Положение отцов в современной России

МУЖЧИНА В МЕНЯЮЩЕМСЯ МИРЕ

ГЛАВА ПЯТАЯ. ОТЦОВСТВО И ОТЦОВСКИЕ ПРАКТИКИ

СОЦИАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫСОВРЕМЕННОГО ОТЦОВСТВА

Положение отцов в современной России

То же самое мы видим в России. Как и в плане общих проблем маскулинности, в сфере отцовства у нас те же тенденции развития, что и в западных странах. Некоторые проблемы у нас еще не созрели, зато другие стоят острее, чем там, и все это гораздо меньше исследовано и хуже осмыслено.

Долгое время изучением отцовства у нас практически вообще не занимались. В последние годы отечественные социологи и специалисты в области гендерных исследований (Татьяна Гурко, Марина Малышева, Жанна Чернова, Елена Вовк, Наталья Зоркая, Оксана Преснякова, Ирина Рыбалко, Оксана Кучмаева, Александр Курамшев и др.) и, в меньшей степени, психологи (Евгений Ильин, Юлия Борисенко, Елена Куфтяк, Нина Коркина и др.) начали заниматься этой темой, но по своему размаху и влиянию на общественное сознание их работы сильно уступают западным. Первое репрезентативное для всей страны выборочное социолого-демографическое обследование «Родители и дети, мужчины и женщины в семье и обществе» (RusGGS) было проведено летом 2004 г. Оно представляло собой формализованное интервью 11 261 мужчин и женщин в возрасте 18–79 лет в 32 регионах России в рамках большого международного проекта «Generations and Gender Ргодгатгг^^Поколения и гендер»). Результаты его сейчас обрабатываются.

Что же мы знаем о российском отцовстве?

Общественное сознание дореволюционной России колебалось между традиционным идеалом авторитарной власти и слабостью реального отцовства. Конкретный отец выглядел бледной копией батюшки-царя. Советская власть это противоречие усугубила. Сначала она подорвала патриархальную семью, основанную на частной собственности, а затем молчаливо приняла модель семьи, в которой мужчине отводится преимущественно роль добытчика и кормильца, оставив все социально-педагогические функции на долю матери (см.: Здравомыслова, Темкина, 2007б; Чернова, 2007). Как откровенно заявила секретарь ВЦСПС Н. В. Попова, «хотя отец и несет по закону ответственность за воспитание детей, мать никто заменить не может, особенно в воспитании детей-дошкольников, поэтому нет нужды предъявлять к отцу излишние требования» (цит. по: Хасбулатова, 2005. С. 228).

Отождествление родительства с материнством в какой-то степени сохраняется в российском политическом сознании и поныне. В российском законодательстве в качестве конституционного принципа зафиксирована «государственная поддержка семьи, материнства, отцовства и детства, инвалидов и пожилых граждан» (п. 2, ст. 7). Подчеркивается, что «заботиться о детях, их воспитании – равное право и обязанность обоих родителей» (п. 2, ст. 38). Эта норма содержится и в Семейном кодексе РФ (ч. 1, п. 1, ст. 1). В соответствии с Конституцией, новый Трудовой кодекс Российской Федерации закрепляет за отцом право на отпуск по уходу за ребенком: «Отпуска по уходу за ребенком могут быть использованы полностью или по частям также отцом ребенка, бабушкой, дедом или другим родственником или опекуном, фактически осуществляющим уход за ребенком» (ч. 4, гл. 41, ст. 256). Однако фактически об отцах вспоминают редко. Характерно, что в новой демографической программе задача повышения рождаемости целиком адресована женщинам, даже пособие по рождению второго ребенка называется «материнским капиталом», а не родительским или семейным. В Концепции федеральной целевой программы «Дети России» на 2007–2010 гг. отцовство вообще не упоминается. Между тем проблем с ним немало.

