Глава 1. Исторический подход к сравнению экономических систем
В предыдущем разделе остался без ответа едва ли не ключевой для всякой социально-экономической теории блок вопросов: в рамках какого целого (формации, цивилизации) “живут” экономические системы, что является для них “метасистемой”, как осуществляется в истории (во времени) и пространстве их взаимодействие и взаимопереход и т.д. Более привычно и узко эта проблема обычно ставится как вопрос о цивилизационном или формационном членении общественного развития, соотношении эволюционных и революционных форм экономического прогресса и т.д. Ниже мы представим авторскую позицию, предложив ряд важных для последующего изложения определений и гипотез.
1.1. Экономические системы в контексте исторического развития
Как мы уже подчеркивали, значительные трудности при анализе экономических систем представляет наиболее абстрактная характеристика самого понятия “социально-экономическая система”. Такая характеристика может быть дана на основе определения этой категории через более общее понятие (понятия), т.е. анализ метасистемы, через апелляцию к эмпирическим данным о существовании и развитии экономических систем, и к предшествующим исследованиям этих систем, на основе отграничения нашего предмета от всех других (“определить — значит выделить, отграничить”).
Начнем с первого аспекта, тем более, что исследование метасистем, в которых протекает экономическая жизнь, — задача принципиально важная не только для абстрактного определения нашего предмета, но и для понимания закономерностей развития, взаимодействия и сравнительного исследования экономических систем.
1.1.1. Цивилизационный и формационный подходы
Среди основных вариантов осмысления закономерностей социальной истории выделяются формационный и цивилизационный подходы.
Последний был весьма популярен в России до и после “социалистической” эпохи; он является одним из господствующих и в западной науке об обществе на протяжении всего ХХ столетия (достаточно назвать имена О.Шпенглера и А.Тойнби), несмотря на всю аморфность этого подхода. Ныне применение цивилизационного подхода наиболее характерно для исследователей, работающих в парадигме постмодернизма с его принципиальным методологическим плюрализмом и вседозволенностью, так что количество выделяемых специалистами по философии истории цивилизаций, а особенно, подходов к их выделению, необычайно велико. При этом, как правило, критерием выделения той или иной цивилизации является наличие устойчивых культурно-поведенческих стереотипов, принадлежащих к сфере явления и легко улавливаемых даже обыденным сознанием, т.е. формально-общие черты. Отсюда расплывчатость критериев для цивилизационного деления и их привязка к таким феноменам, как господство некоторого типа мировой религии или иным характеристикам из области менталитета, институциональной организации и т.п. К числу новых тенденций в рамках цивилизационного подхода можно отнести усиление влияния течений, определяющих цивилизацию ХХI века как принципиально единую (А.Тойнби). Последнее течение получило новый импульс с крахом “социализма” в экс-СССР и странах Восточной Европы, но довольно быстро столкнулось с растущим обострением противоречий между западным и мусульманским мирами, что немало поколебало аргументы сторонников единства будущей человеческой цивилизации.
Как бы то ни было, но, на наш взгляд, несмотря на постмодернистскую расплывчатость цивилизационного подхода, в области сравнительного исследования экономических систем он сохраняет свое эвристическое значение, прежде всего, как некий эмпирический “фон”, указывающий на специфику социокультурных факторов, учет которых особенно важен при исследовании трансформационных экономик. Исследование цивилизационных особенностей может стать одной из предпосылок, позволяющих начать глубокий анализ, выделяя затем, на базе формационного подхода, сущностные, конкретно-всеобщие черты и закономерности в экономической истории. Выводы и обобщения, сделанные на базе такого сущностного анализа, должны затем, при обращении к конкретным объектам исследования, вновь дополняться анализом цивилизационных особенностей, учитывать и вбирать в себя социокультурную специфику той или иной страны и цивилизации.
Будет ли более плодотворен в таком случае формационный подход?
