Конечно, нельзя утверждать, что уже в раю Адамом обуревал классический мужской эгоизм в современном его виде, — вовсе нет. Этот последний обрёл законченные свои формы уже после грехопадения. То описываемое явление, которое имело место у Адама, было своего рода прото-эгоизмом, как бы его прообразом или зародышем. Выражаясь языком диалектики Гегеля — его пред-бытием. Эгоизм имел некое пред-бытие, он не возник из ничего. Это пред-бытие в результате грехопадения перешло, преобразовалось в бытие. То есть диалектика их взаимоотношения такова, что мужской эгоизм не есть адамов первообраз в «снятом виде» (гегелевское aufheben). Скажем так: если у Адама его «прото-эгоизм» был лишь искушением и развитие его шло классическим путём (по великолепному учению Нила Сорского — «прилог»-«сочетание»-«сложение»-«пленение»), то после грехопадения он перешёл в другое качество и стал уже свойством, как бы преобразовался в него, стал эгоизмом собственно. Обрёл, так сказать, соответствующий ему «психический орган». Такова диалектика грехопадения — всё то, что было просто преодолимым искушением, превращается отныне в свойство, как бы онтологизируется. Теперь его просто так уже не победишь… Впрочем, для начала нам самим следует в нём себе признаться, так сказать, отследить его в себе.
Отсюда, от проблемы мужского эгоизма и райского его прообраза, кстати, было бы небезынтересно выйти на новый виток понимания и чисто психологического аспекта происшедшего грехопадения, и тех особенностей человеческой психики, где духовное переходит в психологическое и наоборот. И даже — к новому, богословски объяснённому пониманию мужского эгоизма… Отсюда можно было бы найти и способ, как с ним бороться, или, на худой конец, просто его осознать. Да и вообще — то, как стали отличаться те или иные человеческие свойства до и после грехопадения — предмет отдельного, весьма интересного исследования. Там ведь всё можно раскопать, в Ветхом Завете-то. Нужно просто заниматься этим, а не всецело помышлять о спасении. Тем самым вновь повторяя адамову ошибку.
|
|
Полностью зациклившись на любимом деле, и забывая о своей подруге, мужчина тем самым, как ни парадоксально, изменяет сам себе, становится духовно слабее. Да, это очень просто — полностью сосредоточившись на любимом деле, никого вокруг не замечать. А вот ты попробуй при этом не забывать и о Ней! Слабо?
Вот она, наша мужская сверхзадача. Вот что нужно нам выполнить. Вот что некоторые из нас недопонимают. Это убого — зациклиться полностью только на своём деле. Да, с тактической точки зрения это приятно, это греет душу — то, чего мы достигли сейчас, или ощущение собственного могущества, что вообще можем мы достигнуть. Мужчина начинает чувствовать себя вроде как победителем, ему, кроме того, зачастую кажется, что тем самым он оказался лучше, чем Она. Но с точки зрения стратегии это в корне порочно. Пытаясь быть «крутым», пренебрегая женщиной в каждой спорной ситуации, мужчина идёт по пути наименьшего сопротивления. Это слишком легко — каждый раз забывать обо всём, о близких и об окружающем мире. Такая «узкая специализация», с точки зрения теории эвристики, весьма неэффективна. Творческий, сильный и смелый человек — тот, кто идёт на риск, умея отвлекаться от вещей глобальных, и переключаться на второстепенные.
|
|
Каждый раз, пренебрегая женщиной, мужчина подвергает её искушениям. У женщины возникает соблазн самой начать решать серьёзные проблемы. А отсюда недалеко и до феминизма. Таким образом, мужчина постепенно формирует из своей подруги самовольное и неуправляемое существо, по сути дела сам способствует превращению её в вечно озлобленную стерву. Возникает порочный круг, когда мужчина всё более и более перестаёт ощущать её женщиной, а оттого всё больше начинает ею пренебрегать. А она тем временем всё более и более стервенеет.
Пренебрежение женщиной, недооценка великой её роли в развитии мироздания, в конечном счёте ведёт нас к обабиванию и падению. Нет, не так: к падению и последующему обабиванию. Что на самом деле и произошло. Мужики, учитесь ценить женщин! Учитесь нормальных женщин искать! Их ведь на самом деле так мало…
Мужской эгоизм есть разновидность бабства. Если мы сильнее женщин, если нам на самом деле больше дано — то на нас лежит и большая ответственность за превращение их в стерв. Если же такую ответственность мы не готовы нести — то нефига и строить из себя героев. Нужно просто начать во всём их слушаться… Тогда с нас и спроса никакого нет. Тот, кто сильнее — тот и отвечает.
