Заполненные до бортов толпой орущих туземцев, в гордом сопровождении нескольких тунитских лодок «Фарфарер» и его корабль-спутник медленно продвигались вперед. На протяжении большей и более приятной части своего четырехдневного плавания они шли вдоль берегов низменной равнины, за которой высились вершины Лонг Рейндж, от которых, казалось, до моря в заливе Бонни Бэй — рукой подать.
Путешественники решили не обследовать причудливые нагромождения фьордов, а, потратив сутки с лишним, чтобы переждать разыгравшийся шторм в гавани возле его устья, подняли паруса и двинулись в путь в тени нависающих прибрежных утесов.
День спустя перед ними открылась живописная панорама широкой бухты, буквально заполненной островками и глубоко врезающейся в берег, густо поросший лесом. На одном из островков лоцманы заметили струйку дыма и, направив корабли туда, вскоре очутились в бухточке, на песчаных берегах которой стояло несколько хижин беотуков.
Несмотря на все, что им доводилось слышать о дружелюбии лесных жителей острова, альбаны держались настороже. Что касается тунитов с Унгавы и Окака, то они тоже предпочли оставаться на борту до тех пор, пока к ним не подплыли трое беотуков на своем утлом, странной формы каноэ, которое со стороны казалось двумя свитками бересты, кое-как сшитыми друг с другом. И лишь после обмена формальными приветствиями гости решили высадиться с корабля на берег.
Беотуки — мужчины, женщины, дети — толпились возле необычных гостей, и альбаны обнаружили себя в центре назойливого, но, по счастью, дружелюбного любопытства. Они с невинным видом просились пустить их переночевать на борту корабля, хотя туниты-островитяне улеглись спать на берегу — там, где они, наевшись вдоволь и наплясавшись до упаду, едва доплелись до хижин или, лучше сказать, навесов хозяев.
Продолжив на следующий день плавание, «Фарфарер» двинулся курсом, пролегавшим в непосредственной близости от нависающей громады скалы Бер Хед (Медвежья Голова). А к вечерним сумеркам он был уже на траверзе острова Шэг Айленд, берега которого были сплошь покрыты моржами, при приближении корабля плюхавшимися в море, поднимая целые фонтаны пены и брызг. Никому на борту не понадобилось объяснять, что они прибыли туда, куда шли, — в Таскер Бэй.
Городок Стивенвиль раскинулся на северо-восточном берегу залива Сент-Джордж. В пяти милях к западу от городка дорога ветвится надвое. Одна из ее веток идет дальше на запад, минуя узкий перешеек, насыпанный из морской гальки и соединяющий материк с полуостровом Порт-о-Порт, почти превратившимся в остров. Другая ветка поворачивает на север и идет вдоль побережья, над которым высится Тейбл Маунтейн (Столовая гора), гребень которой, вздымающийся на 1200 футов, увенчан (или осквернен, в зависимости от точки зрения) огромным белым куполом радара, живо напоминающим мечеть за вычетом разве что минарета.
Этот купол радара — реликт эпохи 1950-х гг., когда Восток и Запад балансировали на грани ядерного сдерживания. Этот радар, предназначавшийся для раннего оповещения о приближении советских бомбардировщиков к восточному побережью Соединенных Штатов, давно заброшен. Но если кто-нибудь возьмет на себя труд подняться к нему по наезженной дороге, по которой уже давно не проносятся автомобили, перед ним откроется завораживающая панорама окрестностей на добрых тридцать, а то и сорок миль.
Панорама, доминирующая на всем полуострове Порт-о-Порт, — это бескрайний массив известняка, напоминающий колоссальный наконечник копья, самый конец которого, мыс Сент-Джордж, выдается на двадцать пять миль в белесовато-бледные воды Гудзонова залива. Между полуостровом и материком расположен залив Таскер Бэй, сегодня — Порт-о-Порт Бэй. Залив этот, длина которого составляет более двадцати миль, а ширина — около двенадцати, вплоть до недавнего времени был одним из наиболее богатых заповедников морской фауны у восточного побережья Северной Америки.
