За нами опять началась слежка. Первым ее ощутил я; именно ощутил, а не заметил – по нашим следам шли самые настоящие профи. Чувство опасности, несколько притупленное на гражданке, вновь вынырнуло откуда‑то из глубин подсознания и полностью завладело моими инстинктами. Я за себя не боялся, так как теперь меня везде и всюду сопровождал трофейный "вальтер" – тот самый, реквизированный у Чури. Но из‑за ребят я пребывал в постоянном мандраже. И если Марка мы с Платом доставляли прямо в объятия его заботливой мамаши, а утром так же сообща вытаскивали из теплой постели, чтобы доставить в офис под конвоем, то насчет Сереги, который ходил, как кот – сам по себе, у меня были очень большие опасения. Этот сукин сын, миротворец гребаный, и слушать не хотел насчет оружия. Он, видите ли, считал, что его опыта и сноровки вполне хватит, чтобы избежать опасности. Дурак, трижды дурак! Если захотят, то шлепнут за милую душу. Профессионал тем и отличается от дилетанта, что свои операции готовит очень тщательно, продумывая разные варианты. Пытаться от него уберечься все равно, что спать в одной постели с коброй и предохраняться от ее укуса полной неподвижностью.
Все равно когда‑нибудь чихнешь или почешешься и тогда пиши пропало. Так я Плату и сказал. Но разве его можно переубедить?
Самое скверное в этой истории со слежкой было то, что мы не знали ее причин. Если за нами прицепили "хвост" боссы убиенного Храпова, чтобы просто держать нас на коротком поводке – это одно. Но вдруг они решили, что пора этих мух в лице частных детективов, нечаянно угодивших в мафиозный суп, убирать – тогда это совсем другое.
Конечно, эти гады знали, что и мы можем кусаться, притом весьма больно. А потому и не спешили предъявить нам свои козыри; быть может ждали удобного момента. Как бы там ни было, а жить с постоянно приставленным к виску дулом пистолета и врагу не пожелаешь. Особенно скверно было то, что мы не могли полноценно работать.
|
|
Теперь наши усилия были сосредоточены на "слесаре‑мороженщике". У нас уже был его фоторобот, составленный Маркузиком со слов старушки, видевшей неизвестного в парке в день похищения Кристины. Марк где‑то откопал полицейскую программу, которой пользуются копы США для опознания преступников, и сварганил нам на компьютере изображение некоего чересчур обобщенного гражданина, похожего на известного американского актера Стивена Сигала. Такой же здоровяк, судя по мордуленции, но очень худой, заросший щетиной и с зверским выражением лица. Увидев его в подворотне, даже я рванул бы прочь с максимально возможной скоростью. Скорее всего, бабуля несколько сгустила краски, но что поделаешь – за неимением корабля и корыто броненосец.
Но самое странное заключалось в другом: мне казалось, что я где‑то встречал этого малого. Где и когда? Вопрос был из разряда неразрешимых. Хотя, возможно, мое бурное воображение, усиленное слежкой, решило сыграть со мной дурную шутку, выдав желаемое за действительное.
И все же самым хреновым было то, что мы здорово прокололись. Притом так по‑глупому, что даже самим не верилось.
Плат решил "подоить" Чурю и Гольяна. Так, на всякий случай. Вдруг что‑нибудь и всплывет в процессе разговора. В этом большой необходимости не было, коль мы решили бросить все свои силы на "слесаря‑мороженщика", но бес нездорового любопытства в тот злополучный день, похоже, решил немного порезвиться и выбрал достойный объект для своих, с позволения сказать, шуточек в лице двух друзей – Платонова и Сильверстова.
|
|
Парни пошли на контакт довольно неохотно, но особо и не сопротивлялись. Они оказались вовсе не глупыми, а потому понимали, что мы в какой‑то мере их спасители.
Весь наш странный конгломерат сыщиков и бандитов уединился на речном островке, где, по идее, нас мог заметить лишь сам Господь и то если его колесница спуститься пониже – вокруг были лесные заросли. Когда‑то, в глубоком детстве, на этом крохотном клочке суши посреди речного разлива наша команда в составе пяти человек – Плат, я и еще трое гавриков – играла в пиратов. У нас даже был свой бриг, который мы прятали от нескромных глаз в болотистом устье маленького ручья – четыре стибренные у частников деревянные калитки, положенные на два толстых бревна и закрепленные мягкой отожженной проволокой. Баталий мы, конечно, не устраивали, но рыбу с нашего "брига" ловили, притом отборную и много, так как знали все рыбные места на пять верст вниз и вверх по реке.
