пусть себе тлеет мерцает тихонько под слоем этой ватной серости…. Зато ему этому огоньку уютно там и надёжно-безопасно. И пусть.
Стало… нет, не хорошо… спокойно. Остаток дня прошёл, как во сне. И где-то по дороге между делом на глаза попалась старая деревянная церковь, непонятно каким боком затесавшаяся среди палаток метро. Тёмная с гнильцой, а над входом под иконкой - огонёк лампадки. Смешно, но может в этом только и суть, предназначение церкви, чтобы мутным своим спудом закрыть и удержать эту живую искру. Потом когда и разгорится…
Даже ритм и слог мыслей сменился.
ГЛАВА 31. ИИСУС
А в церквях Иисус бывал редко. Но бывал. А так - всё больше куски его трупа.
Сам Он, по крайней мере то, что Колька устойчиво принимал за Его, весело играя, сыпался в самых казалось бы (другим) случайных людей ярко золотыми искрами детской радости и интереса, чудесно зелёным блаженством, вкусной нежностью.
Наверное, это - инградиенты любви …
ГЛАВА 32. ПРИХОД
Колька заехал к деду ненадолго. А застрял - часа на четыре.
После смерти бабушки дед стал свои краски разбавлять. Раньше картина была почти маслом, теперь все больше становилась акварелью. Такие чёткие, конкретные шрамы, всегда соединявшие его с бабушкой, как будто водой размывало. Серели и рассыпались по краям, как сомневались. Зелёный и синий его тоже стал бледнеть местами. Колька редко ездил к нему – типа, некогда. На самом деле с этим новым одиноким дедом было непривычно и неуютно.
Но сегодня они вдруг сошлись. Во-первых, Колька был по-весеннему уставший и сам размытый, депрессушный. Но главное, пока дед чай наливал, вдруг как посылка пришла от бабушки… В них разом вдруг обнаружилось (это точно - её!) розово-жёлтое нежное, хоть и прикрытое их мутью, но - общее! Это застало врасплох обоих, но не могло не понравиться. И они просидели, тихо балдея, минут… фиг знает, сколько… может, и полчаса.
Потом дед встрепенулся.
- Знаешь, Коль, чего мне пришло в голову?
Ха! – да, он видел, как оно пришло, но что это…? Просто размытое синее облако вдруг собралось в яркий тонкий ручеёк, стёкший к голове.
- Чего?
И дед рассказывал что-то про какие-то механизмы не то дачного насоса, не то человеческой мысли…. Всё одно – хорошо.
ГЛАВА 33. ВОДИЛА
А через неделю дед умер. Упал и умер. А Колька даже не понял, что вдруг случилось с миром. Пока мама не позвонила со словами.
И Колька хватался судорожно за мысль: «надо отпустить», не имеющую сейчас никакого цвета и смысла.
Было что-то резко выдрано из него, и он не мог вспомнить - что? И в щель раны залита Боль.
Он шёл с этой болью, он просто не мог идти с ней в метро. Поймал машину.
Остановилась бордовая девятка. «Куда?» - низко пригнувшись к окну, спросил щуплый кавказец. Колька назвал район, сторговались на 200, и он быстро бросил тело в темный пахнущий табаком салон. Как будто надеялся уехать от себя, от этой бордово-коричневой огромной иглы. Какое-то время ушло на то, чтобы согреться и поймать ритм движения машины. Потом увидел водилу. Тело его оказалось не таким уж щуплым, просто худым и глубоко утопленным в низкое сиденье. А сам он - одно сплошное любопытство, ну прямо, как ребенок годовалый, если бы жёлтый - не такого оттенка ядовитого и не чёрные пятна комплексов и страхов густых до черноты. «Очень милое двуцветие, прямо «билайн» - подумал Колька и его бордово-коричневое добавилось тупым раздражением. Смешиваясь с жёлтым, это дало такой мерзкий эффект, что Колька зажмурился и подумал о пакете или санитарной остановке.
- Случилось чего? - вдруг хрипло спросил таксист.
Колька не поворачивался, но и так чувствовал эту гадость.
- Не хочешь говорить? А то давай, полегче будет…
- А с психологической помощью - та же цена?
Водила грубо и глупо засмеялся
Но именно этот смех заставил Кольку обернуться и увидеть, что стало действительно полегче.
Колька обрадовался пробке, как никогда. Уже минут через пять он потихоньку лез вопросами к Мише (так тот представился). А тот осторожно, но радостно распалялся.
- Понимаешь, чувствую я людей. Не знаю как это… Дар какой-то.
- А как? Как чувствуешь?
- Ну, вижу, когда плохо человеку, проблемы какие…
Колька чуть не бросился к нему телом обниматься.
- Видишь? Меня видишь? Видишь мои проблемы? Какого цвета?
