Любовь как творящая сила
Авторы работы: студентки 4 курса,
941 группы,
Сухарева А.И.,
Паламарчук А.М.
Научное руководство:
к.ф.н., доцент Куревина С.В.,
д.ф.н, доцент Куликова Т.В.
Нижний Новгород
Любовь как творящая сила
«Смысл человеческой любви вообще есть оправдание
и спасение индивидуальности через жертву эгоизма».
Н.А. Бердяев.
Любви все возрасты покорны... О любви написаны горы книг и сказаны миллионы слов. Есть формулы любви, научные определения, философские трактаты, словом, как поется в известной песне: “О любви не говори, о ней все сказано...“. И все же для каждого нового поколения, вступающего в жизнь, философия любви - это тайна за семью печатями, крепость, которую надо покорить самому, пройдя нелегкий путь обретения и потерь. А прошлый опыт - тот самый ориентир, который поможет преодолевать сомнения и познавать великое таинство этого вечного как мир и столь же загадочного слова - любовь!
Любовь - понятие необычайно емкое и многозначное. Любят свое дело, своих друзей. Любят близких, семью, детей. Бывает любовь живая и действенная. Бывает и отвлеченная, ни к чему не обвязывающая - к человечеству, к природе вообще... Но умы людей больше всего занимает чувство любви женщины и мужчины.
Романисты и поэты, художники и композиторы романтической направленности возвысили любовь до уровня всемогущей силы, правящей ходом мировой истории. С этим можно и поспорить, но несомненно то, что любовь может стать – и довольно надолго – смыслом жизни человека, оттеснив все другие дела… Отсюда и проистекает непреходящий интерес к природе столь загадочного и манящего любовного чувства, стремление понять: что же такое любовь?
Любовь - это самое важное слово в языке. Оно же является наиболее непонятным. Как светские, так и религиозные мыслители пришли к выводу, что любовь играет главную роль в жизни. Нам говорят, что "любовь - это роскошный бриллиант", и что "любовь движет Вселенной". Этим словом наполнены тысячи книг, песен, журналов и фильмов. Многие философские и теологические системы отводят любви особое место. А основатель христианской веры хотел, чтобы любовь была отличительной чертой его последователей. Психологи пришли к заключению, что потребность быть любимым является основной эмоциональной потребностью человека. Во имя любви мы покоряем горные вершины, переплываем моря, пересекаем пустыни и переносим неслыханные трудности. Без любви горы становятся неприступными, моря - безбрежными, пустыни - невыносимыми, а трудности - нашим приговором.
Гери Чепмен.
***
По мере развития общества любовь наполняется социальным и нравственным содержанием, становясь образцом отношений между людьми. Только в любви и через любовь человек становится Человеком. Без любви он неполноценное существо, лишённое подлинной жизни и глубины. И если человек – центральный объект философии, то тема человеческой любви должна быть одной из ведущих проблем философии.
Феномен любви интересовал многих философов разных времён. Так, например Платон в своём диалоге «Пир» пытается дать объяснение любви.[1] Любовь как одна из главных заповедей рассматривалась и в Новом завете. Там речь идёт не о половой любви, а о любви к Господу и к ближнему. Там два эти вида любви рассматриваются как первые заповеди. А если они являются заповедями, то значит, они добродетельны. То есть, вполне логично предположить, что любовь в Новом завете является добродетелью.[2]
Рене Декарт в своём труде «Страсти души» относит любовь к первым шести страстям. Так же все в том же труде «Страсти о душе», он пытается дать научное объяснение феномену любви.[3]
***
Агностицизм объявляет любовь самой таинственной областью поистине многообразных человеческих отношений: любовь не терпит прямого света и держится непониманием. Верно, что любовь – это тайна. Но, как нам представляется, вопрос не в том, познаваема ли суть любви, а в том, какому виду знания она подвластна, каковы пути, способы и методы её исследования.
Наука и познание нетождественны. Существует безграничная, живая область повседневного мышления. Почти каждый человек вносит свое и в чувство любви, и в суждения о ней, причем самое возвышенное, яркое, меткое бережно сохраняется в неисчерпаемой сокровищнице общественного опыта. Повседневные, обыденные чувства, мысли, поступки людей всех эпох и наций, всех классов и сословий, всех профессий и возрастов, испытавших чувство любви, составляют важнейший источник искусства и особенно литературы, которые и вносят в её понимание системность.
