К все возрастающему ужасу Билла, шейх вызвал своих людей, с тем чтобы они выбрали сто лучших верблюдов из их огромного стада. Когда Билл тактично отказался от щедрого предложения, количество верблюдов возросло и в конечном счете было увеличено вдвое. Поняв наконец, что женщину ему не продадут ни за каких верблюдов, тон шейха тут же изменился и из гостеприимного стал оскорбительно грубым. Неужели бедуины не достойны такой женщины? Им было нанесено оскорбление.
Ситуация с каждой минутой обострялась, и напуганная пара с трудом избежала расправы разъяренной толпы. Они ринулись к своей машине и на бешеной скорости помчались прочь, но бедуины еще какое-то время преследовали их на верблюдах. Кто знает, чем бы все это закончилось, не будь у них хорошей машины, которая оставила орду оскорбленных и озлобленных бедуинов далеко позади в песках.
Поприветствовав бедуинов, Асад пригласил их зайти на чай в наш лагерь. Он сообщил нам, что люди, так напугавшие нас, принадлежали к одному из бедуинских племен и в тот день занимались охотой.
Теперь мы ждали их отъезда, чтобы присоединиться к нашим мужьям. Вскоре по всему лагерю начал распространяться вкусный запах вечерней трапезы, дразня наши урчащие животы, и мы наконец услышали на мужской половине громкие слова прощания. Получив заверения от наших мужей, что мы обязательно приедем в их лагерь с визитом, бедуины уехали.
Испытывая большое облегчение после их отъезда, я первой вышла из шатра, отодвинув занавес, закрывавший вход. Сестры с остальными женщинами поспешили за мной.
Все были голодны, так что мы быстро расселись вокруг ковров, накрытых белыми льняными скатертями, служивших нам столами. Хотя в Саудовской Аравии существует обычай, что первыми едят мужчины, а женщины ждут, когда те наедятся, а потом доедают остатки, в нашей семье этот обычай не соблюдается. Если собираются только члены нашей семьи, мы все едим вместе. Даже высокомерный Али часто садится за стол со своими женами и детьми. Так что мы все уселись, скрестив ноги, и наши слуги принесли нам большие сосуды с водой для ополаскивания рук.
У меня слюнки текли от предвкушения пиршества, которое, я была уверена, ожидало нас. Наши повара занялись приготовлением еды сразу же по прибытии на место.
Их прежние споры были забыты, и теперь все трое стояли бок о бок друг с другом, наблюдая за процессией внесения блюд. Шестеро мужчин несли огромные медные подносы, не меньше десяти футов длиной. Маленький верблюжонок, жарившийся на вертеле целый день, теперь возлежал на горе из риса на большом блюде. Внутри верблюжонка находился ягненок, фаршированный цыплятами, которые, в свою очередь, были нашпигованы отварными яйцами с овощами.
Слуги начали выставлять перед нами чаши с салатами, оливками, сыром и другими разнообразными яствами.
Наша трапеза началась с ритуала. Карим произнес басмала, или «Во имя Аллаха Милостивого, Милосердного!». Исполняя роль хозяина, Карим начал настаивать, чтобы муж Нуры, Ахмед, будучи старшим среди нас в этом семейном собрании, первым отведал кушанья.
Ахмед же в свою очередь начал отказываться, утверждая, что он не заслуживает такой чести.
С возрастающим пылом Карим все громче и громче заявлял, что имя нашей семьи будет обесчещено навсегда, если Ахмед откажется первым опробовать блюда.
Я слышала, но не слушала все это, так как привыкла к этим церемониальным ритуалам и обычно ничего не имела против небольшой паузы перед началом еды. Но в данном случае я умирала от голода. И хотя ничего не сказала, я подумала, что мы, саудовцы, слишком много времени тратим на бессмысленные обряды, при том что финал всем давно известен. Конечно же, все было предрешено, и в конечном счете Ахмед позволит Кариму убедить его первым начать трапезу.