Сентябрьским днем 1996 г. мы с Клэр остановились в сказочно тихой рыбачьей деревушке Босуорлос на южном берегу Таскер Бэй, чтобы переговорить с единственным человеком, которого нам удалось найти, — пожилым рыбаком, задумчиво сидевшим возле бухты канатов и прочих снастей. Он поведал нам, что сегодня залив почти опустел.
— Рыбы стало слишком мало, нечего даже оставить чайкам на угощение. Сегодня утром я вытащил семь сетей и поймал всего четыре маленьких макрели (скумбрии), так что даже кошку нечем толком накормить! Вот и весь улов! Вероятно, в это трудно поверить, но здесь не так давно водились даже моржи. Мне самому доводилось находить на Шоул Пойнт их бивни и кости. А сколько китов здесь было… Даже в мое время здесь водились бурые дельфины, толстые, что твои поросята. А уж насчет рыбы… трески в этих водах бывало больше, чем народу в церкви в праздничный день, а сельдей — как пены во время прилива! Бывало, не успеешь опустить сеть до дна, как она уже полным-полнешенька! А лобстеры! Когда я был двухлеткой-несмышленышем, ловлей лобстеров в заливе промышляло сотни три рыбаков, если не больше, и все жили припеваючи. А сегодня их не больше дюжины, и каждый выбивается из сил, чтобы заработать хоть на хлеб и кружку пива!..
Действительно, Порт-о-Порт Бэй, Сент-Джордж Бэй и воды прилегающих бухт и проливов некогда буквально кишели рыбой и, разумеется, рыбаками. Следом за рыбачьими и китобойными барками[103]басков и португальцев, появившимися здесь в XV в., сюда пришли целые флотилии французских и испанских смэков[104], а за ними — эскадры бесчисленных белопарусных шхун[105]из Америки, Канады и Ньюфаундленда. На смену им, в свою очередь, пришли винтовые сейнеры, лайнеры, траулеры и, наконец, самые беспощадные истребители рыб — тральщики.
Но сегодня исчезли и они. На всем протяжении нашей поездки сюда мы с Клэр не видели ни одного рыболовецкого судна, занятого своим промыслом в обширной морской акватории к юго-западу от Ньюфаундленда. Все эти некогда благословенные и изобиловавшие фауной воды сегодня до того оскудели жизнью, что в наши дни промысел здесь не приносит никакого дохода.
Но тысячу лет назад в этих краях все было совершенно иначе.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
НОВЫЙ ИЕРУСАЛИМ
НА ПРОТЯЖЕНИИ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫX в. КЛИМАТ в этих местах продолжал улучшаться, и альбаны, как я полагаю, воспользовались благосклонностью фортуны.
Вот как я представляю себе развитие событий в те годы.
Экспансия викингов не представляла особой угрозы для жителей Кроны. «Удачливые воины», захватив Исландию, приступили к тотальной охоте на «обитателей пещер» и прочих разбойников и бродяг или занялись охотой за головами и выжиганием усадеб своих собственных соседей — таких же норвежцев, как и они сами. Наиболее смелые и предприимчивые из них отправились в дальнее плавание, на восток, к берегам Америки, предпочитая мирную роль торговцев.
Правда, некоторые норвежские охотники сумели пересечь Датский пролив и наведаться на уже давно покинутые альбанами-охотниками земли в северо-западной Гренландии, но подобные визиты никак не сказались на торгово-промышленных интересах альбанов.
Между тем сообщение между Британией и Кроной процветало. Корабли с клириками и прочими пассажирами и, естественно, всевозможными товарами на борту совершали плавания туда и обратно практически без каких бы то ни было препятствий со стороны норвежцев, поскольку маршруты этих плаваний пролегали далеко к югу от прибрежных вод Исландии. Что касается торговли, то она, кажется, никогда еще не была более процветающей, а виды на будущее — столь многообещающими, как после открытия поистине неисчерпаемых запасов Великого острова (Ньюфаундленда).