Но любовь - это не счастливая случайность или мимолетный эпизод, а искусство, требующее от человека самосовершенствования, самоотверженности, готовности к поступку и самопожертвованию. Именно об этом говорит в своей книге Эриха «Искусство любви» известный философ Эрих Фромм.[4]
«Любовь - не сентиментальное чувство, испытать которое может всякий человек независимо от уровня достигнутой им зрелости. Все попытки любви обречены на неудачу, если человек не стремится более активно развивать свою личность в целом, чтобы достичь продуктивной ориентации; удовлетворение в любви не может быть достигнуто без способности любить своего ближнего, без истинной человечности, отваги, веры и дисциплины».[5]
Эрих Фроммназывает любовь ответом на проблему человеческого существования, по сути, провозглашая абсолютную силу и общезначимость любви как сущностной характеристики человека.
В «Искусстве любви» говорится о том, что любовь может быть направлена на разные объекты, и как следствие этого рассматриваются различные типы любви. В Фромм выделяет пять элементов, присущих каждому виду любви. Это давание, забота, ответственность, уважение и знание.
Способность любви давать предполагает достижение «высокого уровня продуктивной ориентации», в которой человек преодолевает нарциссистское желание эксплуатировать других и накоплять и приобретает веру в свои собственные человеческие силы, отвагу полагаться на самого себя в достижении своих целей. «Чем более недостает человеку этих черт, тем более он боится отдавать себя, - и, значит, любить», - считает Фромм.[6]
Особую роль в понимании любви играет материнская любовь, или – шире понимаемая – как родительская любовь. Этот вид любви включает в себя одновременно и заботу, и ответственность, и направление в развитии любимого чада… Любовь матери к ребёнку есть безгранично созидающая сила, творящая новую личность…
Как отмечал Людвиг Фейербах,[7] «два лица необходимы для порождения человека как в физическом, так и в духовном смысле, сообщества людей есть изначальный принцип и критерий истинности и всеобщности».[8] Действительно, воспитание является первостепенным фактором формирования полноценной личности. Здесь очень важна именно родительская любовь. Она может быть названа поистине творящей силой, ибо без неё любые убеждения и воспитательные меры не столь эффективны. Энергия любви, передаваемая родителями ребёнку, закладывает в только ещё формирующейся личности ключевые человеческие качества – доброту, отзывчивость, уверенность, умиротворение… Кроме того, чувство защищённости в семье ребёнок тоже обретает только в атмосфере любви. И это лучшее доказательство её созидательной силы.
То, что любовь означает заботу, наиболее очевидно в любви матери к своему ребёнку. Никакое её заверение в любви не убедит нас, если мы увидим отсутствие у неё заботы о ребёнке, если она пренебрегает кормлением, не купает его, не старается полностью его обиходить; но когда мы видим её заботу о ребёнке, мы всецело верим в её любовь. «Любовь – это активная заинтересованность в жизни и развитии того, что мы любим».[9]
Другой аспект любви - ответственность - есть ответ на выраженные или невыраженные потребности человеческого существа. Быть «ответственным» значит быть в состоянии и готовности «отвечать». Любящий человек чувствует ответственность за своих ближних, как он чувствует ответственность за самого себя. В любви между взрослыми людьми ответственность касается, главным образом, психических потребностей другого человека.
Ответственность могла бы легко вырождаться в желание превосходства и господства, если бы в любви не было уважения. «Уважение - это не страх и благоговение, это способность видеть человека таким, каков он есть, осознавать его уникальную индивидуальность». Таким образом, уважение предполагает отсутствие эксплуатации. «Я хочу, чтобы любимый мною человек рос и развивался ради него самого, своим собственным путем, а не для того, чтобы служить мне. Если я люблю другого человека, я чувствую единство с ним, но с таким, каков он есть, а не с таким, как мне хотелось бы чтоб он был, в качестве средства для моих целей».[10]
«Уважать человека невозможно, не зная его: забота и ответственность были бы слепы, если бы их не направляло знание». Фромм рассматривал любовь как один из путей познания «тайны человека», а знание - как аспект любви, являющийся инструментом этого познания, позволяющий проникнуть в самую суть.
