— Послушаем, что нам поведает Бен, — сказал Рейф, когда вошел хозяин постоялого двора.
Бенджамин сообщил, что, используя разные таинственные связи, он нашел человека, очень похожего на вора-взломщика, которого описала Генриетта.
— Его зовут Хватай Все. Точно похож на вашего обидчика, но взломы — не его конек, он всего лишь мелкий воришка. Крадет одежду, серебро, если оно попадется под руку. Бриллианты не по его части. И он точно не пытался сбыть изумруды, о которых вы говорили. Если их кто-то попытался бы продать, я знал бы об этом. — Бенджамин подергал мочку уха, покрытую шрамом. — Не знаю, но это дело странное. Тут что-то не сходится.
— Что ж, существует всего один способ узнать это — встретиться с ним. Бен, ты можешь привести его сюда? — спросил Рейф.
Однако Бенджамин решительно покачал головой:
— Он не пойдет. Подумает, что это ловушка, и скроется. Тогда все придется начинать сначала. Вам придется навестить его.
Рейф оттолкнул в сторону пустую тарелку и встал.
— Где его искать?
Генриетта отодвинула стул.
— Вы хотели сказать, где нам искать его. Я схожу за своим пальто.
— Боже, мисс, вам нельзя туда идти. Лучше предоставьте все его светлости, — возразил Бенджамин, с ужасом глядя на нее. — Хватай Все обитает в трущобах Петтикоут-Лейн. Это ужасное место, где полным-полно убийц и воров-карманников, уже не говоря о проститутках. Мисс, извините меня, но эти трущобы не место для леди.
— Генриетта, Бен совершенно прав. Предоставьте это дело мне.
— Нет.
— Генриетта...
— Мисс...
— Нет. Я иду с вами, — решительно заявила Генриетта. — Только я видела Хватай Все. Как вы без меня узнаете, что он именно тот человек? К тому же, — продолжала она, не давая Рейфу вставить слово, — не над вашей, а моей головой нависла петля палача. Я сама хочу услышать, что скажет этот человек.
— Он вряд ли скажет что-либо, если не получит хорошее вознаграждение. А вы не можете себе такое позволить из-за ограниченных текущих средств, — заметил Рейф.
Лицо Генриетты вытянулось.
— Я не подумала об этом.
Рейф тяжело вздохнул.
— Генриетта, поступайте как знаете, но, если нам удастся выбраться из Петтикоут-Лейн, лишившись нескольких соверенов, можно будет считать, что нам крупно повезло. Я оставлю здесь свои часы и табакерку. Будет лучше, если вы тоже оставите здесь все, что имеет какую-то ценность. Воры-карманники сорвут с вас одежду, если она будет плохо застегнута.
Генриетта издала тихий возглас.
— Значит, вы все же берете меня с собой?
Рейф вздохнул, но на его губах уже заиграла улыбка.
— Если я этого не сделаю, вы все равно последуете за мной. Поэтому уж лучше идите рядом со мной, чтобы я все время видел вас. Идите за своим пальто. Только не упрекайте меня, если вам будут сниться кошмары после того, что вы увидите.
Трущобы на Петтикоут-Лейн невероятно убоги. Среди лабиринтов узких улиц и тупиков опасно, точно пьяные, кренились ветхие дома, словно стремились поцеловать друг друга. Тусклый свет едва проникал среди крутых крыш и выстиранной рваной одежды, висевшей на веревках, которые тянулись из окон и держались на шестах. Воздух наполнял едкий дым, вырывавшийся из труб. За зданиями находился лабиринт деревянных лестниц, кривых помостов и прогнивших ступеней, которые позволяли обитателям трущоб незаметно раствориться среди вереницы домов, питейных заведений и лачуг, куда не осмелится заглянуть ни один страж порядка. Канавы по обе стороны дорожек были завалены вонючими отходами, выброшенными через разбитые окна. Вшивые собаки отчаянно чесались, кошки, похожие на скелеты, рылись среди куч мусора, но тщетно, так как их уже несколько раз обшарили толпы босоногих уличных мальчишек, еще слишком маленьких, чтобы пополнить ряды организованных шаек преступников.
