Был ещё Человек. Встреча с ним была между двумя другими. «Учителю» нравилось, когда люди звали его «Шри». Он, помнится, так и представлялся: «люди зовут меня Шри».
А обычное имя его было действительно обычное нерусское, кажется. Что-то вроде Шамиль или Шараф. Не суть. Колька звал его Шри, что казалось ему довольно смешным, потому что намекало на ширину и почти совсем не подходило. Учителем назвать язык не поворачивался, и удивляли люди, звавшие так с тупым упорством. Потому как не было в нём ни малейшей попытки что-то дать или открыть. Силища, однако, была необычайная. Он был человеком/существом потока. Сила лилась в него, по нему, через него, им. Как будто Ганга лилась и Шива ловил её своими волосами. Шри весь был сосредоточен на этом мощном красно-оранжевом, огненном, иногда раскалённо-белом вертикальном вихре. Смотреть иногда было больно. «Ученики» тоже видели иногда его искрящийся огонь. На всё остальное его как бы не хватало. Он был захвачен этой силой, втянут в неё. Сам он почти отсутствовал, так куски какие-то неухоженные болтались иногда…
И Колька видел, как сила обжигала приближавшихся/приближённых, оставляя обугленности, потом служившие изоляцией. А ещё у него был верный Санчо Панса с такой невероятно толстой кожей глупости, лени, что и не видно было конца и начала её. Только он один и мог постоянно находится рядом со Шри, опасным для себя и других как оголённый провод.
Этой «своей» силой Шри мог разгонять облака (коронный его номер), разрешать мелкие и др. бытовые проблемы и неурядицы, мог остановить направленную на него агрессию чиновников или кого другого. Собственно этому у него и пытались учиться. У некоторых даже и получалось. … Только вот зачем? К тому же - Колька явно видел ограниченность действия силы. Она была узконаправлена, как огнемёт, вызывала что-то вроде шока в чужом пространстве. В образовавшуюся паузу проникала огненная воля одного действия и - всё.
Никакого сравнения с тем, на что способна нежность, затопляющая, открывающая шлюзы, смывающая и питающая всё, как грибной дождь. И при этом - такая доступная.
ГЛАВА 37. САМАРКАНД
Как его занесло в этот городишко? Впрочем, это не вопрос – он знает ответ.
Просто чудно смотреть вдруг на эти розы под снегом. Их мягкий цвет (звук, запах?) прихватился морозом и застыл лёгкой приятной корочкой. Или вот – чинара (как иногда имя соответствует дереву!). Ей привычен этот мороз, хоть и южное вроде дерево. И от мороза не корка, а как шуба, шерсть что ли. И она так привычно смешалась с пересекающей её колонной от крыши. Как будто и выросли вместе. Не мешают. Камень хоть и серый, плотный, но смешивается с мягко-бронзово-зелёным деревом гармонично и мягко.
Здесь всё - мало дёрганное и ненавязчивое. И люди местные - довольно гармоничны. Они неожиданно ярких и пёстрых цветов: едко-жёлтый любопытный интерес, кроваво-красные бордовые сгустки желаний еды, секса, тепла, банальной жизни, чёткие плотные страхи неисполнения желаний. Все это так здорово передано в их тканях, коврах, одеждах. Приятная чёткость и ограниченность. Она почти не вмешивается в спокойствие земли и домов.
Здесь можно отдохнуть.
ГЛАВА 38. БОЛЬ
Обычно болезнь приходит к телу. Как горящая киноплёнка человек теряет цвет, обугленный край, скручиваясь и исчезая, ползёт к телу и … Там, где плёнка сгорела - остаётся мутная изнанка (та, что он видел у Женьки, когда тот разбил подбородок). А на теле - бывает два вида повреждений. Обычно «горение» останавливается на теле разного размера обугленным рубцом, иногда и с дыркой посередине (это уже хуже). С рубцами тело обычно само справляется. Дырки - требуют лечения.
«Прошло?» – так говорят.
Проходит сквозь тело. Иногда - и бесследно, но часто - застревает что-то.
