Как мы дошли до жизни такой?




Во времена развитого социализма телевидение вполне вписывалось в ленинскую концепцию «не только коллективного пропагандиста и коллективного организатора, но и коллективного агитатора». И если бы Ильич дожил до этой благословенной поры, в его знаменитой фразе о «важнейшем из искусств» наряду с кино и цирком наверняка фигурировало бы и телевидение. Гениальное техническое изобретение, позволявшее передавать на расстояние не только звук, но и изображение, бодро было поставлено на службу коммунистического воспитания масс. И если массы в итоге так и остались несознательными, то виновато в этом не телевидение, а некорректная постановка задачи.

Впрочем, для нас сейчас важна не мотивация, а фактическое положение дел.

Никакой необходимости в особом разнообразии телевизионных программ в ту пору не было, поскольку идеологически единое общество подразумевало, что все будут потреблять единый духовный продукт – причем, не тот, который хотят, а тот, который нужен для формирования правильного мировоззрения.

Даже к концу 80-ых даже в Москве было всего пять телевизионных каналов, а на значительной части страны вообще – один единственный. В США к этому времени даже в самой глухой провинции их были уже десятки.

Никакой конкуренции даже между этими немногочисленными каналами не было, поскольку производились они одной могучей конторой под названием Гостелерадио. Понятное дело, что при этом никого особенно не интересовало, какие программы пользуются большей популярностью. Тем более, что любому психически здоровому человеку – и за пределами «Останкино», и внутри него – было понятно, что «Ленинский университет миллионов» не смотрит никто, а «КВН» смотрят все. Однако, «КВН», в конце концов, закрыли, а священные коровы идеологического фронта продолжали мирно щипать сочную травку эфирного прайм-тайма.

Единственным критерием популярности той или иной программы было количество мешков приходящих на нее «писем в редакцию». Письма эти писались, надо думать, не доцентами, поэтому в любом случае не могли представить статистически достоверную картину зрительского интереса. Зато они доставляли немало радости телевизионщикам, которые с удовольствием цитировали друг другу особо заковыристые обороты. Судя по всему, именно тогда в государстве, которым по утверждению его создателя «могла управлять кухарка», возникло устойчивое убеждение, что каждый его гражданин просто-таки на генетическом уровне знает не только, как играть в футбол, но и как делать телевидение. Государства уже давно нет, но убеждение, похоже, осталось…

НО!

Нарисованная до сих пор сумрачная картина является довольно односторонней, поскольку сами пороки системы, как ни странно, порождали и ее неоспоримые плюсы.

Статус переднего края идеологического фронта делал работу на телевидении чрезвычайно престижной. А относительно небольшой объем производимых программ создавал значительную конкуренцию за право их производства. Словом, у телевидения той поры была безусловная возможность отбирать лучших – журналистов, актеров и ведущих, режиссеров и сценаристов.

Когда смотришь старые советские телеспектакли и телефильмы, поражаешься повсеместному набору замечательных актеров. Но в этом нет ничего удивительного! И тогда, и сейчас лучших было всего несколько десятков. Но если сейчас они размазаны по сотням часов ежедневного телеэфира, то тогда их вполне хватало, чтобы окучить все немногочисленные телевизионные проекты.

Кроме того, жесткая иерархия Гостелерадио, созданная для идеологического контроля, вполне адекватно осуществляла функции и контроля художественного. Мало того, художественный контроль был естественной частью идеологического – всем было понятно, что реально воздействовать на зрителя может только настоящее произведение искусства! И в результате возникла парадоксальная ситуация: советское телевидение по большому счету плевать хотело на истинные запросы своей аудитории, но то, что оно выпускало на экран, было весьма высококачественным продуктом.

Впрочем, картина по-прежнему остается весьма схематичной. Пока из нее, например, можно сделать вывод, что на советском телеэкране вовсе не было чисто развлекательных программ. Но это не так! С тех пор, как Сталин еще в начале 30-ых констатировал, что «жить стало лучше, жить стало веселей», развлечение населения стало одной из важнейших задач сначала отечественного кинематографа, а затем и телевидения.

