Ф.М. Лурье
НЕЧАЕВ: СОЗИДАТЕЛЬ РАЗРУШЕНИЯ
УДК [947+957](092) ББК 63.3(2) Л 86
Автор выражает глубочайшую благодарность сотрудникам Государственного архива Российской Федерации, Российского государственного исторического архива, Рукописного отдела и Музея Института русской литературы РАН, Отдела рукописей Российской государственной библиотеки, Российского государственного военно-исторического архива, Российской национальной библиотеки. Особенно признателен автор Б. Ф. Егорову, Б В Аверину, Ю. В. Артемьевой, С. И. Вареховой, Е. К. Крандиевскои, В. С. Логиновой, И. В. Мулиной, О. Я. Новиковой, А. В. Петрову, С. В. Радванецкому, М. В. Сидоровой и всем, кто содействовал выходу этой книги.
ISВN 5-235-02452-4
© Лурье Ф. М., 2001 © Издательство АО "Молодая гвардия", художественное оформление, 2001
От редакции
Предвидим, что появление в тысячетомной серии «ЖЗЛ» биографии лидера «Народной расправы», свободолюбца-фаната Сергея Нечаева с его жестким сектантским кодексом революционера и убежденностью, что сильная личность имеет право преступить закон и мораль, вызовет споры, несогласие и даже критику со стороны определенного круга наших читателей. Тем не менее издательство сознательно делает этот шаг.
Действительно, на протяжении многих лет пафос знаменитой серии биографий был связан прежде всего с положительными примерами служения героев «ЖЗЛ» своему призванию, людям, Родине. Серия воспитывала, увлекала утверждающими добро и созидание жизнеописаниями подвижников. Так было и так, безусловно, будет, ибо просветительская миссия «ЖЗЛ» остается приоритетной.
Уместно вспомнить, что в известный период серия «ЖЗЛ» пополнилась целым рядом биографий «пламенных революционеров» по определению времени. И в данном случае авторами выдвигались обычно на первый план действия по созиданию «нового общества». Очевидно, что сегодня, когда с течением времени четче просматриваются лица этих героев, авторы биографий скорее всего избрали бы иной идейный ракурс, но всему свое время, и в этом смысле биографическая серия отражает идеи, настроения, убеждения, предвидения и... заблуждения своего времени.
И все же, возразит пристрастный читатель, С. Г. Нечаев — «созидатель разрушения» и, значит, фигура с очевидным знаком минус.
Безусловно, молодой человек, проживший всего тридцать пять лет, из них почти десять проведший в одиночке Алексеевского равелина Петропавловской крепости, — отрицательный герой. Но он — знаковая фигура российской истории. Ею идеи оказали огромное влияние на умы революционно настроенной молодежи. Активно действуя за границей, связываясь с Бакуни-
ным, Огаревым и получая материальные средства на революционную деятельность, он на какое-то время ввел в заблуждение относительно масштабов своей личности и размаха «освободительного» движения в России даже прозорливого Герцена. Общеизвестно, что материалы нечаевской истории послужили Ф. М. Достоевскому основой для романа «Бесы», в котором гениальный писатель предостерегал об огромной опасности появления людей, подобных Сергею Нечаеву. Но нет пророка в своем Отечестве...
Разгул терроризма в современном мире показывает сугубую актуальность изучения фигуры С. Г. Нечаева, и это обстоятельство сыграло немаловажную роль в решении издать биографию этой знаменитой со знаком минус личности именно в серии
«ЖЗЛ».
В заключение еще раз вернемся к вопросу о названии старейшей российской книжной серии и правомерности включения в ее состав того или иного героя. Мы уже неоднократно предупреждали своих читателей: замечательность (знаменитость) наших героев вовсе не подразумевает их положительность. Отождествлять два этих понятия — откровенное заблуждение; ни основатель серии Ф. Павленков, ни ее продолжатель М. Горький не вкладывали в название биографической библиотеки подобного смысла (примеры тому: «Лойола», «Торквемада», «Лютер», «Иван Грозный», «Ротшильды», «Наполеон», «Талейран» и многие другие издания). Так что нелепо требовать этого и от современных издателей. В конце концов «ЖЗЛ» существует уже свыше 110 лет именно как светская серия, а не библиотека житийной литературы.