Крепко прижимая пальто к себе, Генриетта осторожно пробиралась через грязь, стараясь изо всех сил не вдыхать глубоко, ибо кругом стоял невыносимый смрад. Радуясь, что находится под опекой Рейфа, она держалась как можно ближе к нему, стараясь не отвлекать его. Она ужасалась, видя столь вопиющую нищету и убожество, бедность и грязь, соседствовавшую с благополучным Лондоном, по которому ее недавно водил Рейф. Ничто, даже попрошайки возле собора Святого Павла, не подготовило ее к такому повороту. Генриетта даже не догадывалась, что столь убогую жизнь — если это можно называть жизнью — влачит множество людей в столице. Ей стало ужасно стыдно при воспоминании о своем прежнем весьма поверхностном мнении. Ничего-то она не знала, но решила узнать больше, когда все это кончится. Тогда она обретет цель в жизни, найдет способ, как сделать ее лучше. «А когда это сбудется, — твердила Генриетта, — буду чувствовать себя гораздо лучше».
Впереди уверенно шагал Бенджамин, не глядя по сторонам. В правой руке он на всякий случай держал крепкую трость.
— Кстати, сегодня утром Мег говорила мне, что вы сделали для мистера Форбса, — сообщила Генриетта.
— Мег следовало бы попридержать язык. Я ничего особенного не сделал.
— Мег так не думает. И мистер Форбс тоже. По ее мнению, если бы не вы, мистер Форбс, скорее всего, жил бы впроголодь.
— Мег преувеличивает. Во всяком случае, если Бенджамин не пришел бы мне на помощь, я был бы уже мертв.
— Мег говорила, что их было пятеро. Разбойники. И все это случилось на площади Пикадилли.
— Да, но случилось почти в два часа ночи.
— Чем вы там занимались в такое время?
— Прогуливался. Я всего лишь прогуливался.
Это случилось в ночь неприятного разговора с Джулией. Рейф не мог поверить тому, что услышал, противоречивые чувства овладели им, и он решил прогуляться, чтобы привести в порядок свои мысли. Сначала он испытал страшное потрясение. Не ожидал, что подобное может случиться. Не думал, что такое вообще возможно. Потрясение сменилось отчаянием. После краткого возобновления семейных уз Рейф понял, что совершил ошибку, приняв Джулию назад. Еще более фатальной стала ошибка, с последствиями которой ему пришлось справляться уже потом.
Рейфа кто-то дернул за рукав, и он понял, что остановился посреди Петтикоут-Лейн.
— Ваши мысли витали где-то далеко, — сказала Генриетта.
— Но если мы не поспешим, Бенджамин далеко уйдет от нас, — ответил Рейф, отключаясь от своих воспоминаний. — Давайте поторопимся и догоним его. Заблудиться в таком месте опасно.
Генриетте отчаянно хотелось спросить, почему в его глаза вернулся затравленный взгляд, но возникли более неотложные заботы. Например, толпы уличных мальчишек, хватавших Рейфа за фалды, а ее за пальто с мольбой в глазах. Генриетта знала, что давать им деньги значило бы совершить крупную ошибку — их обоих окружили бы. Однако у нее сердце разрывалось при виде такой картины.
— Ведь можно что-то сделать для этих бедных душ, — сказала она Рейфу. — Они такие грязные и голодные.
— Но их слишком много. Я уже говорил вам об этом.
— Да, — печально согласилась она. — Но...
— Мы пришли, — впереди раздался голос Бенджамина. Он указывал на темный переулок. — Надо подняться по этой лестнице... держитесь крепче, лестница отходит от стены.
Втроем они поднялись по опасной лестнице. Бенджамин резко постучал тростью по двери, после чего с другой стороны послышалось шарканье ног, но дверь так и не открылась.
— Эй, Хватай Все!
Глава 8
Дверь чуть приоткрылась, и чьи-то глаза оглядели мрачную лестничную площадку.
