Я мгновенно вцепился в «Некрономикон» (он был толстый и к тому же наиболее сохранившийся из всего ряда) и открыл его. Судорожно листая страницы, я впервые прочитал имена Великого Ктулху, Азатота, Повелителя Всего Сотворенного, Йог-Сотота и Шуб-Ниггурат, Ньярлахотепа и Тсатоггуа и прочих ужасов живой природы, которые мне дотоле были совершенно неведомы. Поверь я всему прочитанному, рассудок мой помутился бы в одно мгновение, но тогда все это представлялось мне неким мифологическим сюжетом, черным и зловещим, ну или, в крайнем случае, некоей дьявольски продуманной мистификацией. Поэтому я читал со всевозрастающим интересом.
Передо мной раскрылись сотни страниц разрозненных, не связанных между собой заметок на латыни — заклинания, заклинания противодействия этим заклинаниям, магические формулы и заговоры (причем часть из них была записана явно с чужого языка и следуя его звучанию). Время от времени попадалась грубо прорисованная диаграмма, состоящая из сложных знаков — сплошные пересекающиеся линии и концентрические круги, а в центре объятая пламенем звезда, обозначаемая как «Старший Знак».
Из более или менее связных отрывков мне удалось выцепить странный сюжет. Согласно писаниям одного безумного араба, миллионы эонов лет тому назад, задолго до появления человека, землю посетили некие могучие сущности «со звезд» — читай, из космоса. Эти Существа (у каждого из которых было свое труднопроизносимое имя, звучавшее донельзя странно) не принадлежали нашему измерению и не связывались границами Пространства и Времени. Эти воплощения вселенского зла бежали на землю из космических пространств, бесконечно от нас далеких, спасаясь от гнева благих Старших Богов, против Коих поименованные создания восстали. И вот эти самые Великие Древние (очень, очень злые) построили на земле циклопические сооружения согласно принципам неевклидовой геометрии, ибо именно с Земли они желали начать новое восстание против Старших Богов. Но прежде чем Те приготовились в полной мере, «звезды отказали им в удаче» (по выражению старинного автора), и эти самые Великие Древние не сумели выжить. Однако они и не умерли, но благодаря черным чарам их великого жреца Великого Ктулху погрузились в сон и до сих пор пребывают в забытьи среди построенных ими чудовищных городов, ожидая часа пробуждения. Некоторые были изгнаны в самые внутренности земли, других же заточили в иных измерениях.
Но по прошествии невообразимо долгого времени на земле появился Человек, и Великие Древние сумели сговориться с некоторыми из людей в их мыслях, и открыли им истину о грядущем великом пробуждении, и научили их песнопениям и ритуалам, кои, сопровождаемые соответствующими жертвами и обрядами, могли бы хотя бы на время вывести чудовищных Существ из сна и позволить им явиться в древних кругах каменных монолитов в пустошах и неудобиях земли, а еще книги смутно предсказывали, что Человеку суждено стать великим инструментом, отмыкающим для Древних двери нашего мира — ибо сами Они еще не в состоянии вершить здесь свою волю.
Все эти тайные знания передавались из поколения в поколение некими древними и зловещими культами — даже после того, как Рльех, кошмарный город Ктулху, погрузился в воду во время того же великого катаклизма, что поглотил Атлантиду и Му. Культы должны просуществовать до тех пор, пока «звезды не займут верное положение», и тогда кощунственные чудовища из глубин освободятся, а поколения черных жрецов достигнут своей великой цели.
В дополнение к этим безумным квазиисторическим поискам книги содержали также всевозможные истории, повествующие о делах давно прошедших и весьма странных, засвидетельствованных людьми, давно покинувшими сей мир, — и все эти басни безусловно объяснялись с помощью диких выдумок, изложенных в чернокнижных фолиантах. Что же касалось физического облика сих Инопланетных визитеров и их служителей, книга ограничивалась туманными намеками. Единожды они упоминались как «не имеющие субстанции», в других местах говорилось об их способности принимать любой облик и даже становиться невидимыми.