Надеемся на понимание и благосклонность наших читателей. До новых встреч. Со своей стороны постараемся сделать все, чтобы они были по возможности частыми и всегда непременно интересными и полезными.
Слово к читателю
Автор биографической книги о «созидателе разрушения» убедительно показал, что особенности государственной политики и социальные условия, формирующие личности, подобные Сергею Нечаеву, возникли задолго до появления в российском освободительном движении сообщества «Народная расправа», как реакция на давление абсолютизма.
Когда правительство подозрительно относится к любому проявлению самостоятельности в мыслях и поступках, когда даже мнение, не совпадающее с мнением властей, оказывается криминальным, то укрепляется и развивается полицейско-жандармская команда, а за ней — сыск, шпионство, доносительство и как высшая (или низшая?) точка нравственного падения — провокаторство, подталкивание подозрительных лиц и групп на совершение явно антиправительственных поступков. А такое не может не соприкасаться с уголовщиной, ибо в условиях секретности и всесилия легко прийти к поборам, к присвоению казенных сумм, к преследованию личных, а не государственных врагов, к целому спектру подлогов и подлостей. В России достаточно ясно понимали этот уголовный душок в деяниях жандармерии и полиции: например, для петербуржцев не было секретом, что известный деятель николаевского Министерства внутренних дел И. П.Липранди, получив значительную сумму денег на выкуп у книгопродавцев всего тиража криминального «Карманного словаря иностранных слов», составленного осужденным Петрашевским, просто конфисковал книгу, а деньги присвоил.
Чем сильнее репрессии, тем больше уголовщины в карательных органах. М. Е. Салтыков-Щедрин в «Современной идиллии» великолепно изобразил перепуганных слежкой интеллигентов, дошедших до желания совершить какое-нибудь уголовное преступление, чтобы доказать свою политическую благонадежность. Обычно это трактуется в духе сказанного в начале данного предисловия: в репрессивном мире уголовникам —
снисхождение, политическим — суровая кара. Но можно истолковать замысел и в другом ракурсе: если будем уголовниками, то приблизимся к правителям, нас не сочтут чужаками...
Ф. М. Лурье, занимаясь истоками, совершенно естественно обратился ко всем этим полицейско-жандармским темам и опубликован книгу «Полицейские и провокаторы» с подзаголовком «Политический сыск в России. 1649—1917» (СПб.: Час пик, 1992; М.: «Терра», 1998). Автор относительно подробно рассмотрел историю дореволюционного сыска, а главное внимание уделил трем знаменитым провокаторам: Дегаеву, Гапону и Азефу.
От этого труда Ф. М. Лурье закономерно перешел к теме предлагаемой книги, так как больше всего в нашей истории его интересуют нравственные аспекты. Дело ведь в том, что антиправительственное, в крайнем варианте — революционное движение в условиях деспотического строя тоже базируется на тайне, на секретности. А любая закрытость активных систем способствует прямо-таки эпидемическому росту нарушений нравственных норм, выработанных человечеством, а от таких нарушений — прямой путь к уголовщине.
Человек сложен, в массе своей отнюдь не примитивно добр, как проповедовали просветители. В нем есть всякое, разные люди являют разные пропорции добра и зла, ума и чувства, общительности и автономности, самоуверенности и робости. И есть люди, у которых какие-то свойства доминируют.
Причины, создающие бунтарские характеры, могут быть очень разные: зависть ко всему и вся; комплекс неполноценности; авантюризм, желание любым способом обогатиться или каким-нибудь образом проявить себя; жажда власти... Список можно продолжать. Главное, что такие характеры весьма шатки в нравственном смысле: чем больше страсти и фанатичного стремления, тем скорее человек может переступить через моральные запреты.
Все перечисленные выше качества могут принадлежать разным лицам, а могут и объединяться в одном человеке. И среди революционеров всех стран и эпох подобные типы, то есть бунтари, составляют большинство. Впрочем, включающие в себя весь комплекс отмеченных черт довольно редки, но они особенно опасны.