Отметим, что он был господствующим в отечественной науке и среди зарубежных марксистов на протяжении предыдущих 70 лет, а сейчас разделяется меньшинством исследователей, как в России, так и за рубежом. Для этого есть не только внешние основания — кризис мировой социалистической системы, где марксизм объявлялся официальной идеологией, — но и внутренние причины. Последние касаются господства немарксистской догматической версии формационного подхода. Так называемая “пятичленка”, включавшая первобытнообщинный, рабовладельческий, феодальный, буржуазный и коммунистический способы производства и соответствующие им формации, делала шаг назад по сравнению с классическим марксизмом, произвольно искажала позицию К.Маркса и явно огрубляла действительность: в эту схему не вписывались ни азиатские, ни многие другие общества. Не менее спорным оказалось и упрощенное деление структуры общества на производительные силы, производственные отношения и надстройку.
Эти упрощенные подходы к 80-м годам ХХ века стали явной пародией на действительно научную современную марксистскую философию истории вообще и социального прогресса, в частности. Последняя, критически снимая достижения ряда теорий, лежащих в русле, близком к цивилизационному подходу, превратилась в теорию (пожалуй что, даже в метатеорию — теорию теорий: экономики, истории, социологии, культурологии), способную дать творческий и адекватный ответ на вызов ХХI века (работы А.Грамши, Д.Лукача, Ж.-П.Сартра, франкфуртской школы, отечественных неортодоксальных марксистов). Именно эти разработки нам представляются оптимальной базой для описания метасистемы, определяющей характер развития и трансформации социально-экономических систем.
Причины этого многогранны. Во-первых, эта метатеория не только является целостной, но и открыта к диалогу с другими парадигмами; более того, она позволяет критически интегрировать, диалектически “снять” другие теории, исторически, стадиально осмысливающие развитие экономической, производственной жизни общества (например, теорию стадий экономического роста или деление общественного развития на доиндустриальное, индустриальное и постиндустриальное общества — Д.Гелбрейт, Д.Белл и др.).
Во-вторых, современный историко-материалистический подход адекватно объясняет противоречивость, многогранность социально-экономического развития, интегрируя собственно формационную и другие, более общие модели исторической эволюции (личная зависимость — вещная зависимость — свободная индивидуальность; мир отчуждения — “царство свободы” и т.п.) и объясняя кризис “реального социализма”, не отказываясь от историзма (в противоположность “концу истории” Фукуямы—Бжезинского), а акцентируя его нелинейность, господство переходных форм.
В-третьих, данная парадигма диалектически, противоречиво, в развитии рассматривает прежде всего экономический базис как исторически существовавшую (но, возможно, постепенно теряющую прежнее значение) основу общественного прогресса, при этом постоянно акцентируя тот факт, что люди и их объединения сами творят свою историю по объективным законам, что экономика никогда не была единственным, а в перспективе не будет и главным детерминантом развития. Цивилизационный же подход, как было отмечено, акцентирует другие аспекты.
1.1.2.Структура материального производства и понятие социально-экономической системы в марксизме
Если исходить из признания того, что в исходном пункте развития материальной жизни человеческого общества лежит деятельность (в условиях господства материального производства — труд, в дальнейшем — творчество) то мы можем сказать, что по содержанию труд может быть репродуктивным (ручным и механизированным) и творческим (в последнем случае ряд ученых предпочитает употреблять термин “деятельность”).
Наряду с собственно человеческой деятельностью для труда необходимы материальные факторы. Соединение их для производства конкретного продукта может быть названо технологией.
Таблица 2.1. Технологические уклады в экономической системе
| Определение технологического уклада | Доиндустриальный | Индустриальный | Постиндустриальный |
| Характеристика технологического уклада | Ручной труд и ручные орудия труда | Системы машин и репродуктивный труд человека как их придатка | Господство творческого труда человека как “регулировщика” технопроцессов |
| Доминирующая сфера деятельности | Сельское хозяйство | Промышленность | Социокультурная сфера |
В зависимости от содержания труда и средств производства можно выделить три крупных технологических уклада (см. таблицу 2.1): доиндустриальный, основанный на ручном труде и ручных орудиях труда; индустриальный, характеризующийся господством систем машин и репродуктивного труда человека (частичного работника) как их придатка; постиндустриальный, основанный на господстве творческой деятельности, (при господстве технологий, основанных преимущественно не на механических, а на физических, химических, микробиологических и т.п. процессах). Соответственно, для доиндустриальных технологий характерно доминирование аграрного производства, для индустриального — промышленности, для постиндустриального — сферы, где доминирует творческая деятельность (“креатосферы”).