Кстати, что касается кино – количество комедий и детективов, конечно, строго дозировалось по отношению к военным драмам, экранизации классики и типичным образцам соцреализма. Но, во-первых, зритель, все же, волен был выбирать, и рекордсменом кинопроката на все времена стала вполне легкомысленная «Бриллиантовая рука». А во-вторых, СССР был третьей кинематографической державой в мире, выпуская к началу 80-ых более 200 картин в год, так что, в количественном отношении развлекательного кино, так или иначе, было немало. Разумеется, не все было одинаково хорошо, но даже ленты, не озаренные великим талантом их создателей, были сработаны вполне профессионально. В общем, в отношении кинопоказа у советского телевидения было все в порядке. К тому же, с конца 60-ых стало активно сниматься телевизионное кино, которое по качеству ничем не уступало прокатному.

Что же касается прочих развлекательных программ, то отечественное телевидение честно стремилось удовлетворять разнообразные запросы аудитории в условиях минимального числа каналов. В результате появились уникальные синтетические жанры вроде «концерта мастеров искусств», где в течение пары часов можно было насладиться всем спектром эстрадных радостей – от народного танца до аккуратно причесанной поп-группы, распевающей про увлекательные перспективы советской молодежи.

Но апофеозом синтетического направления был, безусловно, «Голубой огонек», в котором к «сборному концерту» добавилось еще и ток-шоу. И теперь зритель мог не только услышать песни советских композиторов, но и узнать о том, как эти песни помогают ставить трудовые рекорды знатным шахтерам и не менее знатным трактористам.

Телевидение, будучи коренником в упряжке средств массовой информации, бодро творило миф о прекрасной стране победившего социализма и советском народе, идущем в авангарде трудящихся всего мира. Миф этот, разумеется, далеко не всегда имел отношение к действительности, но создавался по всем законам искусства.

Наконец, еще одной важнейшей характеристикой советского телевидения было полное отсутствие коммерческой составляющей. То есть, смета у любой программы или фильма, конечно, была, но она составлялась уже после утверждения сценария, исходя из реальных потребностей производства. И они, кстати, были неизмеримо меньше, чем сейчас. Гонорары исполнителям выплачивались, на основании весьма скромных государственных расценок (максимальная ставка Народного артиста СССР составляла 70 рублей за съемочный день).

Тут, впрочем, смотря с какой стороны посмотреть! Для советского человека со средней зарплатой в две сотни это были просто сумасшедшие деньги! Причем приняты эти расценки были еще в начале 60-ых, когда средняя зарплата была еще ниже.

Интересно, что самыми высокооплачиваемыми были вовсе не актеры и режиссеры, а сценаристы. Это и понятно – ведь на них лежала ответственность за идеологическую направленность содержания. За сценарий большой телепрограммы, который можно было вполне написать за неделю, государство платило сценаристу 1500 рублей! Это, правда, не означало, что сценарист эти деньги получал. В целях восстановления элементарной справедливости большая часть этой суммы, как правило, распределялась между всеми членами съемочной группы.

Понятия аренды помещений – студий и интерьеров – попросту не существовало! Любое государственное учреждение с удовольствием, а иногда и бесплатно – просто ради причастности – впускало государственных же телевизионщиков и не менее государственных киношников на свою государственную территорию, милиция бесплатно охраняла и перекрывала улицы, армия с восторгом и безвозмездно участвовала в съемках грандиозных батальных сцен. Пленку Шосткинского химкомбината кидало из синевы в зелень, но пленки этой было завались. Словом, нигде в мире съемочная братия не работала в столь комфортных условиях, как у нас! Она могла себе позволить думать и пробовать что-то на съемочной площадке, не беспокоясь о том, что в случае неудачи переснять что-либо будет уже невозможно. И все это тоже, конечно, положительно сказывалось на качестве.

Впрочем, вернемся к тому, что весь этот высокохудожественный парадиз поступал на телеэкран в довольно ограниченных дозах. Ситуация была подобна маленькому городку с одним кинотеатром, в котором идет один единственный фильм: хочешь в кино – смотри, что показывают, не хочешь – сиди дома. Разница только в том, что, купив телевизор, в кино можно было ходить, не выходя из этого самого дома. Но если «что показывают» не нравилось, то телевизор просто не включали. Зато если уж включали, то его смотрели!

И как смотрели! Когда в середине 60-ых шли многочасовые прямые эфиры «КВН» улицы буквально вымирали, а милиция фиксировала резкое падение преступности.

