Италия и автономный марксизм.

Панк и автономия

Введение

В 1978 г. Crass выпустили постер: «В Германии был Бадер-Майнхоф, в Англии - панк, но его нельзя убить». Я бы сказал, что гораздо более в духе панка было бы сказать: «В Италии была Автономия». 1977 г. был годом взрывной творческой активности английской и итальянской молодёжи. В Германии это был год репрессий, закрытых пространств. Это совпадение во времени вызывает вопросы о потенциальных сходствах, но также маскирует огромную разницу между итальянским движением '77 и возникновением панк-рока в Британии. Возникновение панка в сердце англо-американской музыкальной индустрии гарантировало быстрое распространение его инноваций и длительное повсеместное влияние. Корни движения Автономии, однако, лежат в гораздо более сложной и утончённой политической обстановке. Коммунистическая Партия Италии (КПИ) 1970-х гг. была крупнейшей вне коммунистического блока и сфера её влияния в стране распространялась намного дальше её собственных рядов. Находясь под влиянием сочинений Антонио Грамши, она разработала довольно сложную политическую культуру. Развитие автономной мысли вне этой культуры и вопреки ей привело к "детальному переосмыслению марксистской теории и более систематическому созданию новых теоретических парадигм" (Де Анджелис, 1993). Это движение с высокой теоретической подготовкой разработало обширный анализ автономной борьбы, вышедшей на поверхность в цикле борьбы шестидесятых. Не менее важно отметить ту основополагающую роль, которую оказал ортодоксальный итальянский марксизм на развитие культурного анализа, как отдельной дисциплины. Особого упоминания заслуживает влияние идей Антонио Грамши о политической автономии на Бирмингемский Центр Современного Культурного Анализа. Это наследие всё ещё различимо сегодня. Политика разработанная в рамках этой влиятельной политической культуры и против неё обладает потенциалом, заслуживающим большего, чем праздный интерес. Во втором разделе я описал основные идеи автономного марксизма в связи с социальной борьбой из которой он вышел. В третьем разделе я рассматриваю как эти идеи помогают нам понять панк. Заключение в четвёртом разделе.

Италия и автономный марксизм.

Цетральными для автономной традиции являются идеи марксизма (1) как критики капитализма изнутри. Тщательно следуя своему материализму он стремился избежать трансцендентных идей. В этом смысле автономный марксизм является прагматичной философией. Учение Маркса: «Самосознательно и односторонне строит свой подход на определении смысла и значения всех идей о непосредственном развитии борьбы рабочего класса. Оно... воздерживается от любого отвлечённого и абстрактного теоретизирования в пользу понимания идей связанных только с конкретной тотальностью борьбы, решительность которой оно описывает» (Cleaver, 2000 p. 30). По афоризму Кеннета Сурина (1996 p.181), «'Значение' марксизма исходит из борьбы». В этом смысле важно увязать идеи автономизма с борьбой в которой они развились.