О любви к себе Эрих Фромм говорит как о чувстве, не испытывая которого, невозможно любить кого-то другого.
«Истинная любовь к другому человеку имеет специфическую особенность, поскольку я люблю в этом человеке не только его личность, но и человечество в целом, или Бога, как сказал бы верующий христианин или иудей. Точно так же, если я люблю свою страну, моя любовь является в то же время любовью к человеку и человечеству; если она не такова, то это привязанность, основанная на неспособности к самостоятельности, и, как показали последние аналитические исследования, ещё одно проявление идолопоклонства».[11] Таким образом, истинная любовь, по Фромму, всегда преодолевает присущий человеку эгоизм.
Фромм пишет: «Я уверен, что можно понять, что такое целостный универсальный человек, только через осуществление своей индивидуальности, но, отнюдь не пытаясь свести себя к абстрактному общему понятию. Жизнь ставит перед человеком парадоксальную задачу: с одной стороны реализовать свою индивидуальность, а с другой - превзойти её и прийти к переживанию универсальности. Только всесторонне развитая личность может подняться над своим Я».[12]
Несомненно, что именно любовь, как способ преодоления «пустыни» эгоизма способствует раскрытию человеческого Я, его самореализации и актуализации в жизненном пространстве.
Любовь к Богу Фромм трактует как связующую нить человеческой души, как основу всех видов любви, способных в ней уместиться, как прародительницу родительской и эротической любви. Он говорит о её сложной структуре и взаимосвязях со всеми гранями человеческого сознания. Но в этом, на наш взгляд, с ним можно не согласиться, так как существуют люди, за всю жизнь не познающие и не ощущающие потребности в любви к Богу, однако они становятся замечательными родителями, любящими супругами, великолепными друзьями. Возможно потому, что они исповедуют совсем другую религию - религию Любви.[13]
Здесь уместно вновь упомянуть Людвига Фейербаха, критиковавшего религию и утверждавшего, что на смену ей должна прийти антропология или «философия будущего», в основе которой актуализированная сила любви.
Тайна христианской религии, согласно Фейербаху, заключается в обожествлении человеком своей собственной сущности. Вера в Бога – это ведь, в сущности, почитание в Боге человека. Именно в любви к человеку и к человечеству в целом немецкий философ видит будущее философии…
Итак, выделяемые Фроммом братская любовь, материнская любовь, эротическая любовь, любовь к себе и любовь к Богу…являют собой различные грани всеобъемлющей любви…
Абсолютно полная, всеохватная любовь органически включает в себя все эти виды. Но так уж повелось от века, что среди всех них наиболее соблазнительным и, как это не парадоксально, наиболее недоступным является тот, который Фромм назвал «эротической любовью», любовь двух взрослых людей друг к другу, любовь, жаждущая полного слияния, единства с любимым человеком. Она по своей природе исключительна, а не всеобща. Поэтому она существует не только в органическом единстве с остальными видами любви, но и как относительно самостоятельное стремление, потребность и проявление. Мы можем возмущаться этим, можем осуждать аморальность любовных отношений, не скреплённых семейно-брачными, интеллектуально-эмоциональными или другими высшими творческими узами, однако они всё же останутся реальностью, которую необходимо подробнее объяснить, и которой предстоит научиться управлять.
«Прежде всего, её часто путают с бурным переживанием «влюблённости», внезапного крушения барьеров, существовавших до этого момента между двумя чужими людьми» - пишет Эрих Фромм. Но тут, как нам кажется, он сам, в свою очередь, несколько путает понятия «влюблённость» и «страсть».[14]
Влюблённость чаще всего - чувство «я-центрическое», чувство для себя. Она может быть горячее любви, может жечь человека сильнее, но она мельче проникает в его душевные глубины и поэтому меньше меняет его, быстрее гаснет. Влюблённость не имеет той силы влияния на человека, которая побуждает его к значительным метаморфозам…
Любовь поражает человека глубже влюблённости, она проникает во все самые потаённые уголки его души, заполняет всю её - и поэтому дольше живёт в человеке и больше его меняет. Именно любовь является тем чувством, которое способно как говорится «горы свернуть», изменить, преобразить человека до неузнаваемости, заставить его стать лучше, добрее не ради себя, а в первую очередь, ради любимого.
