Она повернулась к нему, лицо ее пылало.
— Какую ужасную вещь ты сейчас произнес. И конечно же с удовольствием.
— О Господи, Дебора. — Он протянул к ней руку, но не смог преодолеть пропасть, разверзшуюся между ними — Я не хотел тебя обидеть.
— Ты делаешь это весьма изощренно.
— Извини.
— Да ладно. Теперь все сказано.
— Нет. Не все. — Он подыскивал слова с искренним отчаянием, шел по лезвию бритвы, стараясь не обидеть ее еще больше и самому все понять. — Мне кажется, быть родителем — это не только произвести на свет ребенка, это нечто большее. И родительское чувство можно испытать с любым ребенком — твоим собственным, тем, кого ты взял под свое крыло, или тем, которого усыновил. Вот это я и считаю родительской ролью, а не просто произвести на свет ребенка. Согласна?
Она не ответила. Но и не отвернулась. И он продолжал:
— Многие производят на свет детей, нисколько не задумываясь над тем, что такое родительский долг. Чтобы вырастить ребенка и провести его через трудный подростковый возраст, требуется особое умение. И мы должны к этому готовиться. Должны желать через это пройти. А не просто родить ребенка, потому что без этого ты кажешься себе несостоявшейся женщиной.
Ему не надо было говорить, что он сам испытал родительские чувства. Она хорошо это знала. Он старше ее на одиннадцать лет. Ему было восемнадцать, когда он взял на себя заботу о ней, и тому, какой она стала, она обязана ему. Он был для нее как бы вторым отцом. С одной стороны, это явилось благословением их брака, с другой — проклятьем.
Он надеялся сейчас на благословенную сторону их супружества, рассчитывая, что она пробьется через страх, или гнев, или еще какие-то чувства, которые мешают их взаимопониманию, и, помня их общее прошлое, поможет им найти путь в будущее.
|
|
— Дебора, — произнес он, — тебе не нужно ничего никому доказывать. И уж тем более мне. Оставь это, ради бога. Тебе от этого один вред.
— Ничего я не доказываю.
— Что же тогда?
— Просто… Я всегда представляла себе, как это будет. — Нижняя губа у нее задрожала. — Он будет расти во мне все эти месяцы. Я почувствую, как он брыкается, и положу твою руку себе на живот. Ты тоже почувствуешь. Мы будем придумывать имя, приготовим детскую. А когда начнутся роды, ты будешь со мной, в знак нашей вечной верности, потому что мы это сделали… вместе сделали это маленькое существо. Мне так этого хотелось.
— Но это лишь фикция, Дебора. Это не связь. Связывает сама жизнь. То, что между нами сейчас, и есть связь. Мы связаны навсегда. — Он снова протянул руку. Она взяла ее, но не двинулась с места. — Возвращайся ко мне, — сказал он. — Прибегай со своим рюкзаком и фотоаппаратами. Засыпь дом своими снимками. Включай громкую музыку. Бросай на пол одежду. Говори со мной, спорь, спрашивай обо всем. Будь живой до кончиков пальцев. Я хочу, чтобы ты вернулась.
У нее потекли слезы.
— Я забыла дорогу.
— Не верю. Все у тебя внутри. Но как — по какой причине — в тебе поселилась мысль о ребенке? Почему, Дебора?
Она покачала головой. Ее пальцы разжались и отпустили его руку. И он понял, что, несмотря на все его старания и доводы, есть что-то, чего его жена не может или не хочет ему сказать.