Но бывают, конечно, «несчастные случаи».
Однажды, он видел, как на человека трамвай наехал.
Дело ведь не в человеке было. Не совсем в нём. Конечно, внимания не хватило с той стороны… и с этой… А всё же осталось ощущение воспоминания, что дядька тот - как и трамвай - по рельсам ехал и свернуть не мог. Карма?
Тьфу! Он - не эзотерик. И к чему это вообще?
ГЛАВА 39. ТЕЛО
Интересно всё-таки, как всё держится вокруг тела?..
Ему нравилось, пусть и чуть вычурно-банальное сравнение с камертоном, таинственным способом удерживающим звук.
И всё же больше – спичка. Огонь выбирал спичку по себе. Она его держала, и безусловно, влияла на пламя. Боль или голод тянули на себя, собирали и рвали одновременно человека. Но - и хорошее было. Было блаженство, текушее от хорошо выспавшегося, здорового тела.
А когда мама вдруг, как в детстве, делала массаж, он словно весь пытался подсобраться и влезть в чувствующую кожу. И, казалось, она (мама) вся текла в руки. Он так хотел увидеть это глазами, что вечно крутился, как она ни ворчала на него…
ГЛАВА 40. ЧТО ДЕЛАТЬ
... Колька шёл…..
«У Макса Фрая есть хороший герой. Парень – фотограф. Ему кто-то подарил технологию смены реальности: разбежаться изо всех сил, закрыв глаза. Хорошая штука! Просто резко рвануть (подходящее слово!) и добежать до условного (очень) края своей реальности. А ведь ты и твоя реальность – одно и то же. Весьма философски.
А что мне остаётся?»
Он погрузился в это, став дымом раздумий о смысле.
«Пожалуй, я мог бы чистить пространство, быть санитаром леса J. Помогать другим?
Ха. Ведь пробовал же. Не фига не получается. Сам легко становлюсь всякой чепухой. А другим больше испортить могу. Не дорос. Может когда-нибудь…»
«Что ещё? Объяснять другим? Проповедовать очевидные вещи? Пожалуй, нет. Тут лучше – попросить бы кого-нибудь присмотреть за мной, чтобы остановить, если вдруг начну».
«Хорошо бы уехать куда-нибудь в леса-поля и прожить там, растворившись и стараясь испортить поменьше.
Если я - первый опыт природы, то моя задача - просто выжить. Наверное, индейцы, аборигены, бушмены в Австралии такие, и потому там живут.
Или моя задача, в отличие от них, выжить здесь, в социуме, среди людей?...
Ладно, время ещё есть, разберёмся».
ГЛАВА 41. АПРЕЛЬ.
Как зд о рово, здор о во погода влияет на людей и на всё.
Зимой почти всё становится чёрно-белым. Белый снег, черные деревья и дороги. У людей на улицах настроения бледнеют, а те, что остаются - сжимаются, концентрируются, становятся палками, кусками, линиями, словно морозом сжатые и шрамы/комплексы - чёрные, плотные. И одежда как будто соответствует, всё больше - чёрная.
А летом - наоборот всё. Пестрятина. Как будто суп летний. Яркое всё, красно-жёлтое и другое вперемешку. Одежда и люди сами вокруг неё и с деревьями тут же, и всё свежей зеленью приправлено. Ну, точно суп или салат летний! Общения летом много, всё мешается иногда до рези в глазах, но - весело обычно. А зимой люди для общения забиваются на кухни или в кафешки.
Сейчас средней весной солнце греет. Земля и деревья где-то замёрзшие, сонные ещё, а где-то, как радуги – краски проснулись. И люди тоже. Кто - как.
Вот Женька его на площадку притащил. Дети, как подсолнухи, нет - как нарциссы или мимоза, аж горят солнечным любопытством и активностью. А бабушки с ними - все укутанные в своих проблемах, замороченные и утеплённо одетые, и пытаются малышню тоже укутать и замотать. Смешные. И дети смешные, срывают эту всю мотню с себя и от бабушек бегают. Некоторые, правда какие-то терпеливо смирившиеся, этих жалко немного.