В околодекабристской среде, кажется, всего два-три человека могут быть зачислены в группу безнравственных авантюристов: Дмитрий и Ипполит Завалишины и Роман Медокс (см. о них в статье Ю. М. Лотмана «О Хлестакове», перепечатанной из тартуских «Ученых записок» в книге ученого «В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь", М., 1988, и в первом томе его «Избранных статей», Таллинн, 1992).
Вокруг Петрашевского тоже наберется два-три человека с комплексом авантюризма или зависти (см. о них в моей книге «Петрашевцы», Л., 1988). Наиболее колоритен из них В. П. Катенев, в минуту откровенности признавшийся, что подростком увидел, как на окраине Петербурга народ восторженно привет-
ствовал императора, и поклялся, что любыми способами добьется, чтобы и его встречала ликующая толпа.
Два-три человека найдется и среди «шестидесятников», среди поколения Чернышевского и Писарева. Но, конечно, всех перещеголял, всех затмил главный объект предлагаемой книги, С. Г. Нечаев. Он даже персонажей романа Достоевского «Бесы» затмевает. А ведь, как известно, в основу сюжета «Бесов» положено нечаевское дело; да еще Достоевского много лет обвиняли в клевете на революционеров; куда там! реальная жизнь Нечаева демонстрирует такие бездны, что теперь можно бы упрекать писателя в некотором приглаживании-приукрашивании темных сторон действительности...
Нечаев собрал в себе весь комплекс перечисленных черт, добавив к ним немало других бесовских качеств, полученных, видно, от природы, но взлелеянных и распустившихся в соответствующей благоприятной среде. Ведь не одиночкой он был, вокруг него находились живые люди, но большинство-то из них, по крайней мере — на первых порах, не оттолкнуло его, не ужаснулось. Значит, были точки соприкосновения, была солидарность. Такие люди нужны революции.
Исследования о Нечаеве стали появляться еще до Октября 17-го года. Известно несколько публикаций в эмигрантской печати, а после 1905 года стало возможно обнародование трудов и в России. П. Е. Щеголев в журнале «Былое» (1906, № 7) напечатал статью «С. Г. Нечаев в Алексеевском равелине» (за нее он чуть не сел в тюрьму!), В. Ф. Цеховский в 1907 году выпустил компилятивную книжку «С. Г. Нечаев». Но настоящий бум начался после 1917 года: одна за другой выходили статьи и книги (отметим книги Р. М. Кантора «В погоне за Нечаевым», Л., 1925 и А. Гамбарова «В спорах о Нечаеве», М; Л., 1926), в розовом цвете рисовавшие облик героя. Наивная апологетика доходила до прямого связывания Нечаева с идеями и делами партии Ленина-Сталина; например, книга А. Гамбарова заканчивалась таким пассажем: «Как отдаленного предшественника русского большевизма, история его не только реабилитирует, но она давно уже его реабилитировала». Конечно, важно, что в ряде изданий были опубликованы ценные архивные материалы: см., например, сборник, подготовленный Б. П. Козьминым, «Нечаев и нечаевцы» (М.; Л., 1931). Кстати, это последний труд тех лет о Нечаеве — дальше наступила полоса многолетнего молчания. Она была прервана книгой А. И. Володина, Ю. Ф. Карякина, Е. Г. Плимака «Чернышевский или Нечаев?» (М., 1976), слава богу, не апологетической, но она мало что добавила фактического к прежним публикациям.
И вот перед нами — первая обстоятельная документальная монография об известном деятеле революционного движения. Написана она не предвзято, спокойно; автору, наверное, хотелось подчеркнуть, что острый детективный сюжет говорит сам за себя, что черты Нечаева лучше всего раскрываются не в публицистических декларациях исследователя, а в документах и
фактах. Ф. М. Лурье проштудировал и использовал всю доступную ему печатную продукцию, где только можно было найти какие-либо сведения о Нечаеве, серьезно пропахан шесть московских и питерских архивов и извлек из них громадное количество ценнейших новых документов, впервые предлагаемых читателю (Военно-исторический архив — РГВИА; бывший архив Октябрьской революции, ныне — ГАРФ, с фондом III отделения; бывшая «Ленинка», ныне — РГБ; бывшая питерская «Публичка», ныне — РНБ; Пушкинский Дом; исторический архив - РГИА).