— Кто вы? Что вам нужно? Что здесь делает эта шлюха?
Прежде чем кто-либо успел остановить Генриетту, она шагнула вперед.
— Я та самая шлюха, которую ты стукнул по голове и бросил в канаву, посчитав, что я умерла, — сказала она, — и это сделал ты, урод.
Генриетта изо всех сил толкнула дверь, чего вор-взломщик никак не ожидал и отлетел в глубь комнаты. Генриетта тут же вошла, Рейф последовал за ней. Бенджамин остался у двери на страже.
Кругом стояла удручающая темнота и духота, дым поднимался от очага, над которым висел большой железный котел. От него тоже исходил дым и прогорклый запах. Генриетта подумала, что в котле варятся остатки прежних ужинов Хватай Все.
Он сам был низкого роста, жилист, с копной поразительно рыжих волос и исключительно кустистыми бровями. Правый глаз скрывала повязка из черной кожи, закрепленная на затылке. Несмотря на жару в комнате, он был в засаленном пальто, надетом поверх зеленой вельветовой куртки, темно-синего жилета и рубашки, когда-то белой. Его наряд завершали желто-бежевые бриджи и пара ботинок. Из одного высовывался большой палец ноги.
Ему ничего не оставалось, как впустить в свою берлогу маленькую, очень знакомую женщину и ее грозного спутника. Хватай Все отступил к табурету у очага.
— Я понятия не имею, о чем вы говорите, — сказал он Генриетте вкрадчивым голосом. — Я в жизни вас не видел.
С тех пор как проснулась в Вудфилд-Манор, Генриетта была так захвачена цепью последовавших событий, что не придавала большого значения словам человека, который напал на нее. Даже сегодня утром, пока шла через трущобы, чтобы встретиться с ним лицом к лицу, ее больше интересовало, что тот сообщит о преступлении, в котором обвиняли ее, и совершенно не ожидала, что ее охватит столь безудержный гнев, когда увидела и тут же узнала его.
— Лжешь! — воскликнула она, решительно ступив к табурету, на котором съежился вор. — Даже без этой повязки я бы сразу узнала тебя. Начнем с этого пальто, — продолжила она, морща нос, — его ужасный запах мне хорошо знаком.
Хватай Все рассердился:
— Это пальто подарил мне лично сам Честный Джек. Посмотрите на эти карманы, они вряд ли рассчитаны на то, чтобы прятать краденые вещи. В них не очень-то много засунешь.
— Достаточно вместительны, чтобы найти место для того предмета, которым ты ударил меня по голове, — с негодованием возразила Генриетта.
Она распахнула пальто и стояла, уперев руки в бока. Ее лицо раскраснелось от невыносимой жары и кипевших эмоций. Глядя, как бесстрашно она говорит с этим человеком, который хотя и небольшого роста, но способен одолеть ее, Рейф почувствовал гордость, хотя отнюдь не был уверен, что ее тактика принесет пользу.
Рейф не ожидал, что она так набросится на своего обидчика. Не думал, что ему придется сдерживаться изо всех сил, чтобы не пустить в ход кулаки, которые он инстинктивно сжал. Ему впервые пришло в голову, что, если бы он так рано не совершал прогулку верхом, а вместо этого решил поспать, он не встретил бы Генриетту. Она ведь вполне могла умереть. У него кровь вскипела при мысли, что жалкое подобие мужчины, в существовании которого он даже усомнился, могло бы стать причиной этого. Его одолевало лишь одно желание — сделать из него котлету.
Рейф еще крепче сжал кулаки, но сдержался не без труда. Насилие ни к чему не приведет. Они не получат ответов, которые помогут решить головоломку, ибо сейчас, увидев Хватай Все. Рейф больше не сомневался, что тот не авторитет уголовного мира. Скорее всего, его просто использовали. Нужно найти того, кто им руководил. Бен прав. Во всем этом деле концы с концами не сходились.
— Кто тебя подбил на это? Ни за что не поверю, что тебе хватило мозгов, умения или даже смелости пойти на столь дерзкое преступление. Мужик, давай выкладывай все.