Во время показа первых отечественных телесериалов «Тени исчезают в полдень» и «Семнадцать мгновений весны» можно было пройти через весь город и из раскрытых окон слышать непрерывный саундтрек фильма.

В телевизор «ходили», как в кино или в театр, на концерт или, на худой конец, на политинформацию. Тем более, что телевизионное зрелище не прерывалось бесконечной рекламой и анонсами. Не случайно у старшего поколения до сих пор осталась привычка отмечать в программе на неделю, что надо посмотреть. И субботние газеты с этой самой программой выходили повышенным тиражом. Телевизор был воистину «окном в мир», который максимально облегчал людям доступ к информационным и художественным ценностям.

И вот, теперь спрашивается, - что же в этом было плохого? Что, собственно, не устраивало? И почему общество с таким остервенелым восторгом от всего этого отказалось?

 

Пожалуй, самой счастливой порой отечественного телевидения был конец 80-ых. Могучая машина Гостелерадио продолжала оставаться главным проводником идеологии власти, но теперь это была уже идеология «перестройки».

Известно, что любые идеи распространяются сверху вниз гораздо быстрее, чем снизу вверх. Хотя бы потому, что любое начальство не склонно прислушиваться к подчиненным, а подчиненные перед начальственным разумом практически беззащитны. Что уж говорить о нашей стране, где монархическое сознание, ненадолго сменившись анархическим в начале прошлого века, в советские времена не только восстановилось, но и укрепилось. Единственным плюсом такого положения дел можно считать то, что рыба в подобной ситуации с головы не только гниет, но и выздоравливает.

В 1986 году автор стал капитаном команды КВН Московского химико-технологического института, которая участвовала в программе «КВН», только что возродившейся на экране после 14-летнего перерыва. Перед одной из игр секретарь парткома института потребовал наш сценарий и, увидев откровенную, по его мнению, крамолу, был ошеломлен, когда узнал, что все это уже утверждено редакцией.

Советские телезрители прильнули к открывшемуся крану «гласности» и жадно глотали освежающую субстанцию, которая хлестала со все возрастающей интенсивностью. И поразительнее всего – скорость, с которой фига, спрятанная советским человеком в глубоком кармане, объявилась на свет божий во всем своем великолепии.

В 1986 году в КВНе еще была четкая установка критиковать только «отдельные недостатки. Но уже на следующий год была показана пародия на безальтернативные выборы, пока еще, правда, стыдливо прикрытая «выборами в молодежной организации». В 1988-ом прозвучала шутка «Партия, дай порулить!» В начале 1990 года в КВНе впервые в истории была показана пародия на первое лицо государства – правда, вполне комплиментарная, - но уже осенью со сцены лихо распевали «как-то у Москвы-реки завелись большевики». (Напомню, КПСС в тот момент была еще правящей партией по Конституции!). В том же году на одном из региональных фестивалей новосибирцы показали пародию на Октябрьскую Революцию – и умирающие от хохота операторы в этот момент побросали камеры, понимая, что показано это не может быть никогда даже по областному телевидению. Но осенью 91-ого эта пародия шла уже в прямом эфире и на всю страну.

Надо сказать, что сам по себе процесс открытия идеологических кингстонов был весьма увлекательным и в течение пяти-шести лет представлял, собственно, главное развлечение аудитории. Каждый день оказывалось, что можно еще где-нибудь вскрыть какую-нибудь язву прошлого, еще больнее кого-то приложить, еще острее пошутить. Говорить о каких бы то ни было достижениях стало просто неприлично.

В 1991 году, уже работая в Молодежной редакции, я выступал на «большой летучке» с обзором новостийных и публицистических программ за неделю (была такая форма перекрестной критики – когда представители развлекательного вещания высказывались о журналистике и наоборот). Так вот, я честно признался, что после просмотра всего того ужаса, что вывалило советское телевидение на своего зрителя за неделю, мне просто расхотелось жить.

К моменту распада СССР процесс развития гласности дошел до своего естественного предела – разрешено было все, что могло быть разрешено. Все запрещенное, что пылилось на полках, было давно прочитано и просмотрено. Журналисты продолжали сосредоточенно расковыривать уже давно вскрытые язвы. Концерты мастеров искусств сменились вакханалией попсы. Кино стало просто неприлично снимать без эротических сцен, которые вставлялись уже к месту и не к месту. Театр самозабвенно заматерился. А пооткрывавшиеся на каждом углу видеосалоны круглосуточно приобщали население к мировому кинематографу в гнусавом переводе Володарского. Словом, можно было смотреть все, что душе угодно. И тогда потихоньку стал обрисовываться вопрос – а что, собственно, угодно-то этой самой душе?