Колька заметил, как стал укутываться в своих раздумьях. Совсем, как папаша рядом с качелями. Мотнул головой.
- Давай, Женьк!... – метнулся в оранжевое облако беготни.
Безусловно, каждый имеет то, что заслуживает, но - далеко не каждый в состоянии выдержать это с улыбкой.
12.04…
ЧАСТЬ 3. ДВОЕ
ГЛАВА 42. ЭГЕЙ!
- Слушай - сказала Ленка, уютно расположившись фиолетовым облаком интереса на диване с книжкой на поджатых ногах. - Тут одна тётка к аборигенам забралась и общается с их шаманом. Объясняет ему, что у нас в обществе люди обычно думают одно, говорят другое, а делают третье. А он ей отвечает: «Э! так не делай! Заболеешь, однако…».
Что было ему делать с протянутым к нему восторженно-весёлым любопытством? Он мучился этой темой с рождения, но не хотел сейчас мешать свою мутную муку с ней. Её луч ждал и уже готов был съежиться и потемнеть в обиду.
А всё-таки она его немного, но понимает, раз выбрала эту цитату. Вот он, ответ достойный – нежность, благодарность и немного интереса:
- Может поехать к аборигенам?
Она почувствовала его касание и, чуть порозовев от встречной нежности, не изменилась в своей гармонии.
А что, он уже думал об этом, может быть, правда – он не урод и не чудо, он просто не в своём племени, может быть он - маугли наоборот.
Ведь со зверями ему легко. Не со всеми, правда. Например, белки или синицы – с ними проще, чем с собой. (Кошки и собаки, даже хомяки, живущие с людьми уже не такие.) Эти - целы в своей эмоции… Обычно они почти шарики. Иногда любопытство вытягивает их в сторону какого-то объекта, иногда испуг сплющивает и дробит, но они легко и быстро возвращаются к себе. Колька, помнится, поразился, когда увидел эту самую реальную для него реальность в голливудских мультиках с «бешеными зверями» (так их мама называла. Часами мог он смотреть бессмыслицы про Тома и Джерри только потому, что в них впервые увидел, что кто-то рисует мир почти так, как видит его он.
Это, может быть, и подстёгивало его искать. Искать в вечной надежде любого животного найти «своих»… и…
- Э-э-э-й! Ты где?
ГЛАВА 43. ЛЮБОВЬ
…его любимая песня. Наутилус. Бутусов. «Я хочу быть с тобой».
Он остановил машину и стал плакать. Ленка – спасибо ей – тихо сжалась и молчала.
«Я пытался уйти от любви, я резал… кожаные ремни, стянувшие тонкую грудь».
Боже! Как точно.
«В комнате с белым потолком, с правом на надежду…»
Да, у меня такая комната. Да здесь, в этом городе (в этом мире?) у всех такие комнаты: с белыми потолками и даже не с надеждой, но с правом на неё. Хоть оно - неотъемлемо.
«Я ломал стекло, как шоколад в руке. Я резал эти пальцы за то, что они не могут прикоснуться к тебе…»
«Я смотрел в эти лица и не мог им простить того, что у них нет тебя, и они могут жить».
Он плакал.
«Я хочу быть с тобой…. И я буду с тобой…»
Когда песня кончилась, он выключил радио.
- Хорошая песня? – спросил, как оправдался.
Ленка чуть расправилась:
- Хорошая, только грустная очень, мне не нравится, что она умерла.
- С чего ты взяла, что она умерла? Потому что пьяный врач сказал?
Они дружно улыбнулись и в машине стало посветлее и полегче.
- Просто очень точная песня.
Он поехал. Говорить не хотелось. Когда-нибудь потом, может быть, он объяснит ей или она сама поймет. Это его боль – как хочется резать все эти кожаные ремни и быть с ней. Он бросил на неё взгляд через зеркало: она ведь не подумала про секс? Кажется, нет. Только немного напряглась и грустно задумалась.
Да, секс… Как люди всё-таки всё с ним испортили, столько накрутив.