Судя по растительности, на островок давно уже не ступала нога человека. Интересно, чем занимается нынешняя молодая поросль? Неужто у нее напрочь отсутствует романтика и тяга к приключениям? Естественно, в хорошем смысле этого слова. Похоже, телевизор и прочие прелести цивилизованной жизни в конце концов сделают из нормальных здоровых ребятишек дебилов с атрофированными мышцами и салатом в голове из рекламы женских гигиенических прокладок, разных заграничных прохладительных напитков, жвачки, шоколадных батончиков и отвратительной песенной попсы, круто замешанной на сексе.
|
|
Ужас…
На островок мы переправились в моторке, где‑то добытой Платом. Перед этим и он, и я сто раз перепроверялись на предмет "хвоста", но так ничего и не заметили. Чуря и Гольян тоже были очень осторожны, хорошо понимая, что если до ушей их хозяев дойдет хоть что‑то, им сразу придет конец. Разговор мало что добавил к той картине, которая уже сложилась, как мозаика, в наших с Платом головах. Да, боссы Чури и Гольяна и впрямь решили скрыть от органов и общественности трагические события в бане. Тут мы угадали.
Наших двух везунчиков никто ни в чем не заподозрил, так как отчет о слежке за нами они составляли под диктовку Плата, который кое в чем разбирался; по крайней мере, Серега с прежней ментовской жизни хорошо знал, как правильно навешать начальству лапшу на уши – чтобы комар носа не подточил. Верным оказался и наш вывод о большом аврале, начавшемся сразу после похорон трех банных жмуриков. Мафиозные боссы рвали и метали, лишь бы найти убийц /или убийцу/ двух своих быков и Олега Петровича. Но мы предполагали, что их больше интересовала не жизнь этой троицы, а судьба винчестера и магнитофонных кассет, которые я и Плат изъяли в пункте прослушки, размещавшемся в бане.
Это предположение очень нас встревожило. Мы уже были не рады, что связались с кассетами. Они представляли узкоспециальный интерес лишь для правоохранительных органов, но не для О.С.А. Судя по тому, что мы поняли, пропустив часть записанного телефонного трепа через свои уши, мафиози прослушивали большинство переговоров солидных городских учреждений – как государственных, так и частных. У них на контроле были не только кабельные телефоны, но и мобильные. Когда мы рассказали Маркузику, что там была за аппаратура, он за голову схватился – она стоила сотни тысяч долларов. И начал на нас переть – почему мы взяли с собой лишь магнитофонные кассеты и дурацкий винчестер с кодированным вводом, а не то, это и еще черт знает что. На мой резонный довод, что примитивное воровство интеллигенции просто противопоказано, Марк разразился речью, которой позавидовал бы сам Цицерон, в древности большой дока по части трепа. Оставив Плата за кадром, он, как обычно, обвинил меня во всех грехах и непроходимой тупости. Я не стал с ним спорить, чтобы его кондратий не хватил, лишь коротко ответил, что так приказал наш шеф, Сергей Платонов. С этим Марик и заткнулся.
Все открылось и стало угрожающей явью, а не просто бездоказательными ощущениями, когда мы покинули островок. Чуря и Гольян попылили на своем "фольксвагене" в одну сторону, а я с Серегой, захомутав такси /наш "жигуль", хорошо известный разным нехорошим людям, Плат из соображений безопасности оставил на стоянке/, поехали в другую – в центр, чтобы нанести визит некоему господину Белякову, владельцу частной фирмы по изготовлению и сбыту мороженного. Он основал производство восхитительного и всеми любимого продукта года два назад и за это время фактически стал монополистом в этом виде бизнеса. Плат раскопал, что лишь фирма Белякова выдавала гражданам города напрокат мобильные холодильные установки с непременным условием, что лоточники будут продавать мороженное, сделанное только его предприятием. Существовали и другие частные лавочки по продаже мороженного, но они торговали в основном импортом и не имели такого размаха, как их главный конкурент.
Серега, пойдя по пути наименьшего сопротивления и в расчете на максимальный эффект своих изысканий, начал проверку именно с этих фирм, но там все было чисто.
Плат рассуждал вполне здраво и я с ним был вполне согласен. Он предположил, что "слесарь‑мороженщик" не столь богат, чтобы покупать дорогую штуковину для одноразового использования. Тем более, что после похищения Кристины он не мог работать мороженщиком во избежание провала. Кто мог дать гарантию, что его не узнает кто‑нибудь из покупателей‑сластен, присутствовавших во время событий в парке и опрошенных милицией? Никто. А он, судя по всему, был далеко не глупым человеком.
