Имеющий значение для всей вселенной или большей части данного множества. Именно в последнем смысле универсальны права человека – не потому, что их признает вселенная (с какой стати вселенной проявлять гуманизм?), а потому, что в качестве прав они пригодны для каждого человеческого существа. Как видим, универсальное противостоит частному, но с этим противостоянием все далеко не так просто. Права человека – частная особенность человеческого сообщества (они имеют значение только для людей), но это не отменяет их универсальности (они должны применяться к любому человеческому существу, даже если само это существо их не уважает).
Универсальное, отмечает Ален, это «место прописки» мыслей. Истина, не являющаяся истиной для всех, уже не истина. И это, подчеркнем, не зависит от степени обобщения той или иной мысли. Вот вы сидите и читаете эту книгу. Это единичный факт. Но во всей вселенной не найдется такой точки, в которой этот истинный факт перестал бы быть истинным – если отбросить ложь и невежество. И поскольку все и всегда истинно, значит, все и всегда универсально. Самый мелкий обман универсально лжив.
«У мысли, – продолжает Ален, – нет другого дома, кроме вселенной, только там она свободна и истинна. За стены! На волю!» Для духа универсальное есть единственно подлинная форма внутренней жизни.
Упование (Espoir)
Часто служит синонимом слову «надежда». Пытаясь отделить одно от другого, мы почти всегда отдаем предпочтение последнему. Если надежда еще может претендовать на звание добродетели, то упование – не более чем страсть. Особенно ярко это проявляется в христианской теологии, где надежда входит в число трех добродетелей (вера, надежда, любовь. – Прим. ред.), поскольку ее объектом является сам Бог. Что из этого следует? Что всякий раз, когда я связываю свои надежды с чем-то или с кем-то помимо Бога, мною владеет не надежда, а упование – страсть, тщетная, как все прочие страсти. Еще один вывод: для внерелигиозного философа подобное различение вообще не имеет смысла. Древние греки, кстати сказать, его и не делали, и я, в свою очередь, не вижу к тому причин.
Не различал надежду и упование также и Спиноза. Что такое надежда? «Непостоянное удовольствие, – говорит он, – возникающее из идеи будущей или прошедшей вещи, в исходе которой мы до некоторой степени сомневаемся». Вот почему, согласно знаменитому определению, данному в «Этике» (часть III, теорема 50, схолия, и определение аффектов 13, объяснение), нет упования без страха и страха без упования. Сомнение, обязательно присутствующее в том и другом, приводит к тому, что эта пара может существовать только в виде неразрывного единства. Уповать на что-нибудь значит бояться разочарования; бояться значит надеяться, что все обойдется. Безмятежность, исключающая страх, тем самым исключает и всякие упования. Я называю это состояние «веселым отчаянием», а Спиноза, который был мудрее меня, называл его мудростью или блаженством. Но еще до Спинозы эту тему разрабатывали стоики: «Ты перестанешь бояться, – учил Гекатон (233), – когда перестанешь надеяться». До стоиков к ней обращались киники: «Лишь тот свободен, – говорит Демонакт (234), – кто не имеет ни надежды, ни страха». Мудрец ни на что не надеется – он перестал бояться. И ничего не боится – он перестал надеяться на что бы то ни было. Значит ли это, что он утратил желания? Отнюдь нет. Напротив, он желает, но его желания направлены лишь на то, что имеется (а это уже не надежда, а любовь), или на то, чего он может добиться (и это не надежда, а воля).
Мне возразят, что для нас подобная мудрость недостижима. Мы все и всегда на что-то уповаем, потому что наша слабость никуда не девалась, потому что наше невежество при нас и наши беспокойства не отпускают нас ни на миг. Не спорю. И не устаю повторять, что, пока мы живы, нельзя отказываться от надежды, ибо это значило бы превращать мудрость в очередное упование, пустое и тщетное. Гораздо лучше, если мы будем стараться наращивать, насколько это от нас зависит, свою долю силы, свободы и радости, т. е. учиться познанию, деятельному труду и любви. Ведь мудрость это не идеал, а процесс. «Чем более мы будем стремиться жить по руководству разума, – писал Спиноза, – тем более будем стремиться возможно менее зависеть от надежды сделать себя свободными от страха, по мере возможности управлять своей судьбой и направлять наши действия по определенному совету разума»(«Этика», часть IV, теорема 47, схолия).