Я настолько погрузился в чтение, что не услышал, как кто-то подходит к двери, однако стоило мне услышать за спиной угрожающе знакомый голос, как «Некрономикон» выпал у меня из рук.
— Что-нибудь отыскали?
Конечно, это был Рено со своим пухлощеким сообщником. Тот, как обычно, сжимал в ручках чемоданчик-«дипломат». Их появление меня сильно растревожило, и я решил принять непринужденный вид — чтобы не привлекать нежелательного внимания:
— Да я вот решил посмотреть, что тут такого интересного… Иду, можно сказать, по вашим следам!
— Вот и я решил, что любопытство может привести вас сюда… — осторожно ответил мой собеседник. — Ну и как, нашли что-нибудь?
— О да! Да тут, судя по всему, описывается целый мифологический пласт, о существовании которого я даже и не подозревал!
— Ах вот оно что… Вы, выходит, интересуетесь древними культами?
— Весьма и весьма!
— Вот и мы тоже. О, прошу простить мои манеры. Мое имя — Жак Рено. А это мой друг Петерсон.
Мы пожали друг другу руки. Моя нешуточно пострадала — крепкие же у господина историка пальцы!
— А у меня есть для вас кое-что, — с обезоруживающей улыбкой проговорил Рено. — Вы, наверное, вчера решили, что мы какие-нибудь сатанисты, раз переписываем из гримуаров! Уверяю вас, это весьма далеко от правды!
— От истины, — в первый раз за всю беседу подал голос Петерсон. — Говорят — «далеко от истины», а не «от правды».
— Да. Благодарю, дружище. Так вот, о чем бишь я. Дело в том, что мы — всего лишь археологи-любители. И нам посчастливилось напасть на совершенно уникальные руины, совсем неподалеку отсюда. И нам показалось, что эти строения — ну, словом, они как-то связаны с ритуалами, которые описывают этими книгами!
— Эти книги, — флегматично поправил Петерсон.
— Да какая разница, в конце концов. Словом, мы решили прошерстить эти книги — авось отыщем что-нибудь полезное. И мы хотели пойти к этим руинам сегодня но… словом, вечером. Сегодня вечером хотели туда пойти. Ну и нам было бы приятно, если бы вы к нам решили присоединиться.
Тут они переглянулись.
Что же делать? Внутри меня зрело инстинктивное недоверие к моим собеседникам — принимать их радушное приглашение очень не хотелось. Ну да, интуиция уже даже не пищала — она кричала в голос: не ходи с ними! Однако я попытался рассуждать логично: а в чем, собственно, проблема? Меня ждет удивительное приключение! Когда еще мне представится возможность узнать столько нового?
— Это было бы просто замечательно! Но позвольте мне предупредить соседа по комнате…
— Этим займется Петерсон, не беспокойтесь! Он уже идет за машиной. Правда, Петерсон?
Коротышка быстро выкатился наружу, а Рено, странно оглядываясь — ни дать ни взять, таясь от посторонних взглядов! — вывел меня через боковую дверь. А Петерсон буквально сразу же подкатил в авто — словно уже ждал нас. Рено отворил для меня заднюю дверь, а сам уселся рядом с приятелем. Некоторое время мы ехали молча — сначала через заметаемый осенними листьями кампус, а потом по рыжим и красным холмам Массачусетса. Тут Рено обернулся и очень вежливо проговорил:
— Заранее прошу простить меня, но мне нужно поговорить с мистером Петерсоном на моем родном языке. Формулировать все мысли на английском — весьма изматывающее занятие.
