– Гошка, конечно, прав, – согласился Белый. – Он у нас всегда прав. Вот только он был капитально не прав, когда устроил в городе побоище Игоря Святославовича с половцами.
– Ты думаешь, это все из‑за него? – встрепенулся Костя.
– Запросто, – вздохнул Белый. – Я же говорю – беду он приносит.
– Нет, – отрезал Большой. – Это из‑за москвичей.
– Что ты имеешь в виду? – обрадовался Костя. Он терпеть не мог, когда при нем наезжали на Гоша. А Белый делал это регулярно, и всегда за глаза. Ему, признанному лидеру, видимо, совсем не нравилось, что в группе объездчиков появился второй лидер, скрытый.
– Не знаю, – признался Большой.
– А верно, – сказал Цыган. – Москвичи закрыли свой город, так почему бы и местным не сделать то же самое?
– Мы не о том рассуждаем, мужики, – поспешил сменить тему Костя. – Вы лучше прикиньте, кто придумал, что города вообще надо закрывать? Кто выдумал пропуска? Для этого по нынешним временам нужен приличный интеллект.
– И неплохой объем памяти, – заметил Цыган.
– Поймать бы гада! – выразил общее мнение Большой.
Белый привычно жевал губу. Потом он сказал:
– А неплохая идея.
– Правда? – осторожно поинтересовался Цыган.
– Правда, – кивнул Белый. – Этот тип, который выдумал пропуска, может оказаться здорово похож на нас с вами.
Некоторое время объездчики молча обдумывали услышанное.
– Но почему он тогда командует? – не согласился Цыган. – Почему он еще жив вообще?
– Значит, он нашел ключ, – вздохнул Белый. – Тот ключ, что никак не дается нам с вами. И который не может найти Сан Сеич.
– А я думаю, Сан Сеич его нашел, – пробормотал Костя. – Нет, не думаю, уверен…
– Почему?
– Потому что он каким‑то образом приручил нас. Вспомните, какая у нас была поначалу дикая агрессия.
|
|
Объездчики замолкли снова, на этот раз минут на пять.
– Почему же он тогда не дает его нам?! – первым не выдержал Цыган. – Чего он боится?
– Он боится закрытых городов, – веско ответил ему Белый. – Патрулей на улицах и пропускной системы.
* * *
Гош нашел Сан Сеича в гостиной. Тот сидел, уставившись бессмысленным взглядом в томик О. Генри, и делал вид, что читает. Лицо у Сан Сеича было красное и опухшее.
Гош, не говоря ни слова, присел рядом.
– Какая интересная здесь библиотека, – сказал он просто для того, чтобы сказать хоть что‑нибудь. – Большой романтик был этот фермер, мир праху его.
– Угу, – с трудом выдавил Сан Сеич.
Гош покосился на О. Генри и решил старика немного развлечь.
– Невольно вспомнил забавную историю… – начал было он.
– Не стоит, – попросил Сан Сеич.
– Это не из моей прошлой жизни. Из прошлой жизни книги, что у вас в руках. А дело было так. Мотают срок двое грабителей – Эл Дженнингс и Билли Райдер. Днями тачают сапоги в тюремной мастерской, а вечерами от нечего делать сочиняют приключенческий роман «Наездники прерий». И Райдер постоянно требует от Дженнингса, чтобы в каждой главе было как минимум по одному трупу, иначе роман читать не будут. А Дженнигс возражает, что тогда у них к десятой главе ни одного персонажа не останется. «Слушай, – говорит ему Райдер, – а пойдем, что ли, посоветуемся с Билли Портером. Я знаю, он тоже что‑то пишет». Являются они к Портеру, тюремному аптекарю, такому же зэку, да к тому же еще и бывшему подельнику самого Дженнингса. Так и так, говорят, какие будут идеи? А Портер спрашивает – ребята, можно я вам свой рассказец прочту? Только что закончил. Усаживаются налетчики, и он читает им – что бы вы думали? – «Рождественский подарок по‑ковбойски». Свой первый рассказ. Вот так‑то, Сан Сеич. Между прочим, Дженнингс все‑таки стал литератором. Правда, выпустил только одну книгу – документальную повесть о том, как, будучи в бегах, познакомился с О. Генри, потом неожиданно встретил его в тюрьме, а еще позже расхаживал с ним по Нью‑Йорку.
|
|
Сан Сеич захлопнул томик и положил его на стол.