Не-эгоизм и двуцентричность любви - это, видимо, её основа основ, её самое человечное свойство и главный, наверное, водораздел, который отличает её от влюблённости.
Но в основе и того, и другого лежит страсть. Та самая страсть, которая двух почти незнакомых людей вдруг яростно швыряет друг к другу. Без всякой высокой идеи. Без всякой предварительной подготовки. Разум в сторону, дела в сторону, страхи в сторону. И это не уважение, не общность интересов, не единство жизненных принципов, это - страсть!
Поистине непомерна сила этой всепоглощающей страсти! Поставь между влюбленными стенку - пробьют, выкопай ров - перепрыгнут, пусти реку - пройдут по воде, как посуху. Нерассуждающий, неудержимый порыв. Страсть ломает заборы и рвёт колючую проволоку, но с той же безоглядной решимостью разносит стены жилья и шагает по чужим костям. Не зря страсть так часто называют слепой.
Однако, слепа, слепа, а что надо видит великолепно, ведь не от каждой спички этот пожар разгорается, не к каждому встречному швыряет с безудержной силой. Загадочное это чувство из несчётной толпы довольно точно выбирает единственного.
Мудрая проницательность и удивительная точность интуитивной оценки любимого, озаряющие сердце и разум предчувствием счастья, не противоречат разумности. Интуиция есть просто скрытая и очень «быстрая» логика. Вопрос, за что люди любят друг друга, не следует третировать как неуместный и нетонкий. Это необходимый вопрос.
В его решениях господствует предельная неясность. Сказать, что любовь есть взаимное тяготение к душевным и физическим качествам друг друга или, что любят только за высокие проявления человеческого в человеке, значит либо свести объяснение к общим местам, либо сказать заведомую неправду. Мировая литература описала и исследовала тысячи вариантов любви, но смогла выделить лишь единственную общую её черту - требовательную избирательность. И всё же перспективное для философского подхода упорядочение представляется возможным. Любят по различию, по контрасту, даже по антагонизму склонностей, когда качества одного восполняются, нейтрализуются или исправляются качествами другого. Но любят и по подобию, по тождеству характеров, интересов и прочие, что умножает стойкость любящих в суровых обстоятельствах жизни. Перед нами антиномия, контурно обрисовывающая глубинное противоречие и указывающая на некий закон любви, который ещё предстоит раскрыть в её бесчисленных проявлениях.
В определённом смысле, можно говорить о том, что нет никаких биологических или физиологических оснований для любви. Любят не за что-то, любят потому, что не могут не любить, то есть у любви есть метафизические основания. К тому же метафизика, метафизическое сознание – это в и дение бесконечности, открытости, невыразимой, неуловимой атмосферы окружающего всякую вещь или явление «лёгкого дыхания», которое лишь на миг удаётся выразить в словах или звуках; и человека любят за то, что в нём приоткрывается эта бездонная неисчерпаемая глубина, а приоткрывается она тому, кто её любит. И в этом, как нам представляется, заключена основная тайна любви, то, что делает любовь из факта обыденной жизни таинством.
Если один человек любит другого, то он радуется тому, что у любимого обнаруживаются бесконечные и невыразимые основания для любви, что красота любимого совершенно неизмерима, бесконечна, неограниченна и непостижима. Причём красота эта в действительности открывается только любящему, для остальных она может быть совершенно незаметна. Это может быть связано, с одной стороны, с некой идеализацией любимого человека, представлением его лучше, чем он есть в действительности. Но, с другой стороны, это особое свойство любви, позволяющее нам открыть в любимом человеке нечто неведомое другим – именно то, что открывается только любящему сердцу…
***
Мы постепенно приблизились к вопросу о свободе и необходимости любви. Ибо свобода необходима для творчества. Художественная литература и искусство показывают, что любовь не терпит никакого насилия, никакой внешней зависимости и диктата. Принудить к браку или сожительству или купить их - вполне возможно. Любовь неподкупна. Любовь находит тысячи путей, чтобы вырваться из плена, она - сфера особого рода свободы, в чём видится одна из примет её глубинной сути. Её свобода и её необходимость - в ней самой. Ведь и помимо материальных соображений, не трезвость выбора, а искренность чувства, освещённая интеллектуальным пониманием, составляет высшее нравственное достоинство любви.