Феликс Моисеевич Лурье (род. 1931) - сын известного историка революционного движения М. Л. Лурье, погибшего на фронте в 1941 году. Сын вначале из-за житейских обстоятельств не пошел по научным стопам отца: с четырнадцатилетнего возраста он вынужден был работать на заводах и стройках, чтобы кормить осиротевшую семью (одновременно учился в вечерней школе). В 1956 году окончил Горный институт и много лет трудился на шахтах и в различных строительных организациях. В 1977 году успешно защитил диссертацию. Но отцовское дело привлекало его все больше и больше, Ф.М.Лурье с головой ушел в исторические разыскания, начал публиковать статьи, а когда Лениздат заключил с ним договор на книгу «Хранители прошлого» (о журнале «Былое»; книга вышла в 1990 г.), он в 1987 году распрощался с прежней профессией и стал вольным историком. Ныне — член Союза писателей Санкт-Петербурга, автор одиннадцати книг, лауреат премии «Северная Пальмира».
Б. Ф. Егоров
«Во Французской революции, вследствие того, что законы религии были отменены одновременно с ниспровержением гражданских законов, человеческий ум совершенно потерял под собой почву; он не знал, чего держаться и где остановиться. Появились революционеры невиданного типа, которые довели смелость до безумия, не знали сомнений и колебаний перед осуществлением какого бы то ни было намерения. И не следует думать, будто эти новые существа были единичными и мимолетными порождениями известного момента, осужденными исчезнуть вместе с ним. С тех пор они образовали целую расу, которая размножилась и распространилась по всем частям цивилизованного мира, везде сохраняя одну и ту же физиономию, один и тот же характер. Мы знали ее при ее зарождении, и до сих пор она у нас перед глазами».
Алексис Токвиль, 1856 год
НЕЧАЕВЩИНА
10 декабря 1873 года Федор Михайлович Достоевский, желая дать авторский комментарий к роману «Бесы» и объяснить его общественное значение, опубликовал статью «Одна из современных фальшей». Излагая в ней свой взгляд на российское освободительное движение, он писал:
«Без сомнения, из всего этого (то есть из нетерпения голодных людей, разжигаемых теориями будущего блаженства) произошел впоследствии социализм политический, сущность которого, несмотря на все возвещаемые цели, покамест состоит лишь в желании повсеместного грабежа всех собственников классами неимущими, а затем "будь что будет". (Ибо по-настоящему ничего еще не решено, чем будущее общество заменится, а решено лишь только, чтоб настоящее провалилось, — и вот пока вся формула политического социализма.)»1
Теоретики «политического социализма» появились в России в первой половине XIX столетия. Недовольство абсолютизмом и умелая против него агитация быстро увеличивали число сторонников разрушения государственного устройства. Антагонизм между властью и теми, кто жаждал ее захвата, разжигаемый взаимной ненавистью, ожесточался и ширился. Так с нарастающей силой продолжалось вплоть до октябрьского переворота. В смертельное противостояние вовлекались все большие массы людей.
Обман, шантаж, мистификация проникли в политическую борьбу задолго до появления на горизонтах российского освободительного движения создателя конспиративного сообщества «Народная расправа» Сергея Геннадиевича Нечаева. Все аморальное в действиях противоправительствен-
ных объединений, накопленное предшественниками Нечаева, было старательно им впитано, сконцентрировано и внедрено в практику «Народной расправы». Нечаев не только заимствовал уже известные приемы, но и внес свой вклад во вседозволенность, усвоенную вслед за ним всеми революционными партиями. Организовав убийство отказавшегося повиноваться товарища, он первый осуществил «насилие внутри насилия» (М. Конфино). Именно Нечаев провозгласил вседозволенность главнейшим средством революционного движения. Поэтому назовем нечаевщиной вседозволенность в политической борьбе.
Кровавая драма, сопровождавшая нечаевскую историю, потрясла весь цивилизованный мир. Ф.М.Достоевский приступил к работе над романом «Бесы», еще не зная подробностей преступления. Он первый увидел в происшедшем не банальный случай из уголовной хроники, а событие политической жизни. Понимая глубину опасности нечаевщины, опережая газетные сообщения о материалах следствия, Федор Михайлович лихорадочно работал над романом, стремясь показать, к чему ведут вседозволенность и фанатизм, невежество и ложные представления о будущем России. Однако вскоре после выхода «Весов» борьба за торжество «политического социализма» еще более усилилась, и нечаевшина вышла на первый план.