История политической и социальной борьбы в Италии в течение 1960-х и 1970-х плохо известна и задокументирована в англоязычном мире – несмотря на свой размах, интенсивность и продолжительность. «Некоторые говорят, что в то время как 1968 во Франции занял лишь несколько месяцев, в Италии он растянулся на десять лет». (Hardt, Vianno, 1996 p.2). В отличие от остальной Европы движение не отхлынуло после взрыва 1968 г., а стало более интенсивным, с захватом университетов и рабочих мест и «горячей осенью» 1969 г. В первой половине 1970-х вспыхнула автономная борьба, независимая от профсоюзов и авангардных групп, как на фабриках, с показательным захватом Фиата в марте 1973 г., так и вне рабочих мест с захватом домов и самостоятельным уменьшением цен на коммунальные услуги. Эта борьба, вместе с возникновением феминистского движения, вызвала кризис марксиско-ленинистских групп новых левых, которые доминировали в движении после 1968 г. Этот кризис спровоцировал то. Что некоторые группы распустили свои организации. Самой известной среди них была группа Potere Operaia (Власть Рабочих), среди интеллектуальных лидеров которых был Тони Негри. За этим последовала автономия или «область автономии», свободное объединение групп, как правило по местному признаку, с различными взглядами, но с общей преданностью автономной борьбе и идеям Операизма (Berardi 1980). Когда новое движение разрослось до массовых масштабов вокруг университетов в 1977 г. автономисты обладали в нём огромным влиянием. Вершиной движения '77 был март, когда в течение нескольких дней боевое движение захватило большую часть Рима и Болоньи. (Red Notes, 1979). На какой-то момент автономные идеи и практика стали главенствующими во внепарламентской итальянской Левой. Долго это не продлилось. Репрессии во второй половине семидесятых и в начале восьмидесятых стали беспрецедентными в современной истории западной Европы. Произошли массовые аресты, самыми известными из которых стали аресты девяти интеллектуалов 7 апреля, включая Тони Негри. Согласно Негри (1988 p.252) к 1980 г. в тюрьмах с особым режимом содержалось 3000 активистов. Это дополнялось растущим списком людей, застреленных полицией, что было легализовано законом Legge Reale. Попавшее между насилием государства и насилием Красных Бригад, пространство, созданное движением, скрылось под наследием тюремного заключения, душевных болезней и героинизма.

Корни автономистской теории лежат в кризисе, развившемся в политике Итальянской Коммунистической Партии (ИКП) И Итальянской Социалистической Партии (ИСП). Этот кризис происходил на внутреннем и международном уровне. Сталинские танки, вошедшие в Венгрию в 1956 г. подорвали веру в сталинизм во всём мире. В Италии это усложнялось ультра-реформистским лидерством Пальмиро Тольятти в ИКП. Предпочтение, которое он оказывал выборной деятельности всё меньше соответствовало боевой активности рабочих 1950-х и 1960-х гг. (Lumley, 1990), символом этого несоответствия стал захват в 1962 г. офиса соцаил-демократического профсоюза на Пьяцца Стауто бастующими рабочими Фиата (Red Notes, 1979). По мере того, как борьба выходила из-под контроля и понимания ИКП и ИСП, интеллектуалы из обеих партий начали изменять своё мышление в попытках придать теоретическую основу новой автономной борьбе. Это мышление приобрело свою форму в течении, известном по имени Операизм (от слова операйо – рабочий, прим. пер.) базировавшегося вокруг журналов «Красные тетради» и позже «Рабочий Класс». Основными теоретиками были Раньеро Панцьери, Марио Тронти, Романо Алкуати и Антонио Негри. Они были вдохновлены этой боевой деятельностью вопреки ИКП, а также переосмыслением марксизма, предпринятым движениями Джонсона Фореста в Америке (2) и Socialisme ou Barbarie во Франции (Wright, 2001).

Идеи Операизма, позже развитые автономией, организованы вокруг центральной концепции рабочей автономии, как потенциальной автономии труда от капитала и акценте на "dal punto di vista operaio" (точка зрения рабочего класса). Ортодоксальный марксизм против которого теоретизировал Операизм рассматривался как переоценка власти капитала и принятия неизбежности законов его функционирования. Операизм, в том, что Ив Мулье называет «коперниковской инверсией» (Dyer-Witherford, 1999 p.65), утверждает примат борьбы и оставляет капиталу лишь реакционную роль. По словам Марио Тронти: «Мы также работали с концепцией, ставящей на первый план капиталистическое развитие, а рабочих на второе, в чём заключалась её ошибка. Теперь мы должны поставить проблему с головы на ноги... и опять начать сначала: а началом является классовая борьба рабочего класса. На уровне социального развития капитала, капиталистическое развитие идёт позади борьбы». (Lumeley, 1990 p.37) Акценту на автономии труда присуща опасность рассматривать капитал как внешний фактор. Одним из фундаментальных прозрений Маркса в отношении капитала были его социальные отношения с заключающимся в нём трудом. Вот как характеризовал рабочих Маркс: «Их сотрудничество начинается только в трудовом процессе, но к этому времени они уже не принадлежат сами себе. Со вступлением в трудовой процесс они интегрируются капиталом. В качестве сотрудников, членов рабочего механизма, они формируют особый способ существования капитала. Отсюда производственная сила, вырабатываемая рабочим в социальном разрезе является производственной силой капитала». (Marx, 1976 p451)