Весть о его открытии почти мгновенно разнеслась по сети морских торговых путей, связывавших между собой большинство стран, граничащих с водами Северной Атлантики. И вскоре все европейские мореплаватели уже знали, что где-то далеко на западе открыта огромная новая земля, являющая собой неисчерпаемую кладовую всевозможных богатств и ресурсов.
Вскоре поле того как первое разведывательное судно альбанов возвратилось из залива Таскер Бэй, добытчики «валюты» начали активно осваивать эти южные земли. А спустя несколько десятилетий единственными добытчиками «валюты», еще остававшимися на северо-западе, были те из них, кто успел связать себя прочными — в том числе и родственными — узами с тамошними тунитами. Залив Унгава Бэй и Гудзонов залив превратились в тихие заводи. В залив Дайана Бэй наведывалось теперь все меньше и меньше судов. По истечении нескольких тысяч лет доминированию северян в делах альбанов, кажется, пришел конец.
После того как Исландия оказалась в руках норвежцев, мыс Кейп Фейрвэлл, лежащий на крайней южной оконечности Гренландии, стал особо предпочтительным местом швартовки для европейских торговых судов. Капитаны судов, направлявшихся дальше, отчаливали от него, держа курс прямо на запад, где вдалеке высились величественные горные вершины Лабрадора. Затем они поворачивали на юг, к Окаку, превратившемуся в новый крупный перевалочный пункт торговли на западе.
Большинство кланов добытчиков «валюты» к этому времени уже успели окончательно покинуть Крону, обосновавшись на берегах Хеброн-Фьорда и бухты Окак, где они теперь оказались по соседству не только с оживленным торговым портом, но и неподалеку от новых земель на юге. Наконец, здесь кланы добытчиков «валюты» встретились с родами земледельцев, которые, движимые страхом перед близостью норвежцев к Исландии, тоже целыми общинами ринулись на запад.
Как и прежде, кланам добытчиков «валюты» не оставалось ничего иного, как поискать себе места на других берегах. Земледельцы предпочитали селиться и обзаводиться хозяйствами на землях вдоль широких речных долин, расположенных между крупнейшими фьордами и южными отрогами Торнгатов. Именно здесь они возводили свои торфяные и дерновые дома-землянки и пытались разводить немногочисленные стада домашних животных, вывезенных с родины.
Хотя добытчики «валюты», обосновавшиеся на Окаке, проводили летние промысловые сезоны на побережье Ньюфаундленда, обращенном к заливу Св. Лаврентия, ни они, ни фермеры Окака не оставались там постоянно в зимние месяцы. Некоторые отправлялись в дальние охотничьи походы на запад, в межгорные равнины, на поиски американских лосей, оленей карибу, барибалов (американских черных медведей) и медведей гризли[106]. Другие промышляли в лесных дебрях неподалеку от дома, устраивая всевозможные западни и ловушки для ловли пушного зверя. Третьи предпочитали охотиться на побережье, где они составляли компанию своим друзьям или родичам тунитам, добывая тюленей, мелких китов, белых медведей и песцов.
Что касается женщин, детей, стариков и покалеченных или больных мужчин, остававшихся дома, то им тоже хватало дел. Хотя большинство припасов было надежно укрыто, все равно приходилось присматривать за ними, отгоняя медведей и волков. Некоторые ловили рыбу, устроив проруби во льду пресноводных озер и речек. Другие собирали хворост. Третьи чинили одежду, готовя ее к новому промысловому сезону. А если выдавалось свободное время и к тому же позволяла погода, люди заглядывали в гости к соседям, отправляясь в путь пешком или на санях, в которые обычно запрягали невысоких коренастых лошадок, а нередко и собачьи упряжки.
Итак, люди там жили практически так же, как живут европейцы, населяющие Лабрадор в наши дни. И все же было одно существенное различие. В связи с неблагоприятными погодными условиями жителям Лабрадора в исторические времена крайне редко удавалось держать домашних животных, за исключением разве что собак[107].