– Дикий Запад, – произнес он задумчиво. – Молодой и жестокий мир. Вот и думай потом, что судьбы нет. Как нарочно достались ребятам в наследство именно такие книги. Купер, Кервуд, «Сердце Запада» О. Генри… Все бы отдал за хорошую энциклопедию.
– Если слегка напрячься, можно достать, – оживился Гош.
– И не думай.
– Ну хорошо, пусть не я. Пусть ребята в городе пошарят. Я им нарисую, как проехать к библиотеке. Будем надеяться, что еще цела. «Тупые» как‑то по осени загуляли, так чуть полгорода не сожгли.
– Слово‑то какое дивное – «тупые»! – усмехнулся Сан Сеич. – Поверь мне, Гоша, не стоит так резко противопоставлять себя этим несчастным. Вот увидишь, когда они проснутся, им будет куда хуже, чем тебе сейчас.
– Не верю я, что они проснутся, Сан Сеич. Им так уютно в их нынешнем состоянии… Закукленный разум, стертая личность, никаких проблем. Живи и радуйся. Зависнут они в этой ипостаси до самого конца. А конец‑то близок. Консервы не вечные, пахать‑сеять некому. Через несколько лет мы будем за банку «Вискаса» убивать.
|
|
– Это что такое?
– Еда для кошек. Что, не верится? Я сам удивился, когда в первый раз увидел. То есть я знал, что за границей такое есть, но чтобы и до нас докатилось… Все‑таки удивительно переменилась наша родина за те полтора десятка лет, что выпали из памяти.
– Хотел бы я пожить в эти годы… – мечтательно протянул Сан Сеич.
Гош собрался было возразить, что жили ведь, хотя и не помнят, но тут же одернул себя. «Действительно, – понял он, – не жили. Чего не помнишь, того не было». Он вздохнул и достал сигареты.
– Вздыхаем и вздыхаем, – пробормотал он, закуривая. – Что ни день, то сплошные охи и вздохи. Сан Сеич, а Сан Сеич… Я все забываю спросить – как фамилия‑то ваша?
– Корсаков.
– Хм… – протянул Гош. – Знатная фамилия. Случаем не родственник?..
И чудом успел отбить в сторону кулак Сан Сеича, метивший ему в висок. Упал с дивана вперед, перекатился и встал на одно колено, взводя курок пистолета. Ствол глядел Сан Сеичу в переносицу.
Детский психиатр, тяжело дыша, судорожно вцепился руками в диванную подушку. На оружие Гоша ему было, судя по всему, наплевать. Он бы и сейчас на него бросился, если бы не решил обуздать свой внезапный агрессивный импульс. Гош медленно убрал пистолет за пазуху.
– Я только сейчас вспомнил, – сказал он примирительно. – Ну простите вы меня… Что такое? Опять Блюма Вульфовна покоя не дает?
– Кто ты?! – выдохнул Сан Сеич.
– Это вас надо спросить, кто я, – заметил Гош. – Или вы все придумали? Включая имя и фамилию? А?
– Нет, – помотал головой Сан Сеич. – Но иногда мне кажется… Кто ты, Георгий?
– Да не знаю я! – взорвался Гош, вскакивая на ноги. – Не помню! И нечего меня за провокатора держать! Что, старая перечница, заговор раскрыл?! Какого черта?! Кому ты нужен, педофил несчастный, чтобы к тебе секретного агента подсылать?! Жидомасоны повсюду мерещатся?! Злые козни ЦРУ?!
– Кто‑то должен был выжить, – пробормотал Сан Сеич. – Кто‑то должен за всем этим ужасом стоять.
– Да я выжил, я!!! – заорал Гош, срывая глотку. – И ты!!! И мальчишки твои несчастные… И уродов сколько влезет! Да все мы тут уроды! И я урод, и ты урод! Понятия не имею, откуда мне известно про династию психиатров Корсаковых! Ну понятия не имею же!!!