Значит, передвижную морозилку похититель должен был взять напрокат. И скорее всего, под чужим именем. В этом заключалась главная наша трудность, так как, судя по добытой Платом информации, Беляков год назад закупил свыше двухсот мобильных холодильных установок. Что для нас значило непочатый край, возможно, совершенно идиотской работы. Попробуй проверь такое количество лоточников; и это без гарантии, что мы на верном пути.
Но была в идее Плата и некая изюминка, озарение, если хотите. Он выдвинул тезис, что похититель должен был вернуть морозилку фирме Белякова вскоре после заключения договора на ее прокат. Во‑первых, она стала ему совершенно не нужна, а во‑вторых, этот сукин сын /или сучьи дети/ понимал, что в случае невозврата дорогостоящей установки его будут искать. А это означало элементарный прокол с непредсказуемыми последствиями. Чего сей умник допустить никак не мог. Впрочем, были и другие варианты – например, в тот день похититель мог кого‑то из лоточников подменять – но о них мы старались не думать.
Так что мы ехали к главному офису господина Белякова с нетерпеливой дрожью ожидания и глубоко упрятанной надеждой на удачу.
Первый звонок в моей башке прозвучал, когда наш таксист‑частник по крупному нарушил правила уличного движения и его выловил тщедушный сержантик, похоже, недавно сменивший военный мундир на ментовский прикид. Он терроризировал шоферюгу минут двадцать. Тот ему и бабки в руку совал, и взывал к чувству сострадания, и едва не становился на колени, но гаишник был тверд, как скала, и неподкупен словно статуя богини правосудия, которая не может брать взятки лишь по одной причине – у нее руки заняты причитающимися ей атрибутами.
Плат весь на дерьмо изошел, наблюдая за перипетиями явно неравного поединка между сержантом и водилой. Но я смотрел совсем на другое.
Я уже видел этот "форд" на речной пристани. Там он стоял в отдалении, возле какой‑то забегаловки, но по уже устоявшейся привычке я запоминал все тачки, которые гипотетически могли представлять опасность. Вдруг в одной из машин сидят бравые парни со стволами, чтобы наделать в моей шкуре с десяток лишних дырок? Особенно мне не нравились автомобили с затемненными стеклами. А этот американский "мустанг" как раз и отличался от остальных тем, что смотрел на нас с Платом черными непрозрачными бельмами…
И сейчас подозрительный "форд" торчал позади нашего такси, спрятавшись за "газелью", из фургона которой разгружали продукты. Случайность? Ни фига подобного. Подобные совпадения чрезвычайно редки, а при нашей работе и вовсе весьма симптоматичны.
Наконец разборки между сержантом и шофером закончились и мы двинулись дальше.
Водила был зол, словно черт, и ругался, не переставая. Плат сидел рядом с ним, а я – на заднем сидении. Чтобы не раскрыться перед возможным "хвостом" раньше времени, я прибег к старому, как мир, трюку – достал зеркальце, которое всегда носил в нагрудном кармане именно для таких случаев, и посмотрел в него, держа таким образом, чтобы мне была видна улица позади нашего такси.
"Форд" ехал за нами! Вот сука! – яростно выругался я про себя, а вслух и очень громко скомандовал:
– Направо! Быстро!
Водитель хотел было послать меня к той самой всегда беременной матери, но, увидев в зеркале заднего вида мои бешенные глаза, решил не рисковать и резко переложил руль.
Опять‑таки нарушив правила уличного движения, такси нырнуло в проулок и через минуту‑другую мы оказались на параллельной улице.
"Форд" не отставал. Похоже, его седоки еще не поняли, что я их намерения раскусил. У меня практически не было сомнений, что где‑то неподалеку следует еще одна тачка, коллеги тех, кто нас преследовал в "форде", но я пока ее не вычислил.
– Что стряслось, Сильвер!? – Плат смотрел на меня, вытаращив от изумления глаза.
Я ничего ему не ответил, а сказал водителю:
– Мужик, мы оплатим все твои издержки за старые и новые нарушения правил и плюс даем двойную оплату за километр, только делай то, что я тебе скажу. Усек?
– Угу… – благоразумно кивнул битый шоферюга и добавил газу, наверное, прочитав такое пожелание в моем взгляде.
– Держи курс на Нивки, – приказал я таксисту и наконец обратил свой взор на Серегу. – Опять жена следит. Как чует, что мы к телкам собрались.