В летние месяцы поселенцы-альбаны занимались промыслом других животных, запасая практически все, что только могли; они ловили, вялили или коптили лососину, гольца и форель, собирали ягоды и выращивали кое-какие растения, например, дудник (дягиль).
Примерно к середине лета большинство жителей собиралось в гавани Окака в ожидании прибытия торговых судов. Это было веселое время светских и религиозных празднеств. Альбаны были христианами, хотя им редко доводилось видеть священника или вообще какое-нибудь духовное лицо. Между тем летние встречи и праздники собирали сюда гостей из дальних мест, в том числе и смешанные семьи из северных районов, которые бОльшую часть года жили в изоляции от большинства альбанов. Подобные торжества представляли собой как бы кульминацию общественной жизни, но когда X в. перевалил далеко за половину, с Кроны стали приходить все более и более тревожные вести.
Пока население Кроны росло нормальными темпами, на Исландии произошел взрывной всплеск перенаселенности. Помимо норвежцев, обосновавшихся там и начавших быстро плодиться и множиться, на Тили прибывали все новые и новые тысячи норвежских мигрантов с Британских островов. Там, столкнувшись с упорным сопротивлением туземного населения вторжениям датчан и прочих народов, они с трудом могли отстоять не только свое имущество, но нередко и саму жизнь. Как следствие этого многие решили перебраться в Исландию. Совместный исход населения из Норвегии и с Британских островов оказался настолько многочисленным, что к 950 г. население Исландии предположительно приближалось к 30 тысячам человек.
В результате продуктивные сельскохозяйственные земли и прочие источники средств существования на Исландии оказались почти исчерпанными. Все большее число переселенцев понимало, что им в ближайшем будущем необходимо подыскивать себе новый остров. К тому же именно в этот период такие традиционные виды «промысла» викингов, как пиратство и нападения на прибрежные районы, во многих землях Европы, жаждавших отмщения, становились делом все более и более рискованным и малоприбыльным.
На протяжении более чем полувека норвежцы с Исландии в поисках славы и добычи начали совершать плавания на восток. И вот началась новая волна викинга на запад.
Первый черный кнорр, появившийся у берегов Кроны, по всей видимости, произвел эффект, совершенно непропорциональный его реальной мощи, ибо альбаны, еще остававшиеся там, не представляли сколько-нибудь серьезного интереса. Поскольку большинство маршрутов поставки «валюты» теперь обходили Крону стороной, в ее порты приходило все меньше и меньше торговых судов, забиравших местные товары и привозивших ценные грузы из европейских стран. И постоянно нараставшая неудовлетворенность полунищенским образом жизни еще более усиливалась сенсационными слухами о новом мире, лежавшем где-то недалеко за морем, к югу и западу от Кроны.
Прибытие норвежских пиратов сняло все вопросы для подавляющего большинства альбанов, еще остававшихся на Кроне. Они прекрасно понимали, что сулил им в недалеком будущем первый такой рейд. Альбаны не забыли, как поступали норвежцы с их предками на островах Северных архипелагов, а впоследствии — на Тили. Первые рейды викингов на Крону послужили катализатором для спешного отбытия альбанов на запад.
Примерно к 960 г. последние добытчики «валюты» покинули обжитые дома на Гренландии и перебрались на запад. И на протяжении двух последующих десятилетий их примеру последовали и большинство семей фермеров.
Хотя на берегах бухты Окак могли поселиться многие и многие кланы добытчиков «валюты», тем не менее вместить все бывшее население Кроны она явно не могла.
К счастью, в этом и не было никакой необходимости.
К середине X в. альбаны уже успели обследовать юго-западную часть Великого острова. Их красочные описания несметных богатств тех краев как на суше, так и на море надолго становились предметом разговоров буквально всех жителей Кроны. И вот, сперва небольшими группами, а затем все более и более внушительными отрядами, обуреваемыми охотой к перемене мест, фермеры начали покидать Крону, отправляясь на запад — к берегам Нового Иерусалима.