И они тут же принялись беседовать на каком-то чужом наречии. Прислушиваясь, я с удивлением обнаружил, что совершенно не слышу знакомых романских, греческих или даже славянских слов — мои спутники переговаривались на каком-то гортанном восточном языке. И вот я сидел и слушал их, и мне все меньше хотелось глядеть по сторонам и любоваться открывающимися по сторонам красотами природы: в этой душной машине даже поросшие лесом холмы и берега реки Мискатоник, окрашенные в огненно-оранжевый цвет лучами заходящего солнца, вовсе не казались мне привлекательными.
Мы заехали гораздо дальше, чем я изначально предполагал. Солнце быстро скрылось за вершинами сосен на хребтах заслоняющих горизонт гор, а мы, к тому же, свернули с шоссе. Небо на востоке стремительно темнело, пока мы продвигались, то и дело подпрыгивая на ухабах, по узкой и грязной грунтовой дороге. Наконец она сузилась настолько, что наш седан уже едва мог двигаться дальше по этой тропе. Мы оставили позади несколько фермерских усадеб, пребывавших в самом жалком состоянии. Похоже, в этом лесном уголке по-прежнему властвовала Природа, а не Человек.
Последний фермерский дом уже давно скрылся за стволами деревьев, как вдруг Петерсон остановил накренившееся в колее авто.
— Дальше на машине не проехать, — заявил Рено, приглашающе распахивая дверь.
Через несколько минут мы уже продирались сквозь густой подлесок среди уходящих ввысь толстенных стволов. Деревья здесь росли непривычно тесно — видимо, мелькнуло у меня в голове, это один из немногих нетронутых первозданных лесов, что не подверглись беспощадному нашествию человека. Потом в голову мне пришла другая мысль, и я поинтересовался у Рено:
— Почему же про эти руины никто не слыхал? Они же расположены вовсе не так далеко от человеческого жилья…
— Местные побаиваются здешних лесов, — загадочно ответил мой спутник. — А остальным, видимо, просто не представилось случая забраться так далеко…
Остальную часть пути — что-то около мили — мы преодолели в молчании. Почва становилась все влажнее, под ногами захлюпало — где-то совсем рядом находилось болото.
— Руины стоят на некоем подобии острова на середине озера — заболоченного и имеющего серповидную форму. Совсем рядом с Мискатоником, — охотно ответил на мои вопросы Рено.
На землю уже опустились густые сумерки, и в тени под ветвями деревьев сделалось совсем неуютно.
— А когда мы дойдем до места, мы что-нибудь увидим? Темно, да и выехали мы весьма поздно… — заметил я.
Мне не ответили — только слаженным хором квакали вдали лягушки, и звук этот то затихал, то становился громче в окружающем нас листвяном лабиринте.
Лес редел, и вскоре моим глазам открылась заболоченная низина в форме огромного полумесяца, окруженная лесом, подобным тому, через который только что прошли мы. Берега заросли камышом и тростником, а вот ближе к середине вода выглядела чистой и даже глубокой — несмотря на отсутствие всякого течения. Примерно в середине озера из воды поднимался небольшой остров, почти полностью занятый руинами странного сооружения, напоминающего большую платформу серого камня. Площадку опоясывал каменный же парапет, полуобрушенный и явно нуждающийся в починке. Невысокие каменные колонны поднимались тут и там над оградой. Огромное и все еще величественное — несмотря на запущенность и заброшенность — сооружение ярко высветилось в последних лучах заходящего солнца. Я был поражен: такой памятник архитектуры — и где? В самом сердце непроходимых лесов!
— Озеро Й’ха-нтлеи, — пробормотал Петерсон. — Иа! Ктулху!
— Что-что? — удивленно переспросил я. — Что…
Но Рено резко перебил меня — и пролаял Петерсону короткий приказ:
— Время пришло! Сосредоточься!
Свет померк в моих глазах. Последнее, что я почувствовал, была цепкая хватка этих двоих — они подхватили меня, не давая упасть. А я соскользнул на самое дно черного обморока.