Эту версию я выдал для водителя, хотя она и прозвучала чересчур банально, но Плат понял все и сразу. Он принял мою наивную игру и в досаде выругался. У шофера даже уши покраснели от нашей лжи, однако он и виду не подал, что нас раскусил. Еще бы – попробуй брыкаться, если в салоне сидят два таких мордоворота, у которых неизвестно что на уме.
Микрорайон Нивки славился своим огромным вещевым рынком. Он был длинным, словно собачья песня, и людным как и положено толкучке. Затеряться среди тысяч покупателей было раз плюнуть, что нам с Платом и следовало доказать.
Таксист по моей указке подвез нас к центральному входу в рынок, лихо проскочив под "кирпич", тем самым удивив до столбняка кучу ментов, которые всегда роились вокруг Нивок как зеленые мухи возле навозной кучи. Этот толчок держали азербайджанцы, щедро оплачивавшие услуги охраны, а потому сотрудникам милиции устроиться к ним на подработку было весьма сложно, но престижно. Выскочив из машины, мы немедленно нырнули в людской водоворот, а водила, заложив крутой вираж, исчез с поля зрения спешившего к нему гаишника со скоростью ракеты. Мы не поскупились и отвалили таксисту такую сумму, что он обалдел от радостной неожиданности. И от облегчения – что избавился от очень подозрительных и непредсказуемых пассажиров.
На рынке мы пробыли недолго – ровно столько, сколько нужно было для того, чтобы едва не бегом добраться до одного из боковых выходов, ведущих к подземному переходу. Я практически не сомневался, что никакому топтуну не под силу вычислить нас в такой толпе, а тем более ‑прорюхать наш дальнейший маршрут. Рынок имел около десятка калиток и чтобы их перекрыть, преследователям понадобилось бы большое количество людей и машин, что вряд ли возможно для любой структуры; конечно, кроме государственной.
Выбравшись из перехода, мы моментально сели на маршрутное такси и, сделав три пересадки, вскоре входили в офис господина Белякова. На этот раз позади нас было чисто, но на всякий случай мы еще немного поплутали и по проходным дворам – для стопроцентной уверенности. Потому когда я и Плат предстали перед начальником отдела сбыта, попутно занимавшимся и выдачей напрокат мобильных морозилок, мне очень хотелось срочно попроситься опробовать импортную холодильную технику на себе – мы были мокры от пота и разогреты до степени каления.
Начальник оказался особой женского пола. Достаточно миловидной особой, между прочим. Мы не стали размазывать манную кашу по белому столу, а сразу приступили к делу. Плат, у которого была старая ментовская ксива, солидно помахал ею перед симпатичным носиком в веснушках и, представившись сотрудником уголовного розыска, нимало не смущаясь потребовал нужный нам список лоточников.
Пока он делал нужные выписки, я строил начальнику отдела сбыта глазки и плел всякую чепуху – чтобы она не успела опомниться от нашего натиска и ничего не заподозрила. На женщин такие коварные приемы действуют неотразимо, особенно когда перед ними стоящий мужик. /А меня никак нельзя было причислить к разной шушере – и по габаритам, и по физиономии./ В подобные моменты "производственного" кобеляжа клиент в юбке больше думает о своей внешности, нежели о непосредственных рабочих функциях. Немного мужского обаяния, чуточку примитивной лести, два‑три прозрачных намека – и мадам испеклась, лежит на блюде в собственном соку, готовая к употреблению.
Бывают, конечно, и неприятные исключения из общего правила. Но все‑таки крокодилы в юбках встречаются гораздо реже, нежели истинные представительницы несомненно лучшей половины человечества…
В контору мы не поехали, имея основания полагать, что там нас уже ждут и не те, кого нам хотелось бы лицезреть. Домой заявляться тоже было опасно, а потому, скрепив сердце, я предложил пойти в мини‑бар, который держала – кто бы мог подумать! – ЛилькаЧугунок. Эта бой‑баба оказалась в самом деле железной – под стать своей девичьей фамилии, которую она после развода с мужем решила себе вернуть. Лилька оторвала каким‑то макаром полуподвал в престижном месте и, не долго думая, переоборудовала его под приличное питейное заведение. Но самое смешное заключалось в том, что, как мне доложили мои приятели, мини‑бар процветал и пользовался повышенной популярностью.
Чугунок на встрече выпускников дала адрес своего предприятия и я однажды туда заглянул. Именно заглянул, а не зашел, опасаясь бурного темперамента своей бывшей пассии. И скажу честно – мне понравилось. По крайней мере, интерьер. Все было сделано со вкусом и даже с некоторой претензией на роскошь. Интересно, где Лилька нашла столько бабок? Я не думаю, что она заработала их на заводе или чисто женским способом.