Важнейшим слагаемым общественной технологии является способ общественного разделения и кооперации труда. Не совпадая с технологическими укладами, этот способ развивается от систем, основанных на замкнутом воспроизводственном цикле, одинаковом для каждой из хозяйственных единиц сообщества (например, общин или феодальных поместий), к общественному разделению труда (с разным типом хозяйственных единиц — от ремесленной мастерской и специализированной крестьянской фермы до фабрики и комбината, и разным типом их кооперирования). В дальнейшем разделение труда снимается в процессе перехода информационному обществу (один из первых примеров его генезиса в переходных формах — всемирная система информации Интернет).
Наконец, обобщающей характеристикой этого пласта в структуре материального производства является особый способ взаимодействия человека и природы, развивающийся от зависимости первого от второй к устойчивому развитию и ноосферному типу воспроизводства, где общественный человек ответственен за функционирование и развитие как биосферы, так и будущих поколений человечества.
Если содержанием общественного процесса труда является взаимодействие названных выше факторов, то достаточно закономерным является вопрос о том, в какой общественной форме развиваются эти материальные факторы производства, труд, его технологии, разделение, кооперация и т.п.? Так встает проблема исследования экономических отношений, в которые люди вступают между собой, ибо иначе не смогут:
1) занять определенное место в системе разделения труда, вступить в отношения кооперации (для этого надо быть членом общины, или суметь купить и продать ресурсы, или завоевать их, или получить ресурсы в порядке распределения центральными органами, – т.е. нужно опосредование общественными отношениями, определяющими способ аллокации ресурсов и поддержания пропорций);
2) производить (чтобы возникло соединение работника со средствами производства, в экономическом мире необходимо опосредование отношениями собственности: для того, чтобы производить, вы должны либо сами быть собственником средств производства, либо вступить с их собственником в определенное отношение — например, продать ему свою рабочую силу);
3) получить продукт своего труда, или его часть, или продукт труда другого (ибо это получение опосредуют отношения распределения);
4) обеспечить функционирование, развитие, рост, накопление материальных и нематериальных ресурсов (а для этого тоже нужны общественные отношения — отношения воспроизводства, подталкивающие — если эта экономическая система успешно развивается — накапливать часть общественного богатства, используя его для развития производства) и т.п. (см. рис. 2.1).
Все это не более, чем важнейшие слагаемые системы производственных (социально-экономических) отношений. На той стадии исторического развития, где господствует экономическая необходимость, они, в конечном счете (но именно и только в конечном), с одной стороны, определяют господствующий тип человека (например, генезис или отмирание homo economicus); с другой — они определяются уровнем развития и содержанием материального процесса производства. В то же время, производственные отношения могут способствовать развитию производства, росту производительности труда или тормозить их, создавать стимулы более интенсивного или более производительного труда, научно-технического прогресса или же, напротив, гасить эти стимулы.
Рис. 2.2
Рис. 2.1. Структура системы экономических отношений
В этом противоречии — ключ к диалектике взаимодействия производительных сил и производственных отношений, как двух сторон способа производства.
Именно в этой сфере взаимодействия материального содержания и общественной формы производства, объективных закономерностей развития экономики и возможностей сознательного ее изменения кроется наиболее значимое поле, в котором может быть определено понятие “социально-экономическая система”. После приведенных выше конспективных характеристик последняя может быть определена как исторически определенная (ограниченная), локализованная в социально-экономическом времени и пространстве система производственных отношений.
1.1.3. Трактовка экономических систем в рамках неоклассической, институциональной и неоинституциональной теорий и периодизация экономического развития
Достаточно понятно, что это развитие и функционирование экономических систем в значительной степени зависит от мира политики, духовного производства (идеологии, например) и т.п. Более того, как было показано выше, важно иметь в виду, что люди вступают в производственные и иные общественные отношения, опосредуясь институциональной формой.