Прежде всего, хотят ли россияне быть отцами? Как и на Западе, российская молодежь все больше ориентируется не столько на продолжение рода, сколько на личные достижения. С суждениями, что «долг каждой женщины – стать матерью» и «долг каждого мужчины – растить детей», гораздо чаще соглашаются представители старших, нежели младших возрастов, причем женщины ценят родительство выше, чем мужчины (Гурко, 2000). Проведенное в январе 2006 г. по общероссийской репрезентативной выборке (опрошены 2 400 человек в 85 поселениях в 25 субъектах РФ) исследование «Семья. Демография. Социальное здоровье населения» (Варламова и др., 2006) показало, что хотя верхние ступени в иерархии наиболее важных жизненных ценностей у россиян занимают здоровье, семья, наличие детей и душевного комфорта, для самых молодых, 18—24-летних, респондентов «дети» значат меньше, чем для старших возрастных групп. В целом отношение к родительству в России положительнее, чем в США или Скандинавии (доля положительных ответов среди 24—38-летних составляет 79 %). Тем не менее молодые женщины и мужчины хотят иметь меньше детей, чем поколение их родителей. С мнениями, что «жизнь женщины полноценна, если у нее есть дети, каждая женщина должна стать матерью» и что «супруги обязательно должны иметь детей», люди старших возрастов соглашаются чаще, чем молодые. Как и в США, среднее желаемое число детей у мужчин несколько выше, чем у женщин (соответственно 2,32 и 2,26). Вместе с тем, перечисляя возможные факторы, мешающие достигнуть желаемого количества детей, мужчины чаще женщин говорят, что дети могут быть помехой для полноценной личной жизни, профессионального и интеллектуального развития (4,7 и 2,4 %) и карьеры (3,8 и 2,3 %).

На вопрос Левада-Центра: «Что важнее всего в молодости?» (национальный опрос в мае 2007 г.) 44 % взрослых ответили «создать семью и родить детей». Однако у молодых людей приоритеты несколько другие. 56 % 18—24-летних считают самым важным делом карьеру и работу, и только четвертая часть (24 %) – семью и детей. Достаточно велики и гендерные различия. Среди опрошенных мужчин (без разбивки по возрасту) карьеру и работу выбрали 43 %, а семью и детей – 38 %; у женщин соотношение обратное – 36 и 48 % (Голов, 2006). У более молодых респондентов, особенно мужчин и москвичей, большей популярностью также пользуется ответ «пожить в свое удовольствие».

Некогда сомнительный статус холостяка стал не только приемлемым, но даже завидным. Ему посвящены специальные сайты и телепрограммы. Посетители петербургского клуба холостяков подчеркивают, что они не геи, не асексуалы или принципиальные одиночки, придерживающиеся мнения «все бабы дуры», а наоборот, любвеобильные существа, желающие поделиться своими мыслями, знаниями и чувствами с как можно большим числом людей. Организаторы первого российского сайта для холостяков www. holost. ru называют свое детище не иначе как «свободолюбивый и свободновлюбчивый портал», ориентированный на мужчин, «которые умеют получать удовлетворение и от своего одиночества, и от предоставляющихся по этой причине безграничных возможностей, и экспериментов со всеми известными стимулирующими разум, характер и самодовольство веществами, а самое главное, на тех, кто не гнушается беспринципной безнаказанности за все содеянное с самим собой и своими временными спутниками, в чьих глазах зачастую читается лишь зависть и желание быть таким же». Для этих мужчин холостячество не временный социально-возрастной статус, а равноправная мужская идентичность, с собственным стилем жизни и системой ценностей, в которой дети, увы, не прописаны.

Впрочем, существует и противоположная тенденция: у многих взрослых и социально успешных мужчин появляется потребность в детях. «Стало модно любить детей. Это произошло в последние годы. В кругу моих друзей, приятелей, в кругу людей, с которыми я общаюсь… это модно», – говорит известный политический журналист Андрей Колесников, создавший колонку «Отец» в газете «Коммерсант». Вокруг созданной Ашотом Насибовым «Школы молодого отца» на «Эхе Москвы» группируются журналисты, музыканты и политики, которые в возрасте около 40 лет или немного позже неожиданно обнаружили, что хотят стать отцами, причем не такими, какими они сами были раньше.

Цель отцовства для этих людей не имеет ничего общего с государственной демографической программой, это прежде всего – поиск, а точнее – придание нового смысла собственной жизни.

Ты приводишь детей в школу или в детский сад, смотришь на людей, которые приводят своих малолетних сыновей, дочерей, смотришь на них, потом возвращаешься домой, смотришь на себя и понимаешь, что тебе чего-то недостает, что надо бежать, чтобы на тебя не смотрели, как на белую ворону, и чтобы тебя случайно не назвали дедушкой. Ты должен соответствовать, ты должен одеваться, ты должен вести себя, ты должен держать себя в физической форме хорошей, для того чтобы соответствовать своим детям. Ты не можешь быть дедушкой собственным детям.