Библия (а скорее — Вдохновивший её), тем своим умолчанием об Адаме вновь поставила человеческий дух перед выбором; незаметно для человека ему вновь подсунули новый «запретный плод». Ибо здесь способом ответа на вопрос «влёгкую» было пошлое обвинение во всём женщины. Человечество сожрало этот «плод обвинения», «плод» переноса вины, даже его не заметив. А ведь это было почти такое же грехопадение, но теперь в духе.
|
|
Вкушение запретного плода автоматически изменило сознание Евы и Адама — оно приобрело черты вульгарного, тварного детерминизма. Когда причину переносят на что-то другое; когда свою вину перекладывают на других. Нетрудно видеть, что и классическое богословие, и христианское общественное сознание в целом сделало то же самое, только духовно. Собственно, речь идёт об аналогичном грехопадении, которое вновь совершило всё человечество в целом. Ведь как легко было заявить: это всё Ева виновата, «в пополаме» со змеем. Тем самым мышление общества, размышляющего о мире, о Боге, о рае и аде, оказалось ввергнуто в пучину подобного же животного детерминизма. Наше сознание получило на тысячелетия мощную инъекцию «слабости». Оно оказалось неспособно к важной роли объединяющего звена — между духовностью и бытием.
Библия не стала давать готовых решений, она изящно умолчала о степени вины Адама и Евы, но вновь предоставило нам свободу, то есть предложила человечеству решить эту проблему самостоятельно, исходя из его, человеческой, «испорченности». Ну человечество и решило. И лишний раз доказало своё бабство. И само — вот умора! — этого так и не просекло. Тот, кто обвиняет во всём баб, сам есть баба. А у неё, как вы знаете, с самоанализом и самокритикой всегда были проблемы…
Мы станем мужчинами лишь тогда, когда сможем смело сказать: во всём виноваты МЫ. Нам за всё и платить. А пока этого не сделано, человечество будет медленно, но верно погружаться в пучину самого пошлого духовного бабства. Сейчас это заметно уже невооружённым глазом. А ведь со временем духовное рискует стать онтологическим. Каждое новое важное свойство стремится обрести свою органику…
Копнув чуть-чуть поглубже, мы заметим, что (в контексте, концептуально связанном со всем, здесь описываемым) в Библии ещё раз встречается слово «почивание». Один-единственный раз. Но оказалось его достаточно, чтобы очутились мы все в глубокой ж**е. Это когда ученики Христа почили во время последней Его молитвы. Парень конкретно попросил их пободрствовать немного — стало быть, дело-то было важное. Во время молитвы Он плакал кровавыми слезами, и я думаю, что это было не художественное преувеличение. И молился Он о том самом будущем единстве своих последователей. А они задрыхли, позорные волки…
Но есть ещё почивание и третье. Библия снова о нём умалчивает. Она ждёт; она предоставила нам самим свободу найти и определить: что это за почивание? Угадайте, у кого оно?
И зададимся ещё одним вопросом: почему это человечьи мозги постоянно перекладывали свою вину на других? Почему даже и не пытались реконструировать всё, что было на самом деле? Почему просто принимали на веру то, что им внушали? Почему эти мозги не проявили должной интеллектуальной смелости, должной мужской силы? Уж не в силу ли их слабости, не в силу ли их бабства? Наши мозги, наши. Мужские.