ДЕЛО ОЧЕВИДНОЕ
Глава 13
Построенный в лучших викторианских традициях, весь Коутс-Холл состоял исключительно из флюгеров, дымовых труб и фронтонов; в его эркерах и «фонарях» отражалось пепельное утреннее небо. Сложенные из песчаника стены покрылись от времени пятнами и лишайником; с крыши спускались серовато-зеленые полосы, напоминая своим рисунком вертикальный аллювиальный веер. Словно дом Эшеров особняк виднелся сквозь ветровое стекло автомобиля. Участок, непосредственно прилегавший к Холлу, зарос травой, и хотя от особняка открывался впечатляющий вид на запад и восток, лес и холмы, унылый зимний пейзаж в сочетании с общей запущенностью делали мысль о проживании здесь скорее непривлекательной, чем наоборот.
|
|
Линли провел «бентли» по последним выбоинам и рытвинам давно не знавшей ремонта дороги и въехал на внутренний двор. Он вдруг вспомнил про Сент-Джона Таунли-Янга, появившегося в пабе накануне вечером. Уходя домой, тот обнаружил в зале своего зятя, который сидел за столиком с женщиной из деревни и что-то пил, и по реакции Таунли-Янга было очевидно, что это случилось с парнем не в первый раз. Тогда еще Линли подумал, что они, возможно, натолкнулись на мотив, стоящий за актами вандализма в Холле, а также на личность самого злоумышленника. Женщина, оказавшаяся в третьем углу любовного треугольника, готова на все ради того, чтобы нарушить семейный покой мужчины, на которого положила глаз. Но, когда он окинул взглядом ржавеющие флюгеры, поломанные водосточные трубы, торчащие отовсюду бурые стебли бурьяна, сырые пятна на фундаменте, там, где он встречался с землей, инспектору-криминалисту пришлось признать, что вывод был скороспелым и слишком шовинистическим. Даже он, появившийся здесь впервые, содрогнулся при мысли, что в этом доме придется кому-то жить. Какой бы ремонт ни делался внутри, тут требовались годы упорной работы, чтобы привести в порядок экстерьер здания, а также его земли и парк. И он не мог бы обсудить того, кто всячески пытается избежать переезда в Холл, независимо от того, по любви он женился или просто так.
|
|
Он поставил машину возле грузовика с открытым кузовом. Из глубины дома доносились звуки молотка и пилы, смачная ругань и «Марш Тореадора», включенного на среднюю громкость. С черного хода, со свернутым ковром на плече, появился немолодой мужчина в покрытом ржавыми пятнами комбинезоне и заковылял в сторону грузовика. Он бросил ковер в кузов, после чего кивнул Линли.
— Тебе что-нибудь нужно, приятель? — спросил он и закурил сигарету.
— Мне нужен коттедж смотрителя, — я ищу миссис Спенс.
Мужчина показал щетинистым подбородком через двор, в сторону каретного флигеля. К нему примыкал небольшой дом, архитектурная миниатюра самого Холла. Но, в отличие от Холла, его каменный экстерьер был отмыт дочиста, а на окнах висели шторы. У парадного входа кто-то посадил зимние ирисы. Их цветки образовали на фоне серых стен яркий желто-лиловый экран.
Дверь была закрыта. Линли постучал, но никто не отозвался, мужчина крикнул ему — поищи в саду, в теплице — и потрусил назад в Холл.
Сад оказался куском земли позади коттеджа, отделенным от внутреннего двора стеной с зеленой калиткой. Она легко отворилась, несмотря на заржавевшие петли. За калиткой явно начиналась территория Джульет Спенс. Вскопанная земля и никакой сорной травы. В воздухе пахло компостом. На цветочной клумбе, тянувшейся вдоль коттеджа, лежали крест-накрест ветки, а под ними солома, защищавшая от мороза розетки многолетников. По-видимому, миссис Спенс собиралась что-то пересаживать в дальнем конце сада, так как длинная овощная грядка была помечена деревянными табличками, воткнутыми в землю, а в начале и в конце будущих растений виднелись сосновые колышки.
Теплица находилась прямо за грядкой. Дверь была закрыта. Стекла матовые. За ними Линли различил движущийся женский силуэт, руки женщины тянулись к какому-то растению, висевшему на уровне ее головы. Он пошел через участок. Его «веллингтоны» погружались во влажную дорожку, которая вела от коттеджа к оранжерее и скрывалась в лесу.