В 1992 году на российский уже телеэкран вышла первая настоящая долгоиграющая «мыльная опера» - целых 100 серий! Да еще мексиканская! Да еще с таким животрепещущим названием «Богатые тоже плачут»! Успех был неимоверный. С таким вожделением последний раз наши телезрители смотрели только прямые трансляции Съезда народных депутатов. Впрочем, на этот раз, успех распространялся почти исключительно на женскую аудиторию. Мужички, хлебая остывший суп, впервые осознавали, что, кроме абсолютно «мужского» футбола, существует и абсолютно «женское» телевизионное зрелище, с их точки зрения беспросветно тупое (то есть, не более умное, чем футбол с точки зрения женщин). Впрочем, поскольку телевизор в доме, как правило, был один, не находя другого занятия, многие из мужчин тоже подсаживались на слезливую историю о томных миллионершах и страстных миллионерах.

В «Литературной газеты», продолжавшей еще в ту пору оставаться рупором отечественной интеллигенции, на восьмой полосе которой высоколобые мужи еженедельно обозревали прошедшую теленеделю, был дан дружный и суровый отпор «воинствующей безвкусице, чуждой нашему интеллектуальному зрителю». Удивительно, но ни одному из комментаторов не пришло тогда в голову – чего ж этот зритель так прильнул к экранам, если ему это чуждо? И только в правом нижнем углу затесалась короткая заметка московского корреспондента газеты «Сан» (если мне не изменяет память), который искренно недоумевал, в связи с чем, собственно, такой праведный пафос? «Ребята! – взывал англичанин. - Вы же этого хотели! Вы же за это боролись! Это же и есть демократия!» И он честно пытался объяснить, что демократия – это не просто власть народа, с которым себя почему-то ассоциируют интеллектуалы, а власть большинства народа, в которую эти самые интеллектуалы не входят, как соль в зефир. И что отныне это самое большинство будет диктовать телевидению, что показывать, с помощью неумолимых рейтингов, от которых зависит цена рекламы, а, следовательно, и благосостояние телевизионщиков…

Так началось перерождение отечественных телевизионщиков из уважаемого отростка «главной направляющей силы советского общества» в сферу бытовых услуг. И стоны по этому поводу абсолютно неправомерны. Самоощущение сотрудника телевидения в качестве учителя, воспитателя и глашатая вечных истин всегда было иллюзией. Телевизионщики всегда были обслуживающим персоналом. Просто если в СССР они обслуживали интересы партийного руководства, то теперь они стали обслуживать большинство населения – извините уж, какое оно есть. Так что, если и есть в нашей стране подлинные «слуги народа», то они работают на телевидении.

И если вы не готовы сознавать, что род ваших занятий будет сродни профессии не пастыря, а официанта, то не стоит приходить на телевидение. Тогда попробуйте приобрести по-настоящему благородную профессию – учителя, врача, священника или полицейского. Но если вас жрет изнутри жажда самовыражения, и вы не согласны измерять свою аудиторию меньше, чем миллионами, тогда у вас нет другого выхода – продолжаем!

 

Критика чистого разума

(в смысле, хвала - нечистому)

На заре массового интернета американская статистика утверждала, что 90% посещений составляли порносайты. (Сейчас, надеюсь, - поменьше за счет появления социальных сетей и заметной прибавки среди интернет-пользователей женщин и детей.) Но в тенденции, думаю, мало что изменилось. Глядя на человечество, бессмертная душа старины Фрейда может удовлетворенно потирать свои бестелесные руки.

С точки зрения общепринятых нравственных норм западная цивилизация сегодня возлежит в пикантной позе крайнего несоответствия собственной морали. И если во многих других отношениях нам до этой цивилизации еще скакать и скакать, то соответствующую моральную позицию мы заняли уже давно легко и прочно.