Скорее всего, Чугунок прижала какого‑нибудь богатого лоха в темном месте и под угрозой немедленного изнасилования заставила его щедро раскошелиться.
– Мальчики!!!
От радостного вопля Лильки‑Чугунка казалось вот‑вот обрушатся своды полуподвала.
Она бросилась на нас, как коршун на добычу, но я оказался похитрее Плата, и когда наша боевая подруга оказалась рядышком, быстро спрятался за его спину. Лилька налетела на Серегу, как танк, с уже закрытыми от радостного предвкушения глазами, и начала его страстно лобызать, приговаривая:
– Стасик, миленький… /чмок! чмок!../ как я рада… /чмок! чмок!../ как я рада… ум‑м‑м… – Это она уже приложилась взасос.
Глядя на совершенно обалдевшего Плата, я до крови прикусил нижнюю губу, чтобы не расхохотаться и не испортить своей невоспитанностью общую картину радостной встречи одноклассников.
– Лилька! – наконец заорал Серега, с трудом вырвавшись из ее объятий. – Ты чего, в натуре!
– Ста… Сережа!? – Чугунок так удивилась, что ее пыл мгновенно угас. – Ой, мальчики, что это я… – Она довольно натурально смутилась.
И при этом бросила в мою сторону такой страстный взгляд, что мне захотелось немедленно рвануть по ступенькам вверх, на улицу – пусть меня лучше грохнут мафиозные киллеры, чем я соглашусь на тот вариант, недвусмысленно предрекаемый кошачьими глазами моей бывшей ненаглядной…
Лилька определила нас в свой личный кабинет. И умчалась на кухню готовить что‑нибудь эдакое, как она выразилась, соответствующее случаю. Мы попросили дать нам для краткого совещания полчаса, и Чугунок отнеслась к нашему пожеланию с пониманием.
Она и впрямь была очень неглупой бабой, несмотря на свои сексуальные проблемы, а потому мгновенно поняла причину нашего появления в ее кабачке. Все‑таки бизнес – хорошая школа жизни.
– Стас, мы влипли, – угрюмо заявил Серега, едва за Лилькой закрылась дверь.
– Да уж… – неохотно согласился я и с досады закурил.
– Если за нами следили от острова, Чуре и Гольяну амбец.
– Про них ладно, туда им и дорога. Но вот что мы будем делать? Ни ты, ни я не сомневаемся, что этих козлов, прежде чем отправить вперед ногами, хорошо "прокачают". И расколют, будь спок. До самого донышка.
– И узнают, кто забрал винчестер и магнитофонные кассеты… Черт возьми! Хреновые дела…
– Как мы могли так влипнуть? Где были мои глаза? Идиот! – Я стукнул себя по голове кулаком.
– Я не лучше… – Плат сидел, как с креста снятый. – Нам хана, Сильвер. Хана!
– Ну, не так сразу. Мафиозные боссы или их подручные должные еще поговорить с нами по душам. А для этого нас нужно выловить. Что не совсем просто, потому как мы уже предупреждены о надвигающейся опасности и готовы встретить ее во всеоружии.
– Мечтатель… – Серега горестно покривился. – Да знаешь ли ты, сколько в городе быков под ружьем!? Они нас размажут по асфальту словно козявок.
– Мы ужо пужатые, осмелюсь вам, дорогой шеф, доложить. Но тебе советую не вышивать по городу в гордом одиночестве, а держаться поближе ко мне. И достать из тайника "дуру". Она может пригодиться уже завтра. Марик пусть сидит в нашем офисе безвылазно – так сказать, во избежание…
– И сколько может продлиться эта осада?
– Все зависит от нас. Найдем похитителя Кристины быстро /а еще лучше – ее саму/ – обрадованный до потери пульса Боб нас прикроет, можешь не сомневаться. Затянем с этим делом – тогда придется отмахиваться. Но учти, чтобы победить, нужно бить по верхам. Мелочь мы не одолеем, ее слишком много. Кое‑кого из мафиозной верхушки, противостоящей нам, мы уже знаем благодаря Чуре и Гольяну. До остальных добраться тоже будет не очень сложно. Уж поверь мне, я в этом кое‑что смыслю. Свара идет баш на баш, кто кого. И средства для достижения цели я особо выбирать не собираюсь. Клин клином вышибают, Плат.
– Как складно ты говоришь… – Серега не то чтобы оживился, но несколько порозовел. – Однако словом делу не шибко поможешь.