Свобода любви естественно выражается в богатстве её проявлений. Доминанты восхищения, жалости, преклонения, даже тщеславия, придающие любви разнообразие индивидуальных окрасок, являются такими формами избирательности любовного чувства, которые, по существу, чужды ошибок и ослепления. К заблуждению может привести именно рассудочная оценка душевных и иных качеств другого человека, и стоит заметить, что если страсть, физическое влечение сами по себе не исключают рассудочности, то подлинная любовь отвергает её. Непосредственно-интуитивное чувство направлено, прежде всего, на потенциальные духовные возможности любимого - пусть даже им никогда не суждено реализоваться.
Перед нами, таким образом, предстаёт ещё одна антиномия любви - противостояние неисчерпаемых возможностей человека и их усечённой реализации в жизни. Это возвращает к проблеме устойчивости, единственности, наконец, «вечности» любви - но уже в ином ракурсе.
Справедливо сказать, что однажды появившись в мировой истории, любовь прочно заняла своё место в жизни. Её обожествляли и проклинали, в её честь возводили дворцы и храмы, её сажали в тюрьмы и сжигали на кострах. Затем одумывались, собирали пепел и вновь поклонялись. Такова печальная участь самых прекрасных явлений на Земле – красоты и любви…
Феномен любви интересовал философов с давних времён. Первые попытки объяснения феномена любви появились уже в античные времена. Эти попытки были сделаны античными философами Сократом, Платоном и Аристотелем.
Сократ говорил, что любовь – это стремление к бессмертию, через рождение ребёнка. Ребёнок этот может быть как обычным смертным, так и бессмертным. Бессмертным ребёнком являются различные произведения искусства. Они делают человека во истину бессмертным, так как творец их всегда остаётся в памяти человечества.
Платон говорит, что любовь – это стремление к целостности. Он говорит, будто люди были раньше двуглавыми, и имели по четыре руки и ноги, и якобы боги расчленили их надвое. И с тех пор люди ищут свои половинки. Любовь, таким образом, способствует соединению исконно единого, того, что было целостным изначально.
Аристотель же утверждает, что любовь есть в человеке изначально, что она заложена природой. Следовательно, любовь является сущностной характеристикой человека.[15]
По мнению же русского мыслителя Н.А. Бердяева Любовь лежит в ином плане бытия, не в том, в котором живёт и устраивается человеческий род. Любовь – вне человеческого рода. Она не нужна ему, перспективе его продолжении и строения. В любви нет перспективы, устроенной в этом мире жизни. В любви есть роковое семя гибели. Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда погибли от любви, и не случайно их любовь несла с собой смерть. Любви всегда присущ безысходный трагизм в пределах этого мира. Над любовью нельзя ни богословствовать, ни морализировать, ни социологизировать, ни биологизировать. Она вне всего этого, она не от мира сего, она нездешний цветок, гибнущий в среде этого мира.[16]
Любовь скинута со всех мирских расчётов, и поэтому проблемы пола, брака и семьи решаются вне проблемы любви.
Любовь, согласно Бердяеву, – свободное художество. В творческом акте любви раскрывается творческая тайна лица любимого. Любящий прозревает любимого через оболочку природного мира, через кору, лежащую на всяком лице. Это есть путь к раскрытию тайны лица, восприятию лица в глубине его бытия. Любящий знает о лице любимого то, чего весь мир не знает, и любящий всегда более прав, чем весь мир. Нелюбящий знает лишь поверхность лица, но не знает его последней тайны.
Право любви абсолютно и безусловно. И нет такой жертвы, которая не была бы оправдана во имя любви. В любви нет произвола личности, нет личного безудержного желания. В любви воля более высокая, чем человеческая. Именно божественная воля соединяет людей, предназначает их друг другу. Поэтому Любовь всегда космична, всегда нужна для мировой гармонии, для божественных предназначений. Поэтому не может быть, не должно быть неразделённой любви, ибо любовь выше человека. Неразделённая любовь – грех против мировой гармонии, против начертанного в мировом порядке андрогинического образа. И вся трагедия любви – в мучительном искании этого образа, космической гармонии.