Когда я очнулся, вокруг стояла глубокая ночь. Первым моим ощущением стало крайнее неудобство положения — я лежал, распростертый, на твердом холодном камне. Однако недовольство быстро уступило место потрясению — мои запястья и лодыжки оказались спутанными! Я — пленник! Но чей? И тут внезапно мне открылся весь ужас моего положения. Я припомнил долгий пусть через сумрачные леса в сопровождении странных спутников, заболоченное озеро, руины. А еще я вспомнил, как упал в обморок (во всяком случае, в тот миг казалось, что это именно обморок) на опушке леса. Совершив попытку оглядеться и обнаружив, что лежу навзничь на каменных плитах странного сооружения, увенчивавшего остров, я забился в путах. Видимо, мои спутники доставили меня сюда — но почему связанным?
Однако вскоре предательство Рено стало для меня очевидным — и какое это было предательство! Сначала послышались голоса — они приближались из-за кучи обваленного камня. Затем появились две фигуры, облаченные в просторные одеяния. Рено и Петерсон, конечно, кто это мог быть еще, — но закутанные в черные хламиды с капюшонами. И тут страшная мысль посетила меня: а ведь они собираются устроить здесь некий обряд — а я могу вполне оказаться необходимым для жуткой церемонии! Вот почему они заманили меня в эту дьявольскую поездку!
Рено подошел поближе и наклонился. В глазах полыхнули гнев и презрение, свойственные более выходцу из ада, нежели человеку:
— Ах-ах-ах, мой любопытный друг! Вот к чему приводят шалости в библиотеке и привычка совать нос куда не следует!
— Отпустите меня немедленно! — заорал я — по правде говоря, вкладывая в крик всю еще остававшуюся в душе отвагу. — Что все это значит?
— Это значит, что вас принесут в жертву Тем, кто Ждет!
— Да вы никак совсем рехнулись? Вы что, собираетесь и впрямь принести меня в жертву во время идиотского обряда? Вы что, убить меня хотите?
— О, ни в коем случае! На наших руках не будет крови! Вы покинете этот остров живым…
— Тогда какого…
— Однако в мире живых больше не появитесь!
— Да что за чушь!
— О, вы все увидите своими глазами! — рявкнул Рено, трясясь от гнева. — Мы есть посланы Величайшим из Ирема открыть Врата Великим Древним! Звезды снова встали правильно! Сегодня мы объявим Великому Ктулху, что Ему пора приготовиться. О, Они совсем скоро выйдут на бой, сразятся с Теми, кто обитает на Бетельгейзе, и… Впрочем, довольно слов. Моног, зажигай огни!
Человек, некогда представившийся мне Петерсоном, с помощью длинного факела принялся поджигать кучи сухого хвороста на вершинах опоясывающих площадку колонн.
— А ты, — обратился ко мне Рено, — станешь живой приманкой для Великого Ктулху — ибо так написано в Древних Книгах.
Петерсон — или Моног? — уже закончил заниматься своим делом. Они на пару с Рено подняли меня и грубо вскинули, как и раньше, связанным, на высокую кучу битого камня.
Монотонная песня лягушек, все это время нездешним образом вторившая жутким словам моего пленителя, вдруг стократно усилилась, громко звуча в ночной тишине лесов. А подо мной Рено с Петерсоном, склонившись над каменными плитами, чертили мелом непонятные диаграммы, старательно перерисовывая с зажатых в руках бумажек (несомненно, то были чертежи, снятые со страниц «Некрономикона» и других подобных книг). Затем Рено завел жуткий напев, а Петерсон съежился в тени каменного выступа. Интересно, что эти двое сумасшедших предпримут, обнаружив, что их идиотское мельтешение не приносит видимых результатов? Однако через мгновение подобные мысли улетучились из моей головы, и на их месте водворился кромешный ужас!
