— Конечно. Так что вы получите от своего начальства по полной…
— А вот угрожать не надо, — говорю. — Это дурной тон.
Сколько-то ещё она поломалась, покочевряжилась. Но старый сталкер много чего страшного может порассказать про Зону — со всеми омерзительными подробностями умертвий и того, что похуже смерти.
Вижу — подействовало. Но как они там, за океаном, про наши-то скорбные дела осведомлены!
Если сменится власть в незалэжной державе — так они, чего доброго, и дивизией к нам нагрянут! Пробьются к Монолиту и давай желать на всю катушку!
Может быть, увечный майор — только предлог, а на самом деле это ходовые испытания мистера Снупи?
Но финансовая сторона вопроса вроде бы улажена, если верить ведьме. Тут бы мне и раскланяться вежливенько с честной компанией, развернуться и ручкой помахать. Но, во-первых, порядочные люди так не поступают даже в Зоне (стараются по крайней мере), а во-вторых…
Наверняка я всю дорогу на прицеле у долбучего Робокопа. Вон из него сколько стволов торчит. И наверняка он не даст мне уйти. Ведь это может повредить хозяйке!
Да и майора мне всё-таки жалко, хоть и не так, как Степана Олексовича, связчика моего. Майор может до старости в своём кресле просидеть при богатой жене, а Мылу хана. Побираться ему гордость не позволит…
Но были ведь случаи исцеления у Монолита, хотя самолично я такого не наблюдал. И даже официально зафиксированные…
А что же мне самому-то пожелать, если, паче чаяния, выйдем к заветной цели? Бочку варенья и корзину печенья?
Впрочем, сначала нужно дойти. Просквозить через город безвредно, раз уж дама так настаивает.
Но повёл я их всё-таки не через центр, а проспектом Строителей. Раза два я там ходил, тьфу-тьфу-тьфу. Там есть одно нехорошее место на перекрёстке с улицей Героев Сталинграда. Магазинчики там разные, аптека… Зомби любят копаться в таких местах, надеются что-нибудь откопать. Даже в очередь становятся — вот что значит советские люди!
|
|
Когда я ещё на Янтаре подвизался, возникла у меня одна идея. Ежели Зону изолировать по-настоящему хотя бы на год — может, вся эта псевдобиота сама и перемрёт? Ведь не выстраивается она в пищевую цепочку, как ни крути. И человек в ней существо случайное…
Ладно, фрилансер, опять я отвлёкся. Изолировать Зону не позволили бы сильные мира сего: слишком большие деньги она приносит…
Только вышли мы на проспект — мчится на нас стая слепых собак. И не такая, от которой мы с тобой давеча отбивались. Серьёзная стая.
Ну, тут мистер Снупи и предстал во всей красе.
Искрошили его бритвочки чуть не половину этих бывших друзей человека, остальные убежали, и даже чернобыльский пёс не смог их удержать. Его киборг персонально положил чем-то вроде разрывной пули. Неплохой защитник, что и говорить. Как бы его стравить с химерой и посмотреть, что получится… Нет. Думаю, лучше не надо. Без химеры как-то спокойнее.
Хорошо идём, душа поёт, сердце радуется. И мне даже слегка обидно, что я, в сущности, такой весь ненужный. Вот сейчас бы самое время нырнуть в какой-нибудь переулочек и самым подлым образом слинять. Только вот в переулочке можно нарваться…
И нарвались.
Выходят на дорогу трое — все в комбезах «зет-форс» и в улучшенных шлемах.
— Это мои люди, — говорит леди Рита. — Так что не дёргайтесь, мистер Матадор. Эй, ребята, рада вас видеть!
|
|
Но я-то знаю, что миротворцев в опустевшие города не затащишь и на аркане, да и не входит в их обязанности патрулировать Зону вне пределов Периметра. Значит, это действительно её люди, другого объяснения не нахожу. Только как их сюда занесло? Что-то темнит богатая тётка, что-то скрывает от меня очень важное…
Тройка вполне интернациональная — азиат, ариец, негр. А такого не может быть, потому что и корейцев, и кенийцев сменили ещё год назад англичане и поляки. Ряженые это, стало быть… Могли бы и поаккуратнее работать…
И глаза у них такие — то ли обкурились, то ли обдолбались. А ты заметил, Печкин, что вольные сталкеры никогда наркотой не балуются?