И вот теперь – провокационный вопрос: хорошо это или плохо? Ну, не хорошо-то – уж точно. С точки зрения пастыря и воспитателя – наверняка очень плохо. Но провокационность вопроса заключается в том, что с точки зрения телевидения это – и не хорошо, и не плохо. Это – никак. Это просто характеристика клиентской базы, которую необходимо обслуживать. Конечно, парикмахеру, скажем, приятно, когда клиент приходит с чистой головой и просит сделать модельную стрижку. Но он не может выгнать и потного братэлу, который просит полубокс. Ну, что делать, если твой салон находится в неблагополучном районе Вселенной?!

Главная проблема в том, что само по себе телевидение не может никого воспитать. Как парикмахер не может отмыть братэлу и навязать ему свой высокий вкус. Он к нему таким пришел – с полубоксом, и с полубоксом же уйдет – разве что с более коротким. Причина в том, что любое воспитание, так или иначе, связано с насилием над личностью. И у телевидения нет никакой возможности его оказывать, поскольку оно подразумевает абсолютно добровольный выбор.

Лет двадцать назад, опять же, американские социологи провели исследование (кстати, международное) соотношения критериев, воздействующих на формирование морального облика личности. Критериев таких было выбрано всего три: семья, школа+религия (они были объединены, поскольку в разных странах эти учреждения по разному взаимно дополняют друг друга, но в сумме всегда дают близкий результат) и литература+ искусство+ средства массовой информации. Это все тоже было объединено на основании добровольности потребления. У меня не было возможности вникнуть в методику исследования, но результаты его меня в свое время абсолютно обескуражили: 90% - семья, 7% - школа и церковь, и 3% - все остальное. Понимаете – три! И в этих трех процентах – Данте и Чехов, Рембрандт и Пикассо, Моцарт и Чайковский, Эйзенштейн и Феллини! И здесь же все театры и концертные залы, включая эстрадные, и вся необъятная и безудержная лавина информации и зрелищ, упакованных изредка в художественную, а чаще – в маловысокохудожественную форму, которую изливают на нас радио и телевидение, а теперь и интернет.

По большому счету, эта чудовищная цифра, скорее всего, не совсем корректна, поскольку родительское воспитание само по себе наверняка включает некие образцы художественного творчества. И если во время кормления младенца мама слушает Баха и Бестехуде, подросшее дитя, будет воспринимать эту музыку, во всяком случае, без скрежета зубовного. И если в пору разглядывания картинок ребенку подсунуть фрески Рафаэля, у него в сознательном возрасте, возможно, возникнет тяга к изобразительному искусству эпохи Возрождения. Но, как вы понимаете, подавляющее большинство детей во время кормления слушали попсу, а потом разглядывали тупые раскраски.

Бетховен говорил, что музыка должна «воспламенять огонь в сердцах людей». Но старик наверняка понимал, что загореться может только сердце, в которое уже заложен горючий материал.

В общем, дети, как и следовало ожидать, повторяют своих родителей. И если общество и движется вперед в своем нравственном развитии, то – крайне медленно.

Не случайно Маркс предлагал для скорейшего воспитания нового человека отбирать детей у семьи чуть ли не в годовалом возрасте и помещать в общественные гимназии. Слава богу, на такой эксперимент в чистом виде никто не решился даже в первые годы советской власти. Но о том, к чему он, в принципе, мог привести свидетельствует небезызвестный поступок Павлика Морозова. Понятно, что от общепринятой морали он весьма далек.

На самом деле, есть сильное подозрение, что в отношении морали общество вообще не движется вперед, а ходит кругами.

Блестяще развращенный Рим сменило пуританское средневековье, которое, в свою очередь сломалось под напором Возрождения, и к XVIII веку свобода нравов в европейской элите достигла почти римских высот. Правда, уже XIX век оказался гораздо более строгим в отношении морали. Но уже в начале ХХ-ого русские крестьянские парни потянулись в Красную Армию в первую очередь в силу уверенности, что при коммунизме бабы будут общими. (И это не преувеличение – я еще успел получить информацию из первых рук, познакомившись уже в 70-ых с бывшими бойцами чапаевской дивизии.)

Словом, каждая следующая человеческая генерация, конечно, становится другой. Но становится ли при этом она более нравственной – большой вопрос. Мало того, даже если и становится, старшее поколение все равно будет обвинять его в моральном разложении, поскольку нравственные акценты на протяжении двадцати-тридцати лет всегда нсколько смещаются. А поскольку винить себя в чем бы то ни было люди не склонны, разумеется, никто из старших не признается себе, что молодые получились такими, поскольку старшие их именно такими воспитали. Следовательно, они будут искать козла отпущения, а он, как вы понимаете, всегда под рукой!