как утверждает С. Франк непостижимое чудо явления другого, второго Я – это одно из самых больших и доступных человеку чудес. И чудо это осуществляется, констатируется в феномене любви, и потому сама любовь есть явление чудесное, есть таинство. Любовь – это не просто чувство или эмоциональное отношение к другому, она есть актуализированное, завершённое трансцендирование к Ты как подлинной, я -подобной, по себе и для себя сущей реальности, открытие и усмотрение Ты как такой реальности и обретение в нём онтологической опорной точки для меня.
В любви человек действительно может «выскочить из собственной кожи», прорвать скорлупу своего эгоизма, своего абсолютного, ни с чем не сравнимого значения. В любви Ты – не просто моё достояние, разъясняет Франк, не просто реальность, находящаяся в моём владении и существенная лишь в пределах моего самобытия. Я не вбираю Ты в себя. Напротив, сам «переношусь» в него, оно становится моим только в том смысле, что я осознаю себя принадлежащим ему. Здесь впервые открывается возможность познания изнутри, познания другого в его инаковости и единственности через сопереживание. Это познание есть тем самым и признание. Лишь на этом пути, через любовь Ты становится для меня вторым Я.
В любви Ты открывается как личность, нам становится доступным откровение святыни личности, которую мы не можем не любить благоговейно даже в самом преступном, извращённом человеке.
Не существует совершенной, «чистой» любви, потому что никогда до конца не снимается момент чуждости Ты. Капля горького разочарования содержится в самом интимном и счастливом отношении Я – Ты. Всегда остаётся непреодолённым некоторый осадок несказанного, невыразимого, лишь самому себе молчаливо открывающегося одиночества. Моё внутреннее одиночество – это моё своеобразие, это моя субъективность, от которой нельзя избавиться никаким трансцендированием, никакой сверхсильной любовью. В этом смысле и самая интимная любовь не имеет права даже пытаться проникнуть в это одиночество, вторгнуться в него и преодолеть его через его уничтожение: ведь это значило бы разрушить само внутреннее бытие любимого. Любовь должна быть – Франк приводит слова Р.М. Рильке – нежным бережением одиночества любимого человека.
В самой своей сути любовь есть религиозное восприятие конкретного живого существа, в и дение в нём некоего божественного начала. Всякая истинная любовь есть, с точки зрения Франка, религиозное чувство, и именно это чувство христианское сознание признаёт основой религии вообще. Все остальные виды любви – эротическая, родственная – суть лишь зачаточные формы истинной любви, цветок на стебле любви, а не её корень. Любовь как религиозное чувство в своей основе не сеть просто любовь к Богу. Любовь к Богу, купленная ценой ослабления или потери любви к живому человеку, вовсе не есть настоящая любовь. Любовь, наоборот, постепенно научает любящего воспринимать абсолютную ценность самой личности любимого. Через внешний, телесный и душевный облик любимого мы, по Франку, проникаем к тому глубинному его существу, которое этот облик выражает – к тварному воплощению божественного начала в человеке.
Иллюзорное обоготворение эмпирически-человеческого преобразуется в благоговейно-любовное отношение к индивидуальному образу Божию, богочеловеческому началу, которое есть в любом, самом несовершенном и порочном человеке.
Религиозная, христианская суть любви не имеет ничего общего с рационалистическим требованием всеобщего равенства и альтруизма, которое постоянно вновь и вновь возрождалось во многих идейных течениях – от софистов V века до коммунистического «Интернационала». Нельзя любить как человечество, так и человека вообще, можно любить только данного, отдельного, индивидуального человека во всей конкретности его образа. Любящая мать любит каждого своего ребёнка в отдельности, любит то, что есть единственного, несравнимого в каждом из её детей. Универсальная, всеобъемлющая любовь не есть ни любовь к «человечеству» как некоему сплошному целому, ни любовь к «человеку вообще»; она есть любовь ко всем людям во всей их конкретности и единичности каждого из них.
Такая любовь объемлет не только всех, но и всё во всех, она объемлет полноту многообразия людей, народов, культур, исповеданий и в каждом из них – всю полноту их конкретного содержания. «Любовь, – говорил Франк, – есть радостное приятие и благословение всего живого и сущего, та открытость души, которая открывает свои объятия всякому проявлению бытия как такового, ощущает его божественный смысл».[17]
Как общая установка, любовь впервые открыта именно христианским сознанием. В христианстве сам Бог есть любовь, сила, преодолевающая ограниченность, замкнутость, отъединённость нашей души и все субъективные её пристрастия.