Только хотел я высказать свои претензии ведьме — вижу, что миротворцы эти липовые поднимают стволы…
Всегда надевай броник, Печкин, это дело тут окупается. Да и не так тяжелы кевларовые броники. Своя ноша не тянет.
Меня бросило на асфальт, а чету Макомберов закрыл своим широким телом Железный Дровосеке. Мне даже помстилось, что слышно, как от него пули отскакивают.
А от мнимых миротворцев пули мистера Скуби не отскочили — вошли куда надо.
Кое-как встаю, беру леди за плечико.
— Ни хрена себе — ваши люди, — говорю. — Ничего не скажешь, крепко прикрывают…
— Это недоразумение, — говорит ведьма, и физиономия у неё делается белой и растерянной.
Тут начинает у меня болеть голова, хоть я вроде бы ею не прикладывался. И отчего-то хочется мне прямо вот сейчас взять и пристрелить чету Макомберов. Очень хочется, еле сдерживаюсь.
— Контракт расторгнут, — говорю. — В империалистических разборках не участвую. Вы не предупреждали, что у вас могут здесь оказаться конкуренты…
|
|
Миссис Макомбер меня не слушает, но личико у неё все белеет и белеет, а глаза лезут на лоб.
Потому что майор Макомбер поднимается в инвалидном кресле во весь свой немалый рост и делает шаг вперёд.
— Сука, — говорит майор. — Старая сука. С каким наслаждением я сейчас прикончу тебя…
— Элмер, — говорит она дрожащим голосом. — Элмер, ты исцелился, как я и обещала… Господь наградил меня за мои старания…
Я ничего не могу понять. До Монолита ещё як до Киева рачки. А желание молодого калеки уже исполнилось, но мне всё сильнее хочется его пристрелить.
Я даже рожок отстегнул, чтобы не поддаться этому желанию.
Конечно, Монолит здесь ни при чём.
Это работа контролёра.
Сперва контролёр вёл этих самозваных миротворцев, а когда мистер Снупи их повалил, переключился на нас.
Но то ли контролёр не очень продвинутый, то ли слишком много сил он потратил, чтобы поднять парализованного Макомбера, поскольку я всё ещё сопротивляюсь воле монстра.
Кстати, где он?
— Гадина, — говорит герой Ирана. — Ты переломала всю мою жизнь. Лучше бы я умер тогда, под Тебризом. Но нет, твои коновалы вытащили меня с того света, чтобы ты наслаждалась моей беспомощностью. Ты и на ноги меня подняла единственно из-за того, чтобы…
Вряд ли контролёр заставляет парня всё это говорить. Просто он намолчался. И намерения у них совпали. Бедняга. Но вот когда тварь доберётся до мозгов мистера Снупи, если у него действительно человеческие мозги… Где же этот мерзавец…
— Снупи! — ору я. — Слева! Второй этаж, седьмое окно от угла! Ментальный монстр!
Снупи посылает гранату в указанное окно.
Мистер Макомбер разносит голову леди Рите.
Безголовая леди поворачивается ко мне и дважды стреляет из своего «дезерта».
Я пристёгиваю рожок и стреляю в майора — не знаю, по своей ли воле.
Впрочем, всё могло происходить и в обратном порядке, один хрен ничего не помню, «дезерт игл» дура серьёзная. Но как-то вот так.
А когда я открыл глаза, то увидел незнакомое лицо — это был доктор Крачковский, впоследствии Пилюлькин.
Потом слышу голос Большого:
— Бога будешь молить за этого салагу, сталкер!
— Какого салагу? — спрашиваю.
— Да того, который с Додоном пришёл… Юношу… Он-то тебя из города и вынес на закорках…
— Сильно меня повредило? — говорю.
— Кевлар пробило, — говорит доктор. — Но далеко пуля не вошла, пинцетом вытащил. А вот ты с двумя пальчиками на правой руке попрощайся…
— А где сейчас этот салага? — говорю.
— Ушёл, спешил куда-то, — говорит Большой. — Должно быть, снова кого-то спасает…
Вот так я перестал играть на гитаре и обменял два своих пальца на две ноги Мыла. И так я стал крестником Белого.
Мыло тоже стал считать себя его крестником.