Грабитель от удивления отшатнулся:
— Дерзкое преступление? Какое еще дерзкое преступление? Черт подери, о чем вы говорите?
Генриетта с презрением посмотрела на него:
— Ты очень хорошо понимаешь, о чем идет речь.
Об изумрудах.
— Что-что?
— Об изумрудах Ипсвичей! О семейных драгоценностях, которые ты украл.
— Изумруды Ипсвичей! — Хватай Все опустился на табурет. — Я не крал. Я ничего такого не делал! Я ничего не знаю... На что вы намекаете?
— Довольно, — резко оборвал Рейф. — Игра окончена. Мисс Маркхэм отлично помнит тебя. Говори правду. Или тебе придется расколоться перед сыщиками с Боу-стрит. Там с огромной радостью выслушают тебя.
— Сыщики? — Хватай Все смотрел то на Генриетту, то на Рейфа, его грязное лицо стало пепельно-бледным. — Вы серьезно?
— Можешь не сомневаться. Леди Ипсвич вызвала сыщиков на следующее утро после преступления.
— В то утро, когда ты ударил меня по голове и бросил, подумав, что я мертва, — с негодованием добавила Генриетта.
— Я не хотел... Вы мне помешали. Я испугался. Я этого не хотел... клянусь, я не крал тех изумрудов. Она обещала. Она сказала, что это пустячное дело. Я подумал... вот сволочь! Лживая сука!
— Кто?
— Черт вас подери, о ком это ты говоришь?
— О ней! — прорычал Хватай Все. — Это была она.
— Генриетта? — спросил Рейф, не веря своим ушам.
— Кто? Нет, эта проклятая леди Ипсвич. Это она наняла меня.
— Леди Ипсвич! Что за вздор... какого черта ей красть собственные драгоценности? — Ничего не понимая, Генриетта уставилась на Рейфа. — Почему же тогда она обвинила меня, если обо всем прекрасно знала? Ничего не понимаю.
— Опиши мне ее и расскажи, как ты познакомился с ней, — приказал Рейф. — Я хочу убедиться, что ты не сочиняешь, чтобы спасти свою шею.
— Я разговаривал с ней лишь два раза, — угрюмо ответил Хватай Все. — В суде присяжных. Она говорила, что ищет кого-то, кто мог бы оказать ей необычную услугу, не задавая вопросов. Обещала раздобыть свидетеля, который избавит меня от ответственности... что она сделала... да еще в придачу пухлый кошелек. Поэтому... как я уже говорил, я встречался с ней лишь два раза, но позднее я поспрашивал о ней и знаю, что это она. Леди Хелен Ипсвич. Я должен был сделать так, чтобы все выглядело, будто в ее загородных владениях произошла кража со взломом, и исчезнуть. Я так и сделал бы, если бы в дело не встряла эта мисс и не открыла рот, собираясь заорать во все горло. Мне пришлось ударить ее.
— Ты мог убить ее.
— Я же говорил, — сказал Хватай Все, обращаясь к Генриетте, — что испугался. Мисс, я не хотел обижать вас.
— И ты ничего не украл?
— Моей ноги не было в этом чертовом доме. Я ведь говорил, клянусь жизнью матери, что не крал никаких изумрудов.
— Сомневаюсь, что жизнь твоей матери для тебя чего-то значит, — сказал Рейф, — но верю тебе.
— Думаю, она сама продала их.
— Наверное, ты прав. Фирме «Ранделл и Бридж», что на Ладгейт-Хилл, — сказал Рейф. — Я слышал, у них есть потайные конторы, в которых совершаются подобные сделки.
— Я все еще ничего не понимаю, — жалобно заговорила Генриетта. — Зачем в таком случае леди Ипсвич обвинять меня в соучастии?
Хватай Все удивился:
— Она вас обвинила?
— Видно, то обстоятельство, что ты сможешь опознать вора-взломщика, спутало ей карты, — сухо заметил Рейф. — К ее несчастью, вор довольно приметный. Опасаясь, как бы его не выследили, что расстроило бы ее планы, она решила упрятать вас туда, где вы не сможете причинить ей неприятностей.