(Георгий Васильев, музыкант, режиссер и бизнесмен)

 

Это счастье, что этот человечек будет со мной расти… Я смотрю на них с невероятным удивлением и с каким-то особым чувством.

(Матвей Ганапольский, журналист)

 

Это очень сложно объяснимое ощущение. Может быть, оно лучше всего объясняется в одной из песен Леонарда Коэна, что вот она твоя смерть в сердце твоего сына…Я вдруг понял, что все мои юношеские страхи по части смерти, неудач, сумы, тюрьмы, они вдруг стали преодолены. Не потому, что я стал, условно говоря, бояться смерти, а потому что я перестал бояться… потому что я стал еще больше бояться сдохнуть не вовремя.

(Валерий Панюшкин, журналист. Цит. по: Смирнов, 2006. С. 62–69)

 

У юношей и молодых мужчин таких переживаний, конечно, не бывает, дети у них появляются сами собой и часто не ко времени. Тем не менее их приходится растить. Как?

Выше было показано, что в представлениях россиян о справедливом распределении семейных функций традиционалистские установки борются с эгалитарными, сопровождаясь жесткими взаимными обвинениями мужчин и женщин, начавшимися еще в 1970-х годах. Столь же противоречивы представления о соотношении материнских и отцовских обязанностей. Среди опрошенных в 1996 г. москвичей 81 % сказали, что заботы о детях следует делить поровну (в США так думают 90 %). На вопрос: «Способно ли большинство мужчин так же, как и женщины, заботиться о детях?» утвердительно ответили 65,6 % замужних женщин и 67,7 % женатых мужчин, отрицательно – четверть женщин и почти треть мужчин. Но хотя более молодые и образованные мужья в принципе готовы взять на себя больше домашних дел, такие сдвиги происходят очень медленно, а судя по реальным затратам времени, гендерное неравенство в постсоветской семье даже увеличилось (Малышева, 2001. С. 256).

По данным московского обследования 1996 г., участие отца в воспитании детей, за вычетом дисциплинирования, которым занимается каждый четвертый отец, является не только факультативным, но нередко и символическим. По затратам времени отцовский вклад составляет от 8,5 % (помощь в приготовлении уроков) до 1,9 % (уход за больным ребенком) материнского вклада. Даже отвечая на вопрос, кто определяет, «что детям можно делать», решающую роль отцам отвели только 8,7 % жен и 8,2 % мужей (Малышева, 2001. С. 269).

Российским СМИ традиционное разделение отцовских и материнских ролей представляется вполне естественным. Например, «в роликах, рекламирующих сотовых операторов, папа, как правило, перманентно находится в далекой командировке, поэтому мама кладет ребенку телефон с далекой папиной сказкой на подушку. Когда же режиссер ролика показывает вернувшегося папу в кругу семьи, то он либо бездеятельно сидит с идиотской улыбкой, либо обязательно натворит дел: то простудится, то заляпает рубашку кетчупом, то разольет детский сок. Хорошо, что неумехе на помощь вовремя приходит мать – профессионал домашнего хозяйства» (Кудрявцева, 2007). С этим более или менее согласно и массовое сознание.

Судя по данным массовых опросов общественного мнения, отцовство в России традиционно ассоциируется прежде всего с материальным обеспечением. Среди ответов на вопрос Левада-Центра в 2004 г.: «Какими качествами, на ваш взгляд, должен обладать хороший отец?» первые три места заняли «умение заработать» (75 %), «заботливость» (67 %) и «ум» (51 %). В оценке «хорошего мужа» на первом месте тоже стоит «умение заработать» (67 %), за которым идут «ум» и «верность».

Соотношение властных и экспрессивных функций в российской семье также скорее традиционно. Отвечая на вопрос ФОМ (апрель 2004 г.): «Кто из членов вашей семьи, с которыми вы жили в детстве, был главным, принимал основные решения?» – большинство россиян (в среднем 42 %, в старшей возрастной группе 56 %) отдали предпочтение отцу. Зато в ответах на вопрос: «Кто проводил с вами больше всего времени, занимался вашим воспитанием?» пальму первенства (57 %) получила мать. Вариант «оба родителя» выбрали лишь 22 %, «других родственников» назвали 14 %, а отца – лишь 7 % опрошенных (Преснякова, 2004). На вопрос Левада-Центра (сентябрь 2007 г.): «Как вы думаете, кто из ваших родителей в большей мере повлиял на ваше воспитание?» отца назвали 18 %, мать – 38 %, обоих в равной степени – 34 %.