Ахмед и Карим так долго продолжали свои препирательства, что я уже подумывала, не стащить ли мне с блюда, стоящего рядом со мной, фрикадельку. Как раз в тот момент, когда я уже приготовилась это сделать, Карим в своей ладони свернул из риса шарик и протянул его Ахмеду. Мой шурин наконец сдался. Он положил этот рис в рот, после чего оторвал от бока верблюжонка кусок мяса и отправил его вслед за рисом.
Это было сигналом, что можно начинать пиршество. Чаши передавались из рук в руки, в то время как другие жадные руки тянулись к главному блюду. Все были страшно голодны, так что это был редкий случай, когда разговоры не прерывали процесса еды.
Когда наконец мы насытились, слуги начали вносить подносы со сластями, приготовленными из сливок, орехов и меда. И хотя наши желудки были полны, мы не могли отказаться и не попробовать вкусных сладостей.
Раздались слова благодарения: «Мир вам и милосердие Бога». И под конец внесли серебряные чаши с розовой водой для омовения рук и рта.
Наша трапеза завершилась.
Карим предложил:
— Давайте вместе посидим вокруг костра.
С заходом солнца воздух пустыни стал прохладным, так что мы все с радостью пошли к мерцающим красным углям огромного костра. Даже дети отправились с нами. Мы начали, как обычно, вести беседы о нашей истории — любимое занятие семейных посиделок.
Когда слуги принесли нам кофе и чай, а маленьким детям прохладительные напитки, зазвучали захватывающие повествования в стихах о караванной жизни и племенных войнах.
В прошлом арабы и бедуины часто нападали друг на друга. Такие жестокие налеты считались вполне достойным способом обогащения племени. Но ни одних воинов так не страшились, как воинов Аль Сауд, так как они безжалостно убивали своих врагов, хвастаясь, что во время своих налетов никого в живых из воинов противника не оставляли. Невинных же — женщин, детей, стариков — распределяли среди победителей.
Возбужденные этими историями, старейшие члены нашей семьи явно почувствовали зов предков, и когда Ахмед, вскочив на ноги, потребовал, чтобы слуги принесли ему его меч, наши мужья стали ему вторить. И вскоре мы все с восторгом наблюдали ардха — бедуинский воинственный танец.
Я радостно улыбалась, глядя на Карима и других мужчин, которые танцевали и пели песни, ловко и искусно работая мечами. Брат Али начал бой на мечах с Асадом, но вскоре сдался, раскрасневшись и тяжело дыша. Хотя Али гораздо крупнее подтянутого Асада, с годами он разжирел, в то время как Асад, будучи очень собранным человеком, сохранил хорошую форму и мускулатуру.
После этой разрядки наши мужчины, тяжело дыша, вернулись к костру. Они подняли кувшины с водой и, держа их на весу, направили струи воды прямо себе в рот, мастерски заливая в горло и не расплескав ни одной капли.
Когда Тахани начала рассказывать бедуинскую историю о любви, Али прервал ее, высмеяв подобные сантименты.
Тахани тут же замолчала, что очень меня огорчило.
Али посмотрел на маленьких детей и твердо заявил:
— Подобные сказки о любви направят ваши мозги не в ту сторону. Настоящий жизненный урок вы вынесете из истории, которую расскажу вам я.
Мы с Сарой обменялись взглядами, но, помня об обещании, которое я дала Кариму, не ссориться с братом во время нашей поездки, я настроилась с интересом выслушать его рассказ.