Между прочим, по аналогии с рассуждением об «эволюции мужского эгоизма», было бы интересно проследить, например, как изменилась женская потребность в детях. Ведь очевидно, что до грехопадения была она несколько другой? И очевидно также, что, когда Ева совершает свой грех, то ведь как бы бессознательно стремится она приблизить то положение вещей, когда у неё появятся детишки, когда станет она госпожой… Не то, чтобы она так уж к этому осознанно стремилась, но в её переговорах со змеем, в нарушении запрета на вкушение плода, этот момент где-то на глубине души, безусловно, присутствовал — в виде, например, смутного предчувствия грядущих, весьма выгодных для неё перемен. Женщины, вообще-то, существа очень сложные…
Кроме того, нельзя не отметить и ещё одного момента в грехопадении Евы — разумею здесь «общение» её со змеем. Нет, не так, иначе. То, почему Ева вступила в это общение, какая смутная сила её подталкивала. Выше было уже указано, что Адам в определённом смысле пренебрёг Евою, как бы зациклившись на решении задач, показавшихся ему более важными — своё вселенское предназначение, бого-общение, творчество, и всё такое… О Еве он практически позабыл. Натурально, Ева при этом почувствовала себя несколько обделённой мужским вниманием — то есть вниманием единственного мужчины, который имелся на тот момент:) Полагаю, читатель догадывается уже, к чему я клоню.
Ева ревновала Адама к Богу. Разумеется, это была не наша ревность, которая уже онтологически отягощена — как всей метафизикой грехопадения перволюдей, так и развитием человеческой индивидуации всех последующих поколений. Или, выражаясь проще, историческим развитием греха. Это была не ревность в узком смысле слова, но нечто наподобие «пред-ревности», некоторое смутное недовольство, идущее не на уровне явной эмоции, но, скорее, в глубине, исподволь, как некое искушение. Итак, Ева смутно чуяла, что если она со своим мужиком тяпнет запретного плода, то впоследствии в их жизни что-то изменится таким образом, что внимание Адама будет полностью принадлежать ей. Да и сам он тоже. По крайней мере, момент таковых «пред-ощущений» в грехопадении Евы также имел место. Впрочем, классическое богословие этим тоже не занимается.
Согрешая, Ева «уводила» Адама у Бога, отвлекала от его призвания, от высшего его предназначения. Стоит ли говорить, что продолжает она делать это и сейчас?
Третья глава Книги Бытия в синодальном русском переводе начинается с фразы: «Змей был хитрее всех зверей полевых» (Быт. 3, 1). Однако, если мы взглянем на церковно-славянский текст, то обнаружим там нечто иное: «Змий же бе мудрейший всех зверей сущих на земли». И в оригинальном древнегреческом тексте, с которого это переводилось, читаем: «O de ofis en fronimotatos panton», то есть тоже «мудрейший из всех». В общем, дальше идёт длинная история, как Кот Бегемот, проклиная всё на свете, пытался понять, что же было в древне-еврейском оригинале. Бедняга, что называется «в поте морды» прорыл всю свою библиотеку, перекопал всех толкователей… И, прикиньте, нашёл (у Д. Щедровицкого). Выяснилось, что в иврите к слову «змей» («нахаш» — «шипящий») присовокуплено прилагательное «арум», то есть одновременно «мудрый», «рассудительный», а также и — «нагой». И, одновременно — оно восходит к глаголу «арам», который означает «проницать» и «быть проницательным». Именно это слово применяется к Адаму и его жене в раю, когда они были наги, «и не стыдились» (Быт. 2, 25). Были наги — то есть, открыты для Бога. «Контаминация этих двух слов корня „арам“ указывает на мудрость первых людей, делавшую их полностью открытыми воздействию Божьему» (Д. Щедровицкий, «Введение в ВЗ», М., Теревинф, 2001, стр. 58). То есть — и перволюди, и змей были проницаемы Божьей благодатью. Допустимо ли это для заведомо падшего змея? И какого чёрта в нашей русской Библии стоит слово «хитрый?» Да ведь это, почитай то же самое, что и «хитро*опый», и к «мудрейшему» вообще никакого отношения не имеет! Ничего себе, опечаточка! Спрашивается: откуда это она взялась?
А вот откуда: христиане, в своём бабском пафосе самооправдания, не сумели построить корректное богословие, которое призывало бы их к чему-то высокому, ставило перед ними настоящие, обще-человеческие, космические цели. Христианские богословы выполняли типа социальный заказ. Они тоже были люди, жили среди людей с множеством немощей и предрассудков, — и большинство этих предрассудков и немощей были по форме и содержанию типично бабскими. А потому и начали наши «Отцы Церкви» под свои жалкие, немощные, непоследовательные толкования, под свои жизненные «базовые инстинкты» подгонять даже и самый перевод.