По Марксу капитал зависит в повышении собственной ценности от затрат рабочей силы. Под капиталистическим развитием лежит социальное производство совместного труда. Однако для стимуляции совместного производства капитал должен концентрировать большие массы рабочих (Marx, 1976), что «неминуемо создаёт условия при которых рабочие могут установить социальное единство, являющееся фундаментальной оппозицией капиталу» (Surin, 1996 p.197). Труд никогда не сможет стать автономным от капитала, если не будет стремиться утвердить свою независимость через постоянное неподчинение. В противоположность этому капитал постоянно стремиться свести рабочий класс к обыкновенной рабочей силе (Negri, 1991). Для Операизма это формирует фундаментальный цикл классового состава. Автономная борьба труда провоцирует капитал на реструктуризацию производственного процесса и разделения труда для того, чтобы восстановить свой контроль. Это в свою очередь ведёт к развитию новых антагонистических субъектов, к изменению состава рабочего класса основанному на новых производственных отношениях. Единственным выходом из этого цикла является структурная асимметрия этих взаимоотношений; в то время как капитал нуждается в труде, труд не нуждается в капитале. Вместо привычного самоуверенного и монолитного капитализма, перед нами предстаёт картина шаткого капитализма, который должен постоянно видоизменяться для того, чтобы интегрировать, перенаправлять и возглавлять творческую неугомонность человеческой деятельности. (Negri, 1991)

Для Операизма непокорность рабочего класса является движущей силой капиталистического развития. Не только наивность и творческая сила общественного труда является источником капиталистического развития, но и реструктуризация капитала является ответом на постоянные попытки труда избежать капиталистической дисциплины. «История капиталистических форм всегда остаётся реакционной историей: капитал, оставленный со своими собственными средствами никогда не оставит режим прибыли. Иными словами, капитализм проходит системную трансформацию только когда вынужден и когда его текущий режим перестаёт быть устойчивым» (Hardt, Negri, 2000 p.268). Автономисты вроде Негри рассматривают борьбу рабочего класса и развитие новой антагонистической субъективности как прототип будущего развития капитала. «На деле, Пролетариат изобретает общественные и производственные формы, которые капиталу придётся принять в будущем» (Hardt, Negri, 2000 p. 268). Реструктуризация конечно же связана с технологическими изменениями. «Как говорит наш друг Маркс, машины устремлены к забастовкам» (Negri 1988 P.206). Именно яростное противостояние технологической реструктуризации в послевоенный период со стороны итальянского промышленного рабочего класса привело зачинателей Операизма к анализу использования капиталом технологий как средств контроля и господства над обществом. Поддержка этой реструктуризации ИКП, вместе с их неспособностью увидеть повышение рабочим классом ценности своих собственных потребностей вне логики капитала, преивело к тому, что борьба рабочих развилась автономно от партии и вывела из неё многих теоретиков Операизма (Wright, 2001).