Ибо нечто — несомненно! — происходило, причем не только подо мной, но и вокруг: на озере, за каменной оградой, и это нечто словно бы повиновалось бессмысленному бормотанию моего пленителя. Самый окружающий пейзаж неуловимо изменился в бледном свете убывающей луны, горизонт заволокла дымка, очертания поплыли, и твердый камень пошел волной, теряя форму. Воды озера пришли в движение — при полном, совершеннейшем безветрии! Со всех, буквально со всех сторон, через парапет плескали и переливались высокие волны, угрожая залить судорожно дергавшееся под невидимым бризом пламя. С волнами пришел запах — да такой, словно вокруг сгнили все мыслимые рыбы и моллюски. Меня едва не стошнило. И тут поднялся странный ветер — он стонал, посвистывал в обрушенных камнях, а немолчный хор лягушек перекрывал звучный голос Рено, выводящий некое первобытное, жуткое заклинание:
— Иа! Иа! Н’гах-хах! Н’йах ахахах! Ктулху фтагн! Фн’глуи вулгмм Р’льех! Аи! Н’гаии! Итаква вульгмм! Н’гаага — ааа-ф-тагн! Иа! Ктулху!
В пляшущем свете огромных факелов в ночном небе высветилась тонкая, дрожащая линия. Я весь дрожал от ужаса. Затем небеса расчертила еще одна, и еще! В довершение всего над нами прокатился низкий, сотрясающий небо и землю гром. Рено продолжал выкрикивать заклинания, лягушки заквакали с удвоенной силой — и тут горизонт осветился зеленоватыми сполохами. Над озером ударил порыв ледяного ветра, тут же сменившийся легким тепловатым сквозняком, несущим отвратительные миазмы гниющей плоти, затем послышалось нечто вроде бульканья, и из темных вод озера выметнулась огромная тень и зависла непосредственно над нашими головами! Зависла сама по себе, ни на что не опираясь и не пользуясь никакими приспособлениями для левитации! На этом сознание милосердно покинуло меня.
Когда я пришел в себя (видимо, забытье продлилось не более мгновения), Чудище оставалось на прежнем месте. О, если бы мое перо могло бы передать ужас, внушаемый его обликом! Чуждое нашей реальности, пришедшее из других измерений Вселенной существо меняло очертания, представляясь то огромным, зеленым, чудовищных размеров осьминогом со множеством щупалец, то кипящей, клубящейся, текущей сразу во все стороны массой протоплазмы. Чудище не могло удержать единый облик, однако в каждой из личин отовсюду открывались маленькие злобные глазки и разевалась подобная черному провалу глотка, откуда неслось несмысленное, похожее на бормотание идиота завывание, настолько низкое и басовитое, что воспринималось скорее как вибрация, а не как достигающий обычного слуха звук.
Великий Ктулху! Верховный Жрец Древних! Призванный из своего склепа в Рльехе, перенесенный сюда Итаквой, Шагающим по Ветрам, призванный злым колдуном, захватившим меня в плен! О великий Бог! Я уверовал! Я — видел! Видел своими глазами! Видел — но умереть не мог. Я даже сознание не мог потерять. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, мои руки дрожат при одном воспоминании — каково же мне пришлось тогда, когда я лежал, распростертый и беспомощный, подобно беспомощной добыче в когтях исчадия ада!
У подножия камня, на котором лежал я, стоял Рено и беседовал с Ним на том же нечестивом отвратительном языке, что использовался в песнопении (я узнал его — это был тот же самый язык, на котором они с Петерсоном переговаривались в машине). До моего слуха доносились некоторые имена — Азатот, Бетельгейзе, Рльех, Плеяды, а также имена каких-то чудищ. Беседа длилась, и Ктулху явно остался доволен ее ходом — Его и без того огромное тело увеличилось, нависнув теперь надо всей поверхностью озера, а потом Он выдохнул несколько жутких, шепелявых звуков — и они напугали меня до полусмерти, а ведь в тот момент я бы мог поклясться, что большего ужаса человеку испытать не суждено.