Упоение (Délectation)
Чувство более сильное, чем наслаждение или радость, ибо подразумевает и то и другое. Упиваться чем-либо значит наслаждаться с радостью, радоваться своему наслаждению. Только лучшие минуты нашей жизни достойны именоваться упоительными. Пуссен полагал, что именно упоение – цель подлинного искусства. Наверное, это не единственная его цель, но в любом случае – наиболее упоительная.
Упрек (Remontrance)
Указание кому-либо на причиненное им зло. Упреки редко приносят пользу в отношениях с детьми – если только не высказываются тактично, а также с сильными мира сего – если не выходят за рамки демагогии.
Уродство (Laideur)
Не отсутствие красоты, а ее противоположность; не то, что не нравится, а то, что вызывает отвращение; не то, что не привлекает, а то, что отталкивает. «Красота, – пишет Спиноза, – есть не столько качество того объекта, который нами рассматривается, сколько эффект, имеющий место в том, ктó рассматривает». Если бы у нас был другой мозг и другое зрение, «то, чтó теперь кажется красивым, показалось бы безобразным», а те, что кажутся уродливыми, предстали бы прекрасными. Точно так же «красивейшея рука, рассматриваемая в микроскоп, показалась бы ужасной» (Письмо 54 к Гуго Бокселю). Итак, всякое уродство относительно – как и всякая красота. Не существует уродства в себе или объективного уродства. Быть уродливым, писал я как-то, это значит вызывать неприязнь, но вызывать неприязнь можно только у какого-либо субъекта. Что не делает уродство меньшей несправедливостью, вернее, это делает его несправедливость особенно жестокой. Судя по всему, уродство отталкивает, во всяком случае временно, не только любовь, но даже простую симпатию – ведь уродство и есть отталкивание, которое оно в нас вызывает и по которому мы его узнаем. Искусство способно играть с уродством, доводя его до степени красоты («черные» картины Гойи, «Образина» Шардена, портреты Бэкона). Но в жизни? Подобный подход тоже требует искусства и даже своего рода таланта – в том числе у зрителя.
Усилие (Effort)
Добровольное или инстинктивное приложение силы, встречающее сопротивление. Мен де Биран видел в усилии «простейший факт душевного смысла»: тот, благодаря которому раскрывается или устанавливается «Я» – «одним различением между субъектом свободного усилия и членом, оказывающим немедленное сопротивление в силу присущей ему инерции». Но как определить, являюсь ли я причиной (как полагает Мен де Биран) или следствием (как предпочитаю думать я) этого усилия? В этом пункте нам приходится делать выбор между спинозовским «conatus’ ом » и «усилием» Мен де Бирана, которое есть не что иное, как французская спиритуалистическая версия первого.
Условие (Condition)
Меньше, чем причина, больше, чем обстоятельство. Условие – необходимое обстоятельство или недостаточная причина; то, без чего явление не может произойти, но чего недостаточно, чтобы объяснить, почему оно все же произошло. Так, существование наших родителей является условием нашего существования (если бы их не было, не было бы и нас), но отнюдь не его причиной (родители прекрасно могли бы существовать и без нас). Отметим, что ни одна причина не может являться достаточной в строгом смысле слова и на самом деле существуют только условия, каждое из которых чем-то обусловлено и в свою очередь обусловливает что-то еще.
Совокупность обстоятельств, навязанных каждому человеческому существу, мы называем условиями его существования – это тело, его конечность и наша смертность. Без них человек не был бы тем, чем он является.
Условное (Conditionnel)
То, что зависит от того или иного условия или выражает какое-либо условие. Например, предложения в условном (сослагательном) наклонении: «Если Сократ человек, то он смертен». Отметим, что высказывания подобного типа остаются истинными независимо от доказанности условия (в приведенном примере слово «Сократ» можно заменить любым другим, и необязательно обозначающим человека, но истинность высказывания при этом не пострадает).
Усталость (Fatique)
Краткое или продолжительное ослабление способности существовать и действовать, возникающее в результате слишком интенсивного или слишком долго длившегося усилия. Можно сказать, что усталость появляется, когда растрачивается или выдыхается conatus, но задевает не столько душу, сколько тело и мозг. Именно это отличает усталость от печали и объясняет, почему то и другое нередко сопутствуют друг другу. Печаль утомительна, и не бывает долгой усталости, не приводящей в состояние грусти. Впрочем, опыт и практика не позволяют допускать абсолютного смешения этих двух понятий: отдых не обязательно приводит к радости, а радость не всегда означает отдых.