- Да нет, не ТАК вижу, чувствую просто.
Колькина рыжая радость сдулась, как воздушный шар.
- Понимаешь, садится человек, а я вижу у него чего-то… тяжесть какая-то, ну вот и выслушиваю, а человек как выговорится – ему легче. Чего это не знаешь? Дар?
- Миш, да так все могут - Колька сказал это очень серьёзно, чтобы не обидеть. Ему нравился уже этот водила-«психолог» – Все могут чувствовать других, просто не хотят.
- Как же все могут? Все могут чувствовать, что у другого на сердце или в голове?
- Да нет. Всё - снаружи. И все - могут чувствовать. Просто - не хотят, боятся, да и привычки нет.
- Странный ты… - Миша задумался надолго. Толпа машин, потихоньку тронувшись, поползла.
Прошло минут пять. Мише думать, похоже, надоело и он, видно, тоже начал ждать конца поездки.
Колька прибалдел оттого, что погрузился в свою привычную грусть. Сейчас она была ему приятной и родной, как никогда. Он был на своём месте в мире. Один. Это «один» болталось в нём, его главный кирпич-комплекс. И именно Этим он вдруг стукнулся, зацепился за что-то похожее у соседа. Миша сидел, нахохлившись и маленькая бурая метель вилась вокруг, достраивая и увеличивая его такое же «меня никто не понимает».
Вот и с ним такое произошло. А он то вечно удивлялся этим человеческим сцепкам на проблемных зонах. Кольке неожиданно захотелось поговорить.
- Слушай, а хорошее как чувствуешь?
- Не-а, хорошее - не чувствую. Только плохое.
Они доехали молча. Колька остановил и вышел чуть пораньше. «Наверное, так и выглядят ангелы, когда Бог посылает их нам на подмогу. Смешно, нелепо, неожиданно…. Да! А меня Он всё-таки любит!» Он театрально поднял голову и шепнул куда-то вверх, где, кажется, увидел край себя: «Спасибо тебе, Господи», и даже улыбнулся: «шизофреник».
До дома было пять минут ходьбы. Он пошёл потихоньку.
«Хорошее - не чувствую» - мысль крутилась шариком. Конечно, люди не могут хоть чуть-чуть не чувствовать друг друга. Они же соединены все. Но плохое, проблемы - почувствовать легче. Сколько матерей гордится тем, что «сразу поняла - с ребёнком что-то случилось…». А слышали ли когда-нибудь, чтобы они же говорили что-нибудь типа «я чувствую, что он счастлив»?
Почему?
А вспомнил, как-то слышал, как тётка сказала сыну: «ну ты чего такой счастливый? Прямо светишься?» Счастливые - точно просветлённые. Радость - она яркая, красная обычно, ею поделиться можно. А счастье – как снег, дождь, воздух. Иногда светится радугой.
Люди видят, чувствуют плохое, проблемы. Хорошее - как воздух, неосязаемо для них. Потому называют - просветлённые.
Почему тогда так назвали – счастье, типа со-частие. Ошиблись? Или что-то другое раньше было? Странно.
Дойдя почти до подъезда, он понял, что больная трещина затянулась. Её заполнили, размыли его раздумья. И!!! они были почти дедовы – сине-зелёные. И он почувствовал, что это, особенно - зелёное с золотистым, - тоже любовь.
Точно ведь, ангел был…
ГЛАВА 34. ЭЗОТЕРИКИ
… Два с лишком года Колька отдал разным эзотерическим школам. Прошёл несколько раз все ступеньки от тихого наблюдателя до любимого ученика и за дверь. Учителя, которых послала судьба, были на удивление похожи, при всём их навязчивом желании быть оригинальными. Они чувствовали его необычность и сначала настораживались. Но, видя, что он поддаётся контролю, охотно приближали его, часто используя для демонстрации чудес своего метода приближения к Истине. Кончалось это плачевно. Он уходил (2р.) или его изгоняли (1р.).
- Ну, объясни хоть про одного! Пожалуйста…
Э! да он, оказывается, говорил что-то. Ничего себе! Надо взяться за контроль, а то… Ладно.
- Трудно им, понимаешь? Они ведь такие же люди, только развили кое какие способности побольше, продвинулись подальше. Миша вот, например, – расширяет сознание на несколько километров (у него это правда называется «объять землю») и вообще может контролировать своё психическое, когда медитирует и немного так. Но колбасит его не меньше, а куда больше, чем всех его учеников и прочих граждан. А показать он этого не может – авторитет бережёт. Потому - боится. А от страха старается побольше контролировать. Мы с ним знаешь, как расстались? Я пару раз не мог предстать перед его глазами вовремя. Он мне выговаривает: типа, что ты себе позволяешь, пропускаешь разминку и т.п. А я говорю – да я был тут. И это правда, и он знал, что это правда, но я ему мешал, отвлекал, потому что он к такой форме работы не готов. Он только сам может не этим телом к кому-то ходить, а свою дверь не хочет открыть. Ну и… Потом мне ребята рассказывали, он ещё несколько месяцев говорил, что я «врываюсь» и мешаю занятиям, прикинь а!? Но главное - не это. Понимаешь – они все как будто ищут пути на раскалённую сковородку, на которой я с рождения.