Соответственно, институты становятся важнейшим фактором, опосредующим не только функционирование, но и качественную трансформацию экономических систем.
Анализ роли политики и духовного производства (в частности, идеологии),равно как и других неэкономических факторов, в развитии, функционировании и смене экономических систем уведет нас слишком далеко от предмета исследования, поэтому ограничимся краткими ремарками.
Эти факторы никогда нельзя сбрасывать со счета, поскольку именно они — политика, специфика менталитета населения, социокультурные традиции, национальные особенности и т.п. — окажутся особенно значимыми (в рамках некоторого объективно заданного коридора возможностей и сценариев развития) для сравнения различных видов экономик.
Одной из наиболее сложных и дискуссионных проблем образующих методологический контекст сравнительного исследования экономических систем является периодизация общественного развития. Здесь возможно использование нескольких критериев.
Первый будет базироваться на выделении различных технологических укладов и позволит выделить доиндустриальные, индустриальные и постиндустриальные общества. Эта периодизация важна для сравнительного исследования экономических систем, ибо они существенно различаются по этому параметру. Кроме того, в современных экономических системах в разной мере, но почти повсеместно идут сдвиги в направлении постиндустриального общества. Не оценив меры последних, невозможно дать ответ на едва ли не главный для переходных систем вопрос: в какой мере та или иная из них способна реализовать свой потенциал в глобальной экономике?
Вторая группа критериев связана с выделением того или иного блока экономических отношений или их целостных систем в их связи в качестве важнейшего признака для систематизации. В рамках марксизма в последнем случае можно говорить о способах производства, из которых достаточно целостно описан только один — буржуазный (предполагающий господство рынка как формы аллокации ресурсов, наемный труд и капиталистическую частную собственность и т.п.). Что же касается предшествующего экономического развития, то оно разными исследователями трактуется то ли как чреда сменяющих друг друга патриархального (первобытнообщинного), азиатского, античного и феодального способов производства, то ли как единая “первичная” формация, предполагающая господство натурального производства и насилия (войн, иерархического перераспределения), как способа аллокации ресурсов; внеэкономического принуждения (рабство, азиатский деспотизм, крепостничество), как способа соединения производителя со средствами производства и т.п. Сказанное выше о цивилизационном подходе позволяет предположить, что в рамках данной парадигмы могут быть выделены не столько временные, сколько пространственные, сосуществующие во времени, на протяжении целых эпох, типы экономических систем, принадлежащие к азиатским, европейским и другим цивилизациям (см. рис. 2.2).
Технологические уклады
 |
Доиндустриальный
 |
Индустриальный
Постиндустриальный?
 |
Способы производства
Первобытный
 |
Азиатский / Античный
 |
Феодальный
 |
Буржуазный
 |
?
 |
Формации
 |
Первичная (доэкономическая)
 |
Вторичная (экономическая)
 |
Третичная (постэкономическая)?
 |
Цивилизации
 |
Восточные
 |
Евразийская
 | |||
 |
Античная / Европейская
 |
Рис. 2.2. Критерии периодизации общественного развития
Что же касается проблемы смены исторически определенных экономических систем производства, то авторы в полной мере признают, что без качественных (революционных) изменений развитие экономики никогда не осуществлялось и осуществляться не будет
Другое дело, что этот процесс всегда предполагал и порождал реформы как предпосылку и последствие революционных качественных изменений; более того, он никогда не был прямолинейным. Так, рождение рыночной, буржуазной экономики сопровождалось целой чередой революций и контрреволюций, гражданских и прочих войн, колониальных захватов и антиколониальных войн вплоть до конца ХХ века.
Возникновение нового типа экономических систем (например, буржуазных) ставит проблему экстенсивного развития экономических систем, когда происходит их эволюция внутри прежнего системного качества. Здесь происходит развертывание простейшего отношения (например, производства и обмена товаров) во все более и более сложные (совокупность отношений капиталистической экономики) по мере развития самого материального производства. В последнем, напротив, могут происходить революционные сдвиги, вызываемые прогрессом производственных отношений (в нашем примере — углубление общественного разделения труда и — на определенном этапе — промышленная революция).