И вдруг чудовищный диалог прервался. Рено опустился на колени перед Чудищем и протянул руку к куче обломков, на которой лежал я — беспомощный и связанный. Оно потянулось ко мне чем-то вроде щупальца или даже хобота — его мягкий кончик ощупывал поверхности, придвигаясь все ближе. Прямо надо мной широко распахнулась глубокая темная глотка — я так и не сумел даже в мыслях назвать ее ртом, хотя оттуда и доносились похожие на речь звуки — и внутри ее открылась взгляду внутренняя полость, огромная и словно бы иссеченная красными полосами. И тут бы настал мне жуткий конец, столь далекий по своей природе от милосердной и быстрой смерти, насколько это возможно — но в дело вмешалось нечто, послужившее причиной моего нежданного спасения.
Точнее, не нечто, а кто-то! А именно — Билл Трейси! Этот мужественный молодой человек вскочил на вершину жертвенного холма с противоположной от Рено стороны. Лицо его искажал болезненный ужас, и тем не менее юноша бросился ко мне и в мгновение ока перерезал путы заранее приготовленным ножом. Я тут же вспрыгнул на ноги, а Билл протянул руку к чудовищному выросту уже почти добравшемуся до нас! Щупальце отдернулось, и нависшая над островом туша неуклюже заколыхалась, пытаясь отодвинуться.
— Бежим! — крикнул Трейси. — Вплавь через озеро! Потом к машине!
И мы бросились прочь, в два прыжка преодолев разъехавшиеся от старости плиты каменной площадки, и кинулись в стоячие воды озера. За нашими спинами раздался умоляющий голос Рено — видимо, тот пытался в чем-то убедить Ктулху. Мы с отчаянной скоростью плыли к берегу, но тут послышался звук погони. Рено с Петерсоном подтащили к берегу крохотную лодчонку и сноровисто погребли вслед за нами! А над головами плыла в ночном небе чудовищная туша Ктулху, полосующего воздух тысячью отвратительных щупалец! Но, к счастью, мы с Трейси были хорошими пловцами, к тому же неожиданное вмешательство Билла дало нам хорошую фору, на некоторое время обескуражив преследователей.
Выбравшись на берег, мы со всех ног побежали в лес — там уже стояла непроницаемая, чернильная тьма. За спинами не смолкали вопли и свирепые завывания Ктулху — чудище явно присоединилось к погоне. Подгоняемые отвратительными криками, мы прибавили ходу — надо сказать, из последних сил.
— Мы должны разделиться! — прохрипел Билл. — Они знают эти леса как свои пять пальцев! Я — туда, но если не выберусь, помни — в полицию не ходи! Бесполезно! Иди к профессору Стернсу!
Быстро проговорив все это, он бросился влево с намерением пересечь полянку, которую я пытался обежать по краю. Как только он выскочил на ее середину, из пущи показались Рено с Петерсоном. А над ними, поверх вершин деревьев, весьма быстро надвигался Ктулху. Рено, с невероятной для человека скоростью, бросился к Трейси и попытался ухватить того за одежду, однако мой друг снова выбросил вперед правую руку — я успел заметить, как в ней что-то ярко сверкнуло. Увидев этот блеск, наш преследователь рухнул на землю. Однако, падая, он успел вцепиться в колени Трейси. Тот, отчаянно пытаясь высвободиться, не сумел устоять на ногах и рухнул плашмя. Они покатились по траве, Рено приподнялся, вытянув одну руку в сторону Билла, а другую — словно призывая на помощь — к небу, в котором висела, мерзко колышась, чудовищная туша. Колдун выкрикнул какой-то приказ, и Тварь немедленно выстрелила сотней извивающихся щупалец, мгновенно опутавших моего спасителя отвратительным коконом. Ктулху потащил его к ротовому отверстию, а Трейси извивался и отчаянно кричал.