- И чего думаешь, найдут?
- Найдут, многие нашли. Неплохо в принципе, может быть, я скоро не буду себя уродом чувствовать, только дальше-то - что? Большая часть из них к какой-то войне готовится. А люди, которые возглавляют поиски, в основном на этом зарабатывают, поэтому следят строго, чтобы строй шел за ними и никто не выскакивал, а между собой они как дикие звери держат дистанцию, чтобы не сцепиться…
Его спокойствие стало сменяться раздражением и кое-где уже оттеняться злостью. Он замолчал и стал думать о том, как весело и душевно было на первых Мишиных занятиях, как он радовался, что встретил близкого человека и понимание. И тогда злость ушла, раздражение перешло в печаль, и она стала светлеть.
А Ленка, обнявшая его своим милым интересом, вся запуталась с его раздражением и выглядела довольно жалко. Что он опять наделал! Это его и остановило, когда заметил. Печаль была для неё легче, и они снова стали общаться.
Тут он увидел, как в бледно-сиреневом их облаке стали вспыхивать искорки её озорных эмоций и мыслей…
- А давай, Коль, поедем в Индию, к Саи-Бабе?
- Ага…
ГЛАВА 35. ИНФЛЯЦИЯ
Женька пришел с учебником, влез в процесс поглощения ужина со своим (или не своим?) вопросом.
- Кольк, ты знаешь, что такое инфляция?
Точно, вопрос был не его, какой-то инородный и он похоже пытался его сбагрить. Колька Его принял – фигня.
- Инфляция, это когда денег в стране много напечатают и их больше чем обеспечения, то есть того, что реально делается, производится. Тогда они теряют свой смысл, стоимость, обесцениваются. Если раньше 10 рублей – это литр молока, то потом 10 рублей – только полпакета или глоток. Понял?
Женька мотнул головой, словно нацепил на неё (на рог;)) кусок того, что Колька размотал из вопроса и ушёл, уткнувшись в учебник. Типа записать надо.
А Колька с удивлением обнаружил, что и за него эта инфляция зацепилась.
- Слышь!... воще-то инфляция - чего хочешь может быть, не только денег, это когда чего-то много и оно менее ценно. - голос его притух. - Хотя по истории это не надо.
Где он это слышал: «инфляция знания, инфляция сознания»? Может от деда или отца или мамы… Где он это видел? Ах да! У Миши в группе была пара. Симпатичные такие, тихие милые. Первые занятия такие спаянные были. Цеплялись своей напуганностью друг за дружку, неполноценностью. А при этом симпатичные такие, нежные, радостные, солнечные и не без зелёно-синего. А потом, через месяц-другой увлеклись пранаямой, асанами, а главное - речами Мишкиными, пошли расширяться. Миша говорит: вот почувствуйте, как ваше сознание обнимает землю… Сам привычно раскидывается так, что почти не видно его. И эти - за ним. Особенно девушка. Кажется, её Таня звали. Только Миша потом собирается обратно, как по свистку. А она - как размытая, растянутая остаётся. Когда где-то и собирается, так всё подряд за собой тянет. Когда Колька их видел последний раз, зрелище было болезненно жалкое. Мутноватые разряжённые пространства, в них бледные былые пятнышки и как метеориты, непредсказумые обломки сталкиваются и искрят. И друг с другом они накладываются и не соединяются. Тела какие-то тоже стали безликие, неухоженные, размазанные, как в лохмотьях одежды, типа ростоманской. А при этом говорят растянуто и надуто, и невероятно много.
Инфляция…
А потом - ещё Святослав был. Того и самого разнесло/растянуло. Был он прозрачный почти, что можно было подумать за просветлённость. Ему всё время нужны были ученики, много. И когда самые старательные доходили до его «уровня», он метался в поиске новых, кажется, просто чтобы быть. Он стягивал кое-как вокруг них своё внимание, похожее на жажду жизни, цеплялся, «учил», «давал». Много давал, в основном – тот же разнос.
Вначале они и правда «работали» со своими шрамами, страхами. А потом - разносило, мутнило их цвета. У «продвинутых» оставались жуткие пустоты, у «отстающих» дыры штопались новенькими страхами. Сам Учитель таскал за собой один большой чёрный камень (Колька назвал его «страхом жизни»), который держал его, как груз-противовес.
Тьфу, Женька «навесил». Стряхнуть!