— Согласитесь, мисс, — заговорил Хватай Все, — она провела нас, точно пару простаков.
— Да, это правда, — согласилась Генриетта с дрожью в голосе.
Успокаивая Генриетту, Рейф обнял ее за плечи. Она страшно побледнела и дрожала, ошеломленная столь неожиданным вероломством Хелен Ипсвич.
— В чем дело, моя храбрая Генриетта? — беззаботно спросил он. — Только не падайте в обморок у меня на руках, пол здесь не очень чистый.
— Не буду. Я не страдаю обмороками, — ответила Генриетта, пытаясь улыбнуться.
— Конечно, вы не упадете в обморок. — Желая быстрей уйти, Рейф обратил свое внимание на Хватай Все. — Возможно, нам придется навестить тебя еще раз, если Хелен Ипсвич не захочет честно признаться, но я искренне надеюсь на удачный исход. Хотя наше знакомство длилось недолго, у меня нет ни малейшего желания продолжить его. Уверен, тебе захочется исчезнуть, не оставив и следа, но ты премного обяжешь меня, если останешься на месте, пока мы не доведем это дело до конца. Завтра явишься на постоялый двор «Мышь и полевка», к тому времени я уже буду знать, потребуется ли предъявить леди Ипсвич дополнительные доказательства. Конечно, ты получишь вознаграждение за свои усилия, но взамен прошу: никому ни слова о том, что произошло сегодня. Мистер Форбс сообщит мне, если ты проболтаешься, и уверяю тебя, — тихо говорил Рейф, отчего его слова звучали еще мрачнее, — что в таком случае тебе придется отвечать за последствия. — Тот хотел увернуться, но Рейф схватил его за глотку. — Тебе понятно?
Хватай Все издал нечленораздельные звуки и беспомощно замахал руками.
— Отлично, — заключил Рейф, отпуская его. Вор рухнул на пол. — Я принимаю это как знак согласия. Идем, Генриетта. Думаю, больше здесь делать нечего.
Рейф взял ее за руку, и они вышли из комнаты, не оглянувшись назад. Оказавшись на Петтикоут-Лейн, Рейф зашагал так быстро, что Генриетта и Бенджамин едва поспевали за ним. В голове Генриетты роились вопросы, только не было времени задать их. Когда они вернулись на Уайтчепел-Роуд, Рейф остановил экипаж и помог Генриетте сесть в него. Она удивилась, ведь до постоялого двора рукой подать, но все же почувствовала облегчение, ибо ноги едва слушались ее.
— Бенджамин проводит вас, — сказал Рейф, кивком пригласив хозяина постоялого двора сесть в экипаж, после чего закрыл дверцу.
— Но куда... куда вы? — спросила Генриетта, торопливо опуская окно.
— К Хелен Ипсвич. Думаю, она уже вернулась в город.
— Тогда я иду с вами.
— Нет. Не в этот раз. Вы так потрясены и, понятно, расстроены. К тому же нельзя исключить, что она велит вас задержать, если вы появитесь на пороге ее дома.
— Но что вы ей скажете? Как заставите ее... Рейф, что вы будете делать? Я не хочу...
— Генриетта, взгляните на себя, вы не готовы к такой встрече. Доверьтесь мне.
— Я доверяю вам, — согласилась она, — но...
— Тогда будьте умницей, — резко приказал он и дал знак кучеру трогаться с места.
Лошади рванули вперед. Выглянув из окна, Генриетта увидела, что Рейф остановил другой экипаж, ехавший в противоположную сторону.
— Как вы думаете, он надолго задержится? — робко спросила она Бенджамина.
Хозяин постоялого двора погладил ее по руке:
— Он там пробудет недолго, не волнуйтесь.
«Легче сказать, чем сделать», — подумала Генриетта.