За окном послышался шум мотора. Гош сунул руки в карманы и прошелся по комнате туда‑сюда.
– Вы же меня под гипнозом обследовали, – сказал он уже нормальным тоном. – Сами знаете, что там у меня в башке…
– Не знаю, – тихо отозвался Сан Сеич. – Мне в последнее время кажется, что не знаю.
Гош внимательно посмотрел на него сверху вниз.
– Что еще за заявочки? – поинтересовался он сварливо.
– Я вам не верю, Георгий, – все так же тихо, чуть ли не извиняясь, сказал пожилой мужчина.
– Что значит – не верите?
– Мне кажется, что вы совсем не тот, за кого себя выдаете, – признался Сан Сеич.
Гош помотал головой, прислушиваясь к своим ощущениям.
– А знаете, – вдруг сказал он, опуская глаза, – хотелось бы. Мне чертовски надоело быть тем, кто я есть сейчас. Откровенно говоря, мне совсем не нравится этот человек. Почти ежедневно я вспоминаю какие‑то обрывки, которые все никак не хотят сложиться в целую картину. И это меня…
Он не успел договорить. В дверь ввалились объездчики, бряцающие оружием, возбужденные и злые.
– Сан Сеич! – заорал с порога Цыган. – Вы даже не представляете…
– Тихо, мальчики! – властно распорядился Сан Сеич. И указал пальцем в центр гостиной. Туда, где стоял Гош.
Взгляды объездчиков проследили за перстом указующим. И стволы почему‑то тоже.
– Арестовать, – приказал Сан Сеич.
Три автоматных предохранителя и один пистолетный курок синхронно клацнули.
– Забрать оружие, обыскать тщательно, запереть в чулане. Запереть так, чтобы не выломал дверь. После этого все ко мне.
Объездчики с каменными лицами дружно направились к Гошу. Тот оценил ситуацию и покорно заложил руки за голову.
– Сволочь ты, – бросил он Сан Сеичу. – И дурак.
– Это ты дурак, – ответил тот. – Ты все хотел меня прощупать. А зря. Я тебя сразу вычислил. Еще в самом начале, когда ты так легко согласился на гипноз. Признаюсь, тебя очень хорошо сделали. Я так и не смог разобраться, какая тебе дана установка и каким способом ее ввели. Но я найду как. Обязательно найду. И тогда мы с тобой побеседуем. С настоящим тобой.
– Хорошо бы… – пробормотал Гош.
* * *
В чулане было темно, пыльно и совершенно пусто. До того, как водворить туда арестованного, объездчики не только выволокли из маленькой комнатки все барахло, но даже по совету Кости лампочку вывинтили, дабы узник ее не кокнул, вознамерившись осколком перепилить себе глотку. Под тем же соусом Костя отобрал у Гоша поясной ремень – хотя вешаться в чулане было несподручно, разве что на дверной петле.
На протяжении всей этой нелепой экзекуции арестованный нагло ржал и давал полезные советы. На прощание ему вручили оцинкованное ведро с крышкой.
– А если я в нем утоплюсь? – жизнерадостно поинтересовался Гош.
Костя молча закрыл дверь. Снаружи раздался стук молотка, косяк задрожал. Гош пинком отправил ведро в угол и принялся на ощупь бродить от стены к стене, дожидаясь, пока глаза не привыкнут к темноте.
– Тихо, мальчики… – бормотал он сквозь зубы. – Тихо, мальчики… Как же я раньше не догадался! Хитер Сан Сеич, параноик несчастный. Ох, хитер! За кого же он меня принял, а?