Насколько российские отцы удовлетворены таким распределением ролей, сказать трудно – нет сколько-нибудь репрезентативных данных. Приведу лишь несколько иллюстраций из работы И. Рыбалко (Рыбалко, 2006).

Кормилец

«…..В моем понимании отец – это вот… чтобы вот… как бы вроде бы не были дети голодными. Понимаешь, это вот… такая финансовая сторона обеспечения. Я так понимаю…..»

«…..Это большая ответственность, Во-первых, очень большая, по максимуму это обеспечение семьи. Это естественно должен на себя мужчина брать…»

«…..Прежде всего, отцовство – это комплекс обязанностей, которые возлагает на себя мужчина, который принял решение с супругой, так сказать, завести ребенка. Вот… В отношении собственно ребенка, не супруги, а ребенка – это пожизненные обязательства материальной поддержки без, в общем-то, ограничения по времени».

Дисциплинатор

«Меня используют в качестве, так сказать, орудия возмездия и некоторого фактора карающего меча правосудия. Карающего меча, когда нужно накричать, когда он уже, так сказать, всех довел, когда нужно выключить игру, когда нужно нахлопать по заднице и т. д. и т. п…».

Некоторые отцы подчеркивают, что просто выполняют принятую в обществе функцию:

«…..Я никогда не пытался карать их, шуметь мог, кричать, вроде как делать грозный вид. Если они там делали что-то не так, сначала я должен был вот. хотя бы вид сделать, что я грозный, я ругаюсь. Это функция отца. Все их шалости не должны проходить бесследно. Тем не менее я всегда примерял это все на себя, что он делает, и всегда пытался войти в их шкуру. Я всегда понимал, что они не делают ничего из ряда вон выходящего, я такой же. Поэтому я делал вид, что я наказываю, а так я их всегда понимал».

Наставник

Основную свою обязанность отцы видят не в каждодневном уходе и воспитании ребенка, а в возможности обеспечить его будущее, «поставить его на ноги».

«То, что я сказки читал, это ерунда, то, что „полозил“ по полу, играл, это тоже ерунда. Я мало брал их, например, за руку и пер в другой конец города, чтобы они там. чем-то становились. В общем, наверное, важнее не родить их, важнее даже не то, что воспитать, воспитать – это когда ты с ними рядом. Но, как бы вот… поставить, как бы на ноги, сделать из них… Вот это как раз и есть роль отца. Мать она просто воспитывает, она вокруг него как „квочка“ сидит, высиживает эти яйца. А отец должен был бы их как раз куда-то воткнуть…..»

 

Как воспринимают отцовские практики дети? Судя по имеющимся фрагментарным данным, представления российских детей о том, какими должны быть отцы и матери, весьма стереотипны. В глазах детей отец – сильный, смелый, уверенный, решительный, выносливый, активный и ответственный человек, тогда как матери приписывают заботливость, ласковость, нежность, ответственность, мягкость и активность (Арканцева, Дубовская, 1999). Эмоционально и психологически дети всех возрастов чувствуют себя ближе к матери, чем к отцу (Каган, 1987). В 1970 г., отвечая на вопросы: «Насколько хорошо понимают вас перечисленные люди?», «Делитесь ли вы с перечисленными людьми своими сокровенными мыслями, переживаниями, планами?» и «Насколько легко вы чувствует себя с перечисленными лицами?» – российские школьники и студенты от 14 до 20 лет, как и их зарубежные сверстники, поставили мать значительно выше отца (Кон, 2005).

Похоже на то, что сейчас ситуация примерно такая же (Гурко, 2003). Общий уровень удовлетворенности подростков общением с матерью значительно выше, чем общением с отцом (31 % против 9). Матерей чаще всего упрекают в том, что они «излишне контролирующие», «не дают самостоятельности», «слишком беспокоятся», «лезут во все», тогда как отцам приписывают грубость, несправедливость, авторитарность, недостаток доброты, пьянство, но особенно – невнимание и частое отсутствие дома. Интересно, что если отец не живет в семье, дети нередко его идеализируют: «люблю его в глубине души», «люблю своего отца, но любовь эта заочная, так как не общаюсь с ним», «люблю, но никогда его не видела». Недовольство отцами нередко бывает следствием завышенных или ложных ожиданий.