Обстоятельства сложились так, что Рейфу пришлось задержаться дольше, чем он намеревался. Дом леди Ипсвич находился на Аппер-Брук-стрит, на другой стороне площади Гровернор, недалеко от его собственного особняка на Маунт-стрит. Хотя было еще рано остерегаться экипажей, совершавших полуденный выезд в Гайд-парк, короткая поездка через Мейфэр[14] была рискованной, Рейфу казалось, что почти каждый дом, мимо которого он проезжал, принадлежал какому-нибудь знакомому, с которым не хотелось встретиться.
На пересечении Маунт-стрит и Парк-стрит экипаж застрял в пробке, созданной высоким фаэтоном, лошади которого встали на дыбы. Нетерпеливый кучер, лишенный сообразительности, не обращал внимания на попытки грума удержать их и, неумело обращаясь с хлыстом, совсем перепугал животных. Городской экипаж и ландо хотели объехать фаэтон с двух сторон, а носильщики паланкинов, пытаясь помочь, выкрикивали противоречивые советы. Прошло почти четверть часа, пока дорога освободилась. Все это время Рейф мог беспрепятственно наблюдать за портиками собственного дома. Как ни странно, он думал не о запасах чистой одежды, накрахмаленных простынях и матрасах в своей кровати, набитой перине, даже не о том, чтобы понежиться в ванне с горячей водой. Голая нетопленая комната, которую он делил с Генриеттой в постоялом дворе «Мышь и полевка», казалась ему настоящим домом. Особняк, роскошно обставленный и устланный красивыми коврами, совсем не привлекал его, ибо в нем не было Генриетты.
Если встреча с Хелен Ипсвич пройдет удачно, Генриетта уже сегодня вечером будет свободна и сможет отказаться от его опеки, вернуться к прежней жизни. Без него.
Он будет ужасно скучать по ней. Такая мысль застала Рейфа врасплох. Он никак не мог понять, дивиться ему этому обстоятельству или тому, что именно Генриетта вызвала в нем столь странные мысли.
Ему будет не хватать ее.
Черт подери, как такое могло случиться?
Он понятия не имел, но почему-то два дня, проведенные вместе с ней, стали для него чем-то вроде наркотика. Она смешила его. Совсем иначе смотрела на мир большими карими глазами. Ему нравилось, как она смотрела на него, какие чувства пробуждала в нем. Ее соблазнительные губы... нет, он еще не успел насладиться ими. Одно воспоминание о прелестном теле Генриетты, распростертом, под ним, заставляло его мужское достоинство напрячься.
Невозможно отпустить ее. Да он ни за что и не отпустит. Черт подери, он сумеет еще какое-то время удержать ее при себе. Когда экипаж остановился у городского особняка покойного лорда Ипсвича, Рейф напряг мысли, пытаясь найти какое-то решение. Он явно не сможет пристроить ее в качестве своей любовницы. Хотя мысль о том, чтобы нарядить Генриетту в шелка и кружева, которыми она восхищалась, окружить ее роскошью» которой она все время была лишена, была соблазнительна. Но Рейф знал ее слишком хорошо, чтобы предложить подобный вариант. Она не желала, чтобы он оплачивал ее пребывание на постоялом дворе без того, чтобы не вести счет, поэтому вряд ли позволит снимать для себя дом. В любом случае эта мысль неудачна. Но должен же быть выход. Черт подери, должен же быть другой выход!
Франт, остановившийся поглазеть на него сквозь украшенный драгоценностями лорнет, заставил Рейфа осознать, что он заразился привычкой Генриетты говорить вслух, и вспомнить о своем несколько потрепанном виде. В Уайтчепеле он выглядел элегантно по сравнению с местными жителями. Здесь же, в Мейфэре, в смятом плаще и грязных сапогах, убого. Рейф с тревогой огляделся кругом, затем поднялся по лестнице особняка, перескакивая через две ступени. Хорошо, что на двери молоток, значит, его жертва, как он надеялся, вернулась в город.
Дворецкий почтительно сообщил Рейфу, что леди Ипсвич, к сожалению, сейчас нет дома, и, наслышанный о репутации лорда Пентленда, удивился, почему столь известный пристрастием к строгой моде граф такой помятый.
— Милорд, мадам посещает ежегодную выставку в Сомерсет-Хаус[15], — сообщил он. — Может быть, вы соизволите прийти позднее или оставите свою визитную карточку?
— Я подожду, — твердо ответил Рейф, передавая шляпу и перчатки и не оставляя слуге иного выбора, кроме как провести его в гостиную и предложить прохладительные напитки.
Рейф отказался от чая, мадеры, кларета и бренди и провел следующий час, расхаживая по гостиной и стараясь держаться подальше от высоких окон, выходивших на улицу, чтобы какой-нибудь прохожий не заметил его. Ожидание затягивалось, терпение иссякало, безудержный гнев, охвативший его в жилище Хватай Все, накрывал с удвоенной силой.
Лишившись возможности ударить вора по лицу, Рейф решил отомстить за Генриетту, и его мысли приняли коварный оборот. Он не мог простить Хватай Все его немилосердное обращение с Генриеттой, но тот взялся за это дело, спасая свою шею. Другое дело Хелен Ипсвич.
Расточительный образ жизни явно не покрывался доходами вдовы, и Рейф подумал, что ее благосклонность не столь востребована, как это было раньше. Несомненно, на нее наседали кредиторы. Она слишком глубоко увязла в долгах, а небольшие доходы от амурных услуг не могли вытащить ее из болота, иначе бы она не решилась продавать фамильные драгоценности.
Это вызывало удивление. Продажа семейных драгоценностей немного значила для женщины, вынужденной продавать свое тело. В каком-то смысле Рейф ее не осуждал. Он слишком часто видел рожденных в нищете уличных мальчишек, кусавших руку, которая их кормит, воровавших еду у усыновивших их семей. Рейф мог понять, почему Хелен Ипсвич не стала бы слишком высоко ценить коллекцию изумрудов, даже если те сотни лет хранились в семье ее мужа. Даже притом, что драгоценности по закону принадлежали ее старшему сыну, а она не имела права распоряжаться ими.
Хотя Рейф не признавал ее социального положения, он лично ничего не имел против женщин этой породы. Кое-кто говорил, что Хелен Ипсвич хорошо преуспела, лежа на спине, что создало ей дурную славу в глазах большей части светского общества. Правда, она обманывала мужа, наставляла ему рога, из-за чего ее считали презренной и своекорыстной, но Рейф не имел права резко осуждать кого бы то ни было. Но ее подлость в отношении Генриетты выходила за рамки. За это ей придется расплачиваться.
Рейф уже сотый раз мерил длину гостиной. Прихватив у очага медную длинную вилку для поджаривания хлеба, он размахивал ею взад и вперед в такт своим шагам.
— Бездушная тварь! — воскликнул он, вспомнив бледное от испуга лицо Генриетты, когда та узнала, сколь постыдным образом ее использовали. Ее больше волновали мучительные переживания родителей, когда те узнают, что случилось с дочерью, нежели перспектива угодить в Ньюгейтскую тюрьму. Генриетта — самый честный, храбрый и по-настоящему добрый человек из всех, кого ему когда-либо доводилось встречать. Рейфу была невыносима мысль о том, что с ней могло бы случиться, если бы она не спряталась в его фаэтоне.
Дверь гостиной открылась. Бросив вилку для поджаривания хлеба, Рейф заметил, что непоправимо погнул и изуродовал ее.
— Ну и ну! Вы замечательно воспользовались моей гостеприимностью, — сказала Хелен Ипсвич, с удивлением глядя на изуродованную вилку. — Милорд, надеюсь, это не дружеский визит?
Узнав от дворецкого о неожиданном появлении графа, Хелен Ипсвич сначала несказанно обрадовалась. После долгих лет высокомерия сосед по загородному имению решил нанести ей визит. Возможно, ее все же примут в высшем свете. В этом сезоне она получит драгоценные письменные рекомендации. Наконец-то!
Однако торжество длилось недолго. Она бросила шляпку, с тревогой посмотрелась в зеркало и пришла к выводу, что здесь многое не сходится, и ее первоначальная радость поутихла. Было четыре часа дня. Время утренних визитов давно миновало. В любом случае одинокие джентльмены не наносят утренних визитов в одиночку, если только не преследуют определенную цель. А она точно знала, что Рейф Сент-Олбен не числился среди них. Этот человек слыл повесой, но не развратничал с женщинами вроде нее. Подумать только, ее приглашение на последний прием было вежливо отклонено, притом секретарем Рейфа. Она сомневалась, что это приглашение вообще удостоилось взгляда его светлости. Нет, Рейф Сент-Олбен явился не для обмена любезностями или недостойных связей.
Хелен Ипсвич увидела его суровое лицо, серые глаза, смотревшие на нее с презрением, и подавила дрожь. Не всякий способен был ее напугать, но в этом мужчине таилось нечто такое, что предостерегало ее от заигрывания с ним. Она поступила мудро, не протянула ему руку, а села, демонстрируя оранжево-розовые юбки своего платья, элегантно облегавшего тело.
— Что ж, милорд, мне жаль, что я заставила вас ждать. Конечно, если бы вы сообщили, что намереваетесь посетить меня...
— Я только недавно узнал, что такой визит необходим. — Рейф остался стоять, не обращая внимания на приглашение присесть. — Я пришел по важному делу.
Теперь, успокоившись, Хелен Ипсвич беспристрастно разглядывала своего гостя. Рейф выглядел усталым, его сапоги не отличались совершенным блеском, плащ был немного помят, а что касается шейного платка, то казалось, он завязывал его, не глядя в зеркало.
— В последнее время мы вас не видим в этих краях, — вкрадчиво заметила она.
— Поскольку у нас очень мало общих знакомых, это вряд ли удивительно, — резко ответил Рейф.
— Наверное, вы, как и я, проводили время за городом. Жаль, вы не посчитали нужным нанести мне визит.
— Если повезет, этот визит будет первым и последним.
— Сэр, вы ведете себя дерзко.
— А вы, миледи, мошенница.
Леди Ипсвич начала задыхаться.
— Да как вы смеете! — Ее лицо под умело наложенными румянами покраснело. — Я не потерплю оскорблений в собственном доме. — Отчаянно напрягая память, она пыталась понять причину столь недружелюбного к себе отношения, но так ничего и не нашла. Вдруг ей в голову пришла ужасная мысль, но она тут же отмахнулась от нее, поскольку слишком хорошо замела следы. Леди Ипсвич раскрыла веер и начала энергично обмахивать себя. — Ну и ну! Милорд, я не имею ни малейшего понятия, о чем это вы говорите, — уже более уверенно сказала она.
Рейф заставил себя сесть напротив нее, положил ногу на ногу, выигрывая время для того, чтобы успокоиться и привести свои мысли в порядок. Хелен Ипсвич явно нервничала.
— Тогда я введу вас в курс дела, — резко начал он. — У меня к вам несколько требований, которые не подлежат обсуждению.
Хелен Ипсвич приподняла изящно выщипанную бровь.
— Что вы такое говорите? Извините, милорд, вы дерзки. Давно прошло то время, когда я заключала сделки без предварительных условий. — Она соизволила улыбнуться.
Брови Рейфа сдвинулись.
— Миледи, на свою беду вы обнаружите, что следующую сделку вам придется обсуждать с тюремщиком Ньюгейта, если не соизволите обратить внимание на мои слова. — Игнорируя ее возражения, он начал перечислять свои требования. — Первым делом я хочу, чтобы вы отказались от наглых обвинений, которые выдвинули против Генриетты Маркхэм.
Леди Ипсвич поднесла руку ко рту, подавляя возглас ужаса. Она не собиралась сдаваться без боя.
— Ах да, мисс Маркхэм, — произнесла она с удивительным самообладанием. — Неужели вы поверили небылице, которую она рассказала вам?
— Вы имеете в виду ту небылицу, в которой вор-взломщик ударил ее по голове, после чего вы обвинили ее в соучастии и пригрозили тюрьмой? Я не только верю ей, у меня есть неопровержимое доказательство ее искренности.