Ни одно государство не истребило такого количества своих сынов, не нанесло себе такого урона. История российского освободительного движения особенно трагична: не желая учитывать опыт предшествовавших поколений, мы постоянно повторяем свои и чужие ошибки. Предупреждения Достоевского никого не остановили, мы убедились в его правоте, ощутив на себе результаты разрушительных сил, в которых главенствовала нечаевшина. Если ещё совсем недавно нам могли рисоваться некие картинки светлого будущего, которое само по себе придвигается к тем. кто низверг монархический строй, уничтожил классовых врагов и заодно тех, кто сомневался или мог сомневаться в выбранном пути, то сегодня мы наглядно убедились в том, куда привел нас этот путь, унавоженный нечаевшиной. Победа самого циничного крыла революционных сил и их господство над народом, завоевавшим для них эту победу, превратили нашу страну в руины, но даже этот результат не всех убедил в правоте Ф. М. Достоевского. Увы, наш коллективный разум не созрел для предвидения последствий преступных действий, поэтому и через сто тридцать лет после появления романа «Бесы» тема нечаевшины продолжает оставаться для нас актуальной.
Нечаевщина родилась в борьбе революционных сил с абсолютизмом, в ее появлении повинны обе противоборствующие стороны. Самодержавие столетиями разрабатывало и совершенствовало систему законов, допускавших преследование всех, кто выступал с осуждением любых действий светских и церковных властей. Политическими (государственными) преступниками объявлялись не только совершившие или замыслившие запрещенные законом деяния, но также предполагаемые и подозреваемые в возможном злоумышлении. Можно ли преследовать за субъективные различия в убеждениях, подвергать наказанию за различия во взглядах на те или иные события, законы, традиции, поступки? Одни воспринимают действия других пагубными для державы, другие — те же действия благом. В политическом процессе обвинитель и подсудимый легко могут поменяться местами. Время столь мощно влияет на наши представления, что вчерашние реакционеры видятся нам сегодня прогрессивнее левых радикалов. Правоту в политическом споре определяет время, лишь оно расставляет все по своим местам.
Трон не терпел никаких оппонентов, он обрушивал на них репрессии, загонял в подполье, вынуждал конспирировать все свои действия, толкал на ниспровержение существующего политического устройства, то есть восстанавливал против себя. Охранители императорской власти, желая истребить крамолу любой ценой, допускали при этом чудовищные беззакония. В развернувшемся во второй половине XIX века изнурительном противоборстве произвол порождал произвол. Противоборство умножало число боровшихся и не имело победителей, вернее, победители были временные.
«Во весь период 1856—1881 годов, — писал бывший вождь народовольцев Л. А. Тихомиров, — господствующим умственным направлением был либерализм. Он издавна принес к нам веру в революцию как некоторый закон развития народов. Эти остатки наивных исторических концепций Европы XVIII века особенно прививаются у нас в сороковых годах, в шестидесятых годах вера в революцию, как нечто неизбежное, доходит до фанатизма. Внизу, в среде наиболее горячих голов, она порождает решимость начинать. Силы так называемых террористов 70-х годов были ничтожны, но, слепо веря в мистическую неизбежность революции, они решились употреблять все усилия на то, чтобы, рискуя и жертвуя всем, вызвать общее движение. Еще во время Нечаевского процесса прочитана была на суде любопытная записка, в которой излагалось, что революция есть огромная
потенциальная сила, которую можно вызвать приложением даже небольшой активной силы, подобно тому, как зажженная спичка, брошенная в пороховой погреб, может взорвать целую крепость»2.