Вот же он, дьявольский электронный ящик, который все испортил! Это он запудрил молодежи мозги сексом, насилием и ненормативной лексикой! – «Простите, но вы же и сами это смотрите или смотрели в их годы!» – «В наше время этого не было!» или «Мы были другими!» или, наконец, «Мало ли, что мы смотрим – мы взрослые и все понимаем!»

Так и они уже давно все понимают! Серое вещество в детской голове отвердевает со скоростью цемента, и к тому времени, как ребенок научивается самостоятельно щелкать пультом от телевизора, его личность глобально уже сложилась. Дети копируют поведение родителей или сверстников во дворе (то есть, опять же, их родителей), а вовсе не посторонних дядек и тетек в телевизоре. Экранный маньяк может дать руководство к действию только уже готовому маньяку!

В общем, похоже, полная безысходка складывается с человечеством…

НО!

В этой мрачной картине есть несколько очевидных и не совсем очевидных сияющее-светлых пятен.

Люди от природы добры и гармоничны. И эта внутренняя гармония со временем преображается в то, что мы называем «тягой к прекрасному». Люди просто такими рождаются, что для меня лично является одним из главных доказательств существования Бога. И хотя в процессе земного существования в наших душах оседает масса всякой дряни, первичная божественная иска добра и гармонии остается в каждом человеке до конца. Потакая собственным порокам, любой человек, если он не полностью изолирован от общества и не полный дебил, осознает безнравственность своих поступков. Вот почему даже самый закоренелый преступник хочет, чтобы на экране добро побеждало зло. Желательно еще и с «хэппи эндом». (Другое дело, что добро и зло – понятия весьма многозначные и относительные. И если произведению удается подняться до художественных высот, на которых эта относительность начинает ощущаться, классического «хэппи энда» не получается, поскольку не совсем понятно, какое именно добро должно победить, и вообще должен ли побеждать герой, являющийся в равной степени носителем добра и зла. Но в любом случае в финале должно оставаться ощущение восстановления какой-то высшей справедливости.) Удивительно, но зрителя при этом совершенно не волнует, что в жизни чаще всего все происходит совершенно не так! Удивительно, потому что в каждом конкретном моменте истории ему, вроде как, нужна правда жизни. А в целом – нет! И это неизбежно приводит нас к парадоксальному выводу: логика искусства не совпадает с логикой жизни!

В один из переломных моментов своей жизни я, как нормальный русский разночинный интеллигент, воспитанный на Чернышевском, стал судорожно искать в литературе ответ на сакраментальный вопрос «Что делать?» И тут-то выяснилось, что никаких рецептов бытия в художественной литературе нет! Они есть только в религиях, которые, как известно, излагают свои концепции через притчи (ну, или на худой конец в специфической притчевой литературе вроде Ричарда Баха). Но безысходка заключается в том, что любая настоящая притча насквозь диалектична и поэтому однозначного рецепта тоже не дает!

В общем, человек хочет, чтобы искусство было лучше жизни. И это не единственное общее положительное качество человеческой натуры!

Есть, например, еще и такое - люди не склонны ассоциировать себя с отрицательными персонажами. Законченный алкаш будет смеяться над пьяным персонажем, вполне искренно его осуждая. Бандит, смотрящий детектив, будет на стороне полиции. Вывод? Пока мы смотрим на экран, мы лучше, чем в жизни!

Беда лишь в том, что как мы только от него оторвемся, мы вновь станем теми же, что были прежде. В лучшем случае, увиденное заставит нас о чем-то задуматься. Это, видимо, и есть те 3%, в рамках которых литература, искусство и СМИ может повлиять на человека. Поэтому, уважаемые писатели, журналисты, художники, кинематографисты и телевизионщики, не надо надувать щеки! Вы не можете никого перевоспитать и переделать. Вы можете лишь доставить людям удовольствие. Так что уймите пафос доморощенных демиургов и просто хорошо делайте свою работу, честно служа (а если хотите – и прислуживая) тому обществу, которое вам досталось. Тем более, что люди, составляющие это общество, как мы только что выяснили, не так уж плохи.