В любом случае, рассматриваем ли мы революционные или эволюционные сдвиги, перед исследователем стоит проблема правомерности линейного подхода к экономическому прогрессу.
1.1.4. Нелинейность социально-экономического развития; типы социально-экономических систем
Признание нелинейности экономического развития, возможности “попятного” движения экономического времени, идущего для некоторых конкретных систем вспять или как бы останавливающегося на время (“застой”), требует существенных пояснений. Последние тем более важны, что явная нелинейность и альтернативность общественной эволюции в конце ХХ века стала не только теоретической, но практической социальной и даже геополитической проблемой.
Альтернативность развития экономических систем внешне предстает как ветвление исторического развития в двояком смысле: как параллельное развитие альтернативных экономических систем в пространстве и как реализация в данный момент времени (определяемый как точка перелома или точка ветвления) одного из потенциально возможных путей экономического развития. Примеры широко известны: параллельное существование феодальных и буржуазных экономик в XVIII—XIX веках, “социалистических” и капиталистических — в XX. Точки перелома или ветвления так же обнаружить несложно: буржуазные революции в XVII веке в Англии и Голландии, в конце XVIII века — во Франции и в США, и отсутствие таковых в остальной Европе до середины XIX века; победа революций в России в 1917 году, победа в Германии буржуазно-демократической революции 1918 года и поражение революции 1919 года — во всех этих случаях реализованы разные альтернативные варианты.
Нелинейность прогресса предполагает и возможность своеобразного “возврата” (иногда частичного) к точке ветвления (перелома). Однако такой “возврат” (хотя и относительный) с точки зрения восстановления экономической формы возможен в большей мере, нежели с точки зрения “социальной материи” (имеется в виду материальная и духовная культура, начиная от материальных условий производства и заканчивая стереотипами социального поведения, традициями).
Социальную материю, уже успевшую развиться определенным образом и до определенной ступени по альтернативному руслу, гораздо труднее видоизменить, чем форму. Однако и здесь возможны варианты как “деградации”, приближающей социальную материю к уровню, сложившемуся до точки ветвления, так и заимствования новых элементов материальной культуры из сосуществующих “русел”, перестающих быть альтернативными. С другой стороны, “косность”, “инертность” социальной материи препятствует полному восстановлению (относительно точки перелома) или заимствованию (из русел, бывших до этого альтернативными) соответствующей социальной структуры.
Вот один из примеров: “варварское” завоевание Римской империи не привело к восстановлению (или установлению) в ней как доантичных, так и свойственных “варварским” племенам социальных порядков (несмотря на значительную деградацию материальной и духовной культуры). Однако и античная система не уцелела, а была заменена принципиально новой.
Другой, более актуальный пример: распад системы “реального социализма” не привел к установлению досоциалистических порядков или полной победе порядков, свойственных альтернативному, капиталистическому руслу, несмотря на значительное заимствование элементов у стран буржуазной экономики. Однако складывающиеся трансформационные системы обладают существенным сходством с капиталистической и не имеют ряда базовых структур “социализма”.
Проблема усложняется, если рассматривать сосуществование, взаимодействие и “наложение” альтернативных русел, находящихся рядом в пространстве. Переход от одной альтернативы к другой (он же — “возврат” к точке ветвления) происходит с точки зрения прогресса одновременно и “вперед”, и “назад”. Причем это может происходить при переходе: (1) от более “прогрессивной” альтернативы к более “отсталой”, (2) от более “отсталой” к более “прогрессивной”. В последнем случае заимствование более прогрессивных экономических форм и элементов материальной культуры вступает в противоречие с недостаточно развитыми элементами той же культуры.