– Вот потому кончай плакаться и доставай свои записи. Скоро Лилька придет. Нам нужно определиться с объектом, чтобы уже сегодня, пока суть да дело, его хорошенько прощупать. Может, и не одного, а нескольких – как получится.
Плат тяжело вздохнул и нехотя полез в карман за бумагами. Спустя минуту мы уже горячо обсуждали кандидатуру нашего потенциального клиента на роль "слесарямороженщика"…
Чугунок пришла в сопровождении целой свиты своих работников. Посмотрев на харч, который они принесли, я почувствовал радостный подъем – Лилька притаранила сколько первоклассной жратвы, что из‑за такого вкусного изобилия я готов был махнуть рукой на принципы и лишиться своей девственности. Немедленно. Но только не по окончании пиршества, когда даже меня будет трудно поднять из‑за стола, не говоря уже… Что поделаешь, полный желудок не терпит конкуренции.
Посиделки в Лилькиной вотчине длились больше двух часов. И все это время Чугунок безостановочно чесала языком. Насытившись, сначала я, а затем и Плат делали робкие попытки побыстрее свалить из "Эдема" – так назывался бар – но эта хитрая стервочка каждый раз нажимала кнопку на переносном пульте и в дверях вырастал официант с очередным деликатесом, отказаться от которого у нас просто не было моральных сил.
В конце концов мы распрощались вполне довольные встречей: я и Серега по причине полного кайфа, который нам в последний раз довелось испытать на встрече выпускников благодаря щедротам Боба Стеблова, а наша боевая подруга была на седьмом небе от уникальной возможности сделать такую длительную гимнастику своему языку в присутствии покорных и терпеливых слушателей.
Каюсь, Лильку я все‑таки на прощанье поцеловал. Пришлось. Притом в губы и почти взасос. И скажу честно – без особого нажима с ее стороны и даже с приятностью. И должен вам доложить, что женщины с годами меняются в этом деле только в лучшую сторону. Главное в такой ситуации для мужика – это вовремя закрыть глаза и мечтать, мечтать, мечтать…
Глава 21. СТАРЫЙ ГЭБИСТ
Нас резко оставили в покое. Подозрительно резко, чтобы не сказать больше. Теперь никто не сидел у нас на хвосте, никто не использовал оптику, чтобы следить за нами издали, и никто не препятствовал нам заниматься поисками неуловимого "слесаря‑мороженщика".
Мы понимали, что над нашими головами собираются грозовые тучи, но были не в состоянии ни остановить свой бег, ни спрятаться куда‑нибудь, чтобы переждать ненастье; смертельно опасное ненастье. Что двигает в такие моменты людьми, трудно сказать. Они уподобляются мигрирующим животным, которые, сбившись в сплошную массу, непрерывным и нескончаемым потоком бегут только к им одним известной цели, не обращая внимания на естественные ловушки, сплошь и рядом встречающиеся на нетореных тропах. Тысячами срываясь в пропасти, сотнями проваливаясь в трясины и захлебываясь на речных стремнинах, животные‑камикадзе тем не менее продолжают свой путь будто их охватило повальное безумие.
Так получилось и с нами. По крайней мере, со мной и Платом; Маркузика мы оберегали со всем тщанием, на которое только были способны, хотя такая опека ему и не нравилась.
Он преимущественно сидел взаперти, по‑прежнему пытаясь "расколоть" винчестер, позаимствованный нами в бане. Когда мы возвращались в контору, Марк устраивал нам бурные сцены, что называется, на ровном месте. Но и я, и Серега мудро помалкивали, не устраивая конфронтации, прекрасно понимая, что наш гений находится на грани психологического срыва – ему никак не удавалось подобрать код к информации, записанной на жестком диске винчестера.
Из достаточно обширного списка лоточников, потерпевших неудачу в бизнесе и возвративших передвижные морозильные установки в нужный нам период, мы отобрали пятерых, наиболее вероятных кандидатов на роль "слесаря‑мороженщика". Двое из них оказались особами женского пола, обозленными на свою неустроенную жизнь до крайности. Нам пришлось пустить в ход не только мужское обаяние, но и примитивный ментовский нажим, которым Плат владел в совершенстве, чтобы убедиться в непричастности этих двух фурий к похищению Кристины.
Еще два мужика, лентяи и пьяницы по натуре, легкомысленно позарившиеся на "шальные" деньги лоточника‑мороженщика, обещанные рекламой фирмы господина Белякова, тоже не представляли особого интереса; разве что в плане классификации человеческих видов. За неделю так называемой работы они умудрились испортить товар и сломать взятые напрокат морозилки. Когда мы расспрашивали их об интересующих нас проблемах, они вели себя на удивление смирно и покладисто, хотя и были подшофе.