Даже находясь в кругу женщин нашей семьи, мой брат не мог сдержать своего презрения к женщинам. Ненависть Али пропитала и его рассказ. У него хватило наглости поведать о молодом бедуине, который в результате нападения враждебного племени был серьезно ранен и чью жизнь спасла совершенно незнакомая женщина. Придя в себя и обнаружив, что чужая женщина касается своими руками его тела, этот юноша почувствовал такое отвращение к ней, что плюнул ей в лицо и потребовал, чтобы ее до смерти закидали камнями. Али посмотрел на своих сыновей и племянников и, наслаждаясь ролью мудрого старейшины, сказал впечатлительным юнцам, что лучше умереть от рук врагов мужчин, чем принять спасение из рук чужой женщины.
Я задохнулась от выходки моего брата и с трудом сдержалась.
Рассказ Али явно никому не пришелся по вкусу, однако так как все были слишком вежливыми, хотя Али этого не заслуживал, никто, к моему разочарованию, не высказал ему своего возмущения.
Лица женщин все еще были кислыми, когда Карим, откашлявшись, предложил завершить вечер его рассказом. Я от всей души была благодарна мужу за это. Я понимала, что он хочет, чтобы дети отошли ко сну совсем с другими образами, чем те, что представил им Али.
Карим обратился к детям:
— Дорогие дети, самые приятные и желанные черты в человеке — это щедрость и гостеприимство. И я с большим удовольствием расскажу вам о самом щедром арабе на свете.
И затем мой муж поведал очень популярную бедуинскую историю, приятную сердцу каждого араба, поскольку ничто нас так не умиляет, как рассказы о большой доброте.
— Говорят, все великие люди рождаются в маленьких шатрах. Так было и в случае с шейхом Хатимом. Он родился в маленьком шатре, но благодаря упорной работе стал одним из самых богатых шейхов, когда-либо пасших свои стада в великой пустыне.
Имя этого шейха было у всех на устах, но не потому, что он был богат, а благодаря его арабской добродетели — щедрости, не сравнимой ни с чем на земле. Шейх Хатим помогал всем, кто его об этом просил, и никогда не сомневался в том, действительно ли просящий так нуждался. Он никому не отказывал в просьбе, даже своим врагам. Однажды четыреста голодающих мужчин, женщин и детей приехали с выжженных суховеем гор к шатру шейха. И что же он сделал? Он зарезал и зажарил пятьдесят верблюдов, чтобы накормить их мясом.
Султан, заслышав об этом шейхе, был уверен, что все рассказы о его щедрости были преувеличением и хитростью, направленной на то, чтобы лучше продать свои товары. Султан решил послать своих людей, чтобы те попросили шейха Хатима отдать ему своего самого породистого жеребца, знаменитого по всей стране, и проверить, так ли уж щедр шейх, как о нем говорят.
Этот жеребец по имени Дулдул был лучшим арабским скакуном во всей Аравии. Он рос вместе с детьми Хатима, разделяя с ними все радости и печали. Все так любили жеребца, что хлыст никогда не касался его спины и никогда не слышал он грубых окликов.
Так вот, во время страшного бурана люди султана сбились с пути, и когда они все-таки добрались до шейха, они были почти при смерти, настолько изголодались. Они были удивлены, увидев только три маленьких шатра и никаких признаков огромных стад, хотя шейх и встретил их верхом на своем любимом жеребце Дулдуле.
Люди султана сразу поняли, что шейх не ожидал гостей, хотя и приветствовал их тепло и гостеприимно. Увидев плачевное состояние гостей, шейх объявил, что приготовит трапезу.
После увиденных пустых пастбищ, на которых никто не пасся, они были удивлены, когда через некоторое время их стали потчевать вкуснейшим мясом, приготовленным различными способами: там было и отварное мясо, и жареное, им подали мясной суп и другие вкуснейшие блюда. Изголодавшие люди султана заявили, что никогда в жизни так по-царски их не принимали.
Им стало неловко за свое задание, и они рассказали шейху, что их послал султан проверить его щедрость и попросить отдать жеребца Дулдула.