Невозможно уже существующие (в альтернативном русле) элементы более высокой (или более низкой) экономической структуры “пересадить” в полной мере и готовом виде “на почву”, взращенную альтернативной системой. Тем не менее, отчасти такая пересадка (заимствование) происходит, что создает возможность ускоренной “модернизации” или “реставрации”, но одновременно и повышает как напряженность экономических проблем, так и неоднородность, неравномерность эволюции различных структур системы.
Примером варианта (1) отчасти может служить трансформация “реального социализма” в условиях нынешних трансформационных экономик (этот пример, повторим еще раз, годится лишь отчасти, ибо переход идет не от “чистой” формы нового, более прогрессивного строя, а от своеобразного переходного общества).
Примером варианта (2) может служить попытка перехода к более развитой системе при отсутствии достаточных предпосылок (с последующим “откатом” к нецелостным и незрелым формам, в рамках, казалось бы, более прогрессивной системы) — Октябрьская революция в России. Вводя форму общего контроля над средствами производства в условиях низкого уровня обобществления производства и культурного уровня населения, эта революция привела к восстановлению элементов азиатской деспотии и полукрепостничества (Россия вышла на уровень буржуазной культуры в духовной сфере в 50-е годы, в материальной — в 70-е, в то время как социально-экономическая структура “социализма” складывалась в 20—50-е годы).
При любом ветвлении альтернативных русел истории эта альтернативность (в силу всемирности исторического развития и существования неких общих тенденций-закономерностей) оказывается неабсолютной. Что-то из экономических элементов сохраняется из периода до точки ветвления (социальная инерция, естественно-историческая преемственность развития), что-то заимствуется из параллельного русла. Однако это заимствование по-разному действует на данную систему.
Заимствование из “будущего”, из “более прогрессивного” русла укрепляет систему, вводя в нее переходные элементы, соответствующие направлению и потребностям экономического и прогресса. Однако так происходит до тех пор, пока накопление несобственных элементов не подводит систему к качественному скачку. Попытка же в таком случае волевым, насильственным путем избежать заимствования приводит к регрессу.
Заимствование из “прошлого”, из “более отсталого” русла первоначально укрепляет систему, поскольку поддерживает через переходные отношения естественно-историческую преемственность развития, неразрывность традиций и т.д. Однако со временем такое заимствование выступает как симптом неблагополучия и вызывает деградацию системы, ее разложение, что говорит о неспособности системы сформировать собственные, адекватные ей экономические структуры и механизмы.
Примером первой взаимосвязи может служить политика поощрения мануфактурного капитализма во Франции XVII века (кольбертизм), которая укрепляла французский абсолютизм. Но тот же рост капитализма привел французскую монархию к гибели. Пример второго случая — “рабовладельческий капитализм” на Юге США создавал дешевую сырьевую базу для развития промышленного капитализма, но затем стал препятствием для его дальнейшей экспансии. В ходе гражданской войны рабовладельческий элемент был устранен, поскольку стало возможным развитие по пути свободного фермерства. Пример того же рода, но с другим исходом — заимствование капиталистических форм в 20-е годы укрепило экономку СССР, а такого же рода заимствования в “социалистическом лагере” в 60—80-е годы привели его к разложению, поскольку не сформировались более эффективные альтернативы на собственно “социалистической” основе.
При всей альтернативности и нелинейности исторического развития в условиях всемирности исторического процесса в экономической (да и социокультурной) жизни действуют своего рода принципы “сохранения социальной материи” и “сохранения количества социального движения”.
Любой исторический прогресс имеет определенные (хотя и варьирующие) пределы “скорости”, определяемые взаимодействием, с одной стороны, материальных и духовных элементов данной системы, ее культуры, с другой — способностью людей к творчеству (социальному, техническому, художественному и т.п.). Экономическая и социокультурная среды определяют указанную способность, но одновременно и сами изменяются под ее воздействием.
Изменение “скорости” исторического развития за эти пределы возможно только в том случае, если находятся дополнительные материальные возможности. Последние, разумеется, не берутся “из ничего”. Для их возникновения необходимо либо поглощение дополнительных единиц материальной и духовной культуры извне, из альтернативных русел развития (что нередко ведет к деградации обществ-“доноров”), либо ускорение развития одних элементов системы за счет деградации других.