Глаза к темноте привыкать отказывались. Видимо, темнота оказалась слишком темная. Гош старательно ощупал стены и пришел к выводу, что с голыми руками отсюда не выберешься. Можно было, конечно, попробовать выбить дверь, но такое шумное дело немедленно привлекло бы внимание объездчиков. Непосредственно за дверью предусмотрительный Сан Сеич охраны не выставил, опасаясь, что Гош как‑нибудь на нее воздействует. Говорить было не с кем и незачем. Оставалось ждать, теряясь в догадках. Некоторое время Гош пытался смоделировать логику пожилого маньяка, но задача оказалась ему явно не по силам. Единственное, что пришло ему на ум, или скорее вспомнилось, – старая идея, что если на тебя наехал маньяк, то его можно «переманьячить». Вычислить, на чем он акцентирован, и гнать пургу в том же направлении. Увы, в нынешней ситуации эта схема не работала. Гош мог, конечно, сыграть роль эмиссара таинственных завоевателей, но тогда от него потребуют конкретики, а по части того, чего именно завоевателям надо и какие они из себя, фантазия Гоша давала ощутимый сбой. Он никогда не размышлял на эту тему раньше и не собирался задаваться такими вопросами сейчас.
Кроме того, он просто не хотел играть. Он уже привык к объездчикам, проникся к ним симпатией, и валять перед ребятами ваньку было, на его взгляд, просто нечестно. Да и Сан Сеича ему было по‑человечески жаль. Еще более одинокий, чем молодые выжившие, старик (хотя не такой уж он и старик) явно оказался в плену характерных для его поколения бессознательных страхов. Объездчики ничего не боялись, они только переживали утрату. А Сан Сеич именно боялся. Его постоянно мучил страх, что за приключившейся с людьми трагедией стоит нечто большее. Так его воспитала советская пропаганда.
Гош перевернул ведро, уселся на него, ткнулся носом в сложенные на коленях руки и приготовился спать. Если бы он мог хоть что‑то предугадать в дальнейших решениях Сан Сеича… Но для этого нужно было понять, чего именно тот боится. А так… Гош слегка напрягся и принялся убеждать себя, что его не убьют. Нашел хорошие доводы, убедил, почувствовал, что расслабился, и действительно задремал.
Разбудил его шорох под дверью.
– Кто там? – спросил Гош хриплым со сна шепотом. – Сто грамм?
– Это я… – пропыхтел Костя. – Не вопи так.
– Я догадался, кем ты был в прошлой жизни, – сообщил ему Гош.
– И кем же? – поинтересовался Костя, что‑то там у себя дергая и ворочая.
– Милиционером.
Костя надолго затих. Гош даже начал беспокоиться.
– Это почему же? – спросил наконец Костя. – Из‑за ремня, что ли?
– При чем тут ремень? Я все‑таки давно за тобой наблюдаю…
– И чего?
– Ты с оружием совсем не так обращаешься, как остальные. И носишь его по‑другому, и относишься к нему иначе. Всегда готов вмешаться в любой конфликт разнимающим. Так, как будто имеешь на это право. Как будто тебя никто не тронет, а обязательно послушаются. У тебя в целом манеры человека, которого нельзя обижать, потому что за это полагается срок. Хозяин жизни.
– Может, я как раз бандитом был, – хмыкнул Костя.
– Честно говоря, сейчас это уже не имеет значения, правда? Ты мне вот что скажи – почему вы меня сегодня без малейшего возражения скрутили? Не задумывался над этим? Я же вам, господа Регуляторы, не чужой уже человек.
– Сан Сеич приказал, – ответил Костя, продолжая шуршать. – Ему виднее.
– А тебе?
– А что мне?
– Ты зачем пришел?
– Как зачем – выпустить тебя хочу. Большой уже машину готовит. Свою отдает. Цыган на шухере. Следит, чтобы Белый не проснулся.
– Почему вы это делаете? – спросил Гош вкрадчиво. Ему самое время было от умиления рассыпаться в благодарностях, но он видел перед собой задачу куда важнее, чем удрать.
– Решили, что так правильно.
– Ты понимаешь, что Сан Сеич ошибся? Что ему просто страшно?
– Это неважно, Гошка. Сан Сеич нам как отец. Мы его не обсуждаем. А вот тебя нужно выручать.
– Все гвозди вытащил? – спросил Гош.
– Почти. Сейчас…
– Отложи инструмент на минуту и послушай меня. Костя! Послушай!
– Ну?