Шейх Хатим сидел будто громом пораженный. Его лицо стало мертвенно бледным, и он произнес: «Ах, друзья! Жаль, что вы не сказали мне об этом раньше. Вы, конечно, не могли знать о моих обстоятельствах. Я не готов был принять гостей, так как всего лишь два дня прошло, как мы перекочевали на это место. Мы со дня на день ждем нашу домашнюю утварь и наши стада, но из-за сильного ветра они задерживаются в пути. Что же мне оставалось делать, когда вы появились такие уставшие и голодные? В моем шатре нет мяса, и на расстоянии дня езды — ни коз, ни овец. Разве мог я отказать вам в гостеприимстве? Я не могу допустить, чтобы в моем шатре голодали люди. И поэтому мой любимый конь Дулдул, несравненный конь, исполнявший все мои желания и повиновавшийся каждому моему слову… А что еще я мог сделать? — Слезы струились по лицу шейха, когда он сказал: — А теперь ступайте и расскажите вашему неверующему султану, что я сварил и подал вам на ужин своего красивого и верного Дулдула».
Карим улыбнулся детям, пораженным историей о таком гостеприимстве.
— Знайте же, дети: вы только что услышали рассказ о настоящем арабе, лучшем арабе, гостеприимство которого никогда не подвергается сомнению.
После рассказа Карима мы вновь заулыбались и в хорошем настроении начали расходиться по шатрам.
Но когда Али проходил мимо меня, его самодовольная улыбка по-прежнему поддела меня. Мой брат подставил мне щеку для прощального поцелуя, но я не пошевелилась. Боковым зрением я увидела, что Карим наблюдает за мной.
Я улыбнулась и встала на цыпочки. Али наклонился.
Мои губы, приблизившись к его щеке, так и не коснулись ее, но я успела прошептать на ухо Али самое уничижительное проклятие бедуинов:
— Пусть все верблюды в твоем стаде охромеют, Али.
В то время как Карим смотрел на меня с любовью и одобрением, Али уставился на меня в полном недоумении. Он все еще не вышел из своей роли мудреца и не мог понять причины моих презрительных слов.
Я торжествующе улыбнулась и направилась к нашему шатру.
Наш шатер был натянут одним из самых первых — Карим сам руководил прислугой. Он был разделен на пять частей-комнат перегородками, которыми служили бархатные занавесы. Самая большая комната предназначалась для развлечений и еды, две комнаты служили спальнями и еще две — ванными. Мы с Каримом занимали одну спальню и одну ванную, наши дочери вторую спальню и вторую ванную.
Я прошла через большую комнату, в которой стояли низкие традиционные диваны, а также вдоль двух стен лежали шелковые подушки персикового и бежевого цветов. Персидские ковры покрывали пол — песок пустыни. На третьей стене висели верблюжьи седла, обшитые золотой и серебряной бахромой: эти седла предназначены для выездов наших мужей на верблюдах в пустыню. Знамена, мечи, флаг династии Аль Саудов также украшали стены шатра.
В уютных по форме спальнях стояла уникальная мебель. Над нашими кроватями возвышались балдахины, с которых ниспадали легкие ткани, защищавшие нас от пыли пустыни и насекомых.
Горничная уже приготовила мою ночную рубашку, и, вымыв лицо и почистив зубы, я сбросила с себя платье. Я вздохнула с удовольствием, вытягиваясь на моей половине постели.
Этот день в моей жизни был гораздо приятнее многих других. Через минуту я уже крепко спала и даже не слышала, когда вошел Карим.
Глава шестнадцатая
ВИХРИ ПЕСКА
Последующие дни были очень приятными для всей семьи. Наши мужчины верхом на верблюдах охотились на живность, обитавшую в пустыне, дети все время играли со своими двоюродными братьями и сестрами. Женщины наслаждались прогулками по пустыне вокруг нашей стоянки, восхищаясь прекрасными видами и вспоминая наше детство.