Предвижу, что мои выводы кому-то наверняка покажутся шокирующими, несмотря на приведенную выше весьма обильную аргументацию. Что ж, в таком случае, забудем ее всю, включая социологические данные, и попытаемся вникнуть в один единственный тезис. Если вы, мечтая работать на телевидении, считаете, что это самое телевидение должно воспитывать, это неизбежно означает, согласитесь, что вы мните самого себя в роли воспитателя. То есть, вы считаете себя выше многомиллионной аудитории своих зрителей, а их, соответственно, невоспитанным, некультурным и к тому же безвольным стадом, которое должно изо всех сил внимать вашим морализаторским потугам. Ну - так же? Я же утверждаю всего лишь, что ваша аудитория ничем не хуже вас, и она уже как-то воспитана. И хотя лично вы можете быть не согласны с методами и результатами этого воспитания, у вас, собственно, никто не спрашивал прежде и не спрашивает теперь. Мало того, как бы эта аудитория ни была воспитана, в основе своей она добра и моральна. Так что, будьте добры относиться к ней по минимуму, как к ровне, и делать то, что она просит.

Ну, и какая точка зрения гуманней и демократичней? И, заметьте, вы этой аудиторией собирались повелевать – причем за ее же деньги, а она, аудитория, у вас всего лишь просит, и в случае отказа - просто не будет вам свои деньги платить. По-моему, позиция аудитории очевидно благороднее!

У людей есть и еще одно приятное качество – они очень разные. И это разнообразие позволяет почти любому настырному сознанию, ищущему творческой самореализации, найти свою аудиторию. Правда, аудитория эта будет тоже разная – и по масштабу, и по образованности, и по социальному составу. И у незамысловатого скетч-шоу эта аудитория всегда будет больше, чем у программ по искусству. Что естественным образом будет сказываться на доходах тех, кто делает то и другое. И к этому надо относиться философски, выбирая золотую середину между тем, что вы можете и умеете, и тем, что вам наиболее приятно (или наименее неприятно) делать. Главное, о чем при этом всегда необходимо помнить – какого бы рода духовный продукт не выбрал ваш зритель по собственной воле, он будет делать это в первую очередь ради развлечения. Просто одним для этого нужна мыльная опера, а другим – лекция о морфологии старопортугальского языка. И поэтому, имея на первом этапе возможность выбора своего жанра и, следовательно, своей аудитории, далее вы вынуждены будете идти у нее на поводу. И если большинство ваших зрителей захочет передачу о морфологии старопортугальского, вы будете делать именно ее, хотя на ваш взгляд самая убойная штука – как раз фонетика китайского.

 

Ну, и напоследок – еще один факт, сам по себе не очень радостный, но льющий воду на мельницу телевидения с мощностью Бурейской ГЭС:

Согласно статистике – на этот раз уже нашей – число людей, регулярно посещающих зрелищные учреждения (регулярно – это, кажется, чаще, чем раз в месяц), составляет 3%! Все та же волшебная троечка! Самое обескураживающее, что под «зрелищными учреждениями» здесь подразумеваются не только театры и филармонии, но и поп-концерты, и сельские клубы, и даже кинотеатры.

Кстати говоря, средняя доля канала «Культура» составляет те же 3% - правда, только в столицах. В провинции – вполовину меньше.

И это значит, что телевидение остается практически единственным доступным источником развлечения для подавляющего большинства граждан нашей страны. Так что, ребята, есть ради чего напрягаться!

 

ПЕРВОЕ

Вы поймите, ах, мой зритель

То, что сам я не пойму…

В. Егоров

Что едят в телевидении?

На первый взгляд вопрос обескураживает своей глобальностью. Сразу представляется разнообразие телевизионных картинок, в которых на первый взгляд трудно обнаружить какую-либо закономерность. К тому же, по телевизору теоретически действительно можно показывать все, что угодно. (При этом по классическому уже выражению Л.Парфенова он будет работать «в режиме ночника».) Но нас интересует не то, что можно показывать, а то, что будут смотреть. И это упрощает задачу настолько, что мы доберемся до правильного ответа всего за несколько логических ходов.