Заледенев от страха, я все же нашел в себе силы продолжить бег сквозь цепляющийся за одежду подлесок — прочь, прочь из этих заколдованных лесов! Дорога к шоссе показалась мне бесконечной, однако вскоре деревья расступились, и я выбежал из леса — как оказалось, всего в четверти мили от места, где мы оставили машину. Авто Трейси стояло рядом с машиной Рено — похоже, мой бедный друг что-то заподозрил и проследил путь чернокнижников, а потом заблудился в чаще и успел лишь к развязке. Трейси спас мою жизнь — и пожертвовал ради этого своей.
Слова благодарственной молитвы сорвались с моих губ, когда я увидел ключи в зажигании. Через мгновение я на полной скорости гнал по пустынному шоссе — прочь, прочь от жуткого озера, от страшного леса! Неудивительно, что в полной темноте я потерял ориентиры, однако утро застало меня подъезжающим к Аркхэму. Что там говорил мой бедный друг? «Иди к профессору Стернсу…» Заглянув в справочник, любезно предоставленный мне хозяином небольшой кондитерской, я тут же нашел его адрес. На выходе из магазинчика мне попался на глаза броский заголовок дешевой астрологической газетенки: «Звезды сулят нам Необычайные и Зловещие события!»
Я медленно ехал по тенистым, усаженным деревьями улицам респектабельного пригорода, и яркое утреннее солнце слепило меня. У медленно приходящего в упадок викторианского особняка я остановил машину — это был тот самый дом, его номер накрепко врезался мне в память. Однако память хранила и другие воспоминания — гораздо более мучительные, к тому же меня глодала совесть, и, по правде говоря, я еле стоял на ногах от усталости и потрясения. Дрожа от страха и терзаясь горем невозвратимой потери, я взялся за дверной молоток и постучал в дверь со старинной табличкой, на которой читалось: «Профессор Арлин Стернс, доктор наук».
Пожилой джентльмен с добрым лицом и седой бородкой открыл дверь и в ответ на мои торопливые вопросы представился профессором Стернсом. Услышав мое имя, он заметно побледнел, но тем не менее учтиво пригласил меня войти.
— Что вам известно о Билле Трейси? — набросился я с вопросами на хозяина дома. — А также обо мне? Что вообще происходит…
— Я лишь знаю, — с видимым усилием выговорил мой собеседник, — что этим утром ко мне наведался юноша и сообщил, что, похоже, двое студентов занимаются кое-чем весьма предосудительным. А также сказал, что его друг, то есть вы, оказались вовлечены в их делишки против воли. Я присоветовал ему внимательно следить за вами, а также снабдил неким браслетом — тот долженствовал защитить мистера Трейси. А что случилось?
Я рассказал профессору все, не утаив ни одной детали. В конце мой голос едва не сорвался на крик — воспоминания о беге через густой лес и сумасшедшей гонке по пустому шоссе оказались для меня непосильным грузом. Слушая мою сбивчивую речь, ученый муж задумчиво поглаживал седую бородку. Однако когда я рассказал о страшной судьбе, что постигла бедного Трейси, он резко поднялся на ноги и пробормотал:
— А ведь я говорил, я предупреждал: серый камень Мнара не способен остановить Древнего…
— Вы что, верите мне? — пробормотал я. — Мне и самому трудно поверить, что все это случилось со мной взаправду…
— Увы, да, — вздохнул профессор Стернс. — Прежде чем уйти на покой в качестве профессора антропологии в Университете Мискатоника, я кое с кем повстречался — и эта встреча — не сомневайтесь, весьма неприятная! — развеяла все мои сомнения… Однако сейчас не об этом. Ежели вы желаете знать, что происходит на самом деле, извольте, — тут его лицо собралось горестными морщинками. — Миру, который мы знаем, грозит нешуточная опасность. Он может погибнуть, сгореть дотла в битве между сущностями из других измерений, сущностями, настолько далекими от человеческого понимания, насколько это возможно. Уничтожение нашего мира есть цель и смысл всех религий и культов — правда, они тщательно скрывают это под покровом мистицизма, занавешивают умными словесами и заговаривают зубы верующим. Более откровенно говорят об этом страшные книги, которые нынче хранятся лишь в отдельных библиотеках и частных собраниях в виде редких изданий и фрагментов рукописей.