На третий день пребывания в пустыне наши мужья предложили поехать в гости к племени бедуинов, мужчины которого так напугали нас в первый день. Мы, женщины, очень хотели поехать, так как в крови каждого городского араба живет неугасаемый интерес к бедуинам.
То есть почти все женщины, за исключением Дунии. Дуния наотрез отказалась от приглашения, заявив, что ее хрупкая душевная организация не вынесет поездки в грязную бедуинскую стоянку, так что она осталась в нашем лагере вместе со служанками и детьми.
Люди, не знакомые с Аравией, считают, что все арабы — бедуины. В действительности городские арабы и бедуины редко сосуществовали мирно, даже и сегодня между ними много серьезных конфликтов.
Городские арабы смеются над бедуинами, называя их простофилями и глупцами, в то время как бедуины считают городских арабов безнравственными грешниками. В совсем недалеком прошлом дикие бедуины закрывали носы тканью при необходимости ехать в город, чтобы не дышать отравленным запахом городских арабов.
В то же время бедуины всегда оказывают теплый прием гостям, которые посещают их стоянки, хотя это гостеприимство часто недолговечно.
В молодости я несколько раз посещала стоянки бедуинов, и теперь мне было интересно узнать, изменилась ли к лучшему за эти годы их убогая жизнь. Я вспоминала, что те бедуины, которых я когда-то видела, жили большими семьями в чудовищно грязных шатрах, в которых находились даже отходы.
Жизнь бедуинов начинается с риска умереть еще во младенчестве из-за антисанитарных условий. Те дети, которые выживают, бегают босыми, немытыми и необразованными по бедуинским лагерям. А женщины! Я не могу о них думать без содрогания. Конечно, в каждом сословии общества в Саудовской Аравии на женщин смотрят как на низшее от природы существо по отношению к мужчине, но жизнь бедуинских женщин несравненно хуже, так как у них к тому же нет средств, чтобы хоть как-то облегчить свое тяжелое существование. Бедуинские женщины много и тяжело работают. Кроме того, что они обслуживают своих мужей, заботятся о многочисленных детях, кочевая жизнь наложила на них и другие обязанности, такие как, например, разбить стоянку и свернуть ее.
Вот такими были мои мысли, когда мы ехали по ухабистой пустыне. Слава богу, расстояние до стоянки бедуинов было не более пятнадцати километров. Вскоре вдалеке уже различим был дым костра. Но мужчины в бедуинском лагере заметили пыль, поднимавшуюся от наших машин, еще раньше, чем мы увидели их костер. Более двадцати мужчин, оседлав верблюдов, ждали недалеко от входа в их поселение.
Впереди находился один бедуин. Это был крепкий мужчина средних лет с тонкими чертами лица и выразительными темными глазами. Его черная мантия развивалась за спиной. Он выглядел царственно, как и его великолепная, сильная и молодая верблюдица. Проницательный взгляд этого бедуина, устремленный на нас, выражал чувство собственного достоинства. Ни тени улыбки при виде незнакомцев, хотя меня позабавило очертание губ верблюдицы: казалось, что она улыбается. С важным видом, преисполненный достоинства, всадник несколько раз объехал вокруг наших машин. Я сразу догадалась, что это шейх племени. Бедуины гордые, ни перед кем не испытывают ни страха, ни благоговения, даже перед королевской семьей. Он показывал нам, что исключительно от его повеления зависит, как нас встретят.
Только после того, как Ахмед высунул голову из окна машины, шейх, сообщивший нам, что его зовут Фахд, наконец-то изобразил радушную улыбку на лице. Громоподобным голосом он поприветствовал нас, выразив надежду на благословение Аллаха. Выбросив вперед обе руки, он указал нам на дорогу к его поселению.
Увидев знак, остальные бедуины стали выкрикивать приветствия. Мы направили наши джипы к лагерю, а бедуины радостно ехали рядом.
