Я ещё ничего не сказал о пограничной службе, которая, естественно, всегда являлась важнейшим звеном в системе обеспечения государственной безопасности. Однажды Владимир, взглянув (вероятно) на карту, произнёс: «Се не добро, еже мало городов около Кыева». Князя беспокоили в первую очередь восточная, южная и юго-западная околицы, у которых постоянно мелькали самые непредсказуемые и воинственные соседи Руси — печенеги. Княжеское слово — уже дело. «И нача ставити городы по Десне, и по Въстри (Остру), и по Трубежеви (Трубежу), и по Суле, и по Стугне. И нача нарубати мужи лучьшии от словен и от кривичь, и от чюди, и от вятичь, и от сих насели грады. Бе бо рать от печенег и бе воюя с ними и одалая им» (одолевая их). Так возникли древнерусские оборонительные линии и рубежи — сеть расположенных неподалёку друг от друга больших и малых крепостей, соединённых на уязвимых участках валами и снабжённых сигнальными вышками. «Из пяти рек, на которых строились новые крепости, — пишет академик Б. А. Рыбаков, — четыре впадали в Днепр — слева, на Левобережье, крепости были нужны потому, что здесь меньше было естественных лесных заслонов и степь доходила почти до самого Чернигова. Теперь же, после создания оборонительных линий, печенегам приходилось преодолевать четыре барьера. Первым был рубеж на Суле, где крепости стояли на расстоянии 15—20 км друг от друга. Если печенеги преодолевали этот рубеж, то они встречались с новым заслоном по Трубежу, где был один из крупнейших городов Киевской Руси — Переяславль. Если и это препятствие печенегам удавалось взять или обойти, то перед ними открывались пути на Чернигов и Киев. Но перед Черниговом лежали оборонительные линии по Остру и Десне, затруднявшие подход к этому древнему богатому городу. Для того чтобы попасть с левого берега Днепра к Киеву, печенегам нужно было перейти реку вброд под Витичевом и затем форсировать долину Стугны. Но именно по берегам Стугны Владимир и поставил свои крепости. Археологические раскопки в Витичеве открыли на высокой горе над бродом мощную крепость конца X века с дубовыми стенами и сигнальной башней на вершине горы. При первой же опасности на башне зажигали огромный костёр, и так как оттуда простым глазом был виден Киев, то в столице тотчас по пламени костра узнавали о появлении печенегов на Витичевском броде. Стугнинская линия окаймляла «бор велик», окружавший Киев с юга. Это была уже последняя оборонительная линия, состоявшая из городов Треполя, Тумаща и Василева и соединявших их валов. В глубине её, между Стугной и Киевом, Владимир построил в 981 году огромный город-лагерь, ставший резервом всех киевских сил, — Белгород. Постройка нескольких оборонительных рубежей с продуманной системой крепостей, валов, сигнальных вышек сделала невозможным внезапное вторжение печенегов и помогла Руси перейти в наступление. Тысячи русских сёл и городов были избавлены от ужасов печенежских набегов». Конечно, такого результата удалось добиться не сразу. Борьба была очень упорной и потребовала немалых жертв. К сожалению, в исторических источниках нет сведений о том, как проходили будни на оборонительных линиях — в крепостях и на валах, на сторожевых вышках и в дозорах — «секретах», много ли ловили шпионов и диверсантов... Рассказы о пограничниках сохранились лишь в народной интерпретации — то есть в фольклоре.
Перечитайте былины с этой точки зрения. В них служба и быт пограничных застав описаны достаточно ярко и подробно. А значимость этого дела — охраны и защиты границ Отечества — подчёркнута уже тем, что службу несут богатыри. Полный поимённый список защитников, приводившийся прежде в былинах, до нас не дошёл. Но были они из разных уголков земли Русской. А командир их — Илья Муромец — хорошо известен всем. Вдумаемся в этот образ.
Илья Муромец в народном сознании — главный защитник Киевской державы, неусыпный и надёжный страж государственной безопасности.
Он как бы замещает летописного Добрыню, но, конечно, неизмеримо превосходит последнего по яркости образа. Илья Муромец наделён самыми привлекательными человеческими и профессиональными качествами: не только силён и смел, но мудр, честен, бескорыстен.
Поэтому у него и непререкаемый авторитет среди богатырей, поэтому и слава всенародная. Как разведчик, Илья всегда предусмотрителен, сообразителен, хладнокровен, в любой обстановке не теряет присутствия духа. Он уделяет очень большое внимание добыванию сведений о потенциальном противнике. Причём делает это не когда заставит нужда, а про запас, не упуская случая поговорить с бывалыми людьми и узнать, что «деется» в мире.
Показательно, что Илья — «чистый» разведчик (помимо того, конечно, что воин), то есть охотится лишь за внешними врагами[12]. При встречах с «камышничками» и «станичниками» (разбойниками) он либо только пугает их, расщепляя стрелой дуб «во черенья ножовые», либо побивает шапкой. Но всегда лишь обороняется, не ищет конфликта сам и не стремится искоренить их. Не занимается он и какими-либо расследованиями внутри государства. Народ инстинктом понимал, что подобные занятия чреваты порой перерождением личности, потому что в сети легко попадутся и враги сомнительные, и даже вовсе не враги. Ведь здесь оценки социальных низов и верхов часто не совпадали.
Народ оберегал своего излюбленного героя. Хотя отнюдь не склонен был делать из него икону. Илья не женат, у него в далёких от Киева землях незаконные сын и дочь, встречи с которыми заканчиваются трагически. Илья не удалой добрый молодец, а «стар казак» и «стар матёр человек»; «станичники» величают его «старой собакой, седатым псом», сын — «старой коровушкой базыковой», дочь — «старой базыкой[13]новодревней». Ведёт себя Илья хотя и с подобающей его возрасту степенностью, но порой не лезет в карман за крепким, даже прямо непечатным (со времени появления у нас книгопечатания и почти до самого последнего времени) словом. Всё это не снижало образа, а лишь заземляло его, делало более реальным, конкретным, понятным, почвенным.
Конечно, реальная история и её отражение в сказаниях не совпадают. Образы героев собирательны, деяния их увеличены в масштабе до размеров общенационально значимого подвига. Соответственно выросли и преобразились и самые фигуры. И всё же в этой чудесной коллективной поэтической «истории» — за условными декорациями и костюмами — можно разглядеть контуры того, что было на самом деле. Поэтому былины могут служить пусть и весьма своеобразным и очень трудоёмким, но полноценным историческим источником.
Народное представление о Руси и её защитниках совпадает с историческими известиями. Помните, кем Владимир заселял пограничные крепости? Уроженцами северных по отношению к Киеву областей: словенами, кривичами, чудью, вятичами. «Эти слова летописи содержат исключительно интересное сообщение об ориентации государственной обороны, — комментирует академик Б. А. Рыбаков, — Владимир сумел сделать борьбу с печенегами делом всей Руси, почти всех входивших в её состав народов». И в былинах на охрану южных рубежей Руси съезжались богатыри из Мурома и Ростова, Новгорода и Колывани (?), Галицко-Волынской земли и иных мест...
Для народа во все времена было естественно воспринимать Русь как единую, неделимую на части державу, столицу которой (будь то Киев или Москва) должны защищать все. Иначе думали только жадные до власти и денег удельные князья и те, кто около них кормился.
И богатыри-пограничники, воспетые в эпосе, выражали чувства народные — иначе и быть не могло. В этом смысле народ лепил образы богатырей по своему образу и подобию.
Владимир Плугин