– Очень внимательно меня послушай, а затем сам обдумай, что я скажу. Вы меня арестовали не потому, что Сан Сеич так распорядился. Вы подчинились его воле, когда он сказал вам: «Тихо, мальчики!» Я видел это не раз и не два. Стоит ему произнести эти слова, как вы на какое‑то время оказываетесь в полной зависимости от его приказов.
– Ерунда. Мы…
– Костя, я видел это не раз. Первый был, когда вы меня привезли сюда. Помнишь? Второй на днях. «Тихо, мальчики!» – и вы действительно становитесь очень тихие и послушные. Вспомни. Постарайся вспомнить, я тебя очень прошу. Вспомни и тщательно обдумай.
Костя снова затих. Гош мучительно прислушивался, стараясь поймать ритм его дыхания. Задышал Косте в унисон. Представил себе, как тот сидит за дверью с клещами в руке. И произнес, ритмично, мягко, слегка нараспев:
– В следующий раз, когда ты услышишь от Сан Сеича «тихо, мальчики», ни в коем случае не шевелись. Сначала оглядись по сторонам. Испугайся этих слов.
– Как это – испугайся? – вяло перебил Костя.
– Эти слова – знак беды. Когда Сан Сеич их произносит, значит, опасность рядом. И ты легко увидишь, где она. Только посмотри внимательно по сторонам. Посмотри испуганно, готовый защищаться сам и выручить ребят. Запомни, «тихо, мальчики» – это значит, что ты можешь попасть в беду. Разгляди ее и устрани. Разгляди сам. Прислушайся к своим ощущениям. Сам ищи. И ты увидишь, что происходит в действительности.
Костя тяжело вздохнул.
– Я же не дурак, – сказал он обиженно.
– Я в курсе. Ты хорошо от Сан Сеича нахватался – прямо юный друг психотерапевта.
– Не знаю, чего я там должен пугаться, но вот ты меня сейчас здорово… – Костя подумал и вместо «испугал» сказал: – …озадачил.
– Замечательно. А теперь иди и думай. Если понадобится, думай всю ночь. Пока не согласишься, что я все угадал правильно. И пока не подготовишь себя к верной реакции на ключевую фразу.
– Да не может быть такого! – шепотом заорал Костя.
– Это нормально, Костя. Ты слишком много знаешь о психотехниках для того, чтобы предположить, будто они применимы к тебе. Сколько ты взял сеансов терапии у Сан Сеича?
– Вагон.
– И замечательно. Сан Сеич профессионал, он на полном серьезе из вас сделал людей. Он и мне очень помог. Так что я на него не в обиде. Нужно просто осознать – он всего на свете боится. В том числе и нас. Я себе представляю, какими агрессивными типами вы были, когда он вас отловил. Могу хотя бы себя вспомнить. Как вспомню – так вздрогну… Поэтому Сан Сеич и решил обезопасить себя… Что ж, разумно. Давай относиться к этому его желанию как взрослые и понимающие люди, хорошо?
– Верится с трудом, – признался Костя. – Но я подумаю. Ладно, мне тут еще…
– Не нужно, – мягко попросил Гош. – Воткни гвозди на место, забирай инструмент и иди к ребятам. Поблагодари их от моего имени и перескажи во всех подробностях то, что мы сейчас с тобой обсудили. И думайте – думайте вместе. Сколько будет нужно, чтобы подготовить себя, вот столько и думайте.
– А ты? – спросил Костя ошарашенно.
– Ты же сам говорил, что выигранная драка – это та, которую ты погасил в зародыше.
– Ну?
– Если я убегу, это в глазах Сан Сеича подтвердит его подозрения. Тебе нужно, чтобы старик тронулся рассудком? Мне – нет. Я ему здорово благодарен. Так что, когда Сан Сеич захочет меня допросить, я буду разговаривать с ним. И я готов ждать.
– Псих, – заключил Костя.
– Может быть. Но это мое решение. Мой выбор. Я попытаюсь как‑то переломить ситуацию. Еще не знаю как, но придумаю.
– Точно решил?