Тихомиров выразил основополагающую идею российского освободительного движения, приведшую к трагедии, разразившейся в начале XXвека и не закончившейся до сего времени. Даже либеральная интеллигенция ошибочно полагала, что недовольство в России при Александре IIвсеобщее3. Реформы первых лет его царствования породили надежду, развили жажду деятельности, стремление вывести Россию на путь европейских государств. Император не обладал ни твердой волей, ни властной рукой, постоянные колебания в его действиях легко улавливались радикалами, порождали в них нетерпение, желание осуществления всего и сразу, то есть революции. Им казалось, что реформы обречены, но достаточно подтолкнуть народ, и он поднимется на бунт, а далее все само пойдет. И никто из них не подумал, что реформы требуют осмотрительности, что поспешность может привести к катастрофе.
В царствование Александра II в российском освободительном движении сложились три главнейших направления, получивших названия от фамилий их идеологов: лавризм (П.Л.Лавров), бакунизм (М.А.Бакунин) и бланкизм (Л. Бланки).
Лавристы ограничивали свою деятельность пропагандой в народе социалистических идей, с целью постепенной подготовки его к социальной революции.
Бакунисты утверждали, что народ вполне готов к революции, и вследствие этого призывали к всеобщему бунту.
Бланкисты видели свою задачу в захвате власти путем организации строжайше законспирированного заговора и установлении диктатуры революционного меньшинства. Помощи от народа они не ждали.
Российское революционное движение развивалось главным образом по второму и третьему направлениям. На своей родине, во Франции, бланкизм не получил столь уродливого развития, как в России, где ему «содействовало» самодержавие. И Нечаев, и народовольцы, создавая заговорщические сообщества, рассчитывали на всеобщее недовольство. Понимая, что на организацию всенародного восстания сил и средств у них недостаточно, они надеялись употребить свои действия в качестве запала для взрывного устройства, побудителя всенародного бунта. На разработку планов революционных преобразований уходили все силы радикальной
части русского общества, эволюционный же путь развития, путь реформ имел среди них слишком мало сторонников. Идеологи революционного пути развития общества располагали весьма отдаленными знаниями о своем народе. Бакунин получил представление о крестьянине из литературы и народных былин, не глубже были познания у Нечаева, народовольцев и так далее, включая большевиков. Помещик, священник, купец, полицейский куда ближе стояли к народу и понимали народ лучше, чем профессиональные революционеры.
Бакунин, Нечаев и другие, вплоть до первых марксистов, провозглашали основной революционной силой крестьянство. А русский крестьянин мечтал о справедливом царе и добром помещике, о выкупленной у владельца земле, а не отобранной во время бунта: дармовую землю легко вернуть прежнему хозяину. Такие понятия, как конституция и народовластие, были чужды мужику. Безграмотный крестьянин лишь в 1861 году перестал быть рабом и, конечно же, к появлению в 1869 году тайного нечаевского кружка не мог созреть до понимания социальной революции; не созрел он и через пятьдесят лет, и не мог созреть, потому что ни в бунте, ни в революции он не нуждался, не от них ожидал он улучшения своего положения. Вспомним, как крестьяне выдавали полиции пропагандистов-народников4, как крестьян загоняли в колхоз, как пытаются сегодня их оттуда вытащить. Крестьянин консервативен, эта черта произросла и надежно закрепилась в нем. И слава богу. Но радикальная интеллигенция не желала видеть очевидного и все глубже втягивалась в борьбу с правительством за мнимые интересы крестьянства.
Консервативны не только крестьяне, консерватизм свойствен многим. Люди вообще медленно меняют убеждения. Казнить аристократа, священника или буржуа за то, что он не придерживается марксистских догм, преступно. Так же преступно насильственно понуждать крестьянина к борьбе за «лучшую жизнь», не задумываясь, нужна ли она ему, готов ли он к этой лучшей жизни. Народ даже новое, в силу все той же консервативности, принимает в старых одеждах. Вспомним Пугачева, объявившего себя Петром III. народников, рядившихся в крестьян. Поспешность в проведении несозревших изменений в социальной или политической жизни общества приводит к катастрофам.