Дверь не была заперта. Он постучал, и она распахнулась. Миссис Спенс, поглощенная работой, видимо, не слышала стука и не почувствовала волны холодного воздуха, дав Линли возможность оглядеться. Висевшие растения оказались фуксиями. Они росли в проволочных корзинках, обрамленные каким-то мхом. На зиму они были подрезаны, но часть листьев осталась; их-то сейчас и обрабатывала миссис Спенс. Она опрыскивала их какой-то вонючей жидкостью, останавливалась и поворачивала каждую корзинку так, чтобы обработать все растение, прежде чем перейти к следующему. «Получайте, маленькие ублюдки», — бормотала она, быстро работая насосом.
Выглядела она вполне безобидно. Правда, на голове у нее было нечто странное, но ведь нельзя осуждать и клеймить женщину за то, что она повязала на лоб вылинявшую красную бандану. От этого она стала похожа на американских индейцев из племени навахо. Тем более что повязка выполняла свое прямое назначение, не давая волосам падать на лицо. На бандане и на щеке виднелись грязные полосы, которые она размазывала по всему лицу, тыльной стороной руки защищенной перчаткой без пальцев. Она была средних лет, но работала ловко, как молодая. Линли трудно было представить ее убийцей.
От этого ему стало не по себе. Пришлось учитывать не только уже имевшиеся у него факты, но и то, что он увидел сейчас, стоя в дверях. В теплице было полно растений. Они стояли в глиняных и пластиковых горшках на центральном столе, а также выстроились на двух боковых полках. Всевозможной формы и величины, во всевозможных емкостях, и, осматривая их, он размышлял, какая часть расследования Колина Шеферда проходила здесь.
Джульет Спенс повернулась, увидела его, вздрогнула и инстинктивно потянулась правой рукой к свободному вороту черного пуловера, чисто по-женски выразив свой испуг. Но в левой по-прежнему держала насос, не исключая, что придется обороняться.
— Что вам надо?
— Простите, — сказал он. — Я стучал. Но вы не слышали. Инспектор Линли. Нью-Скотленд-Ярд.
— Понятно.
Он полез за своим служебным удостоверением. Она махнула рукой, показав большую дыру под мышкой Пуловер был под стать ее дырявым и грязным джинсам.
— Не нужно, — сказала она. — Я вам верю. Ко-лин предупредил, что вы можете приехать сегодня утром. — Она положила насос на полку между растений и потрогала пальцами листочки ближайшей к ней фуксии, листочки были слишком махровые. — Капсиды, вирусная болезнь, — пояснила она. — Ужасно коварная. Как трипсы. Лишь когда ущерб становится очевидным, замечаешь их присутствие.
— Разве так не всегда бывает?
Она покачала головой, побрызгав инсектицидами еще какое-то растение.
— Иногда зараза оставляет визитную карточку. В другой раз догадываешься об ее появлении, когда уже слишком поздно, и ничего не остается, как убить ее, надеясь при этом, что не убьешь само растение. Вот только я думаю, мне не стоит беседовать с вами об убийстве так, будто оно мне нравится, пусть даже я делаю это иногда с удовольствием.
— Если какое-то существо является инструментом для разрушения другого, его нужно убивать.
— Я тоже так считаю, инспектор. Я никогда не терпела в своем саду тлю.
Он хотел шагнуть внутрь оранжереи.
— Сначала сюда, пожалуйста, — сказала она, махнув рукой на маленький пластиковый поднос с зеленым порошком, стоявший прямо возле двери. — Дезинфектант, — пояснила она. — Убивает микроорганизмы. Не стоит приносить сюда на подошвах сапог еще и другие нежелательные микроорганизмы.
Он закрыл дверь и шагнул в поднос, где виднелись отпечатки ее ног. Остатки препарата испачкали бока и швы ее ботинок с круглыми носами.
— Вы много времени проводите здесь, — отметил он.
— Я люблю выращивать всякую всячину.
— Это ваше увлечение?