– Поверь, так будет умнее. И лучше для всех. Слушай, ты здесь не засиделся? Вдруг он проснется и явится проверять?
– Ничего он мне не сделает! – заявил Костя. – Где хочу, там и ночую. Слушай, ты, страдалец. Решил сидеть – ладно, сиди. А ты не подумал, что старик с тобой, может, разговаривать не захочет? А решит тебя… э‑э… того? Втихую?
– Ну, вы же этого не допустите, правда?
– Мы‑то да, а вот Белый… Он на тебя готов все наши беды свалить, вплоть до закрытия Тулы.
– Город закрыт?! – встрепенулся Гош. – Как?
Костя в двух словах описал ему события у бензоколонки.
– Интересный симптом, – пробормотал Гош озадаченно. – Там ведь не было явного лидера. Тем более – достаточно умного. Может, пришел кто‑то новенький? Или появился какой‑то фактор… Внешняя угроза, а? Странно. Ничего не понимаю. Разведка нам позарез нужна, Костя. Хорошая разведка. А то, не ровен час, явятся сюда какие‑нибудь настоящие регуляторы и урегулируют наше ранчо к чертовой матери… Ладно, дружище. Иди к ребятам. Пора тебе.
Костя, недовольно ворча, принялся втыкать на место гвозди.
– А с Белым как разбираться будем? – вспомнил он. – Ему, по‑моему, рассказывать про установку на повиновение не стоит.
– Согласился? – удивленно спросил Гош. Такой прыти он от Кости не ждал.
– Угу, – хмуро ответил тот. – Не до конца, но похоже. Я как раз вспоминаю, как сегодня было дело. Знаешь, я даже не рассуждал. Вот чертовщина! Кто бы мог подумать…
– Я представляю, как тебе сейчас неприятно, но ничего не поделаешь. Тысячи людей по всему миру сами просят, чтобы доктор поставил им какую‑нибудь блокировку, снял беспочвенный страх, снизил мнительность… Ничего особенного с тобой не произошло. Если произошло вообще.
– Боюсь, что произошло. Так что Белый?
– Не знаю, – Гош в темноте помотал головой. – Сами решайте.
– Он классный парень.
– Я знаю, – согласился Гош. – Вот поэтому сами и решайте.
– Ладно, – вздохнул Костя. – Пойду. Ты голодный небось?
– К утру проголодаюсь. А который час?
– Полтретьего. Ну, утром как раз и принесем.
– Счастливо, Костя, – сказал Гош. – И огромное тебе спасибо. Тебе и ребятам… Вы молодцы.
– Мы просто хотели, чтобы было по справедливости, – скромно ответил Костя, попрощался и ушел. Но через минуту вернулся. – Вот еще что, – заявил он. – Ты даже и не спросил. А зря. Сан Сеич знаешь, что про тебя выдумал?
– Что я американский шпион, – усмехнулся Гош.
– Если бы!
– Ну, жидомасонский какой‑нибудь. Мировой заговор, да?
– Если бы! – повторил Костя. – Он говорит, что еще тридцать лет назад КГБ разработал оружие массового поражения, которое воздействует на психику. И вот теперь они из этой штуки стрельнули. Хотели по Америке, а получилось по своим. Но сами кагэбэшники уцелели, и ты – один из них. Ездишь по стране и оцениваешь уровень потерь. А за тобой придут другие, которые попробуют запрограммировать кого удастся на беспрекословное повиновение и сколотить из них армию. Заэкранировать ее от своей пушки, стрельнуть еще раз, так чтобы всю планету зашибло, и отправиться с этой армией порабощать мир. Чтобы не обидно было, понимаешь? Раз с первого захода не вышло, так чтоб уж со второго никому мало не показалось. И Сан Сеич хочет нас от всей этой катавасии защитить. Спрятать. Он говорит, нас все равно либо отстреляют, как слишком умных, либо в «тупых» переделают. Вот такие, брат, дела.
– Поздравляю, Костя, – пробормотал Гош в легком обалдении. – Наш Сан Сеич – полный и безоговорочный параноик!
* * *
Разбудил его Белый.