Одновременно с сопротивлением реструктуризации была развита серия теоретических разработок отказа от работы. Это была теория автономной борьбы, зародившаяся на больших северных фабриках в форме забастовок, саботажа и замедления работы, а также повседневной борьбы против превращения жизни в работу. Её выражением стал известный лозунг того времени: «Меньше работы, больше оплаты». К началу 1970-х этот термин начал обозначать также более общий отказ молодёжи принимать фабричную дисциплину. В результате целое поколение имело лишь эпизодическое отношение к работе. (Negri, 1979) Новый «социальный субъект» был частично сформирован новой композицией капитала, включавшей рост безработицы и уход со сцены массового фордистского работника. Бастионы старых сил рабочего класса начали разлагаться. Массовые рабочие места закрывались, работа становилась субподрядной или перемещалась в новые индустриализированные страны. Теоретическая многоступенчатая фабрика только зарождалась в Италии 1970-х, но с тех пор она широко распространилась повсеместно. Эту тенденцию предвидел Тронти (1980) в 1960-х в своём анализе социальной фабрики. Выходя за пределы марксисткой точки зрения о производстве, Тронти показал, как всё общество начинает действовать как одна большая фабрика. Его анализ о том, как сферы жизни вне рабочих мест подчинены дисциплинам, чьё происхождение прослеживается в потребностях капитала только подтвердился после того как жизнь начала всё больше и больше подчиняться открыто капиталистическим отношениям. Об этом феномене писали Хардт и Негри (2000) как о движении от формальной категоризации труда к реальной при капитале; как об идее о том, что нет ничего, что находилось бы вне капитала. Однако, вместо пессимистических выводов последователей Критической Теории эту тенденцию можно рассматривать как предмет для дискуссии во всём обществе. Культура становится необъятной сферой борьбы и её место в производстве становится ключевым. Быстро растущее женское движение в Италии разработало эту концепцию через анализ неоплачиваемого труда женщин в воспроизводстве. Это привело к требованиям «зарплаты для домохозяек», но также к расширению определения рабочего класса со включением не только промышленной рабочей силы, но и всех участников движения против капитала. Это отражает уход автономистской теории от раннего привилегирования борьбы фабричного рабочего класса к признанию автономии различных секторов.

Новый социальный субъект, вышедший на поверхность в движении 1977 г., прекаризованные работники, студенты, маргиналы, люди вне традиционной коллектвности массовых фабрик, должен был найти новое выражение для своей коллективности. Им пришлось изменить состав в своём отрицании материальных условий (Negri, 1979). Университеты были захвачены не только студентами, но всеми теми, кто не мог больше нигде собраться физически. Очень важным стало также распространение бесплатных радиостанций в качестве не-территориальной коллективности. Радио «Алиса» использовалось в качестве открытого микрофона для извещения демонстрантов о движениях полиции во время интенсивных боёв в Болонье в феврале и марте. Однако, это было просто кульминацией коллективности вокруг «маоистско-дадаистских» значений, приданных радио «Алиса» новому субъекту. «В этом новом виде ключевым стало утверждение этого движения в качестве «альтернативного общества», со своим собственным богатством общения, свободным производственным творчеством, своей собственной жизненной силой. Захват и контроль над своим собственным «социальным пространством» - это становится доминирующей формой борьбы нового 'социального субъекта '». (Negri, 1988 p.236)