Когда шейх Фахд объявил, что он привез почетных гостей, бедуинское поселение сразу ожило. Из стоящих рядами конусообразных шатров стали выходить женщины в чадрах с младенцами на руках и многочисленные дети в лохмотьях. Как только я вышла из джипа, меня буквально сшиб с ног резкий запах, стоявший в воздухе. Я не могла дышать от вони, исходившей от рядом живущих животных и ям, в которые стекала кровь при забое скота. Я старалась ступать осторожно, так как вся земля вокруг была в экскрементах животных. Уборку в этом поселении производил только дождь, которого уже очень давно не было. Я сказала про себя, что каждый мой шаг здесь — шаг назад во времени.
Более десяти женщин в ярких платьях и бедуинских чадрах направились к нам. У бедуинов женщины не закрывают глаза, в отличие от городских арабских женщин, у которых принято закрывать лицо целиком. Они приветствовали нас, и их темные живые глаза были переполнены эмоциями.
Наши мужья вместе с мужчинами племени пошли в шатер шейха пить чай, а мы с сестрами последовали за бедуинками. Самую высокую из них, одетую в ярко-голубое платье, украшенное золотой вышивкой, звали Фатен, и она быстро дала нам понять, что она любимая жена, из четырех жен шейха. Ее глаза сверкали от гордости, когда она вела нас к своему собственному шатру.
Как и предписывал Коран, этот бедуинский шейх, видно, обеспечил всех своих жен собственными шатрами, точно так же, как и городской араб строит для каждой жены отдельную виллу или дворец.
Подведя нас к своему шатру, Фатен с гордостью заявила:
— Я, любимая жена шейха Фахда, приветствую вас в моем шатре.
Откинув занавес из козьей шкуры, служившей дверью, мы вошли в шатер Фатен. С нескрываемым интересом я огляделась вокруг. Внутри было темно и душно, точно так же, как в бедуинских шатрах, в которых я бывала в детстве. В центре стояла жаровня для варки кофе, вокруг которой возвышались горы белого пепла от предыдущих розжигов. Яркие краски привлекли мой взгляд. Подушки всех цветов грудами лежали на матрасах; стеганые одеяла также всех цветов, глиняные горшки, сковородки, продукты, одежда — все грудами лежало повсюду.
Вид у всего был грязный, и шатер отвратительно пропах какими-то болезнями. Но самым тяжелым зрелищем были маленькие дети. Комната была наполнена натужным плачем грудных детей, а застенчивые и грязные ребятишки, которые уже умели ходить, неотступно следовали за своими матерями. Я с грустью наблюдала, как один несчастный малыш, на вид четырех или пяти лет, передвигался по полу с помощью рук. Когда одна женщина увидела, что он привлек мое внимание, она сообщила, что в раннем детстве его мать нечаянно уронила его с верблюда.
Я хотела взять его на руки, но бедняга от испуга начал кричать. Одна из женщин, которая, как мне показалась, и была его матерью, стала лупить его по скрюченным ножкам, пока он не забился в угол шатра, где потом лежал и скулил.
У меня сердце разрывалось от вида этого ребенка. В отличие от людей других культур, арабы, и в особенности бедуины, не заботятся о своих инвалидах. В то время как здоровые дети считаются богатством и гордостью семьи, больные — страшный позор. Я сомневалась, что этот ребенок когда-либо получал медицинскую помощь. Этот малыш скорее всего проживет свою очень короткую жизнь калеки без любви и заботы.
Мне ужасно хотелось схватить этого ребенка и унести с собой, но в моей стране подобное и представить нельзя. Даже если о детях вообще не заботятся в семье, их ни при каких обстоятельствах нельзя отобрать у родителей.
Одна из женщин грубо толкнула меня локтем и протянула чашку для чая. Ее нечистый вид говорил о том, что из чашки уже неоднократно пили. Другая женщина с обезображенными руками, которые, по-видимому, воздвигли не один шатер, налила мне в чашку горячего чая. Мне ничего не оставалось, как пить из нее, иначе хозяйка могла страшно обидеться.