Нас страстно убеждали, что в революцию шли самые достойные и образованные, самые самоотверженные и благородные, что для них не существовало ничего более важного,
чем торжество свободы, равенства и братства, чем благо народа. Многие, очень многие, ослепленные ореолом мучеников и борцов, поклонялись этому мифу. Выросло несколько поколений, веривших, что все революционеры святые, а их лидеры — святые кормчие святых, отдавшие свои жизни во благо народа, во имя построения рая на Земле. Но в революционные партии шли не только по убеждению и с чистыми помыслами. Революция привлекала тщеславцев, жаждавших «навластвоваться всласть», корыстолюбивых, завистников... Одновременно с романтическими и высоконравственными устремлениями в российское освободительное движение было занесено наиболее отвратительное и разрушительное — нечаевшина.
Каждый вождь, готовя свою революцию, люто враждовал с соперниками из других противоправительственных объединений. Чем ближе стояли они друг к другу по исповедуемым взглядам, тем яростнее вспыхивала между ними борьба. Они беспрерывно раскалывали и терзали освободительное движение, вовсе не помышляя о едином наступлении на общего врага. Объединение чревато потерей места лидера. Вожди революционных партий, спрятавшись в эмиграции, обличали, оскорбляли и высмеивали друг друга. Когда же одни из них получили реальную власть, они сразу же позаботились об истреблении бывших соперников и даже соратников. Подобное наблюдалось в истории католической церкви эпохи Реформации, когда под знаменем борьбы за истинность и чистоту Веры разворачивались сражения, главные цели которых не имели ничего общего с религией и диктовались соперничеством. В разгар Великой французской революции вожди левых группировок состязались в уничтожении друг друга. Но в сравнении с Россией картины европейских политических и религиозных баталий выглядят совсем не масштабно. При рассмотрении процессов борьбы противоправительственных сообществ со сходными идеологиями видно, как на первый план выступает борьба за власть, за богатство, но не за благо народа.
Вожди всех революционных партий заявляли, что действуют от имени народа и в его интересах, но каждый из них имел в виду разные категории населения Российской империи. Социалисты-революционеры признавали народом главным образом крестьян, социал-демократы — только рабочих (в 1901 году рабочий класс составлял около одной сотой всего населения России). Но крестьяне, рабочие, мещане, купцы, дворяне, духовенство, люди всех сословий и национальностей, населявшие необъятные просторы импе-
рии, — этот разнородный конгломерат и есть народ. Объявлять часть народа недоброкачественной или порочной недопустимо и преступно. Но вожди революционных партий действовали даже не во благо той искусственно выделенной ими части населения, которую они называли народом, они сражались за интересы своих партий, точнее, в интересах их верхушек.
Многие философы предлагали увлекательные модели социальных и политических устройств, выгодно отличавшиеся от существующих, но никогда и никто из них никого насильственно не понуждал уверовать в правоту своих теорий и необходимость их практического воплощения. Никто из философов, даже самых гениальных, не в силах гарантировать, что именно его модель государственного устройства может быть реализована и даст обещанные результаты. Никто не вправе экспериментировать на державах и народах, степень риска любого эксперимента должна располагаться в разумных границах, а эксперимент над людьми — эксперимент особого рода.
Вожди революционных партий, эгоистичные интерпретаторы чужих философских учений, выбрасывая из них или изменяя, как им казалось, второстепенные положения, придавая теоретическим моделям практические очертания и проповедуя их со своего голоса, навязывали рядовым товарищам по партиям непроверенные, слабо аргументированные идеи и превращали их в программы действий. Увлекая за собой доверчивых, они шли напролом не оглядываясь. ничего не замечая вокруг, давя и разрушая все. что не соответствовало их теоретическим представлениям. Главные цели в борьбе отступали на задний план, о них забывали. Целям должны соответствовать средства для их достижения. иначе они приведут к другим, непоставленным целям. Средства могут обезобразить цель до неузнаваемости. Величайшее искусство политика — правильно выбрать цель и найти соответствующие ей средства. Наши политические вожди ставили утопические цели и лихорадочно метались в поисках средств для их реализации. Они бились над неразрешимой задачей, им требовалось под утопическую идею «перековать» реальных людей. Поскольку утопия построена быть не может, на то она и утопия, попытки ее воплощения приводят к насилию над народом. Чем нереальнее цель, тем к большему насилию приводит попытка ее реализации. В этом главнейшая трагедия российского освободительного движения. Наибольшую лепту в арсенал преступных средств насилия внес С. Г. Нечаев.