Я хочу быть с тобой. Какой экстаз можно постичь, сидя рядом, чуть касаясь плечами или руками, лёжа рядом, взявшись за руки, если одна хорошая эмоция сливается вместе!
Воннегут (ох, любил он его), великий пересмешник, вот кто круто разделался с сексом в своёй «колыбели для кошки». Просто придумал вполне реальный остров, где людям внушили, что секс - это как еда или рукопожатие – обыденное дело, никакого особого смысла. А вот «боко-мару»!!! Если двое любят друг друга, решили пожениться, могут сесть напротив и соединить ступни. О! Гениально. Он один раз попробовал…
Кстати, вполне научно обосновано: с точки зрения энергетических центров прижаться ступнёй – все-равно, что соединиться всем физическим телом, включая внутренности. Да, он раз попробовал. Оказалось сильно, и знал теперь, что уж это точно будет делать только со своим человеком. Также в принципе и ладони работают, уши, спины, если на них не нарастили слоя грязи. Но он то знал, что дело не в теле. Он хотел бы быть с Ней… чем-то одним. Может, всё же попробовать секс. Через него можно быстро проскочить, немного волнения, ритуальные танцы, напряжение, но всё это - ради того, что будет потом.
Люди выбрали для любви секс, наверное потому, что он предполагает обнажение и некоторую притирку в самом прямом смысле, и соединение. А потом, он даёт минуты потери себя, корок, оболочек, одежд, когда, если повезет, почувствуешь себя слитым с другим и с миром. Говорят, у женщин это лучше получается, мужчины чаще засыпают. Может, устают от ответственности за процесс. Что ж, хорошо, что ему это предстоит только с женщинами.
- Ленк?
- А?
- Хочешь Боко-мару?
- А что это?
- Так, потом.
Сказать? Нет?
- Я люблю тебя – он боялся смотреть, но видел. Она вспыхнула его любимым зелёно-синим нежным раздумьем и ростом, который, вроде как и неожиданно, но гармонично перешёл в персиково-розовый ласковый трепет.
- Спасибо.
ГЛАВА 44. ДИН
- Слышь, Ко, кажется, я поняла, как ты словами играешься…
«О!!! какая милая синь у неё! Стоит послушать, пожалуй!»
- Смотри… - да смотрит он, конечно, но она почти не улыбается… - Единство – Одиночество…
«Вот это ого! Тема!»
Он открылся, как мог, но нежное его любопытство к Ленкиному познанию пёрло и пёрло и, красиво мешаясь с синим, зеленело блаженством. Он подсобрался:
- Ага, и чего?
- Един - Один. Корень один – дин.
Посмеялись.
- Нет, ну серьезно!
- Да, Ленк, это серьезно. Это тема из тем. Дин – это власть, хозяин, уважение, ответственность… Госпо-дин. А вот О и Е одно и тоже ли?
- А ты как думаешь?
- Знаешь сколько копий и мозгов об это сломалось…
- Ну, а ты-то как думаешь? – она напирала своей задумчивостью.
- Я думаю: одно и тоже. Только объяснить не могу.
- Да, ладно тебе, все ты можешь … Ну смотри! То что О’дин - это бог и он единый может и сходится, а когда про человека, то одиночество и единство вроде как противоположные, да?
- Ну да это те, кто одиночества боятся, так придумали, им проще зацепится за кого-то. Только и единства тогда никакого.
Когда ты один – ты есть, ты сам, и ты есть то единое со всем. Ты един, но работаешь как бы один. Как капля в море.
- Ага… - море клубилось в Ленке, … …- А можно я - буду соседней каплей?
- Ой, кто бы спорил, я не буду.
ГЛАВА 45. ОЖИДАЕМЫЕ
- Слышь, Коль…
-?
- А как думаешь, твой ребёнок будет такой же?... Как ты?... Я бы хотела тебе ребенка родить.
Опа!
- Подожди… Ты… Нет, не с ребёнком подожди… То есть…
Фу!... Ладно, посмеялись.
- Ну… ну…
Ладно, ещё посмеялись.
Ничего себе, как он растерялся и размешался.