Удовлетворенная тем, что гостей обнесли чаем, Фатен сняла чадру. Она с гордостью демонстрировала себя и, надо сказать, была хороша собой и очень молода, не более восемнадцати-девятнадцати лет. Где-то одногодок с моей Махой.
Остальные бедуинки тоже сняли свои чадры. Эти женщины выглядели намного старше и весьма изнуренными по сравнению с Фатен. И неудивительно, что она была любимой женой, так как многочисленные роды и тяжелая жизнь в пустыне еще не состарили ее. Фатен красовалась перед нами, показывая различные безделушки, которые, как она сказала, были особыми подарками от шейха.
— Он больше не навещает других своих жен, — сказала она, широко улыбаясь и указывая на трех других присутствующих бедуинок. Эти три обменялись взглядами, в которых сквозило раздражение. Мы же с сестрами в это время сидели молча, чувствуя неловкость. Одна из пожилых женщин стала настаивать на том, чтобы мы тоже сняли никаб, что мы и сделали.
Фатен остолбенела от красоты Сары. Наверное, она привыкла ощущать себя первой, но ни одна женщина не могла сравниться по красоте с Сарой. Если бы моя любимая сестра жила в стране, где женщинам не надо было закрывать лиц, ее несравненная красота принесла бы ей известность.
Другие женщины сгрудились вокруг Сары и стали трогать ее лицо и волосы. Одна из них заметила Фатен, что, если бы шейх Фахд увидел такую красавицу, как Сара, он наверняка разочаровался бы в Фатен и отказал бы ей в постели. Три другие жены шейха быстро с этим согласились.
Явно избалованная, Фатен в приступе ревности начала отдавать бессмысленные приказания другим женщинам, чтобы те то принесли что-то, то унесли. Эти приказы отдавались очень громко и грубо, и женщины в знак противления делали вид, что не понимают, что Фатен от них хочет.
Их словесные перепалки были настолько агрессивны, а взгляды такими гневными, что я испугалась, как бы нам не пришлось стать свидетелями ссоры этих невоспитанных женщин. Этот взрыв эмоций заставил меня задуматься, а что стало бы с моей жизнью, если бы мои предки не ушли из пустыни и не основали город. В бедуинской традиции статус женщины зависит исключительно от ее молодости, красоты и способности рожать сыновей. Несомненно, бедуинка моего возраста, которая к тому же еще потеряла грудь и способность рожать детей, получила бы отставку у своего мужа. Я могла рассчитывать только на роль служанки у такой бездушной красавицы, как Фатен!
Впервые за долгое время я признала, что в Саудовской Аравии все же, пусть небольшие, но происходят перемены в лучшую сторону для женщин. Я почувствовала редкий прилив благодарности за свое нынешнее положение.
Когда смущенная Сара пригрозила, что она наденет никаб, если ее не оставят в покое, женщины закричали, что будут вести себя тихо, только бы им дали полюбоваться на самое совершенное творение Аллаха.
Фатен больше не могла этого выносить. Ее рот скривился от гнева. Глядя на Сару, она начала выкрикивать проклятья:
— Да чтоб тебя оспой поразило! Да обезобразит Аллах лицо твое!
Мы потеряли дар речи, пребывая в шоке от такой дикости.
В гордом молчании Сара поднялась, с тем чтобы выйти из шатра. Фатен восприняла действия Сары как вызов. Ее широко посаженные глаза стали бешеными, ноздри трепетали, лицо покраснело и затряслось от злобы. Эта дикая бедуинка шагнула к моей милой сестре с явным намерением ее ударить.
Испуганная Сара застыла на месте, прижав руку к груди.
Со времен несчастливого первого брака Сары, когда она попала в руки мужа-злодея, жестоко с ней обращавшегося, каждый в нашей семье в любой момент был готов броситься на ее защиту.