Жизнь тоже утомительна, поэтому в собственном смысле слово «усталость» применяется только по отношению к живым существам. Усталость есть энтропия живого. Всяким существом она ощущается как тяжесть – в ногах, в голове, в веках, в мыслях… Тело превращается в тяжкое бремя, а ум больше ни на что не способен. Здесь наступает торжество дураков и медицины, врачующей тело. Какая-то темная сила, а именно сама жизнь, толкает нас к смерти и отдыху. Жизнь не только утомительна, она еще и смертельна. Гомеопатическим средством лечения от смерти служит сон.
Уступка (Resignation)
Отказ от удовлетворения желания при сохранении самого желания. Это и не мятеж, громко провозглашающий свое «нет», и не согласие, произносящее да. Уступка говорит скорее: «да, но…», или «ну ладно…», или «пускай…», но сама не слишком верит в то, что говорит. Уступка – траур, не доведенный до конца, а может быть, и не имеющий предельного срока, но сознающий свою грустную роль. Уступка – не мудрость, ибо ей не хватает радости. Но это и не горе, или уже не горе. Унылое и удобное «ни то ни се» – вот что такое уступка. Она ставит нам двойную ловушку и свидетельствует о двойном поражении. Уступать слишком удобно, чтобы у нас возникло желание покончить с уступками. Но вечная уступчивость вгоняет в слишком глубокое уныние, чтобы радоваться тому, что происходит. Это свойство часто присуще старикам или тем, кто состарился раньше времени. Вот почему оно не вызывает к себе большой симпатии. «Само это слово – уступчивость – меня раздражает, – пишет Жорж Санд, – не знаю, права я или ошибаюсь, но я понимаю еe как своего рода лень, готовую склониться перед неумолимой логикой несчастья» («История моей жизни», Х). Но и эта готовность требует привычки или согласия отречься от чего-либо. Это не победа, а отказ от борьбы. Именно поэтому иногда уступка бывает необходимой, хотя никогда нельзя рассчитывать только на нее. Для людей, не способных к подлинной мудрости, это как бы мудрость в миниатюре. Удивительным образом с определением уступчивости перекликается такое принадлежащее Жиду («Пища земная») высказывание: «Там, где не можешь сказать “тем лучше”, говори “тем хуже”, ибо в этих словах заключено великое обещание счастья». Пожалуй, сказано слишком громко, если только не иметь в виду какое-то предварительное счастье или высшую мудрость, которая уже не имеет ничего общего с уступчивостью и превращается в полное и безраздельное приятие. Уступка рядом с ним – лишь эпизод. Она пригодна только тем, кто не намерен ею ограничиваться и способен пойти дальше. Уступчивость может стать путем – надо только через нее перешагнуть.
Утверждать (Affirmer)
Высказывать то, во что веришь, то, что знаешь, то, что считаешь истиной. У стоиков утверждение означает согласие. Утверждать что-то значит говорить о нем от своего имени, одобрять его, радоваться ему. Вот, к примеру, как Ницше определяет amor fati: «Это утверждение дионисического начала вселенной как таковой, утверждение, от которого ничего нельзя убавить, которое не ведает исключений и не знает альтернативы». Таким образом, утверждение – это полное приятие утверждаемого, и не просто приятие, а настойчивое, категорическое одобрение, своего рода громкое и уверенное «да», обращенное к самой реальной действительности. Таков Заратустра, чьи «да» и «аминь» огромны и безграничны, который отождествляет себя с «вечным утверждением всего сущего». Видно, реальная действительность немножко ударила ему в голову.
Можно ли привести пример наиболее утвердительного философского высказывания? Пожалуй, это будут слова Спинозы, сказавшего: «Под реальностью и совершенством я разумею одно и то же».
Иногда, слушая Моцарта, я ловлю себя на том, что, кажется, что-то в нем понимаю. Гораздо чаще, слушая Шуберта, я отказываюсь даже от попытки его понять.
Говорить «да», конечно, нужно. Но ждать, чтобы люди начали говорить «аминь», это значит требовать от них слишком многого.