— Вполне мирное занятие — растить цветы, овощи и прочее. Покопаешься несколько минут в земле, и весь остальной мир уходит куда-то далеко. Такая форма бегства.
— Вам нужно убегать?
— А вам разве не бывает нужно? Хотя бы изредка?
— Не отрицаю.
Пол был засыпан гравием, среди которого чуть возвышалась кирпичная дорожка. Он прошел по ней между центральным и боковым столом. При закрытой двери воздух в теплице был на несколько градусов выше, чем на улице. В воздухе витала густая смесь запахов тепличного грунта, рыбной эмульсии и инсектицида.
— Какие растения вы тут держите? — поинтересовался он. — Кроме фуксий.
Она облокотилась на стол и показывала на растения рукой, ногти у нее были по-мужски коротко подстрижены и покрыты землей. Казалось, она даже не замечала этого.
— Я долго возилась с цикламенами. Вон с теми, в желтых горшках; их стебли кажутся почти прозрачными. А вон там филодендроны, девичий виноград, амариллис. Еще у меня есть узумбарские фиалки, папоротники и пальмы, но что-то мне подсказывает, что вы узнаете их и без меня. А вот это, — она показала на полку, на четыре широких черных лотка с пробивающимися крошечными растениями, над которыми горел свет, — моя рассада.
— Рассада?
— Свой сад и огород я начинаю растить здесь, среди зимы. Зеленая фасоль, огурцы, горох, латук, помидоры. А вон там морковь и лук. Я пробую вырастить у нас южные сорта, хотя все справочники по огородничеству предсказывают мне неудачу.
— Что вы потом делаете с ними?
— Некоторые растения отвожу на рынок в Престоне. Овощи едим сами. Мы с дочкой.
— А пастернак? Вы тоже его выращиваете?
— Нет, — ответила она и скрестила на груди руки. — Вот мы и добрались до дела, верно?
— Верно. Да. Прошу прощения.
— Не нужно извиняться, инспектор. Это ваша работа. Надеюсь, вы не станете возражать, если я продолжу во время нашего разговора свою работу. — Она почти не дала ему выбора. Достав из стоявшего под столом ведерка, в котором хранился различный садовый инвентарь, маленький культиватор, она пошла вдоль горшков, рыхля землю.
— Вы и прежде ели дикий пастернак, который растет в том месте?
— Несколько раз.
— И умеете его распознавать?
— Да. Разумеется.
— Но в прошлом месяце ошиблись?
— Увы.
— Расскажите поподробней об этом.
— О растении или об обеде? О чем?
— Обо всем. Откуда взялась на столе цикута? Она отщипнула лишний росток на крупном
филодендроне и бросила под стол в пластиковый мешок для мусора.
— Я приняла ее за дикий пастернак, — пояснила она.
— Допустим. Откуда же взялась эта отрава? Где растет цикута?
— Недалеко от Холла. Там есть пруд. Страшно заросший — вы, конечно, обратили внимание, в каком тут все запустении, — и я нашла там плантацию дикого пастернака. Точнее, того растения, которое приняла за пастернак.
— И вы уже ели пастернак из того пруда?
— С берега. С берега пруда. Совсем близко. Но не из воды.
— На что был похож корень?
— Обычный, как у пастернака, вероятно.
— Один корень? Пучок?
Она наклонилась над зеленеющим папоротником, раздвинула его опахала, рассмотрела корень и переставила растение на другую полку. Потом продолжила культивацию.
— Думаю, один, впрочем, не помню, как он выглядел.
— Вы же знаете, каким он должен быть.
— Один корень. Да. Я знаю это, инспектор. И для нас обоих было бы легче, если бы я солгала и сказала, что выкопала растение с одним корнем. Но дело в том, что тот день у меня получился какой-то чумовой. Я заглянула в подвал, обнаружила, что там осталось только два маленьких корешка пастернака, и поспешила на пруд, где видела это растение. Я выкопала одно и вернулась в коттедж. Полагаю, что корень был одиночный, но точно не помню.
— Странно, согласитесь. Ведь это, в конце концов, одна из очень важных деталей.
— Ничего не могу поделать. Но была бы признательна, если бы вы поверили, что я говорю правду. А ведь удобнее было бы солгать. Не так ли?
— А ваша болезнь?
Она положила культиватор и прижала тыльную сторону запястья к выцветшей красной бан-дане. На ткани остался комочек земли.
— Какая болезнь?
— Констебль Шеферд сказал, что вы сами заболели в ту ночь,"Потому что съели немного цикуты. По его словам, он заглянул к вам в тот вечер и обнаружил вас…
— Колин пытается меня защитить. Он боится. Беспокоится.
— Сейчас?
— И тогда тоже. — Она положила культиватор в ведро к другим инструментам и стала крутить какой-то вентиль, по-видимому, от полива. Вскоре где-то справа от них медленно закапала вода. Не отрывая глаз и руки от вентиля, она продолжала: — Колин обычно заглядывал ко мне во время вечернего объезда.
Линли ухватился за ее слова.
— Насколько я понимаю, в тот вечер он к вам вообще не заезжал
— О, он заехал. Он был здесь. Но не случайно. Он не просто совершал свой объезд. Хотя так он сказал членам жюри. Так сказал своему отцу и сержанту Хокинсу. Так он говорит всем. Но все было не так.
— Вы попросили его приехать?
— Я позвонила ему.
— Понятно. Алиби.
Она подняла глаза. Ее лицо выражало скорее смирение, чем вину или страх. Она сняла свои рабочие перчатки, засунула их в рукава и сказала:
— Колин именно так и предсказывал, что подумают люди — я, мол, намеренно позвонила ему, чтобы он мог потом подтвердить мою невиновность. Чтобы он мог сказать членам жюри, что я тоже это ела, — он видел собственными глазами.
— Очевидно, именно это он и сказал.
— Ему следовало бы сказать и остальное, но он не послушался меня. Не сказал, что я позвонила ему, потому что меня три раза стошнило, я не могла справиться с болью и хотела, чтобы он побыл рядом. Вот он и пошел на риск, приукрасил правду. И теперь меня это мучает.
— Дело в том, миссис Спенс, что следствие изобилует натяжками. Ему следовало передать ведение дела бригаде криминалистов из Клитеро. А поскольку он этого не сделал, вести допросы в присутствии официального свидетеля. Но, учитывая его отношения с вами, он вообще должен был отказаться от ведения следствия.
— Он хочет защитить меня.
— Возможно, но выглядит это намного хуже.
— Что вы имеете в виду?
— Выглядит так, будто Шеферд прикрывает свое собственное преступление. Как бы там ни было.
Она резко оттолкнулась от стола, на который опиралась. Отошла от него на два шага, вернулась, стащила с головы повязку.
— Послушайте. Пожалуйста. Вот факты. — Ее голос стал напряженным. — Я пошла к пруду. Выкопала цикуту. Я думала, это пастернак. Сварила. Подала на стол. Мистер Сейдж умер. Колин Шеферд не имеет к этому никакого отношения.
— Он знал, что мистер Сейдж придет к вам на обед?
— Я уже сказала, что он не имеет к этому никакого отношения.
— Спрашивал он вас когда-либо про ваши отношения с Сейджем?
— Колин ничего не сделал!
— Существует ли мистер Спенс?
Она смяла в кулаке бандану.
— Я… Нет.
— А отец вашей дочери?
— Это вас не касается. Мэгги тут ни при чем. Ее здесь даже не было.
— В тот день?
— На обеде. Она осталась ночевать у Рэггов в деревне.
— Но ведь она была тут в тот день, только раньше, когда вы пошли за диким пастернаком? Или, возможно, когда готовили обед?
Ее лицо словно окаменело.
— Слушайте, инспектор. Мэгги тут ни при чем.
— Вы не отвечаете на мой вопрос. Поэтому напрашивается предположение, будто вы что-то скрываете. То, что касается вашей дочери.
Она прошла мимо него к двери теплицы. Пространство было ограничено. Она задела его рукой, когда проходила мимо, и он без труда мог бы ее задержать, но он предпочел этого не делать. Он последовал за ней на улицу. Но, прежде чем он успел задать ей очередной вопрос, она заговорила сама:
— Я пошла в подвал за корнями. Там оставались всего два. Мне требовалось больше. Вот и все.
— Покажите мне, будьте любезны.
Она провела его через сад к коттеджу, открыла дверь, ведущую, вероятно, на кухню, и сняла ключ с крючка за ней. В десяти футах оттуда открыла замок на наклонной двери подвала и собиралась ее поднять.
— Минуточку, — сказал он и открыл дверь сам. Как и калитка в стене, она двигалась довольно легко и тоже распахнулась без шума. Он кивнул, и Джульет спустилась по ступенькам.
Подвал был величиной около восьми квадратных футов. Без электричества. Свет падал от двери и из единственного маленького, с обувную картонку, окошка, выходившего наружу на уровне земли. Окошко частично загораживалось соломой, утеплявшей клумбу. В общем, помещение было темным и сырым. Стены представляли собой соединение грубого камня и земли. Пол тоже, хотя прослеживалась попытка сделать его ровным.
Миссис Спенс показала рукой на четыре грубо оструганных полки, прикрепленных болтами к дальней от света стене. Сбоку лежала груда аккуратно сложенных корзин. На трех верхних полках стояли ряды банок с неразличимыми в темноте надписями. На нижней пять маленьких проволочных корзин. В трех лежали картофель, морковь и лук. Две оставались пустыми.
— Вы не пополнили свой запас, — сказал Линли
— Я теперь долго не смогу есть пастернак. И уж тем более дикий.
Он дотронулся до края одной из пустых корзин. Провел рукой по полке, на которой она стояла. Никаких следов пыли или запустения.
— Почему вы держите под замком дверь подвала? — поинтересовался он. — Вы всегда это делали?
Она не сразу ответила. Он повернулся и взглянул на нее. Она стояла спиной к неяркому утреннему свету, просачивавшемуся через дверь, и он не мог разглядеть ее лица.
— Миссис Спенс?
— Я запираю дверь с конца октября.
— Почему?
— Это не имеет отношения к нашему вопросу.
— Тем не менее я был бы признателен вам за ответ.
— Я уже ответила.
— Миссис Спенс, может, мы остановимся и взглянем на факты? Мужчина умер от ваших рук. У вас определенные отношения с сотрудником полиции, который расследовал смерть. Если кто-то из вас думает…
— Хорошо, инспектор. Из-за Мэгги. Я хотела, чтобы у нее оставалось меньше мест для занятий сексом с ее приятелем. Она уже использовала для этого Холл. Я положила этому конец Пыталась свести к минимуму и остальные возможности. Подвал показался мне одной из них, вот я и повесила на нем замок. Правда, как я потом убедилась, это не помогло.
— Ключ вы держите на крючке в кухне?
— Да.
— У всех на виду?
— Да.
— И она может его взять?
— Я тоже могу его взять. — Она провела нетерпеливой рукой по волосам. — Инспектор, пожалуйста. Вы не знаете мою дочь. Мэгги старается быть хорошей. Она считает себя испорченной. Дала мне слово, что больше не будет заниматься сексом с Ником Уэром, и я сказала, что помогу ей сдержать свое обещание. Замка было достаточно, чтобы удержать ее.
— Мне бы и в голову не пришло, что Мэгги занимается сексом, — сказал Линли, заметив, что она перевела взгляд с его лица на полки за его спиной. Она вообще старалась не смотреть на него. — Когда вы уходите, вы запираете двери?
— Да.
— А когда вы в теплице? Когда совершаете обход Холла? Когда отправляетесь к пруду за диким пастернаком?
— Нет. Ведь я ухожу ненадолго. И заметила бы, если бы кто-то рыскал вокруг.
— Вы берете с собой свою сумочку? Ключи от машины? Ключи от коттеджа? От подвала?
— Нет.
— Значит, вы ничего не запирали, когда пошли в день смерти мистера Сейджа за диким пастернаком?
— Нет. Но я понимаю, куда вы клоните, и это не получится. Никто не приходил сюда без моего ведома. Это невозможно. У меня есть шестое чувство. Когда Мэгги встретилась с Ником, я знала.
— Да, — согласился Линли. — Так бывает. Пожалуйста, покажите, где вы нашли цикуту, миссис Спенс.
— Я ведь сказала вам, что приняла ее за…
— Верно. За дикий пастернак.
Она заколебалась, одна ее рука была поднята, будто она что-то хотела возразить. Но потом она уронила ее и сказала — пойдемте сюда.
Они вышли через калитку. Миновали внутренний двор, где трое рабочих пили утренний кофе на дне грузовика. Их термосы стояли на досках. Другую связку досок они использовали для сидения. На Линли и миссис Спенс они взглянули с нескрываемым любопытством. Было ясно, что этот визит станет к концу дня пищей для бесчисленных слухов и сплетен.
При более ярком свете Линли улучил момент, чтобы хорошенько рассмотреть миссис Спенс, когда они огибали раздвоенное восточное крыло Холла. Она часто моргала, словно в глаз попала соринка, мышцы спины под пуловером были напряжены. Он понял, что она изо всех сил сдерживает слезы.
Самое неприятное в работе полицейского — подавлять свои эмоции, особенно жалость или сочувствие. Расследование требует, чтобы твое сердце было отдано жертве, и только ей, либо наказанию за преступление. Хотя Линли еще в сержантские годы научился сдерживать эмоции, расследование конкретного дела чаще всего вызывало в нем самые противоречивые чувства, пока он собирал информацию и знакомился с фактами и причастными к преступлению лицами. И факты, и люди редко бывали черными или белыми. Как это все-таки неудобно, что наш мир не черно-белый.
Он остановился на террасе восточного крыла. Каменный пол потрескался и был забит пожухлой зимней травой. С террасы открывался вид на убранный морозом склон холма, спускавшийся к пруду, за которым круто поднимался вверх другой склон, со скрытой в тумане вершиной
— Как я понял, тут у вас творятся неприятные вещи, — произнес он. — Кто-то портит отремонтированные помещения и все прочее. Похоже, кому-то не хочется, чтобы новобрачные переселились в Холл.
Она, видимо, превратно истолковала его слова, уловив в них еще одну попытку обвинения, а не просто минутную передышку. Она прочистила горло и высвободилась из пут своих горестных мыслей.
— Мэгги не заходила туда и полдюжины раз. Вот и все.
Он хотел было объяснить ей смысл своего замечания, но отбросил эту мысль и продолжил тему:
— Как же она туда входила?
— Ник, ее дружок, оторвал доску на одном из окон западного крыла. Я снова прибила ее, но акты вандализма после этого не прекратились.
— Ведь вы не сразу поняли, что Мэгги и ее парень пользуются Холлом? Вы не могли сразу определить, если бы кто-то бродил вокруг?
— Я подозревала, что кто-то ходит поблизости от коттеджа, инспектор Линли. Да вы и сами поняли бы, побывай в вашем собственном доме непрошеный гость.
— Если бы он рылся в вещах и что-то украл, да. А в остальном не уверен.
— Поверьте мне, я всегда знаю.
Носком ботинка она выковырнула из щели между камнями террасы спутанный ком одуванчиков, подняла, рассмотрела несколько розеток и зубчатых листьев и отшвырнула в сторону.
— Но вам никогда не удавалось поймать тут злоумышленника? Он — или она — никогда не производили шума, который мог бы вас насторожить, никогда по ошибке не забредали в ваш сад?
— Нет.
— Вы никогда не слышали рокот машины или мотоцикла?
— Не слышала.
— И вы достаточно часто меняли маршрут своих обходов, так что замысливший озорство не мог бы предсказать, откуда и когда вы появитесь в очередной раз?
Она раздраженно заправила волосы за уши.
— Все верно, инспектор. Не понимаю только, какое отношение это имеет к тому, что случилось с мистером Сейджем?
Он учтиво улыбнулся:
— Пока у меня нет достаточной ясности в данном вопросе. — Она смотрела в сторону пруда, лежавшего у подножия холма, ее намерения были ясны. Но он пока не был готов идти дальше. Его внимание привлекло восточное крыло дома. Нижние эркерные окна были загорожены досками. На двух верхних виднелись большие трещины. — Похоже, тут много лет никто не жил.
— Только первые три месяца после постройки.
— Почему?
— Там ходит привидение.
— Что за привидение?
— Свояченица прадедушки мистера Таунли-Янга. Значит, кем она ему доводится? Двоюродной прабабушкой? — Она не стала ждать ответа. — Здесь она свела счеты с жизнью. Все думали, она пошла на прогулку. А когда вечером не вернулась, стали искать, не нашли. Только через пять дней догадались осмотреть дом.
— Ну и?…
— Она повесилась на балке в кладовой. Возле чердака. Дело было летом. Слуги и нашли ее по запаху.
— Ее супруг больше не мог тут жить?
— Романтическое предположение, однако к тому времени он уже умер. Был убит во время их свадебного путешествия. Говорили, будто это несчастный случай на охоте, однако никто не пытался выяснить, что случилось на самом деле. Его жена вернулась одна. Никто поначалу не знал, что она привезла с собой сифилис — очевидно, его свадебный подарок. — Она невесело усмехнулась. — Согласно легенде, она пошла, рыдая, в верхний коридор. Таунли-Янги объясняют это тем, что она не перенесла потерю мужа. А я думаю, она раскаивалась, что вышла замуж за такого человека. Ведь это был 1853 год. Вылечиться практически не представлялось возможным.
— От сифилиса.
— Или от брака.
Она зашагала по террасе в сторону пруда. Он с минуту смотрел ей вслед. Несмотря на тяжелые башмаки, она шагала широко и размашисто. Ее волосы колыхались при движении, две седеющие арки, летящие от лица.
Склон, по которому он спускался следом за ней, обледенел, траву давно заглушил утесник. У подножия склона лежал пруд в форме фасоли. Он густо зарос и напоминал скорей болото с темной и мутной водой, в летнее время, несомненно, рассадник насекомых и болезней. Его окружали неопрятный тростник и голые стебли бурьяна высотой до пояса. Какие-то бурые колючки так и норовили вцепиться в одежду. Но миссис Спенс, казалось, ничего не замечала. Она вошла в гущу травы и побрела по ней.
Остановилась менее чем в ярде от края воды.
— Вот, — сказала она.
Насколько мог судить Линли, растения, на которые она показала, были неотличимы от тех, что росли вокруг. Возможно, весной или летом цветы или плоды могли служить указанием на род — если не вид, — а теперь это были просто скелеты стеблей. Он достаточно легко узнал крапиву, потому что ее зубчатые листочки все еще удерживались на стебле. Тростник тоже не менялся из сезона в сезон. Но все остальное было для него загадкой.
Очевидно, она это поняла, так как сказала:
— Тут надо примечать еще в сезон, где находятся растения, инспектор. Если вас интересуют корни, то они по-прежнему сидят в земле, даже когда исчезают стебли, листья и цветки. — Она показала влево, где продолговатый клочок земли напоминал подстилку из мертвой листвы, из которой торчал какой-то хилый куст. — Вот здесь растут летом таволга и борец. Там дальше тонкая полоса ромашки. — Она наклонилась и порылась в траве возле ног, добавив: — Если же вы сомневаетесь, листья растения лежат тут же на земле. Они постепенно сгнивают, но этот процесс идет долго, так что ваш источник идентификации находится под ногами. — Она протянула руку, в которой держала остатки перистого листа, напоминающего петрушку. — Вот это скажет вам, где нужно копать.