- Ленк, дай я с мыслями соберусь. И словами. Ты просто сразу всё спрашиваешь…
Нет, он не сможет. Хорошо, что с ней можно вот так. Он притянул, обнял её тело.
- Я подумаю немного, ладно? – и отодвинулся. Потом - ещё немного. И вспомнил куски картинок того времени, когда мама была беременной, ждала Женьку.
Кажется, тогда мама сказала ему: «знаешь, я жду ребенка, у тебя будет, наверно, брат». С ним было что-то похожее. Он сумел хоть как-то разобраться, разложив всё это на отдельные куски.
«Будет брат» - то есть будет ещё один человечек тут, рядом, может очень родной, может похожий, может как он…
«Жду ребёнка» - с этим сложнее. Но это наконец объясняло то, что происходит с мамой в последнее время. То, что ждут, уже сильно тут. Поэтому мама такая «нетакая», поэтому краски её сильнее до резкости, границы яркости вытянулись вдаль, смеси бывает трудно воспринимать. Её и саму временами колбасит. Надо было ей давно ему сказать.
- Мам, а папа знает?
Она засмеялась и попробовала растрепать его волосы и нелепую сосредоточенность.
- Конечно – смех был весёлым только чуть-чуть. И он знал, почему.
С отцом они разошлись совсем. И раньше они не очень-то складывались, не совпадали обычно во времени и пространстве. Даже страхи не сходились, как у деда с бабушкой.
Теперь мать совсем пугала отца, да и он её тоже всё чаще.
Объединение, присутствовавшее раньше где-то на дальних пределах видимости, из-за маминых изменений исчезло совсем. Разошлись. Так они потом и сказали: «мы расходимся». А он видел давно, как это случилось уже.
- Э-э-эй! Ты где?
Да! Ленка, ребёнок, его ещё нет, она что-то спросила.
- Ты что, Лен, спросила?
-!!!??? – она чуть не задохнулась. – Ты ИЗДЕВАЕШЬСЯ?!
- Нет-нет, не обижайся, пожалуйста. – Он сжимал её рвущееся тело, стараясь собраться сам. – Я думал про ребёнка… У нас будет по другому. Мы будем его ждать... И мы увидим, когда он придет… Они такие хорошие…
Ну всё, конец! Хорошо, что Ленка его терпит. Сейчас он придумает, как уйти «по делам» и подумает обо всём по порядку. И слова…
ГЛАВА 46. МЫСЛИ И НЕ МЫСЛИ.
- Послушай, - Ленка заёрзала. – это же клёво, что ты умеешь читать мысли! Ты можешь этим зарабатывать.
Она запереливалась воображением и желаниями вперемешку с любопытством.
- Нет, не могу. У меня не получится. Как тебе объяснить… Мысли – это то, что человек думает, что думает, хочет думать, как куличики из песка. А я вижу эмоции, состояние и так разные всполохи. Я вижу только, как мысли приходят, начинают образоваваться… И ещё – я не могу это описывать.
Колька вспомнил первый такой разговор. Тогда ему было 6 или 7, и он решил «открыться» другу Ваське из соседнего дома. Они сидели на дереве. Колька долго и путано объяснял другу свою необычность, с тревогой наблюдая, как у него борются любопытство, страх, отвращение и голод. Причем первого становилось всё меньше, как Колька не старался «заходить» с разных сторон и ловить его. Наконец, Васька стал ковырять ногтями кору и раздражение стало заливать всё остальное. Колька остановился, замолчал, он испугался, что утонет в этой серо-коричневой луже, заливавшей уже их общее пространство.
- Значит, ты мысли мои можешь видеть?!- (после того как ещё десятки раз Колька наткнулся на эту странную реакцию – он к ней привык). А сейчас, чуть не упав с ветки, он уцепился за неё руками, а свой лучик надежды на близость и понимание протянул к этому грязноватому, но интересу.
- Ну почти…
- Можешь или нет? Ну?! О чем я сейчас думаю? Ну?!
На Кольку хлынул мутный туман страха и раздражения, ему показалось, что он задыхается. В этом тумане мелькали сгустки мыслей тех же цветов.