Причину такого примерного поведения нам объяснили соседи, которые были в курсе событий. Оказывается, эти два ловкача по социалистической привычке хотели спихнуть фирме поломанные морозилки за здорово живешь, на арапа. Но не тут‑то было. Крутые парни им быстро втюкали в головы разницу между ничейной государственной и частной собственностью, напрочь отбив охоту вешать лапшу на уши кому бы то ни было.
Звериный оскал капитализма вылился этим хитрецам в крупную копеечку и поломанные ребра. Поэтому при виде двух таких амбалов, как я и Серега, они решили больше не искушать судьбу и исповедались нам, как на духу.
Оставался последний, некто Тертышный, военный пенсионер. Он жил бобылем и имел двухкомнатную квартиру в центре города, которую сдавал молодой семье, а сам обретался неизвестно где и с кем. Используя свои связи, Плат узнал, что Тертышный – бывший сотрудник НКВД, притом из тех, у кого и после смерти на личном деле стоит гриф "Совершенно секретно". Похоже, конспирация у бывшего гэбэшника вошла в кровь и плоть. Он даже деньги от квартиросъемщика брал не как все нормальные люди – в открытую и в заранее обусловленное время, а когда ему заблагорассудится, предупреждая об этом по телефону за час до встречи. Несколько смущенный квартирант рассказал, что Тертышный обставлял их свидания словно нелегал – с паролем в виде какого‑нибудь журнала и различными маскировочными ухищрениями. Сумасбродный старик, как выразился парень, каждый раз приходил в другой одежде, при этом нередко надевая парик и цепляя накладную бороду. Если "пароль" – обычно журнал "Огонек" – Тертышный совал в карман, значит встреча переносилась на другой день. Ко всему прочему он обладал удивительной, пугающей простодушного паренька‑квартиросъемщика особенностью внезапно появляться и мгновенно исчезать, будто растворяясь в людском потоке.
– Он? – с сомнением спросил я Серегу.
– Что значит – он? – ответил вопросом на вопрос мой друг и шеф.
– Обозлившийся на новых русских старый чекист, у которого поехала крыша. По‑моему, этот Тертышный вполне способен отмочить номер с похищением.
– Согласен. Однако, есть одно "но" – внешний облик старого гэбэшника никак не подходит под описание "слесаря‑мороженщика". Тертышный, судя по рассказам соседей, невысокого роста, лысоват и с лицом похожим на бульдожью морду.
– Возможно, он работает с кем‑то в паре.
– Не исключено, – согласился Плат. – Но чтобы проверить наше предположение, Тертышного нужно еще отыскать…
– И вытрясти из него душу, – подхватил я, – чтобы он раскололся, как гнилой орех.
– Что будет отнюдь не просто, учитывая его "славное" прошлое.
– Поживем – увидим, – злобно окрысился я, запихивая в карман "вальтер"; теперь без оружия мы с Платом не ходили даже в туалет.
Правда, Серега имел в этом отношении по сравнению со мной некоторое преимущество – он таскал с собой наградной отцовский ТТ модификации 1951 года и в случае прокола с правоохранительными органами мог оправдаться, сославшись на кучу разных причин, побудивших его вынести оружие из дому. Зато мне не нужно было, в случае чего, придерживать палец на спусковом крючке из опасений засветиться – мой пистолет не значился ни в одной картотеке; если, конечно, верить Чуре. Впрочем, я не собирался сдаваться с оружием в руках ни бандитам, ни на милость нашей горячо любимой милиции.
Поиски старого гэбэшника несколько затянулись. В принципе мы могли дождаться, когда он соизволит напомнить о своем существовании квартиросъемщику /на этот счет у нас была с парнем договоренность/, но месяц только начался, и сидеть, ожидая с моря погоды три недели, нам было не с руки. Плат, почерневший от вполне понятных переживаний, нарезал вместе со мной круги по городу и окрестностям на презентованном Стебловым "жигуле" с раннего утра до ночи. Эти поездки были мне в тягость, так как мой друг в последнее время напрочь утратил присущее ему чувство юмора и на мои попытки побалагурить не откликался. Потому я сидел рядом с ним в "жигуленке" как приговоренный к пытке молчанием, до боли в челюстях стискивая зубы – чтобы нечаянно не отвязать свой неуправляемый язык и не нарваться на очередные неприятности.