Вместе с отказом от фабричной дисциплины пришло желание прямого удовлетворения потребностей и развития новых коллективных желаний. Происходил широкий захват пустующих домов сквоттерами и обобщение тактики самовольного снижения цен. Это началось с профсоюзной тактики в начале 70-х и стало образом жизни групп, которых пресса окрестила Индейцами Метрополии. (Berardi, 1980) Их так назвали из-за имиджа американских индейцев; раскрашенные лица, перья в волосах и самоназвания вроде Томагавк или Апачи. Это было самое заметное ответвление сферы, коллективно названной творческой автономией: взрыв творческой деятельности и экспериментов с новым образом жизни. Индейцы Метрополии: «привычно врывались в магазины и экспроприировали бесполезные товары.... они также часто появлялись в самых элегантных кинотеатрах группами около тридцати человек, естественно после посещения самых дорогих ресторанов в которых они понятное дело ничего не платили» (Torealta, 1980 p.102). Этот образ жизни был частью более общего нарушения капиталистической дисциплины, при которой широко распространились уплата «политических цен» за основные услуги и товары и даже «пролетарский шоппинг» в виде массового грабежа. Вместе с тем получила развитие контркультура явно походящая на ту, что была развита в США и Британии в предыдущее десятилетие. Её развитие в Италии было заторможено интенсивной политической борьбой 1968-9 гг. Однако, к середине 1970-х начали происходить огромные битвы против отоваривания этой культуры. Автономисты организованно рушили заграждения на поп-фестивалях (Berardi, 1980). Партийная дисциплина и дух самопожертвования революционера широко отвергались. Этот «поворот к личному» был вдохновлён женским движением и привёл к созданию «Лотта Континуа» (постоянная борьба), крупнейшей организации слева от коммунистической партии, самораспустившейся на драматичной конференции в 1976 г. (Berardi 1980). Наиболее характерным моментом этого отрицания стало изгнание Лучиано Ламы, коммунистического профсоюзного лидера из захваченного Римского университета 17 февраля 1977 г. Направленный ИКП с поручением прекратить захват, он был встречен с такой иронией, которая подчеркнула пропасть между обеими политическими культурами. «В большой открытой зоне кампуса, где он должен был выступать, Лама обнаружил другую платформу со своим манекеном (дополненным его знаменитой трубкой). На нём было вырезано большое красное сердечко с надписью обыгрывающей его имя - "Nessuno L'ama" (никто его не любит). Вокруг этой платформы собралась толпа Индейцев Метрополии. Когда Лама начал выступление, они начали скандировать: «Жертвы, жертвы, мы хотим жертв!..." Мы требуем больше работы и меньше зарплаты!"(Lotringer, Marazzi, (eds) 1980 p.101)

Эти проявления творческой энергии и развития нового субъекта в теории движения стали позитивной созидательной борьбой. Оборотной стороной более разрушительной и хаотической стратегии стал отказ от работы. Во времени и пространстве, завоёванных отказом от работы были и более творческие попытки новых способов существования. Эта взаимосвязь между повышением самоценности потребностей рабочего класса с деструктуризацией капиталистического управления содержалась в теоретическом разрыве с ИКП и реформистским мышлением. Как написал Негри: «Ценность реформизма однозначна: он обладает только капиталистической ценностью» (Negri, 1979 p.112). Удовлетворение потребностей рабочего класса в пределах капиталистической ценности уже отвергалось автономной борьбой против капиталистической реструктуризации.

Термин «повышение самоценности» (selbstverwertung) использовался Марксом для того, чтобы описать как стиоимость прибавляет стоимость к себе самой (Marx, 1972 p.255). В момент перестановки Негри (1991) использует этот термин с точки зрения рабочего класса, чтобы обозначить им борьбу, автономную от капиталистического повышения ценности. «Повышение самоценности пролетарского субъекта противоположно капиталистическому повышению ценности, принимает форму самоопределения в своём развитии». (Negri, 1991 p.162). Это интимно взаимосвязано с отрицанием капиталистического управления: «если капитализм добивается успеха в превращении жизни в работу для повышения самоценности не остаётся ни времени, ни пространства, ни энергии» (Cleaver, 1992a P.130). Проекты повышения самоценности следует рассматривать как эксперименты с повышением самоценности нового образа жизни, так, что, хотя они ни в коем случае не являются чистыми и капитал часто меняет их составные части путём стратегии отоваривания, интеграции или открытых репрессий они раздвигают границы и обеспечивают основу для будущих экспериментов с повышением самоценности (Cleaver, 1992a).

Для Негри эти эксперименты являются основой для коммунизма, того коммунизма, о котором говорил Маркс в Немецкой идеологии: «Коммунизм для нас не состояние дел, которое следует установить, не идеал, к которому должна приспособиться реальность. Мы называем коммунизмом реальное движение, упраздняющее нынешнее состояние вещей» (Cleaver,1992b n.15). Это видение коммунизма не является построением единого социального проекта, традиционного для социалистического воображения. Вместо этого, коммунизм есть несто связанное с новыми формами повышения самоценности, новыми «маршрутами ухода» от капитализма. Коммунизм по словам Кливера является: «'многосторонней' реализацией пролетарского субъекта, или, вернее, субъектом, который в своей самореализации взрывается множеством автономных субъектов». (Cleaver, 1992a P.130)