Так, например, в СССР прогресс в таких областях, как системы социальных гарантий, методы централизованного перераспределения хозяйственных ресурсов, организация науки и образования, сопровождался регрессом в сфере прав и свобод, бюрократизацией общества и т.д. (заметим, что в такого рода взаимодействиях велики различия на этапах доклассового, докапиталистического, капиталистического и посткапиталистического обществ).
После этих замечаний, пожалуй, самое время поставить вопрос: как видоизменяется понятие “экономическая система” в контексте гипотез об альтернативности исторического развития и нелинейности прогресса? Это система, не только локализованная в экономическом времени и пространстве, но локализованная в том числе и по отношению к её альтернативным вариантам. Если же говорить о ее “наличном бытии”, непосредственно данном исследователю, начинающему анализ, то это система, имеющая определенные исторические, географические, этнические, духовные, политические и экономические границы. Иными словами, она выступает в виде какого-либо конкретного государственно-политического образования.
Эти краткие замечания, опирающиеся на достаточно подробно описанные в литературе (в том числе учебной) социально-исторические закономерности, дают достаточные основания для типологизации социально-экономических систем.
Сказанное выше позволяет сделать вывод, что для современного состояния экономики характерны следующие основные типы экономических систем.
Первый тип — системы, где до сих пор господствуют доиндустриальные технологии, традиции и натурально-хозяйственная замкнутость, как способ аллокации ресурсов, докапиталистические формы зависимости и собственности при постепенном развитии индустриальных технологий, рыночных начал, традиционной частно- и корпоративно-капиталистической собственности. Эти системы в настоящее время являются исключением; в то же время вполне реальной остается угроза деградации (вследствие войн, межнациональных конфликтов или иных глобальных катастроф) более развитых систем к этому состоянию.
Второй тип — экономические системы, где господствуют индустриальные технологии, рыночные начала и капиталистическая (в том числе, ранне-монополистическая) собственность; в некотором смысле можно сказать, что это экономики догоняющего типа, как бы воспроизводящие (в новых условиях, естественно) эволюцию классических капиталистических систем.
Третий — капиталистические системы, вступившие в эпоху реформирования своих технологических и экономических основ; в рамках этих систем развиваются постиндустриальный уклад, регулируемый рынок, корпоративно-капиталистическая собственность при сильном социальном ограничении рынка и капитала.
Четвертый тип — системы, которые были основаны на преимущественно индустриальном базисе, характеризующемся чрезмерной концентрацией и централизацией производства и ростками постиндустриальных “пластов” (преимущественно в сфере ВПК), в которых противоречиво сочетались ростки пострыночных отношений и административно-плановой системы, элементы ассоциированной общественной и господствовавшей государственно-бюрократической собственности, а “экономика дефицита” была основным типом воспроизводства. В силу внутренних антагонизмов начиная с конца 80-х годов этот тип систем вошел в кризис и постепенно трансформируется в системы типа (1)—(3), причем наиболее вероятен переход ко второму состоянию (со множеством особенностей, порожденных инерцией прошлого). (см. рис. 2.3).
| I | доиндустриальные/ранние индустриальные технологии |
| натурально-хозяйственная замкнутость/генезис рынка | |
| докапиталистическая зависимость/генезис капитализма | |
| трансформационные системы | |
| II | индустриальные технологии |
| рынок | |
| капитализм/генезис монополий | |
| трансформационные системы | |
| III | индустриальные/постиндустриальные технологии |
| рынок/косвенное регулирование | |
| корпоративно-монополистический капитализм | |
| трансформационные системы | |
| IV | индустриальные/позднеиндустриальные технологии |
| бюрократическое планирование/пострыночные регуляторы | |
| государственный корпоративизм/ассоциированное присвоение |
Рис. 2.3. Типология экономических систем XX—XXI вв
В реальной экономической жизни (особенно в периоды всемирных качественных трансформаций) господствующие типы могут как бы “взрываться” в силу мощных выбросов энергии внеэкономического свойства — войн,