Нура двинулась к Саре, чтобы закрыть ее собой, но младшая сестра оказалась проворней.
Я встала перед Сарой как раз в тот момент, когда Фатен занесла руку, чтобы ударить ее. Я почувствовала резкую боль. Сумасшедшая бедуинка схватила меня за нос и скрутила его.
Помню, как однажды мой отец сказал: «Тот, кто не внушит страха бедуину, вскоре сам будет испытывать страх перед ним». Было ясно, что эта женщина понимает только силу. Когда Фатен попыталась еще раз схватить меня за нос, я громко закричала и прыгнула на нее. Уже много лет я не вступала ни в какие потасовки, но мои бесконечные драки с братом в детстве, который был намного больше меня, научили меня бить быстро и метко. Я слишком маленького роста, чтобы долго держать удар против такой крупной женщины, как Фатен. Так что я сделала быстрый выпад и нанесла ей сильный удар прямо в шею, так что она упала навзничь на пол. Я же, наступив на подол своего длинного платья, споткнулась и упала прямо на своего противника.
Остальные бедуинки, явно ненавидя Фатен, не подумали прийти ей на помощь, а, наоборот, стали смеяться и подбадривать меня.
Одна женщина закричала:
— Ну-ка, принцесса, выколи ей глаза!
Другая подбадривала меня:
— Сверни ей шею!
Мои сестры пришли в исступление от страха, что злобная Фатен и мокрого места не оставит от их младшей сестры. Их вопли были слышны даже за стенами шатра.
Фатен удалось схватить горсть песка с пола шатра и бросить его прямо мне в лицо.
Ничего не видя, я схватила Фатен за волосы и стала таскать ее за них, пока та не начала хватать руками воздух и не взмолила Аллаха о милосердии.
Но чтобы закрепить победу, я дважды стукнула ее головой об пол и только после этого встала на ноги. Поправляя платье, я бросила ей самое унизительное оскорбление, которое пришло мне на ум в этот момент:
— Значит, так вы встречаете гостей?
Я знала что по традиции бедуины обращаются с гостями очень уважительно. Даже смертельному врагу оказывают почести в течение трех дней после того, как он покинет территорию бедуинского поселения.
С каждым моим словом лицо Фатен все больше багровело, и теперь угрожающий взгляд ее черных глаз был ужасен. Она больше не делала попыток напасть на меня.
Радуясь поражению Фатен, бедуинки залились истеричным хохотом.
Нура и Тахани бросились ко мне и стали стряхивать песок с моего лица и волос.
Тахани испугано вскричала:
— Султана, она тебе сделала больно?
Я засмеялась:
— Нет. — Когда наши глаза, в которых светилась взаимная ненависть, встретились, я бросила Фатен последнее оскорбление: — Эта бедуинка дерется хуже ребенка.
Быстро прикрыв лица никаб, мы втроем поспешили за Сарой и Хаифой из шатра.
Тем временем мужчины, услышав шум, выскочили из шатра шейха Фахда, оглядываясь по сторонам, пытаясь понять, в чем дело. Когда мы подошли к мужьям и собирались уже описать то, что произошло, за нашей спиной раздался страшный крик.
Что еще случилось? — подумала я.
Я повернулась и увидела клубы песка, которые разлетались из-под ног бегущей Фатен. Обезумевшая бедуинка схватила две пригоршни песка и бросилась ко мне. Я не успела отвернуться, когда она швырнула песок мне в голову, крича:
— Да ниспошлет Аллах все проклятия на твою голову!
От ее слов мужчины остолбенели. Они потеряли дар речи от такого оскорбительного поведения. У меня кровь застыла в жилах от ее проклятий, но я, сохраняя достоинство, не произнесла ни слова, а лишь наклонилась, чтобы стряхнуть песок с головы и никаб. Пусть эта негодяйка раскроется в полной мере.