– Живой? – спросил он неприветливо.
– З‑замерз, – коротко ответил Гош.
– На кухне чайник еще не остыл. Прими стакан водки и запей горячим чаем. Пожуй чего‑нибудь и приляг до обеда. А то простудишься еще среди лета, возись потом с тобой.
– Угу, – согласился Гош, ничего не понимая.
– Цыган здесь остается, он за всем присмотрит. Если понадобишься на замену, разбудит.
– То есть? – спросил Гош, с трудом вставая на ноги. Под утро внезапно упала температура, и его здорово приморозило. Двигался он сейчас плохо, а соображал еще хуже.
– Может, придется тебя оставить на хозяйстве. «Тупые» Сан Сеича забрали.
– Ого! – пробормотал Гош. – Начинается…
– Вот именно, – кивнул Белый, нехорошо глянул на него исподлобья и ушел.
Гош, зябко обхватив себя за плечи и отчаянно стуча зубами, выбрался на кухню. Там Цыган мыл посуду.
– Живой? – спросил он так же, как минуту назад Белый, только с более дружелюбной интонацией. – Завтрак на столе.
– Я себе налью? – спросил Гош, открывая шкафчик. – Для сугреву.
– Десять баксов, – выдал Цыган свою любимую присказку. И как‑то странно помотал головой, скорее даже покачал ею из стороны в сторону.
Гош сделал выдох, крепко сжал в руке стакан и опрокинул водку в себя. Крякнул, уселся за стол, налил чаю и начал его прихлебывать, чувствуя, как по всему телу расплывается блаженное тепло. За прошедший с момента «пробуждения» кошмарный год он употребил великое множество самых разных горячительных напитков, но только этот оказался горячительным в буквальном смысле.
Неожиданно он вспомнил, как его вышибали из Тулы, и неприязненно скривился. От делегации недоумков тогда разило так, что впору было закусывать. Гош выпивал от тоски и страха. «Тупые» пили для веселья. Поэтому Гош принимал стакан‑другой на ночь, чтобы лучше спалось, и принципиально не опохмелялся. «Тупые», напротив, откупоривали пузыри на рассвете и продолжали квасить дотемна. Эта дурная привычка здорово сбивала им прицел и мешала рулить. И она же, на взгляд Гоша, уничтожала все шансы на то, что бедняги когда‑нибудь по‑настоящему «проснутся».
– Когда Сан Сеича забрали? – спросил он.
– Утром. Человек двадцать приехало. Боятся нас, уроды…
– Вряд ли. Им просто делать нечего.
– Нет, – отрезал Цыган. И кивнул. Гош настороженно прищурился.
– Ты заметил что‑то необычное? – спросил он.
– Да, – Цыган мотнул головой. Гош внутренне пожал плечами и решил пока на эти странности не обращать внимания.
– Они все были трезвые и очень настороженные, – объяснил Цыган. Сегодня у него явственнее обычного прорезался акцент. Произносимые им русские слова звенели и играли, потому что мягкие звуки Цыган проговаривал совсем мягко, а жесткие – чересчур жестко. – Знаешь, не злые, как это обычно у них, когда нас видят, а именно настороженные. Внимательные такие… Все озирались, будто ищут кого‑то. Я еще подумал сначала – не тебя ли. А потом сообразил – это они, гады, просто к обстановке привыкают. Мы их раньше не пускали сюда. А они же боятся всего нового, непривычного. В следующий раз явятся, озираться уже не будут. Сразу палить начнут.
– Сказали, зачем им Сан Сеич? – спросил Гош, накладывая себе в тарелку каши.
– А то, – Цыган опять изобразил головой загадочный утвердительный жест. – Его главный вызвал. Их главный. Зар‑раза…
– Не нервничай, – посоветовал Гош. – Обойдется.
– Ох, не знаю. Белый говорит, если к завтрашнему утру Сан Сеич не вернется, пойдем город с землей ровнять.