Ну, во-первых, неподвижная картина на экране надолго внимание не привлечет – какой бы выдающейся она не была. (Хотя, гармоничность построения каждого отдельного кадра, безусловно, играет свою немалую роль. Однако, в тонкости операторской профессии мы здесь вторгаться не будем.) В этом, кстати, есть определенный парадокс – ведь в галерее перед неподвижными шедеврами изобразительного искусства люди могут простаивать часами! Разгадка здесь, скорее всего, в том, что в реальности человек в состоянии, даже не сдвигаясь с места, фокусироваться на отдельных частях изображения, а экран он воспринимает только целиком. Раскрытие этого парадокса и привело в 1908 году Дэвида Гриффита к гениальному открытию – киномонтажу, идея которого, в конце концов, в условиях телевидения трансформировалась в многокамерную съемку. Суть явления в том, что режиссер вынужден подменять ленивого зрителя, не желающего самостоятельно видеть на экране главное в каждый момент времени, с помощью смены крупных и общих планов, панорам, наездов и т.д. Самое удивительное, - зрителя абсолютно не смущает, что при этом он к тому же видит происходящее с разных точек, словно летая вокруг объекта! Согласитесь, что если вдуматься, открытие Гриффита покажется не менее странным, чем, скажем, теория относительности Эйнштейна.

Тут надо заметить, что с человеческим восприятием вообще все обстоит очень странно. Почему, например, плоское неподвижное изображение ассоциируется у нас с живым и трехмерным? И ладно бы еще живопись, но - рисунок?! Почему всего несколько линий, обозначающих лишь самые общие контуры, могут передать не только образ, но и настроение? Причем – не только объекта, но и художника? И ведь этого добивались еще художники палеолита обожженной палкой на камне!

А эта дрожь, пробегающая по телу человека, видящего или слышащего истинное произведение искусства? Ведь с физической точки зрения «прекрасное» - это всего лишь некий набор линий, цветов или звуков!

Или еще одна вполне волшебная штука, называемая чаще всего «энергетикой» - когда картина, скульптура, музыка или живой человек на сцене или на экране полностью завладевает вашим вниманием, и вы физически ощущаете какую-то возникающую между вами связь?

Существует мнение, что в отношении энергетики телевидение подкачало, также как и интернет. Поэтому, собственно, люди и продолжают ходить в картинные галереи, чтобы увидеть оригинал, приходят на концерты, чтобы услышать «живую» музыку, в театр, чтобы почувствовать волшебную связь с живым актером на сцене. Кино – уже не то, - часть энергетики актеров на экране теряется. А через экран телевизионный пробиваются лишь крохи. (Кстати, известна совсем уже мистическая закономерность – в прямом эфире энергетика почему-то выше!) Теория эта, разумеется, достаточно спорная, но, возможно, на статичную телевизионную картинку – даже если это «Джоконда» - нам долго смотреть неинтересно просто из-за отсутствия достаточной энергетики у неподвижного телевизионного изображения.

Вообще говоря, «энергетика» - термин абсолютно ненаучный. Существование каких-то флюидов, передаваемых от человека к человеку, да еще через посредство произведений искусства никакими современными приборами не подтверждается. Но термином этим пользуются абсолютно все, имеющие отношение к какому либо искусству, и существование этой самой «энергетики» ни у кого из них не вызывает сомнения, поскольку объясняет то, что никак по-другому объяснить невозможно.

Вот, к примеру, в конце 90-ых я представлял «Театральные встречи» на фестивале «Славянский базар» в Витебске. Выведя на сцену Марину Неелову, я хотел тихонько уйти в зал, чтобы оттуда посмотреть выступление, но задержался за кулисами, не желая пропускать самое начало. Когда я опомнился, прошло больше двух часов. Все это время я оцепенело простоял, видя лишь спину замечательной актрисы, которая даже ничего не играла – просто рассказывала о своей жизни. Но я не мог оторваться от этой спины и не мог позволить себе пропустить ни одного звука ее голоса.

Или, скажем, будучи ведущим телевизионной игры «Счастливый случай», я заметил, что за четыре дня записей я теряю около пяти килограмм веса. При этом никаких физических усилий моя работа не подразумевала – сидя в удобном кресле на сцене концертной студии Останкино, я всего лишь общался с игроками и зрителями около шести часов в день. За два месяца до следующих записей я эти пять килограмм опять набирал, а когда программу закрыли, они так со мной и остались.

Итак, телевизионная картинка должна двигаться, или, если хотите «жить». Дина



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-04-11 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: