– Отец, я не могу…
– Покончи с ним! Прежде чем он поймет…
И на самом деле заргати не был мертв. Он лишь считал себя мертвым. Его душа металась где‑то в смятении, но она не ушла из тела окончательно, так что он еще мог прийти в себя и подняться.
– Покончи с ним!
Меня посетило видение – вся моя правая рука снизу доверху пылает, как факел, магическим огнем. Но подобное исцеление было иллюзорным, уж очень я делался после него уязвимым. Знай Собачья Морда мою историю, он мог бы попросту открыть у меня рану в боку.
Я нашел свой серебряный нож и неуклюже вырезал полоску из обрывков мантии чародея, а потом, как смог, зубами и левой рукой перевязал себе предплечье. Кровотечение не прекратилось, но, по крайней мере, стало не таким сильным. Я неуверенно поднялся на ноги.
– Ты сам знаешь, что тебе необходимо это сделать. Он бы сделал с тобой то же самое. Найди все что тебе нужно!
Я долго рылся в вещах Собачьей Морды, пока не наткнулся на острый металлический крюк – на таких обычно подвешивают туши в мясных лавках.
– Великолепно!
Меня затошнило от одной мысли о том, что неизбежно должно было произойти дальше.
– Сейчас не до сентиментальностей! Он приходит в себя! Он поднимается!
Я так и не понял, было ли это правдой. Я мало что видел. Лицо у меня было залито кровью. Глаза жгло.
Правая рука по‑прежнему не слушалась. Действуя на ощупь левой, я крюком проткнул кожу побежденного чародея под подбородком, стараясь не повредить крупные кровеносные сосуды и сухожилия шеи. Я засовывал острие ему в рот, пока он не оказался у меня на крючке, как малек, которого используют вместо наживки – надо сохранить его живым, если собираешься удить и дальше.
|
|
Следующий этап был самым трудным. Он не должен был умереть. В столь плачевном состоянии я не смог бы противостоять ему, если бы его дух тоже вселился в меня. Он мог бы без труда захватить мое тело и одержать победу, даже несмотря на то, что я убил его.
Отец прекрасно понимал, какая опасность грозит нам с этой стороны. Он, один из могущественнейших чародеев, был просто ошеломлен подобной перспективой – прежде он никогда не ожидал ничего подобного от поверженного врага. К тому же враг этот был совсем не тем, кого мы хотели бы видеть в нашей маленькой компании, по крайней сейчас. Сила его магии была слишком впечатляющей, слишком похожей на нашу собственную.
Я попытался тащить Собачью Морду на крюке, но тот оказался слишком тяжелым.
– Произнеси заклинание! Открой дверь!
Мне пришлось произнести его, и телом завладел отец. Это Ваштэм с диким криком приступил к делу и поволок Собачью Морду из шатра. Орканр, Таннивар и все остальные на этот раз позволили ему на время завладеть телом. Они даже одолжили ему свою силу. Ваштэм раздвинул тьму и вошел в свет. Он открыл деревянную дверь и протащил Собачью Морду по деревянному полу.
Но потом именно Секенр с кружившейся от боли и потери крови головой стоял посреди слишком знакомой комнаты не в лагере заргати и не во дворце в Городе‑в‑Дельте, а перед открытым окном, выходящим на болота.
Птицы пронзительно кричали, кружа в утреннем воздухе.
Я отвернулся от окна, рассматривая Собачью Морду на полу, полки и шкафчики, кушетку в середине комнаты и застывшее во вневременье пламя, похожее на рыжую елочную мишуру.
|
|
Я находился в отцовском доме, в его кабинете.
Собачья Морда стонал, пытаясь освободиться от крюка. Я нагнулся и сильно рванул его на себя. Он захрипел и застонал.
– Продолжай, сын! Медлить нельзя!
Я оглядел комнату.
– Где нож?
– Я его потерял!
– Тогда найди другой! Живее!
Я отпустил крюк и пошел на кухню, где набрал целую пригоршню ножей для резки мяса и овощей. Когда я вернулся в кабинет, Собачья Морда сидел на полу, с мясом вырывая крюк из собственного подбородка, у меня едва хватило времени, чтобы сотворить над ним знак Живой Смерти и, наклонившись, вдохнуть ему в глаза магический огонь.
Он вскрикнул и упал на спину, глаза у него зашипели, вылезли из орбит и стекли по щекам.
Пока он лежал совершенно беспомощный, я содрал с него, живого, кожу. Пока он находился между жизнью и смертью, мы были крепко‑накрепко связаны между собой. Я чувствовал его боль. Мы вместе кричали в голос, и я ощущал металл, скользящий по моей собственной плоти. Но отец и все остальные, объединившись, неустанно побуждали меня закончить начатое, я действовал лишь благодаря силе их воли, делая то, что не смог бы сделать сам.
Кровь моего врага была повсюду – она омывала меня, как волна прилива. Она загорелась ярким пламенем, пожирая угасающие остатки его волшебства. Я тоже весь горел, но это была лишь магия. Боль была достаточно реальной, но все же я не поддался ей.
Собачья Морда в действительности не умер. В конце концов я перекинул его свежесодранную шкуру себе через плечо, а он лежал передо мной, хныча и канючя, почти бесформенная масса, когда‑то бывшая человеком. Он воззвал ко мне, на сей раз на языке Страны Тростников:
|
|
– Секенр, ради всего святого, будь милосерден, умоляю тебя, убей меня, даруй мне смерть.
– Ты прекрасно знаешь, я не могу этого сделать, – ответил я, на этот раз уже сам по себе, без всякого вмешательства со стороны тех, кто был внутри меня.
Оставалось сделать еще кое‑что. Воспользовавшись отцовской коллекцией пузырьков и бутылок, я вылил определенные реагенты – кислоты и растворители – на то, что осталось от чародея заргати, Собачьей Морды. Он вопил, умолял и пускал пузыри, но я ни секунды не колебался и ни разу не отвлекся. Мною двигал не только страх перед отцом, но и четкое понимание того, что, если сейчас я не завершу начатого, моя собственная жизнь окажется в руках искалеченного и ослабленного, но далеко не лишившегося сил врага.
Я допрашивал его, и многое узнал. Собачья Морда, чьим истинным именем было Харин‑Иша, что, как ни смешно, означало Душа Рыбы, ругался и бормотал, пока наконец не израсходовал всех своих бранных слов, а его тело не съежилось. Он кипел и таял, как кусок жирного мяса на раскаленном вертеле, пока в конце концов, применяя самые разные методы, я не уменьшил его, превратив в черное сморщенное существо, похожее на безволосую обезьянку размером не больше моего пальца. Оно пищало и извивалось, когда я ловил его щипчиками и сажал в бутылку, которую затем заткнул пробкой и запечатал воском. Я долго разглядывал это существо сквозь темное стекло. Оно билось о стенки бутыли, пока остатки его лица, которые были видны еще какое‑то время, не расплылись совсем, превратившись в аморфную желеобразную массу.
Я поставил бутылку на полку. Отец громко заговорил вслух, воспользовавшись моим голосом.
– Мы продолжим эту интереснейшую дискуссию как‑нибудь в другой раз.
А у меня в голове он сказал:
– В этом заключается важнейший принцип черной магии, сын мой. Убить чародея – значит оказать ему величайшую честь. Ты воздаешь ему должное, оценивая его по заслугам, когда присоединяешь его душу к своей. Но есть и чародеи, подобные этому, которые слишком опасны, слишком подлы и гнусны, так что убивать их было бы непростительной глупостью.
Я свалился на отцовскую кушетку, ту самую, где он когда‑то лежал, а священники готовили его к путешествию в загробный мир. Я хотел только одного – спать. Я совсем ослаб, мне было плохо от ран и от осознания того, что мне пришлось сделать. Я свесил голову вниз, и меня рвало до тех пор, пока изо рта не пошла желчь, а мое тело в это время становилось все тяжелее и тяжелее.
Я с трудом стащил с себя мантию чародея. Она стала почти неподъемной от пропитавшей ее крови. Я сам был испачкан кровью с головы до ног, словно мне только что пришлось принимать кровавую ванну.
– Вставай, Секенр! Ты еще не закончил!
– Отец, пожалуйста… – мне хотелось остаться там навсегда. Я вернулся домой. Я мечтал забыть о Городе‑в‑Дельте. Мне хотелось заснуть там же, в отцовской мастерской. Меня совершенно не волновало, что там было – в бутылках на полках.
– Вставай!
Мне кажется, он снова взял контроль над моим телом и заставил меня подняться против моей воли. Лишь благодаря этому мне удалось, пошатываясь, проковылять от кушетки через комнату, стащить с себя всю одежду и натянуть на себя кожу Харина‑Иша, которая сразу же начала собираться, съеживаться и смыкаться на мне, так что я едва не задохнулся от крови и пота великана заргати. Лишь там, где моя правая рука была перебинтована, черная кожа не сомкнулась на мне полностью. И с этим уже ничего нельзя было поделать.
– Не важно! Нам совсем недолго придется выдавать себя за чародея заргати.
– Но что мы делаем?
– Увидишь.
Теперь я двигался медленно и неуклюже, словно стал Лекканут‑На в ее слоноподобном теле. Но нет, я был Собачьей Мордой, чародеем заргати. На мне была его кожа которая плотно прилегла к телу, придав мне полнейшее сходство с ним. Я попытался думать. Секенр знал как делаются подобные вещи. Или знал в то время когда был способен трезво рассуждать. Теперь же он находился в полнейшей прострации. Он действовал механически, по инерции, под руководством Ваштэма.
Секенр особым образом коснулся двери, а Ваштэм произнес заклинание, но не голосом Секенра, а голосом Собачьей Морды, и то, что казалось Харином‑Иша, носящим в миру имя Вишак‑Анкри (что означало Гора Смерти), эта громадная глыба мяса и жира вывалилась из дома Ваштэма и Секенра, но не на речной причал, а на равнину за Городом‑в‑Дельте, в ослепительное сияние дня, туда, где среди леса из острых кольев прогуливался царь заргати Абу‑Ита‑Жад со своей знатью. Со всех сторон танцевали монотонно распевавшие варвары, со всех сторон колыхались копья и факелы – ожидали команды к наступлению.
При моем появлении царь резко обернулся, страшно удивленный, и его медное оружие ярко засверкало на солнце. Знать в страхе отступила подальше. Кто‑то даже закрыл лицо руками. Один человек упал на колени.
– О, Повелитель Всех Людей, – сказал я низким грохочущим голосом, – я пришел сообщить тебе об ужасной краже, о похищении самого дорогого для Вашего Величества…
Абу‑Ита‑Жад зашипел, ноздри его раздулись.
– Как такое могло случиться? Кто осмелился ограбить меня? И почему ты именно теперь пришел ко мне с этим?
Я вытянул вперед мокрую от пота левую руку Собачьей Морды.
– Было украдено ваше собственно сердце, о Повелитель. Но мне, как вы видите, удалось вернуть его.
Царь страшно закричал. Кровь ручьем хлынула у него изо рта, как из дырявого ведра.
Я очень смутно припоминаю неразбериху последующих часов, а возможно, и дней. Страшный солнцепек валил с ног. Я задыхался от дыма. Земля шаталась у меня под ногами. Какие‑то голоса что‑то кричали на разных языках. Металл бряцал о металл. Меня едва не растоптали какие‑то люди. Они падали на меня сверху, и мертвые, и раненые, извивавшиеся и кричавшие от боли. Гораздо позже, уже в темноте, я, выскользнул из сделавшей свое дело кожи чародея Собачья Морда и лег, свернувшись калачиком, как новорожденный ребенок, в прохладном ночном воздухе, обнаженный и с головы до ног залитый кровью.
Это все, что я помню. Могу лишь предположить, что, когда заргати обнаружили сморщенную, как сдувшийся рыбий пузырь, кожу своего чародея, они решили, что его убило то же волшебство, что и их царя. Во всяком случае, никто не пронзил меня копьем, что можно было сделать без всякого труда.
Потом пришло утро. Теперь вокруг меня говорили на языке Дельты, но никто даже не удосужился помочь мне. Для солдат я был всего лишь еще одним страшно изуродованным и залитым кровью трупом, совершенно неузнаваемым.
Каким‑то образом мне удалось найти солдатский шлем и наполнить его кровью – из раны умирающего воина, а затем коснуться этой крови пламенем своих рук, дохнуть на пламя и, раздув его, снова сотворить магическое зеркало. Это все, что я мог сделать, чтобы сфокусировать свой разум и хоть как‑то припомнить книжные полки и высокие витражные окна собственной лаборатории. Но я все же увидел ее. Я потянулся сквозь зеркало и дотронулся до знакомого стола, где часто читал и писал. Одного прикосновения к знакомому предмету оказалось достаточно. Я сумел протащить себя через зеркало.
Но, оказавшись там, я смог лишь лечь на холодный шероховатый пол, беспомощный и обнаженный, и тихо плакать, опасаясь, что Тика увидит меня таким и навеки проникнется ко мне отвращением из‑за того, что я сделал.
Ваштэм, мой отец, лишь поддразнил меня:
– Ты как‑то задал мне один вопрос, Секенр. Ты спрашивал, можно ли стать чародеем, не делая никому зла, не совершая гнусностей и преступлений. Это было, по‑твоему, ключом к решению проблемы. Ну и что ты думаешь теперь по этому поводу? Ты знаешь ответ?
Прошла еще уйма времени, пока кто‑то из слуг не нашел меня – причем, они были настолько напуганы, что боялись даже прикоснуться ко мне или просто сомневались, я ли это был. Но затем появился Такпетор и приказал им отнести меня в ванну. Меня отмыли в прохладной, успокаивающей боль воде, а врач промыл мне рану и перебинтовал руку. Он зафиксировал мое сломанное запястье деревянными дощечками. Наконец, о чудо из чудес и высшая благодать, я был перенесен в постель в библиотеке, и мне было дозволено долго‑долго спать, в то время как отец, Орканр, Таннивар, Бальредон и все остальные, казалось, сидели вокруг меня, что‑то обсуждая между собой приглушенными голосами, но этого я разобрать не мог.
ЧАША БОЛИ