-Я… я вижу только цвет…
- Ну, и какой это цвет?
…
Так кончилась их дружба. Так кончались многие его «откровения», то есть попытки сформулировать и объяснить другим то, как он существует.
- Пожалуйста, не проси меня описывать, как я тебя вижу.
- Но интересно же!
- Вот сейчас ты прекрасна. Но перечисление красок ничего не даст. – Он замялся.
- Что? Что?!
- Больше всего мне нравится цвет и объём твоего любопытства, то, что оно практически всегда с тобой… и редко – страх. И ещё…
- Ну же! Так нечестно! Ты как будто в телескоп один смотришь.
- И ещё, - тут он по-настоящему засмущался, потому, что говорил это первый раз в жизни. – Ещё понимаешь, это не отдельные какие-то шары или яйца, это как облака…
- И?
- И они смешиваются.
-…?
- И наши смешиваются очень красиво.
- То есть у нас правда – много общего? – ирония была по привычке. Была синяя внимательная задумчивость.
- Да, только не пугайся, пожалуйста. Много общего… - «целая вселенная», подумал он про себя. – И, не как обычно видят типа: «пицца с тонкой или толстой коркой, сыр с большими дырками или маленькими», увлечения, привычки. Это все просто проявления какой-то одноцветности. Ещё общие желания бывают, это когда люди сливаются и уже не отличить где - чьё. Если бы они это видели, так бы не удивлялись.
- Но ведь это страшно.
Она сказала про страх, но он не пришёл, остался лишь чуть сгустившийся синий интерес раздумий.
- Страшно что? «Потерять себя» - он показал пальцами кавычки, - А кто ты, и кто этим владеет?
- Нет, подожди, это философия, а ты не сказал, как мы… как наше общее… ну как это?
Она прижалась к нему телом и маленький страх появившийся в паузах слов, раздавился между их кожей. Всё стало золотисто-розовым, нежным персиком, утренним солнцем. Было ли что-нибудь прекраснее этого в его жизни?! Наверное, только у маминой груди в самом начале. Он не хотел сейчас думать, формулировать, он кайфовал. И только через время с трудом выдавил осторожный шёпот: «видишь?».
- Нежность… - сказала она, не открывая глаз.
- Да…
ГЛАВА 47. ГРАНИЦЫ
- А где кончается человек? Я где кончаюсь?
- Ха. Понимаешь, я тоже не всё вижу. Границ нет. Сам вопрос, в общем, смешной. Все - как бы сгустки. Я вижу определённую плотность. Ну чувствуют же люди поля… Кастанеда писал что-то про «яйца». Но у всего и у людей нет границ, только уплотнения внутри… как шрамы или наросты.
Он прогнал эту мысль, тянущую за собой темноту.
- Всё просто единое. Это многие говорят, но не хотят почему-то признать – он помолчал. – Какой-то дурак придумал дурацкую сказку про внутренний мир и все за неё уцепились.
- Его нет?
- А много огня внутри спички? Запаха внутри цветка? Хотя, про запах - не подходит, его принято загонять внутрь. Про огонь - лучше. Сам придумал! – он улыбнулся.
- Зачем же тогда так говорят и думают, кто мог это придумать … и зачем?
- Кто придумал про плоскую землю на китах и черепахах?... От страха, наверное.
- Значит, думаешь, когда-нибудь все поймут?
- Наверняка. После того как сожгут парочку…
Он попытался поделиться с ней весельем. Это была радость. Радость общений. Быть общим с ней, разделить что-то, перемешаться (как ещё это назвать?!..) Но она залилась глубокой фиолетовой эмоцией без названия, так что он едва различал контуры её милого тела и черты лица.
- Может быть, ты – человек будущего?
Его радость таки проникла в неё, сделав чуть краснеё и после его многозначительного:
- Да!!! – залилась весёлым апельсиновым смехом.
- …но мне и сейчас хорошо.
ГЛАВА 48. ГРАНИЦЫ-2
- Эй – сказала Ленка серьёзно. – А если серьёзно, то как ты тогда понимаешь смысл одной твоей жизни, если нет границ, и Бог тоже ты.