В любви к другому человеку дело обстоит так, как если бы обретённое мною через самоотдачу Ты даровало мне моё Я, пробуждало его к истинно обоснованному, положительному, бесконечно богатому бытию.
«Я «расцветаю», «обогащаюсь», «углубляюсь», впервые начинаю вообще подлинно «быть» в смысле опытно-осознанного внутреннего бытия,– говорит Франк, – когда я люблю, то есть самозабвенно отдаю себя и перестаю заботиться о моём замкнутом в себе Я. В этом и заключается чудо и таинство любви, которое при всей его непостижимости для «разума» самоочевидно непосредственному живому опыту».[18]
Но если вообразить, что любимое Ты совершенно свободно от субъективности, ограниченности, несовершенства, то тогда перед нами появляется «Ты» абсолютного первоначала. Именно таков, считает Франк, для меня мой Бог. Обогащение, получаемое мной от этого заполняющего меня «Ты», бесконечно по величине, оно испытывается как созидание меня, как пробуждение меня к жизни. Само существо «Ты» есть творческое переливание через край, «дарование» себя, вызывающий меня к жизни поток. Это не только любимый и не только любящий, это сама творческая любовь. Любовь к Богу есть, по Франку, рефлекс его любви ко мне, рефлекс и обнаружение его самого как любви. Моя любовь к Богу, моё стремление к нему возникают уже из моей «встречи» с богом, которая, в свою очередь, есть некое потенциальное обладание Богом, присутствие и действие его во мне. Они возникают через «заражение» от него или как огонь, возгорающийся от искры огромного пламени.
Любовь к людям как природное расположение и сочувствие, не имеющее религиозного корня и смысла, есть нечто шаткое и слепое, поскольку, считает Франк, истинное основание любви к ближнему заключается в благоговейном отношении к божественному началу личности, то есть в любви к Богу. Если Бог есть любовь, то иметь и любить Бога и значит иметь любовь, то есть любить людей. Следовательно, наше отношение к ближнему, ко всякому человеческому и ко всякому живом существу вообще совпадет, по Франку, с нашим отношение к Богу. И то и другое суть единый акт преклонения перед Святыней. Любовь и вера здесь едины. Любовь – это радостное и благоговейное видение божественности всего сущего, непроизвольный душевный порыв служения, удовлетворение тоски души по истинному бытию через отдачу себя другим. Эта любовь, говорит Франк, есть сама сердцевина веры.
Христианство, будучи поклонением Богу, есть одновременно религия Богочеловека и Богочеловечности, и оно является религией любви, ибо открывает в таком естественном чувстве, как любовь, великое универсальное начало, норму, идеал и цель жизни. После распространения христианства мечта о реальном осуществлении всеобщего царства братской любви уже не может исчезнуть. Человек, утверждает Франк, часто попадает на ложные пути в стремлении установить это царство. Чаще всего, видит этот путь через принудительный порядок, но любовь может – вплоть до просветления мирового бытия – лишь несовершенно и частично реализовываться в мире оставаться только путевой звездой. И тем не менее, считает Франк, если душа узнала, что любовь есть оздоравливающая, благодатствующая сила Божия, никакое глумление слепцов, безумцев и преступников, никакая холодная жизненная мудрость, никакие приманки ложных идеалов – идолов– не могут поколебать её, истребить это знание спасительной истины.
Стремление к установлению всеобщего царства любви через принудительный порядок обнаруживает, что вера русского интеллигента-революционера обязывает его к ненависти – ненавидеть всех и всё, что мешает осуществлению его утопических идеалов. Ненависть, по Франку, способствует разрушению и является двигателем разрушения, тогда как любовь есть двигатель творчества и укрепления. Разрушительные силы иногда нужны в человеческой жизни и могут служить творческим целям, но замена всего творчества разрушением, вытеснение всех социально-гармонизирующих аффектов дисгармонирующим началом ненависти есть нарушение и искажение нормального соотношения сил в нравственной жизни.
Живая индивидуальность любви, пусть даже в особых социальных обстоятельствах её развития, для философии в отличие от искусства есть воплощённая абстракция. Это определяется конкретной целью философского исследования. Конкретность любви для философии должна приобрести вид всеобщего и всесторонне объяснённого социального чувства и отношения.