Российские СМИ всячески подкрепляют традиционный стереотип властного отца. В популярном телесериале «Кадетство» все юноши разные, зато их отцы один авторитарнее другого, разговаривать с сыновьями они умеют только на повышенных тонах. Училищные командиры выглядят более мягкими и понимающими…

Не говоря уж о том, что традиционные определения отцовской роли и связанные с ними социальные ожидания сплошь и рядом не соответствуют реальным условиям жизни и индивидуальным особенностям обоих родителей, во многих семьях отцов попросту нет. Высокий процент материнских семей отчасти имеет объективные причины: физические потери мужского населения вследствие двух мировых войн, усугубляемые избыточной мужской сверхсмертностью, не могут не сказываться на составе и структуре семьи. Большое количество материнских семей в послевоенной России не результат свободного выбора, а объективная необходимость. Важную роль в росте безотцовщины играют также сексуальная революция, снижение возраста сексуального дебюта, отделение сексуальности от репродукции и широкое распространение добрачных и внебрачных связей при неумении предохраняться (см.: Кон, 2005а).

Хотя по количеству детей, зачатых и/или рожденных вне брака, Россия не только не опережает западные страны, но существенно отстает от некоторых из них, она сильно опоздала с морально-психологической легитимацией новых типов партнерских отношений. Советская власть морально и юридически признавала только законный брак. Между тем и воззрения, и поведение людей в последние десятилетия сильно изменились. Это констатируют не только сексологи, но и демографы (Демографическая модернизация России, 2006; Захаров, 2006).

 

Как пишет Сергей Захаров, путь к массовому распространению неформальных отношений как альтернативы официальному браку в первом партнерском союзе проложили поколения, родившиеся во второй половине 1960-х годов. Разумеется, это не было чем-то внезапным. Уже в поколениях россиян, родившихся перед войной и формировавших свои семьи в 1950-х годах, не менее 20 % мужчин и женщин к 30-летнему возрасту начинали свой первый партнерский союз с юридически не оформленных отношений, причем тенденция к более раннему началу партнерских отношений сопровождалась хотя и медленным, но устойчивым ростом числа юридически не оформленных союзов среди молодежи.

Среди представителей поколений, родившихся после 1960 г., распространенность неформальных отношений приняла взрывной характер. Сегодня не менее 25 % женщин к 20 годам и не менее 45 % к 25 годам брак со своим первым партнером не регистрировали. Данные для мужчин подтверждают такие цифры: 40–45 % первых союзов – неформальные. В начале совместной жизни такие отношения для большинства имеют временный характер пробного брака. Спустя какое-то время у многих пар отношения становятся респектабельным, юридически оформленным браком. В то же время данные RusGGS показывают, что регистрация брака все чаще не просто откладывается на время для проверки прочности отношений, но и не совершается вовсе. Это значит, что по всем параметрам брак как формальный союз теряет в России свою популярность, он не только откладывается на более поздний возраст, но и вытесняется устойчивыми сожительствами.

«Будущее покажет, изберет ли Россия для себя радикальный скандинавский путь трансформации семейно-брачных отношений, при котором неформальные союзы в демографическом и юридически-правовом отношении сосуществуют на равных, или ей предстоит более мягкий путь Франции и целого ряда других западноевропейских стран, в которых неформальные отношения между совместно проживающими молодыми партнерами являются обязательной прелюдией к браку в зрелом возрасте. Возможен и вариант Америки, где, как в котле, варятся самые различные модели брачно-партнерских и семейных отношений в зависимости от принадлежности к той или иной социальной страте» (Захаров, 2006. С. 300).

 

Пока официально господствующее в стране (хотя основная масса населения его не разделяет) консервативное сознание отказывается признавать эти факты, все больше детей чувствуют себя «безотцовщиной», со всеми вытекающими отсюда отрицательными последствиями.