Гош поморщился. Еще пару недель тому назад он сам бы первый вызвался на такое заманчивое предприятие. А вот теперь… Во‑первых, он не был уверен, что карательная экспедиция что‑то даст. Например, оживит Сан Сеича, буде «тупые» вздумают его расстрелять. Во‑вторых, при мысли о стрельбе по живым людям, пусть и «тупым», он как‑то больше не чувствовал энтузиазма. А ощущал скорее легкое беспокойство. Вспомнилось почему‑то, что пуля – дура. И что нормальный человек не развязывает войны, а устраивает переговоры.
И что разговор с позиции силы – прерогатива тупых. Не теперешних, у которых имелся довольно определенный диагноз, а вообще – тупых. А за спинами этих тупых, которые бегают, размахивая оружием, прячутся сволочи и их подталкивают на убийство. И таким образом вместе гробят нормальных спокойных людей.
Цыган поставил сушиться последнюю тарелку, закрыл кран, вытер руки передником, уселся напротив, вытащил сигареты, закурил и как‑то очень внимательно заглянул Гошу в глаза. Видно было, что он взвинчен до предела, но пока сдерживается.
– Начинаю верить в судьбу, – объявил он сквозь клубы дыма. – И в то, что история повторяется.
– Какая история? – невнятно поинтересовался Гош, жуя. Ему вдруг захотелось выпить еще.
– История, которую ты принес с собой. История Регуляторов и Линкольнской фермерской войны.
– Давай по стакану? – предложил Гош.
– Мне не стоит. А ты пей, не стесняйся. Условно‑досрочно освобожденный… Что это значит?
– Вот это и значит. Кто сказал меня выпустить? Сан Сеич?
– Нет. Он если и хотел, то не успел. Белый сам распорядился. Мы как раз собирались с ним поговорить… Только ты не думай, что он это от большой любви. Он просто считает, что сейчас каждый человек на счету. А уж ты‑то с твоим опытом…
– Каким еще опытом? – удивился Гош, доставая из шкафчика бутылку.
– Боевым, – веско сказал Цыган.
Услышав это, Гош передернулся всем телом.
– Знобит? – спросил Цыган участливо. – Ты поешь и сразу ложись. Может, еще и аспиринчику? Точно. А то вдруг заболеешь.
– Посмотрим, – сказал Гош, опрокинул второй стакан и, отдуваясь, снова принялся за кашу.
– Ты прости нас, Гошка! – выпалил Цыган.
– Да ладно… – промямлил Гош, краснея.
– Мы ж не ведали, что творили. Костя все рассказал. Знаешь, у меня будто глаза открылись…
– Я мог и ошибиться.
– Если бы! Гош, а ты, случаем, не психолог был, а?
– Кто его знает. У меня такое впечатление, что я всем понемногу был. Это‑то и хуже всего. Если б хоть что‑то выпирало, превалировало… А так – всего по чуть‑чуть и ничего конкретно. Обо всем на свете хоть самую малость, но знаю. Но именно самую малость.
– Н‑да… И все‑таки – прости.
– Да простил уже, простил. Забудем?
– Забудем, – Цыган удовлетворенно кивнул. На этот раз именно кивнул. – А еще я бы очень хотел забыть твои рассказки про Регуляторов штата Нью‑Мехико. Прямо никак из головы не идет. Уж больно похоже.
– Не особенно. Линкольнская фермерская война началась из‑за разногласий между ирландцами и англичанами, – возразил Гош. – Ирландцы контролировали рынок сельхозпродуктов в штате Нью‑Мехико, а англичанин Танстелл не хотел продавать им свою землю. Вот и весь конфликт, из которого выросли Регуляторы и банда Кида.
– Регуляторы уже есть. Это мы. И если сегодня не вернется наш Танстелл, завтра мы превратимся в банду.
– Тьфу! – Гош даже отвернулся, так ему выкладки Цыгана не понравились. Тем более что правда из них просто сквозила. – Чтоб ему провалиться, этому здешнему фермеру, романтику Дикого Запада! Начитались детских книжек, возомнили о себе, тут и я появился, идиот, со своими байками… Из банды Кида не выжил никто. Заруби себе это на носу, понял? И с нами то же будет, если мы попремся впятером наводить справедливость в целом районе. Все, хватит.