Алек отправился искать старика, нашел его в центре деревни, покорно выслушал подробное мнение о том, что вой не должен дергаться и пугаться, когда ему приходит телепатема.
Закончив распекание, Майнус что‑то кому‑то подумал, и незнакомая красивая девушка подъехала на сером жеребце, ведя за уздцы двух коней. Майнус вскочил на вороного, закинул удила на луку седла, Алеку досталась смирная белая лошадка.
Бывший радонич невольно вспомнил о старой ереси, в которой что‑то говорилось о конце света, о всадниках на разномастных лошадях, правда, там вершников вроде бы было четверо… он направил кобылу за девушкой, вороной старика, привыкший носить слепого всадника, без понуканий шел третьим.
Они долго ехали сперва полем, потом старой лесной тропой, все дальше забираясь в земли воличей, и наконец выбрались в дол, с трех сторон ограниченный лесом, а с четвертой отчеркнутый рекой. Трава была по пояс сидящему на коне человеку, словно с момента сотворения мира никто ее не топтал.
В зелени возвышался холм. Алек сперва принял его за древний могильник, но, подъехав ближе, не ощутил ничего похожего на покой и умиротворение кладбища или святилища.
Всадники спешились и сразу утонули в траве.
– Это не курган, – вдруг сказала девушка, словно угадав его мысли. – Вернее, не совсем курган…
Она откинула с лица волосы, разглядывая что‑то впереди, и Алек залюбовался.
В деревне он, расстроенный взбучкой, заметил только фигуру, веснушки и синие глаза, запомнил мимоходом брошенное имя, потом она всю дорогу ехала первой.
У Кристы был приятный голос, под стать внешности. Она была красива, но как‑то обычно красива. Стройная, светловолосая в рыжину, с правильными чертами лица, твердо очерченными губами, явно не привыкшими к улыбке, усыпавшими щеки бледными веснянками, – ничего особенного. Только глаза пронзительной синевы, цвета всевидящего неба. Таких синих глаз Алек еще не видел ни у одного волича. И у радонича. И вообще не видел. По легендам, такие глаза были у Титанов. И еще у первой дочери Бога – Смерти.
Пальцы девушки не были татуированы, но по мускулам и в повадке двигаться Алек угадал несколько лет жестоких войских занятий. Наверное, одна из не прошедших Испытание. Потрепанная будничная одежда, мягкие сапоги, пригодные для долгих путешествий. Пояс широкий, мужской, и на нем нож длиннее и шире, чем обычно носят девушки воличей, через плечо небольшая кожаная турбинка с деревянным дном и крышкой, в таких хранят бумаги и зелья.
Они оставили коней, девушка раздвигала высоченные травы, поднимаясь на холм, Алек вел старца. Наконец они вышли на вершину.
– Каленадары, – сказала Криста.
Это было небольшое круглое, полузакопанное в землю строение из серого кирпича. Криста махнула рукой в сторону тусклого бронзового Знака над дверью. Знак повернулся, заскрежетал тайный механизм, и дверь открылась.
В Каленадарах было тихо и темно, круглое здание освещалось небольшими щелями под куполом потолка. Алек стоял, ожидая, пока глаза привыкнут к сумраку, пахло пылью и ароматной смолой, это напомнило ему Школу, и от пыли защипало в носу.
Потом Алек почувствовал слабый запах цветов и понял, что увидит.
Подпотолочные окна были устроены так хитро, что свет падал в центр круглого дома, а стены тонули в сумраке. Посередине Каленадар стоял низкий стол, а за столом в кресле сидел человек.
Казалось, он только на минуту оторвался от своих занятий, откинулся в глубокое кресло и закрыл глаза, отдыхая.
– Вот я снова пришел к тебе, старый друг, – сказал Майнус, Алек с изумлением услышал, что голос сухого желчного старика вздрагивает от волнения. Криста поклонилась мертвому, Алек тоже неловко торопливо склонился.
Человек, что сидел в кресле, умер явно не на закате жизни, лицо было исчерчено морщинами не старости, но тяжких раздумий и сильных страстей. Как обычно, невозможно было определить, когда человек ушел из жизни – вчера или полвека назад, смерть оставила тело точно в таком состоянии, в каком застала. Только легкий запах цветов наполнял воздух, напоминая, что тление все‑таки происходит, и через пару‑тройку веков мертвого уже мудрено будет узнать.
Это волевое лицо с крупными чертами кого‑то напомнило Алеку.
– Я прихожу сюда, когда мне неспокойно, – полузабытые древние слова пришли сами, ‑
И обретаю здесь мир и покой,
Я прихожу сюда в раздумьях,
Правильно ли я живу,
Чтобы испытать мыслями о смерти
Дела моей жизни.
Я прихожу сюда, чтобы почтить вашу память
И вспомнить ваши славные деяния…
– Что это? – спросил Майнус. – Что‑то радонское?
– Нет, имперское…
– Нет, не имперское, – сказала Криста. – Эти слова старше Каррионы.
– Что? Откуда ты знаешь? – спросил Алек.
Девушка пожала плечами:
– Просто знаю.
Они помолчали, чтя покой мертвого.
– Он похож на Питера. Это его отец… – сказал тихо Алек.
– Джереми, позапрошлый риван, – сказал Майнус.
У входа на стене висел небольшой стеклянный светильник, девушка подошла, с тонких пальцев сорвалась искра, и фитиль загорелся синеватым светом. Алек с удивлением смотрел, как огонь переходит от лампы к лампе, такие же хитрые устройства были в Школе.
В капищах радоничей, которых уже нет, стояли резанные из дерева лики богов, в имперских чертогах на стенах выписаны фрески и цитаты из древних текстов, в святилищах воличей висели кошно, в которых разноцветной нитью были выплетены родословные всех семей воличей. В Каленадарах стены были пусты, на потолке в свете ламп стальные, медные и серебряные кружки сияли призрачным светом.
– Звезды… – Алек узнал рисунок ночного неба.
– Говорят, что раньше небо было другим, – сказал Майнус, запрокидывая слепое лицо вверх. – Теперь, когда твердь сорвалась и потихоньку рушится в Бездну, даже небо не остается неизменным…
Если бы Криста встала на плечи Алеку, она вполне смогла бы расстегнуть застежку плаща Амара, но сейчас юноше показалось, что ненастоящие звезды находятся очень далеко.
Криста подошла к столу мертвого, где громоздились свитки с чертежами. Такие же перекрещивающиеся линии и непонятные обозначения Алек видел на рабочем столе патэ Ламана. Криста расстегнула турбинку, принялась доставать из сумки туго свернутые свитки и складывать на стол. Взвилось облако невесомой пыли. Девушка наклонилась через плечо Джереми, разглядывая бумаги и пергаменты. Синие глаза в синем свете казались пугающе глубокими.
– Вспомним старые славные деяния, – сказал Майнус. – Джереми был звездознатцем. Как ты понял по имени, он не был чистокровным воличем, пришел откуда‑то, как и ты… как и вы. Был сперва рабом. Доказав свое искусство и право называться человеком, он стал свободным мастером, потом войем, витазом. Потом его выкрикнули в риваны… Ты знаешь, как он умер?
– Ага. – Алек кивнул и спохватился, но было поздно. Майнус нисколько не удивился.
– Что ж, я ожидал этого. Ты хотел бы умереть так?
Алек подумал.
– Наверное.
– Тебе уже говорили, что ты силен?
– Много раз, – смахивало на хвастовство. Алек понял, что Криста перестала возиться с бумагами, смотрит на него и улыбается. Насмешливо.
– Мысленная сила – еще не все, нужно еще…
– …уметь ею пользоваться, знаю, – нетерпеливо сказал Алек. Майнус нахмурился и открыл рот явно не для того, чтобы похвалить ученика. Криста фыркнула.
– Оставьте, учитель, мальчик пока не понимает.
Алек метнул гневный взгляд. Мальчик?! Да она едва ли старше его! Или имеется в виду…
– Если он не поймет, то может не дожить до рассвета, когда проснется не один, – ворчливо отозвался учитель.
Девушка с явным удовольствием смотрела, как краска расползается по щекам Алека.
– Сила – она как меч. Можно им убивать, а можно и… – она сложила руки, словно вонзая что‑то себе в живот, Алек узнал свой прием, – …налететь на рукоять собственного оружия.
– Сила твоя в тебе, а не ты в силе. Не забывай это правило.
– Не забуду, учитель, – пообещал Алек, бросил многообещающий взгляд на Кристу: Ты мне еще попадешься. – В любое удобное тебе время, ответила она.
Алек размышлял над произошедшим и сказанным, и обратная дорога показалась ему короче. Два обычных поводыря Майнуса дожидались на окраине. Зомби и медведь сидели на камне знакамня в одинаковых позах.
Алек спрыгнул с коня и помог старику спешиться, радуясь этому поводу повернуться к ожидающим спиной. Зомби он ненавидел и боялся.
Самсон более разумен, чем эта полуживая тварь. Разум зомби мертв, вопрос в том, когда все остальное догонит. Кем он был раньше? За какое страшное преступление его приговорили к не‑жизни?
Какая разница…
Криста старательно отводила взгляд, и Алек понял, что ей тоже не по себе в обществе неразумной «руки». Неприязнь к девушке почти прошла.
– И это все? – спросил он ее, когда они старательно обрабатывали скребками своих скакунов в общинной конюшне. Криста кивнула, она не поднимала взгляда от потемневшей шкуры.
– И почему? – пожелал знать Алек.
Криста пожала плечами.
– Тебе кажется, что ты напрасно потерял полдня, верно? Это не так.
– Тогда – почему?
– Не знаю. Но случившееся важно, в этой прогулке был какой‑то смысл, это все, что я сейчас скажу тебе. Если будет нужно, мне откроется и остальное…
Алек поглядел на девушку поверх белой гривы, манера ее речи живо напомнила бывшему лэю его учителей.
– Откуда ты это знаешь?
Криста помолчала и безразличным голосом сказала:
– Я не знаю. Просто говорю чушь, чтобы произвести на тебя впечатление.
Кобыла всхрапнула, когда гребень сильно дернул ее гриву. Алек подобрал челюсть.
– Нет, я не читаю твои мысли. – Криста отложила скребок, и тонкие пальцы в пятнышках чернил и шрамиках замелькали в гриве. Она заплетала третью косичку, когда Алек совсем было решился спросить, и снова не дала ему открыть рта.
– Нет, не читаю. Твое лицо неизменно тебя выдает. – Девушка улыбалась насмешливо. Алеку стало досадно, он торопливо закончил работу и вышел из конюшни.
Хмурым холодным утром с главной площади разнесся хриплый рев большого рога. Вторя ему, забормотали глухо сигнальные барабаны, загремели угрожающе, и воцарилась тишина.
Люди собрались, мешая свои ряды, не делая разницы между старым и младым, между войем и халупником. Лишь невольники и зомби стояли отдельно.
Речь держал молодой риван старейшего на землях воличей поселка.
– Сегодня, в Равноденствие, мы, вольные люди народа воличей, говорим слово справедливости.
Вышло так, что Эрния из беричей, невольница, зачала от свободного и в положенный срок родила здоровое дитя. Согласно Покону отныне она свободна, и сын ее – сын племени.
Парт из нордингов, невольник, спас от верной гибели свободного человека и согласно Покону обретает свободу. Он волен покинуть нас или остаться.
Двоих вытолкнули из группы невольников. Женщина с ребенком на руках и высокий светловолосый мужчина оглядывались изумленно и беспомощно, пока их не направили к костерку, близ которого двое кузнецов уже перебирали инструменты, готовые разрезать железные ошейники.
– Марут Оман из беричей, обретший свободу в позапрошлом году и пожелавший остаться с племенем, вносит залог за невольника Джена Йогра из беричей. Разрешим ли сие, воличи?
Племя загомонило, люди поднимали руки – быть по сему. Мешочек монет поменял своего хозяина, и Джен Йогр последовал за женщиной и нордингом.
– Волич Норик Саат, риван Галиков, желает снять с себя чин, о чем и заявляет открыто. Новый риван будет выбран вече в день весеннего Равноденствия.
– Быть по сему…
– Летом вой Дерек Бронек встретил в лесу беглецов из радоничей. Они попросили убежища.
Пятеро выступили вперед, босые и облаченные лишь в рогожные лохмотья.
– Разрешим ли сие, воличи?
Люди рассматривали их придирчиво, словно лошадей на торгу.
– Они были в пути с человеком нашего племени. Они разделили с ним хлеб, ночлег, вместе подвергались смертельной опасности.
– Тогда и говорить нечего. – Учитель старик Хархан растолкал толпу. – Они отныне наши.
– Быть по сему.
– Быть по сему.
– Быть по сему…
Заранее предупрежденные, бывшие радоничи скинули одежду, бросили в огонь. Макшем пошел первым, перепрыгнул через пламя и с головой ухнул в ручей. За ним последовали остальные. Выбравшись из ручья, они прошли по камням.
– Их имена навеки вплетутся в кошно рода. Пока у племени будет хлеб, они не испытают голода. Пока в племени есть наточенные мечи, они не будут бояться. Пока племя сильно и богато, они не будут ни в чем нуждаться. Пока в племени есть целители, они не испытают болезней.
– Нет у новых людей родных меж воличей – мы назовем им родных, – сказал Питер, и тут же навстречу Кати выступила его жена.
– Катарину Лидан беру в младшие сестры, – и накинула ученице на плечи свой плащ.
– Беру в названные сыновья Владима Вашевича и говорю слово за него перед кузнецами… – это Руста, огромный и волосатый как медведь мастер‑кузнец.
– Беру в младшие братья Макшема Сали. – Это сказал сам риван, скидывая куртку со своего плеча.
– Беру Джонатама Линка в младшие братья, – сказал Бэзил, охотник и кожемяка.
– Беру в младшие братья Александра Доража. – Дерек снял плащ войя, черный с кровавым подбоем, Алек закутался в него. – И прошу у старших соизволения ввести его в общину войев.
Гробовая тишина воцарилась на площади после слов Дерека.
– Довольно ли знаний и сил у твоего названого брата, чтобы войти в общину? – спросил наконец кто‑то из старших войев.
– Я считаю, он готов. Он считает, что готов.
– Учился ли он должное время?
– Поведай людям твою историю, Алек.
На негнущихся ногах Алек вышел в круг. На него смотрели сотни глаз. Робея, он заговорил тихо, потом голос его окреп, обрел силу.
Он говорил о радоничах. О племени, которое жило себе, сеяло пшеницу и рас, охотилось, растило детей.
А потом в исконные радонские земли пришла империя.
Войны не было. Лишь несколько малых стычек, в которых ополчение радоничей разгромили наголову…
Тогда империя поставила над племенем своих людей, велела платить себе дань и кланяться чужому богу, недоброму, непонятному Космосу, которому было мало дела до нужд людей.
Но иногда бывало так, что люди империи приходили в дома радоничей и кланялись хозяевам и их древним богам. Люди империи уходили с детьми, мальчиками и девочками.
Именовалось это странно и непонятно – Школа.
Там учили детей. Детей племен, в свое время подчиненных империей и племен всегда входивших в нее. Между ними не делали разницы.
Детей учили письму и счету.
Учили фейту и мечному строевому бою.
Учили явным и тайным путям духа.
Еще учили слагать стихи, петь и играть на музыкальных инструментах.
И больше они не были детьми племени. Они были детьми империи.
Учеников испытывали постоянно. Если они были слабы – плохо. Если сильны – хорошо. Если очень сильны – очень плохо.
Таких детей отлучали от Школы и от родных. Ломали волю и искажали рисунок человека темной мощью злых мыслей. Их селили отдельно и называли Избавленные. Избавленные от своей силы, от жизни и любви, от всего, что делает человека человеком…
Среди радоничей для таких отлученных было иное имя. Проклятые.
Книга Еджи. О Каррионе
– Так половину пути ученика он прошел на стороне наших врагов. Потом священники Империи сочли, что Александра необходимо убить. Разве это не характеризует его с лучшей стороны?
– Вой говорил, что лучшую оценку может дать лишь враг, – улыбнулся в бороду Майнус.
Сборище одобрительно зашумело. Старшие войи переглядывались, один из них встал:
– «Если предки сего желающего стать войем слили свою кровь с кровью Фременов три поколения назад и раньше, тогда возможно разрешить ему Испытания» – Покон, пятнадцатый стих Слова о Сословиях.
– «Сии Правила могут быть умалены, изменены и вовсе отменены» – второй стих Покона, – с вызовом ответил Дерек.
– Это любимый стих молодых, и потому писан пятый стих Покона – «Пусть принимают решения зрелые и мудрые, у чьих детей есть дети», – ответствовал старший, у которого была дюжина внуков и внучек, старшие из которых уже сами завели семьи и детей.
Дерек поклонился:
– Зрелых и мудрых, у чьих детей есть дети, я, Дерек из воличей, прошу позволить умаление пятнадцатого стиха о Сословиях в пользу Александра, волича в первом поколении.
Он без запинки отбарабанил эту длиннющую фразу и перевел дух.
– Ты так уверен в своем младшем брате? – спросил один из старших.
– Я уверен в нем как в самом себе.
На второе утро после праздника людей разбудило разноголосое волчье завывание с игровой поляны. Вторя ему, отозвались собаки всей Мечты, со дней пришествия сюда воличей мешавшие кровь с дикими лесными собратьями. Люди бросали работу или безделье и спешили на Поляну.
В черных одеждах с багровыми вышивками стояли там войи.
Стояли неподвижно, в одинаковых позах ожидания боя, шейные платки повязаны ровно, на лицах тщательно сохраняемое непроницаемое выражение.
Люди высыпали на площадь, приветствуя своих защитников. Лишь осенью можно увидеть вместе всех войев округи. Только осенью… или в случае войны. Большинство войев ведут самый обычный образ жизни, изредка гуляя по лесам или устраивая военные игрища.
Войи у воличей в мирное время были прознатчиками, землечертниками, они постоянно несли дозоры на внешних границах владений племени, путешествовали ради познания и воинского совершенствования.
Вой… Это значит – ты обязан вечно носить меч. Значит, не будет тебе спокойной жизни.
Значит – самое страшное – на твоих руках может быть кровь человека.
Алек сидел один на холодных камнях у ручья, ожидая, когда его позовут. Где‑то там, на игровой поляне, пятеро войев уселись в кружок. Судьи. Алек не знал их, средь решающих судьбу знакомцев быть не должно.
Ветер колыхнул ветви плакучей ивы, принес мысль Майнуса:
Алек
Юноша поднял голову.
Наставник
Совет дал согласие, ты можешь пройти испытание
Сколько их было, детей, ученых‑мученых, тех, что пропадали летними днями на игровой поляне и уходили оттуда ночью в кровавых соплях, в синяках и в твердой уверенности, что больше никогда не вернутся к войям – но все равно возвращавшихся изо дня в день?
Да почитай, все младшее поколение воличей.
А сколькие просили испытать их осенью?
Один из десяти.
А скольким из них было разрешено пройти осенние испытания?
Одному из пяти просителей.
А сколько из допущенных проходили эти жестокие испытания?
Редко больше половины.
В тот год в Мечте испытывали семерых. Вот какие они были тогда – молоды, полны сил и желания применить эти силы. Слушайте же имена тех, с кем Александру Доражу довелось начинать свой путь.
Весельчак Дамир был признанным мастером меча и дэжкейди. Дим умел разрядить конфликт веселым словом, славился неистощимым оптимизмом и умением подшучивать над всеми – всего охотнее над самим собой.
Чернявая маленькая Алия, чертовка с невинным выражением лица. Слабая девушка обладала невероятной выносливостью, на полосе препятствий могла загонять любого. Ее изящные белые руки были мечены шрамиками и химическими ожогами – девушка была еще и подмастерьем в кузнечном цехе. Алии не было равных в умении обращать силу противника против его самого, а еще она могла спрятаться буквально на ровном месте.
Резкий и задиристый Джурай. Сильный боец, он был бы одним из лучших, если бы не увлекался так боем, забывая о защите. Старшие войи спорили, стоит ли допускать к испытаниям такого несдержанного юношу, и в конце концов порешили, что Дэвани либо научится вести себя, либо попросту вылетит на первом‑втором туре.
Темноволосый и темнолицый Савед казался старше своих лет. Плотный и широкоплечий, с простым невыразительным лицом. Грузный и неповоротливый с виду, на игровой поляне он не казался серьезным противником. Немногие ровесники, вставая напротив него в круг, могли продержаться столько, чтобы полностью осознать, насколько они ошиблись в оценке – Молчун на редкость быстро думал мечом.
Луиса. Стройная красивая златовласка мало походила на войю. Она с удовольствием возилась с младшими, охотно делилась тем, что умела сама, будучи подмастерьем цеха лекарей, часто оказывала помощь пострадавшим на игровой поляне. Луиса отлично работала в команде, но придумывать и атаковать – это было не по ней.
Колин, крепкий рыжеволосый парень, отменный мечник, мог творить чудеса с луком и громобоем. Колин носил маску серьезности и меланхоличности, с ним надо было всегда держать ухо востро – парень был горазд на выдумки, каверзы и проказы. К чести юноши, он, умея всех завести своими идеями, в случае провала брал на себя все бремя ответственности. За что сверстники его любили и уважали.
Черноволосый Гераж. Одно только слово – могуч. Полноправные войи считали его достойным соперником в круге, а в мыследеянии лишь Алек мог потягаться с ним на равных. Меч в его руке казался продолжением тела. Гераж был немного гордецом и никому не давал забыть о своих достоинствах, но в общем был неплохим парнем, все сходились на том, что он будет хорошим командиром.
Лишь семеро. Все из неполных семей. Все дневавшие и ночевавшие на игровой поляне. Все старше Алека, который стал восьмым.
Я бы соврал, сказав, что в друге моем Александре и во младости были видны задатки грядущего величия. Тогда Алек был обычным мальчишкой, только что не по годам серьезным и молчаливым. Надежный товарищ, смелый, немного хвастун и при этом застенчивый, безнадежно робкий с девушками.
Алек был жаден к учебе, учился с какой‑то маниакальной страстью. Эта страсть и то, что он стал учителем раньше, чем учеником, рассказывая мыследеям воличей об имперских методах управления погодой, дали ему известность, к которой он вовсе не стремился. Он умел работать в команде, умел подчиняться и руководить, но всегда держался особняком – вернее остальные ставили его особняком. Не будучи лидером по натуре, он редко проявлял желание предводительствовать, но все вокруг его уважали и считали достойным командовать.
Книга Еджи. Испытания войев Фременов
Жребий указал, и первым в круг вошел Дим. Алек смотрел зачарованно, даже деревянные мечи не скрадывали ощущения опасности испытания. Трое противников и тесный круг… так, использовать ограниченное пространство, заставлять противников мешать друг другу, уходить от прямого столкновения…
Дим получил длинную царапину, пошатнулся, балансируя на самом краю. Платок упал – испытание пройдено.
Следом шла Алия. Она использовала свою легкость, тяжелый меч словно бы даже мешал ей. Девушка петляла, один раз проскочила у долговязого соперника между ног, а другому дала такую подсечку, что он сам едва не улетел из круга. Платок упал, и Алия подошла к Диму. Потом настала очередь Алека.
Шинай, к которому Алек уже привык, куда‑то делся, вручили незнакомый. Двое братьев и девушка постарше… с двумя татуировками, ага! Опасный враг…
«Не побеждать, всего лишь выстоять», – говорил ему Дерек. Алека гоняли по кругу, дважды тупое острие чужого меча било в предплечье и один раз оцарапало бедро.
Наконец трое сыгрались, перестали мешать друг другу. Его сообща загнали на границу круга, двое приостановились, один самонадеянно шагнул вперед. Алек безрассудно бросился навстречу, перехватил чужой шинай на замахе и повел к ногам. Вынужденный прыгать через собственный меч парень сам выскочил за линию, оставив меч в руке Алека. Знакомая рукоять…
Алек уронил чужой меч, подхватил свой в левую руку и вихрем развернулся, забыв о защите, бросая шинай в далеко отведенной руке по среднему горизонту…
Девушка тоже забыла о защите. Она должна была быть дальше, подумал он, когда мир вспыхнул тысячью звезд…
– Будь мечи настоящими, вы оба расстались бы с жизнью…
Алек осознал, что на голову ему льется ледяная вода. Он фыркнул и завертелся, увидел над собою обеспокоенные лица. Попытался встать, ему помогли. Правая рука едва сгибалась, Алек потрогал скулу, знатный будет синяк…
Он посмотрел на свою соперницу. Девушка выглядела изрядно смущенной и несколько перекошенной на правый бок.
Кати мыслью прощупывала руку, не переставая говорить. Его удар пришелся войе в бок, прямо под ребра, даже деревянный мог серьезно ранить, но он успел задержать меч и повернуть плашмя. Ее удар пришелся бы ему по голове, но она успела изменить полет меча, и пострадало плечо. В этот момент последний участник схватки дал ему по морде, отчего Алек улетел из круга.
Улетел.
Значит, все. Улетел из круга.
Не быть ему войем.
На первом же испытании улетел.
– Улетел…
– Да, но, – войя улыбнулась ему, улыбнулась как равному, – платок уже упал.
Страх и стыд, не успев завладеть Алеком, отхлынули темной волной. Юноша расслабился и позволил Кати заняться его ушибом.
* * *
Остальные бои он не смотрел. Узнал от Лины, что Гераж провалился, и не провалился, а с треском, так, что по сю пору не оклемался. Алек выслушал новость без особого удивления – парня испытывала Вики, за время ученичества у нее бывший Избавленный научился уважать молодую войю, а Гераж учился у Майнуса, задирал нос, вот и получил по нему…
Лина обиделась и за дядю Майнуса, и за Геража, который тоже был ей какой‑то седьмой водой на киселе, они почти поссорились. Но потом девушка вдруг обняла его, приподнявшись на цыпочки, поцеловала в щеку, пожелала удачи во втором испытании и убежала, прежде чем Алек смог убедить себя, что произошедшее действительно произошло, а не причудилось с больной после удара головы.
Второе испытание началось во второй половине дня. «Хоть бы все поскорее кончилось», – подумал Алек, и, словно отзываясь на мысль, плашки бересты упали на стол, а сердце юноши с грохотом обрушилось в пятки.
Ему еще никогда не доводилось быть первым.
Дерек с сомнением смотрел на ученика. Алек вышел в круг, поводя туго перевязанным плечом. Если не размахивать чересчур, все в порядке… Дерек поймал его взгляд, помедлил и кивнул, разрешая поединок.
Ему нужно было выстоять против троих здоровенных парней – хвала Космосу, хоть не против всех сразу, они выходили в круг сменяя друг друга. Алек замотался в защитные доспехи, вошел в круг.
Просто будь уверен, – шепот Лины.
Как в непреложной истине
Как в уже свершившемся
Что сделаешь это
Победишь
Алек посмотрел в глаза первого, и все хитроумные ухватки фейта мгновенно вылетели из головы, но тело помнило жестокие тренировки. Он был избит и окровавлен, но его так и не смогли выпихнуть из круга, хотя не раз и не два он стоял на самом краю.
– В следующем году обязательно пройдешь… – утешала Алия.
Луиса смахнула слезы и мотнула головой:
– Я попробовала – и оплошала. Играть еще целый год не по мне.
– Но… кто нам будет лечить ушибы и вправлять вывихи? – неловко пошутил Алек.
– Найдете кого‑нибудь…
Савед сопел, нерешительно протянул лапищу, осторожно потрогал девушку за плечо. Он изнывал от сочувствия, но не мог подобрать слов утешения, с мечом Молчун был гораздо проворнее, чем со слогом. Луиса старательно улыбнулась ему сквозь слезы.
Они четверо сидели в зарослях, прислушиваясь к шуму испытаний. Можно было без труда определить, что происходит там, на поляне. Вот подбадривающие возгласы – противники медлят, оценивая друг друга. Одобрительный гул – очередной испытующий ретиво взялся за дело, но испытуемый не уступает. Напряженная тишина, прерываемая слитными вздохами толпы, кто‑то проводит опасный прием, балансирует на самом краю круга. И сминающий все звуки могучий торжествующий рокот и буря рукоплесканий.