Любовь – это маленькое, но сложно устроенное государство. Тут возможны всякие формы отношений: и демократия, и анархия, и просвещённый абсолютизм, и даже, к сожалению, деспотия. Но при одном условии: если форма эта принята добровольно. Нет ничего печальнее и безнадёжней, чем долгая изматывающая борьба за власть, которая убивает всё творческое. Ведь агрессивные завоевательные действия всегда растрачивают созидательную энергетику, заложенную в каждом человеке изначально. Если следовать мысли античного философа Гераклита, то борьба есть основа всего. Да, несомненно. Человеческая жизнь – в самом глубинном её понимании - пронизана борьбой, человек часто наталкивается на препятствия, встречается с врагами, но борьба – всегда должна рассматриваться как временное, необходимое зло; она не может без вреда для общества долго препятствовать социальному сотрудничеству… И истина рождается в споре, чему нас учит знаменитый сократический метод. Любовь в основе своей тоже требует определённой диалектической борьбы, предполагающей обязательный синтез. В противном случае она рушится…
Любовь требует взаимной заботы. Это качество ей внутренне присуще, и каждый искренне любящий принимает эту «обязанность» добровольно. Потому что ценит Другого, потому что любит…
Любовь – не для эгоцентриков.
А сильная любовь – это эксперимент на себе. Любящий бесстрашно и самоотверженно доходит порой до той ступени самоотдачи, за которой любовь становится тягостной для одного и гибельной для другого. Джульетта, Вертер, цвейговская Эдит невольно испытывали предел эмоциональных возможностей человека, как космонавт или врач изучают предел возможностей физических. Никто из них не хотел умирать. Но все они шли по краю пропасти - и сорвались.
Но всякий цивилизованный образованный человек категорически против самоубийств. Прекрасно понятны слова и действия родителей, которые уговаривают детей любить разумно, не рискуя ни репутацией, ни здоровьем, ни тем более жизнью. Девичья честь, проверка чувств, серьёзное отношение к браку - всё к месту, всё так. Но, увы, не меньше, чем эти проверенные временем правила, человечеству нужны исключения из них. Нужна девочка, ищущая яд на губах мёртвого Ромео.
Мученики и герои любви, как учёные, как великие мореплаватели, рискуя и жертвуя собой, прокладывали путь к неведомым материкам человеческих отношений. Безумная Офелия бросалась в реку, несчастный Вертер хватался за пистолет, Анна Каренина падала на рельсы, - а человечество, обогащённое их горестным опытом, становилось чуть-чуть счастливее.
Здесь очевиден известный эффект, производимый на человека эмоционального искусством трагическим. Катарсис – очищение через страдание – это ещё Аристотелевское понятие, актуальное и по сей день.
***
Каждая душа — небесная восходящая звезда другой души. Любовь —высшее выражение из всего дара слова человека. Любовь — это синоним Бога.
Любовь — огонь вечный. Сначала случайная искра, вспыхнув в одном сердце, заронится в другое и истлеет потихоньку в его уютном уголке; потом этот огонь разгорается, он блестит, он сияет на бесчисленное множество мужчин и женщин, отогревает их души и весь свет, всю природу озаряет своим великодушным пламенем…
Наверное, именно таков «механизм» любви истинной… Но, как говорил французский философ Франсуа де Ларошфуко [19] - «Истинная любовь похожа на
привидение: все о ней говорят, но мало кто её видел».
***
Любовь во всём её многообразии может быть разделена на два дихотомических типа: взаимная и безответная. На первый взгляд, очевидно, что созидающей силой обладает только взаимная любовь. Ведь именно она окрыляет, обогащает, умиротворяет… Вряд ли можно привести подобные восторженные характеристики в адрес её антипода, любви безответной. Однако и безответная любовь может быть направлена в созидательное русло: на развитие, преображение и совершенствование личности. Впрочем, это возможно лишь в случае превосходства избранного предметом вождения перед любящим… При этом, поглощённая чувством собственничества, неразрывная с желанием непременного обладания избранным предметом (вне зависимости от его воли), любовь несёт в себе явную разрушительную силу. Таким образом, задача челове