- Да… Как говорят психологи, спасибо, что спросила. Я понимаю, пока как ответственность за пространство.
- Какое…?
- Своё пространство. Это, которое в состоянии объять, почувствовать своим. За которое можешь взять на себя ответственность.
- И… чего с ним делать?
- Опять хороший вопрос… Это примерно как будто тебе доверили кусок сада. отвечаешь за то, чтобы там чисто было. Не было мусора, болячек, ну и красиво…, чтобы росло всё, развивалось, глаз радовало…
Ленка собралась вокруг нарисованной им картинки.
- Я это не сам придумал. Когда-то мне мама сон сочинила про то, что я иду на гору, а там мудрый старик. И он отвечает на любой мой вопрос. Я его тогда спросил что-то типа «что мне делать», он мне про сад объяснил. Мне тогда не очень понравилось мне было-то лет 10, – какой там сад? А потом, когда стал про пространство понимать – то вспомнил и понял, о чём это было.
- Да, красиво.
- Каждый берёт на себя, сколько может. Кто за собственное тело хотя бы отвечать должен, кто за планету как Баба.
- А ты?
- Ну, я в разное время – по-разному. Когда болею, вижу что и на этих полутора метрах не справляюсь, иногда за небольшую компанию могу ответственность взять. А то и за городишко…
Смех был необходимой краской в том садике, которым он любовался сейчас в комнате.
- А если серьёзно: то ещё я потом понял, что про сад – это красиво, понятно, но не совсем точно. Там движения не хватает, по крайней мере, мне. Я бы предпочёл отвечать за кусок дороги, по которой иду.
Дорога понравилась Ленке. И она от этого стала ещё милее.
ГЛАВА 49. ПУТТАПАРТИ
Саи в огненно-рыжей одежде был потрясающе хорошо виден. Колька не ожидал этого. Это было очень похоже на то, как выглядел новорождённый братишка. Баба светился невероятно ярко и границ его не было видно. При этом он был чист как воздух в пещере или высоко в горах. Кольку захватил экстаз этого чуда – свечения яркого, как молния, полностью лишённого цвета. Может быть, так выглядит свет в конце тоннеля, который описывают пережившие смерть? Может быть, это и есть цвет Бога? Кольке стало как-то даже полегче, когда он заметил легкие, как капроновые ленточки или струйки дыма (но всё-таки они есть!) эмоции Аватара. Среди них больше всего было того, что Колька назвал усталостью.
Потрясающе интересно было смотреть, как безумно пёстрое людское море в мандире вдруг метнулось всем своим каким-то ненастоящим пламенем, как китайский праздничный дракон в лентах, к Бабе и как растаяло, накрытое встречным невиданным жаром постоянно действующей огромной молнии. Но не холодной и не горячей. Для названия температуры этой «волны» есть наверное, только одно слово – любовь.
«Круто» - это была последняя смешная мысль, смытая вместе с упоённым удивлением. Потом он растворился, как в физрастворе, как в утробе, как в море, для которого он – капля, … как … Чудо.
А потом Баба сказал: ты не я, ты сам и ты такой же, так что ты здесь делаешь? Улыбнулся. Я делаю, и ты делай. Иди.
Колька стал оглядываться. Баба залил всех собой, но многие с усилием удерживали «себя», умудрялись ведь. Вот они – люди из притчи, живущие в потоке, но держащиеся изо всех сил за камни.
А дети из группы потом говорили, что ничего особого не чувствовали. А чего для них в этом особого? Они многие такие же. Им растворяться не надо. Как капли фонтана, выпрыгивают и обратно, легко и весело.
«Ах, как жаль, что Ленка не смогла поехать». Он должен передать ей сейчас и привезти с собой. Как можно больше. Последняя мысль его развеселила. Побольше кусок от бесконечности. Эту радость он смешал с удивлением, нежностью, вот получилась достойная губка, впитывающая то, чего набрался от Саи и готовая к отсылке. «Держи, Ленка, это тебе».