Злую шутку консервативное сознание играет с мужчинами и при возникновении семейно-ролевых конфликтов. Если мужчина оценивается прежде всего по своим внесемейным достижениям, то любые социальные неудачи, вроде потери работы, снижают его семейный статус, а вместе с ним и самоуважение. Социолог Глен Элдер, изучавший психологические последствия американской «Великой депрессии» 1929–1932 гг., установил, что хотя потерявшие работу мужчины проводили больше времени с детьми, качество этих отношений заметно ухудшилось: безработные отцы становились более раздражительными, принимали произвольные решения и т. п. Причем ухудшение внутрисемейных отношений зависит не столько от масштаба финансовых затруднений, сколько от того, как сам мужчина их воспринимает: сознание своей неудачи в роли кормильца деморализует мужчину и осложняет его отношения с детьми. За прошедшие 70 лет в западных странах мужская психология несколько изменилась, а роль кормильца перестала быть единственной. Оставшийся без работы молодой американец может пойти на перераспределение домашних обязанностей и сидеть с детьми, временно предоставив зарабатывание денег жене.

В России рыночная экономика также революционизирует общественное разделение труда, заставляя людей менять занятия и переучиваться. Консервативному сознанию трудно к этому приспособиться, особенно если перемены, как это было в 1990-х годах, имеют кризисный характер. Вместе с привычной работой и статусом многие мужчины теряют самоуважение и веру в себя, а это, в свою очередь, отрицательно сказывается на их семейной жизни. Как было показано выше, «несостоявшаяся маскулинность» сильно проявляется и в отцовских практиках.

Отрицательно влияет на семейную жизнь и «дикий» капитализм. Работодателю не нужен сотрудник, обремененный слишком большими обязательствами за стенами офиса. Социологи отмечают, что многодетному отцу, как и женщине, устроиться на приличную работу значительно сложнее, чем бездетному или имеющему одного ребенка. Ни правовой, ни даже моральной защиты многодетные отцы не имеют.

Тяжелым испытанием для отцов становится развод (Прокофьева, Валетас, 2000). Разводимость в России выше, чем в Европе, и только треть опрошенных социологами разведенных отцов сказали, что видят своих детей достаточно часто и могут в какой-то степени заниматься их воспитанием. Жены говорят об отсутствии каких бы то ни было отношений между разведенным отцом и ребенком вдвое чаще (примерно так же выглядит эта статистика во Франции). Это объясняется не только и даже не столько нежеланием отцов, сколько настроением разведенных жен: лишь 17 % из них сказали, что хотели бы более частых контактов отца с детьми, а 41 % предпочли, чтобы таких контактов вовсе не было. Некоторые разведенные отцы вынуждены отстаивать свои права на ребенка в суде, причем, как правило, безуспешно, потому что консервативно настроенные судьи обычно решают эти споры в пользу матерей (Николаева, 2006).

Так же настроено и общественное мнение. При национальном опросе ВЦИОМ «Кризис брака: кто виноват и что делать?» в феврале 2007 г (Кризис брака, 2007) большинство россиян признали разводы неизбежным злом, лишь 12 % опрошенных считают, что надо сохранять брак любой ценой. На вопрос: «Кто больше виноват в распаде семьи – муж или жена?» большинство опрошенных (62 %) отвечают, что, как правило, оба супруга в равной мере. Однако в ответах на вопрос: «Кому лучше оставлять детей после развода – матери или отцу?» чаша весов определенно склоняется на сторону матери. Хотя, как и в 1990 г., когда проводился аналогичный опрос на эту тему, относительное большинство (43 %) опрошенных полагает, что решение зависит от конкретных людей, число тех, кто считает, что в одиночку ни мать, ни отец не могут хорошо воспитать ребенка, за 17 лет сократилось с 33 до 14 %, тогда как доля россиян, принимающих сторону матери, возросла с 17 до 38 %. В пользу отцов высказываются лишь 2 % опрошенных. Соотношение тех, кто думает, что матери воспитывают детей лучше, чем отцы, и наоборот, составляет среди женщин 46 и 1 %, а среди мужчин – 29 и 3 %. Серьезные исследователи (Е. Здравомыслова и А. Темкина, М. Арутюнян, Т. Гурко, Е. Ярская-Смирнова, Ж. Чернова) видят в такой предвзятости не только ущерб для ребенка, но и дискриминацию мужчин и нарушение прав отцовства.

В России почти все нетрадиционное встречается в штыки. Некоторые альтернативные формы отцовства, давно уже существующие на Западе, например отцы-геи, в стране юридически отсутствуют и никем не изучаются (скудная научная литература есть лишь о лесбийских семьях). Совсем недавно социологи начали изучать институт приемных отцов (Гурко, 2006), раньше писали только о приемных матерях. Маргинальными выглядят и отцы-одиночки, хотя в последнее время о них говорят и пишут все больше.