Он развернулся:
— Но что же я заставляю вас ждать… Пройдемте ко мне в кабинет!
И профессор провел меня по темному, узкому коридору в большую комнату со множеством стеллажей, в которых, помимо книг, хранилась всякая всячина, коя непременно накапливается в библиотеке ученого после плодотворной и длительной академической карьеры. С очень серьезным видом профессор подошел к письменному столу, отпер один из нижних выдвижных ящиков и извлек оттуда небольшую рукопись размера ин-фолио. Пригласив меня усесться в кресло напротив, он поведал мне следующее:
— Перед вами мои выписки из «Некрономикона» и других книг, попавших мне в руки во время службы в университете. Позвольте мне ознакомить вас с относящимися к нашему делу отрывками…
Он протянул мне один из листков, я взял его и принялся читать:
«Безумием было бы полагать, что Человек есть венец творения и старший и последний из господствующих над землею существ. И столько же опрометчиво предположение, что величайшее воплощение Жизни и Сущности единственно и недостижимо. О нет! Древние были, Древние есть, Древние всегда будут! Ибо пути их пролегают не через ведомые человеку места, но между пространствами, и там Они ходят в покое и первозданности, и не имеют облика, и невидимы для наших глаз… Они находят места пустынные и мерзостные, где говорят Слова и совершают Обряды, мучительные в исполнении и сроках… Ветер говорит их Голосами; Земля нашептывает их мысли. Они склоняют вершины деревьев и поднимают волны, опрокидывают города — но ни лес, ни море, ни град обреченный не видят сокрушающую их руку. Некогда они правили миром, и вскоре они снова станут править там, где сейчас господствует человек. За Летом приходит Зима, а за Зимой — снова Лето. Они терпеливо ждут, копя силы, ибо здесь они снова станут господами, и новое их пришествие никто не посмеет оспорить. Знающие, осведомленные о Вратах, откроют путь и станут прислуживать Им, исполняя Их волю, однако же те, кто открывает Врата, не имея знания, не имеют надежды пережить приход Древних».
— А теперь ознакомьтесь с этим, — проговорил профессор и выдал мне другой листок.
Я прочел:
«И тогда Они совершат великое возвращение, и приход их ознаменует освобождение Великого Ктулху (здесь меня всего передернуло — это имя намертво впечаталось мне в память!) из места его заточения в Рльехе в глубинах моря, и Тот, кого нельзя Называть, придет из Своего Города, именем Каркоза, что у Озера Хали, и выйдет Шуб-Ниггурат и размножится в своей мерзости, и Ньярлахотеп откроет все земли мира Древним и их прислужникам, и Ктугха наложит руку свою на всех, кто восстанет против Него и уничтожит их, и слепой Безумец, приносящий пагубу и погибель Азатот, поднимется с самой сердцевины земли, где только хаос и разрушение, где он бормотал и кощунствовал, проклиная Центр Творения, иначе говоря, Бесконечность, и Йог-Сотот, который есть Все-в-Одном и Од-но-во-Всем, принесет свои шары, и Итаква снова зашагает вместе с ветром, и из черных пещер глубоко под поверхностью земли выйдет Тсатхоггуа, и вместе они возьмут власть над землей и над всеми живыми тварями и приготовятся для битвы со Старшими Богами. И когда Властитель Великой Бездны получит известия об Их возвращении, Он выйдет на бой плечом к плечу со своими Братьями, и Зло будет рассеяно».
— Вы что, хотите сказать, — вскричал я, — что эта книжка, которую кто-то написал тысячу лет тому назад, — она что, предсказывает то, что происходит сейчас? Здесь и с нами?