Но ведь наше понимание нас самих, нашей сущности, нашего происхождения сидит в нас на уровне архетипа. Почитайте-ка, что пишет по поводу важности архетипов Юнг! И вот получается, что человечество уже привыкло к извращённому представлению о самом себе. Эти представления о «вторичности» собственной «первовины», о собственной «хорошести» вошли в нашу плоть и кровь. Другими словами, незаметно для нас в кровь нашу и плоть вошло бабство …
Всё человечество, построив изначально неверную, извращённую картину мира, тем самым не смогло понять и самого главного: самого себя, своего места в этой картине, а стало быть — и своих задач, и главнейших своих функций. Тем самым оказалось оно не в состоянии начать достраивать то здание, которое начал его Творец. Изначальный замысел так никто не оценил и не понял; напротив, заявили, что всё, созданное Богом, должно потом «сгореть». И даже чуть ли изначально ни предназначено к этому. И, как крысы, бегущие с тонущего корабля, все начали думать только о собственном «спасении». На самом деле, если копнуть поглубже, то нетрудно видеть, что первичным импульсом всего этого была вещь на самом деле тривиальнейшая — малодушный страх смерти, желание её избегнуть и типа спастись. Это они — слабость и страх — породили убогое, немощное, самооправдательное богословие. Это они спровоцировали всевозможные подтасовки и обманы. На которых любое здание — как построенное на песке.
Вернее, строить что-то начали, но нечто совершенно другое, Богом не «предусмотренное». Любое строительство, замешанное на этом (интеллектуальном, духовном и потребительском) бабстве, которое называется ещё «современная цивилизация», по сути ничем не отличающейся от мега-империй прошлого, неизбежно окажется одной из Вавилонских башен. А башни эти всё рушатся, рушатся, рушатся… Цивилизация бабства сама загоняет себя в тупик. И если общий капец произойдёт, то и связан он будет в первую очередь с нашим бабством, нашей подчинённостью как женщине в частности, так и женским ценностям в целом. И нашей собственной, бабской, духовной и интеллектуальной трусостью и слабостью. Почему-то вспоминается Булгаковский Воланд: «трусость, несомненно, один из самых страшных пороков. Так говорил Иешуа Га-Ноцри. Нет, философ, я тебе возражаю: это самый страшный порок». Ну так вот: слабость и трусость толкают нас не только под каблук женщины. И не только делают из нас жалких и самодовольных потребителей. Трусость и слабость мужчин определяют общее направление всего мирового развития. Они приуготовляют всеобщий финал.
Христианство никогда не было целостной религией. Оно всегда «сидело на двух стульях», одновременно пытаясь оправдать, благословить как повседневную мирскую жизнь с её тихими бытовыми радостями, так и полный отказ от мира (монашество). И когда Розанов пишет, что в историческом христианстве господствует монашество, уход от мира, смерть, то на самом деле он не вполне прав. Христианство вечно разрывалось между монастырём и миром. В первом случае ударялось оно в бесплодный аскетизм; во втором — в безысходное бабство. Христианство не смогло объединить всё это в красивую, целостную систему, не смогло оно и само стать таким единым целым, духовной сердцевиною человечества — и в результате человечество не сформировалось как единое христианское целое, и в этом направлении никогда не развивалось. Ибо христианство, не будучи единым, не оказалось тою «точкой роста», вокруг которой и начинается всякое развитие. Атомизировалось оно само — и в результате оказалось разобщённым всё человечество.
Традиционное богословие куда немощнее, куда ничтожнее и слабее, чем можно предположить. Оно не умеет отвечать на самые элементарные вопросы (стало быть, и запросы тоже). Вот мы сейчас с вами вместе решим одну проблемку, а потом посмотрим, как решается она у Святых Отцов Церкви (а равно и прочих всяких христианских исследователей).
Ева, как вы знаете, была создана из Адамова ребра. Это означает, что и у Адама, и у Евы был идентичный генотип — примерно такой же, как у однояйцевых близнецов. То есть генетически они были даже ближе друг другу, чем брат и сестра. Еву чуть ли не «клонировали» из Адама. Иначе какого хрена Библия подчёркивает этот момент — про адамово ребро? Могла бы и промолчать. В Библии вообще предельная концентрация смысла, там важна каждая запятая. Следовательно, когда наши «умники» совокупились (после изгнания из рая), то тем самым совершили типичный инцест. Который, к слову сказать, и завершил, довершил, закрепил ихнее грехопадение, чтобы в Эдем гарантированно не могли вернуться достойные отпрыски этих грязных извращенцев (разумеется, пока они не станут клонировать друг дружку, да в наглую голышом ходить, типа сбрасывая «тяжкое наследие»:) Ведь всё это вроде бы очевидно?
И обещание Божие Еве, что «в болезни будешь рожать детей» (Быт., 3, 16) — является наказанием за этот первый инцест, за неверный, «животный» способ зачатия. И, одновременно — косвенным доказательством, что возможен и иной тип размножения.
Однако историческое богословие не может справиться даже с такой элементарной задачей, и честно продолжает считать, что первый инцест на Земле совершили только дети Адама и Евы… Точно так же впритык не желает оно замечать, каким способом должны были непорочно рождаться у них дети (то есть без секса), хотя ответ должен был родиться в любой нормальной голове, знакомой с Евангелием. Не может оно путно объяснить и смысла элементарнейшей притчи о неверном управителе — важнейшей «программы» земного существования как самого христианства, так и всего человечества, и многое, многое другое.
Погнали дальше. Классическое богословие так и не создало самой главной своей части — учения о человеческой личности. А то, что считают в богословии такой концепцией — на самом деле, хилая, лишённая ядра, искусственная компиляция из нескольких отрывочных, и даже не до конца сформулированных положений. В. Лосский пишет: «Я же лично должен признаться в том, что до сих пор не встречал в святоотеческом богословии того, что можно было бы назвать разработанным учением о личности человеческой, тогда как учение о Лицах или Ипостасях Божественных изложено чрезвычайно чётко» (сб. «По образу и подобию», ИСВБ, 1995, стр. 106). А как можно жить и творить (и, кстати, спасаться), не зная, что живёт, и что спасается? Ведь очевидно, что без целостного учения о личности вся сотериология мигом разваливается на сотни мелких запретов и ветхих законоположений. И вот, вернулись мы к закону, к пище мягкой, но все трусливо делают вид, что этого не произошло. Христианство начинает двигаться вспять.
И вообще: не имея нормального богословского фундамента, на что тогда приходится «нанизывать» все последующие рациональные познания? На магию и язычество? За этим дело не станет… Между прочим, ещё в Эдеме Бог для того и приводит к Адаму зверей, чтобы «видеть, как он назовёт их» (Быт., 2, 19) — в первую очередь для того, чтобы Адам не стал в своей «чистой духовности» настоящим фанатиком.
Однако христианство, отрицая опыт иудаизма, «вместе с водой выплеснуло и ребёнка», ударившись в эту самую «чистую духовность». Результат сказывается налицо уже веку к 10, когда научные познания двинулись в сторону сначала магии, а затем — к «голой», фрондирующей рациональности. На Западе богословие, начав с бесплодной схоластики, перешло к не менее бесплодному жонглированию понятиями в современных философских системах, а от них — к обоснованию идеи гедонизма и посильного, удобного благотворения; на христианском Востоке — полностью выродилось в обоснование идеи «спасения». А ведь кажется, как просто и сейчас создать богословское учение о личности, имея вторую топику Фрейда. Просто поставить страх смерти вместо сексуальности, и всё…
В основе всех психических функций человека лежит в первую очередь страх смерти. Что же до всяких там либидинозных проявлений, то они являются производными от этого страха, они занимают только следующий «психический этаж». И это так хотя бы потому, что именно размножение преодолевает «чин смерти» данного вида. Кстати: многие парочки, присутствовавшие в прошлые века при смертной казни, испытывали потом непреодолимое желание заняться сексом. Даже нумера арендовали с видом на площадь с виселицей — комнаты с кроватью, разумеется. Угадайте, почему?
Так вот, от этого страха перед смертью легко перейти к душе, к духу, к сознанию; к их связям между собой. И при этом взгляде на предмет выяснится очень много нового и интересного.
Всё это позволило бы нам понять и заново переосмыслить также и особенности человеческой психики. А так у нас у всех — каша в голове. Правильно понятое христианство вообще все науки расставило бы по своим местам. А заодно, кстати, и западный психоанализ, где всё поставлено с ног на голову. Например — не существует «комплекса кастрации». Мужчина и женщина — «половинки» единого творческого целого. И каждая, в отрыве от другой, ощущает себя как неполную, незаконченную, несовершенную, на что-то важное не способную. Натурально, когда суть человеческой психики низводится до размножения, а все его духовные проявления — к вытесненной сексуальности, то и нормальная нехватка «половинки» интерпретируется как «кастрация». А потом, после такого провозглашения, и воспринимается именно так. Сводить творческий полёт человека до сублимации либидо, а человеческий дух — до символического фаллоса… Вот сижу и думаю: какие бы ещё написать «99 признаков», чтобы эти идеи туда засунуть?
К слову сказать, В. Лосский был неправ, законченного учения о Лицах Троицы тоже как такового нет. Ибо взаимодействие Ипостасей Троицы между собою и с тварным миром рассматриваются в статике, но не в динамике, не в развитии. А ежели нет генезиса, то что это будет за учение? Наши богословы не озаботились даже такой «мелочью», как вопрос о том, каковы были «функции» каждой Ипостаси Троицы в процессе творения мира. А ведь всё лежит прямо-таки на поверхности, всё видно невооружённым глазом: откуда и с Какой Ипостасью связан антропный принцип строения Вселенной, Кто его реализовывал, и от Кого этот «реализатор» исходил, «ношашеся верху воды», то есть, на самом деле — проницая собою стремительно развивавшуюся первоматерию. И исходил, и «ношашеся» — и это всё одновременно, ну неужели вы этого не видите?
А отсюда куда как легко понять, что и не о воде вовсе повествует древний автор, но о неструктурированной ещё материи… И названа она «водою», ибо, подобно тому как вода не имеет формы, так и наша первоматерия не имела ещё чёткого деления на базовые и прочие всякие элементы. И вообще речь идёт не о творении земли и воды собственно, но о самых первых моментах, о начальном этапе существования Вселенной. Нетрудно понять и то, что структурируется первоматерия во вполне понятном направлении — как грамотно пишет А. К. Толстой, «лучи любви кругом лия, к Нему вернуться жаждет снова». Здесь внутренние потребности энергии, материи, зов Духа и самостоятельный эволюционный процесс сливаются воедино. Ещё сливаются… Вот уже где начинается разрыв между наукой и богословием, хотя на самом-то деле его и нет…
И, далее, нетрудно видеть, что создаёт Бог вовсе «не небо и землю», в прямом смысле слова, но иное по отношению к Самому Себе. То Он был один — а теперь уже есть иное. То, что было Одно, было Единое, теперь как бы раздвоилось на Бога и иное, и тут же начало мучиться, и самое мучение это и стало «точкой роста» всего мироздания в целом. А в нём, опять же, возникла своя «выделенная точка» — человек, и «мучение» от этой «разорванности» всё передалось ему, сконцентрировалось в нём.
Итак, возникло иное, «земля», благодаря которой именуется Бог теперь «небом». Теперь именуется. Нет, не так. «Небом» именуется, становится та «виртуальная область», где Бог. Иное-земля как бы в благодарность, как бы в ответ порождает заново «Небо». Ибо Небо это теперь уже другое. Речь идёт не о названии стихий, но о возникшем противопоставлении, с его внутренней, онтологической мукой, с его ожиданием «откровения сынов Божиих». Просто тогда не было ещё Гегеля с его великолепным арсеналом, вот и пришлось говорить: «земля и небо». Но кому нужно, тогда понимали. Теперь — нет.
Кстати: иное — то есть бабское. Вторичное всегда есть баба, и оно это ощущает, и мучительно, нетерпеливо жаждет занять место первого. Второе всегда стремится вытеснить первого. «Мужик»-Бог создаёт себе «женщину», творение. «Премудрость созда себе дом…» И вот, начинает наше творение стремиться по-бабски доминировать и над Творцом — грехопадение, распятие, и всё такое… Ибо на взгляд второго, бабы, существует лишь физическое, но не метафизическое. Бабство — есть ощущение себя физическим центром мира. Для бабы не существуют иные ценности, более высокого порядка. Для бабы мир лишь грубо физичен. И развиваться он может одним только размножением, для которого следует приискать подходящего самца. А другого бабства на свете и нет…
Но на самом деле всё наоборот. Духовный план развития радикально отличается от развития для нас очевидного, физического. Первичен не эволюционный процесс с его вульгарным размножением. Первичен Бог с Его творческим Духом. Первичен и созданный по образу и подобию мужчина с его делом — которое может, а значит и должно продолжить процесс сотворения мира. Бердяев прав, говоря что творчество — продолжение творения. Процесс ещё не закончен, ибо зачем тогда Бог приводил к Адаму зверей? Мужчина никогда не должен забывать, ради чего он существует — во имя этого смелого творческого полёта, во имя своего дела. И для того, чтобы продлить это дело, чтобы продлить в нём смертного себя, мужчина заводит себе ребёнка. А для физического рождения его находит себе помощницу, женщину, которая реализует этот процесс. Почему женщины и не фигурируют в тех главах…
Женщина помогает мужчине не только в его деле, но и в возможности его продлить. Впрочем, и в деле сам?м тоже помогает: «Тот, кто называл себя мастером, работал, а она, запустив в волосы тонкие с остро отточенными ногтями пальцы, перечитывала написанное… Она сулила славу, она подгоняла его, и вот тут-то стала называть мастером» (М. Булгаков, «Мастер и Маргарита»). Как видим, некогда Адам (Мастер) именует Еву (Маргариту) «женой», тем самым подчиняя её и себе, и своим ценностям, но Маргарита (Ева) потом, как бы в ответ, именует его (Адама) «Мастером», тем самым придавая его работе некую весомость, как бы возвращая его обратно в мир ценностей божественных, и вообще — увенчивая его творчество, признавая его имеющим и духовную, и — одновременно — житейскую, бытийную ценность. Вспомним и шапочку с буквой «М». Подобный головной убор (типа кокарда у военных), если не ошибаюсь, есть признак принадлежности чему-то высшему себя. И венчает им Мастера именно Маргарита, то есть Ева. Подлинная любовь женщины восстанавливает утраченный статус мужского творчества, а это последнее — что очень хорошо показано в булгаковском романе — утраченный статус мировой гармонии: «Кто-то отпускал на свободу мастера, как сам он только что отпустил им созданного героя…»
Согласитесь, если бы булгаковский Мастер строчил свой сколь угодно гениальный роман, сидя в подвале один-одинёшенек, то было бы в этом нечто неубедительное, чуть ли даже несерьёзное? Даже в голливудских фильмах супер-героя сопровождает красавица, хотя чаще всего без неё вполне можно было бы обойтись. Но только что будут стоить тогда все его подвиги? Как видим, это глубоко взаимосвязанные вещи — бытие мира, грехопадение, творчество, любовь…
Женщина венчает творчество мужчины. Она вдохновляет, переживая за него. Она не даёт мужским мозгам засохнуть в сухих, безжизненных абстракциях. Она возвращает нас к реальности. Через полчаса она уже придёт, и сразу получит свой поцелуй, и, пока ей помогают раздеваться, и даже ещё с порога, будет гундосить обиженным голосом: «Опять они ругали тебя на том христианском форуме. Ведь они же не дочитали! Завтра я пойду и зарегистрируюсь, и всем им скажу, что ничего они не понимают, и вообще все они дураки», — и, продолжая бурчать, пошлёпает на кухню подъедать свой любимый мёд…
Теперь вернёмся вновь к проблеме единства в Евангелии. Мы знаем уже, что самым первым своим чудом Иисус «намекнул» на новый тип взаимоотношений «муж-жена». Этот «диполь» был элементарной клеточкой любого единства вообще, и, одновременно, возврат к тому подлинно-продуктивному, творческому единству, которое было между Адамом и Евой в Эдеме, и с которого всё и началось. С разрушения этого единства между мужчиной и женщиной, между Богом и людьми, между людьми и миром всего материального, началось наше грехопадение.
Иисус возвещает единство как необходимую предпосылку творческой деятельности христиан. Ну конечно, вы всё это знаете. Но просто для полноты изложения процитирую, как выглядит «главная задача», поставленная перед христианской цивилизацией, по учению Максима Исповедника:
«Основное разделение, в котором коренится вся реальность тварного бытия, это противопоставление Бога совокупности тварного мира, разделение на тварное и нетварное.
Затем тварная природа разделяется на небесную и земную, на умозрительное и чувственное. В мире чувственном небо отделяется от земли. На ее поверхности выделен рай. Наконец, обитающий в раю человек разделяется на два пола: мужской и женский.