След Тертышного мы отыскали лишь спустя четыре дня после того как он попал в наше поле зрения. Старый конспиратор все‑таки допустил досадную оплошность, нечаянно проболтавшись по пьяни о местонахождении своей "земли обетованной" соседке, восьмидесятилетней бабуле. Наверное, расписывая красоты Богоявленки, небольшой, затерянной в лесах, деревеньки километрах в двадцати от города, он даже не предполагал, что старуха в свои весьма преклонные годы обладает удивительно цепкой памятью.
Конечно, Тертышный не сказал ей, что у него в той местности дом или дача, но бабуля, которую нам удалось разговорить с помощью взятки в виде пачки чая и торта, привела такие подробности, которые мог знать лишь житель Богоявленки; или дачник, снимавший там жилье в летний период. Я судил об этом вполне квалифицированно, так как в юности вместе с приятелями не раз сплавлялся по реке к деревне, чтобы там порыбачить – возле Богоявленки река изобиловала глубокими проминами, в которых водились сомы. А какой трофей для настоящего рыболова может быть ценнее и желаннее двух или трехпудового бревна с глазами и длиною в сажень? Однажды я поймал полутораметрового сома и после этого "подвига" ходил в героях целый год, рассказывая коллегам разные небылицы, которые принимались на веру с удивительной легкостью. Что значит слава…
В Богоявленку мы приехали в обед. Но не на "жигуле", оставленном в соседнем селе, а на двух одрах, которые нам предоставил напрокат шустрый деревенский конюх всего за двадцать баксов. Похоже, он отродясь не держал в руках американскую "зелень", и неожиданно свалившееся на забубенную голову мужичка богатство совсем смутило его и так нетрезвый ум. Мы еще седлали лошадей, а он уже помчался в местный продмаг с удивительной для такого задохлика прытью, чтобы отовариться беленькой и отметить свою удачу.
До Богоявленки и в былые времена можно было добраться только в большую сушь. Или по реке, что для нас нынче являлось проблемой. Поэтому мы пошли по пути наименьшего сопротивления, благо от села, где нам одолжили двух четвероногих вездеходов, до Богоявленки по прямой было не более пяти километров. Мы не стали ехать по тракту, представлявшему собой глубокую канаву, наполненную жидкой грязью, а свернули в лес, где виднелась неширокая и достаточно сухая тропа, которую явно проложил какой‑нибудь пьяница – она петляла среди деревьев настолько замысловато, что нам временами казалось будто нас угораздило попасть в лабиринт.
И все же мы справились с задачей, руководствуясь больше интуицией, нежели здравым смыслом, и без пяти двенадцать уже подъезжали к рубленной церкви, главной достопримечательности заброшенной деревеньки, теперь насчитывающей не более двадцати дворов.
Это и впрямь была воистину легендарная церковь. Большевики пытались ее разрушить еще в период коллективизации. Но тогда леса вокруг Богоявленки стояли не в пример нынешним, и уполномоченный из района, который должен был подвигнуть местных коммунаров на очередной атеистический почин, заблудился, да так, что его нашли лишь через две недели без лошади и брички в чем мать родила. Где и при каких обстоятельствах он потерял средство передвижения и штаны с толстовкой, про то история умалчивает.
Достоверно известно лишь то, что его жизненный путь закончился в психушке.
Большевик‑атеист, к большому смущению товарищей партийцев, неожиданно стал богобоязненным кликушей и, закутавшись в белую простыню, как в тогу, часами вещал несчастным психам библейские истины, представляясь кем‑то из апостолов.
Вторая попытка уничтожить церковь /между прочим, архитектурный памятник деревянного зодчества восемнадцатого века/ была предпринята в начале сороковых годов.
Очередной райкомовский шнурок все‑таки добрался в Богоявленку и даже успел сколотить коллектив христопродавцев, готовых за бутылку родную мать вздернуть на сосну. Но во время инструктажа с непременным застольем не рассчитал своих сил и сгорел самым натуральным образом, правда, без дыма и пламени – от крепчайшего самогона, изнутри.
После этого смельчаков в партийных рядах района, готовых жизнь положить ради атеистической идеи, уже не находилось. Церковь Богоявленки /кстати, переименованной в село Красное/ почему‑то исчезла из всех планов отдела по религии, а когда какой‑нибудь ретивый партайгеноссе, из новеньких, заводил о ней речь, на всех старых партийных зубров вдруг нападала слепоглухонемота. Другие церкви рушились одна за другой, а богоявленская, сложенная из почерневших от времени дубовых плах, стояла незыблемо как сама христианская вера.