А куда делся мистер Снупи, для всех загадка. Мисс Элис всё кричала, что это чрезвычайно ценный экземпляр и она сама пойдёт за ним в Зону, но я, раненый воин, убедил её поехать со мной в Испанию на корриду.
Как раз июль начался.
Кстати, мистера Снупи до сих пор ищут — и сталкеры, и вояки, и ребята из НАСА. Даже в болото лазили — правда, не все оттуда вернулись.
Потому что люди верят мне. И ты, фрилансер, верь — всё именно так и было…
Глава седьмая
Бар в Зоне — всё равно что поэт в России. То есть он больше, чем бар.
Это и гостиница, и филиал банка, и медпункт, и фактория для сбора артефактов, и клуб по интересам.
Интересы же у вольных сталкеров чрезвычайно разнообразны. Существует, например, ретро-бар «Золотая нога». Среди сталкеров имеются футбольные фанаты, но особого рода. Им дела нет до современности, они собираются для того, чтобы смотреть записи матчей прошлого, точнее, чемпионатов мира и Европы начиная с 1966 года. Причём болеют каждый за свою команду, спорят, ругаются и дерутся. И даже тотализатор у них работает, хотя результаты ристалищ уже давно и прочно вошли в историю.
Но всяк сходит с ума по-своему.
Есть свои бары у «Долга», у «Свободы», у военных, у научников… Чужому там лучше не появляться.
И есть такие точки, где могут встречаться все и со всеми на нейтральной территории. Естественно, там господствуют вольные сталкеры, точнее — Большой. Его фотопортрет неизменно освящает красные углы подобных заведений: азиатские глазки, кавказский носяра, арийский подбородок…
Самый главный из этих баров носит название «Хардчо» — тем самым подчёркивается родство его с такими прославленными гадюшниками, как «Боржч» и «Шти». Пуленепробиваемая вывеска над входом гласит:
HURDЧО INN
Прежде всего бар славен тем, что в нём не переводится коньяк. Правда, каждый раз благородный напиток именуется по-иному: сегодня «Двин», завтра «Камю», потом «Наполеон». «Ахтамар», «Хеннесси», «Кизлярский», «Арарат», «Плиска», «Арманьяк» и Зона ещё знает как. Хотя на вкус и послевкусие они совершенно идентичны. Так ведь это и на Материке сплошь и рядом бывает.
Ветераны толкуют, что под «Хардчо» закопаны в землю несколько железнодорожных цистерн с коньячным спиртом. Якобы их бросили на станции ещё в достопамятном 1986-м, а Большой обнаружил, перетащил и собственноручно зарыл. Большому вообще приписываются нечеловеческие подвиги. Тем не менее коньяк в «Хардчо» действительно не переводился даже в самые блокадные времена, когда Зону пытались изолировать по-настоящему.
Многие посещают бар только из-за этого напитка.
Конкуренты из «Сталкера» и «100 рентген» распустили слух, что в одной из цистерн в своё время утонул бюрер, чтобы стало людям тошно и противно. Но слуху этому никто не поверил, тем более что и цена была божеская. А то некоторые взяли моду впаривать бродягам стеклоочиститель за джин «Капитан Сильвер» по полсотни евро за лилипутскую порцию!
Ещё «Хардчо» славен тем, что расположен не в Предзонье, а в самой Зоне, так что вольные сталкеры могут сдавать хабар прямо там, не рискуя нарваться на патрули и бандитов. И отдохнуть там можно, и в баньку сходить, и раны перевязать, и стриптизом утешиться, и девочку снять, и помахаться в специально отведённом для этого помещении.
К сожалению, вольные сталкеры уж такой дикий народ, что до бой-зала обычно не доходят, крушат мебель и посуду на месте, и уж с этим никакому Большому не совладать. Просто счёт увеличивается.
А ещё бродячий народ обожает «Хардчо» за то, что в нём можно запросто пережить любой Выброс. Когда Выброс, в бар может зайти практически всякий, кроме «монолитчика», не рискуя немедленно получить в пятачину. Другое дело, когда Выброс кончается…
С умом, с толком возведен бар на базе административного корпуса пионерского лагеря «Светлячок», крепки его толстые кирпичные стены, обшиты они листами противорадиационной защиты, и весь он как островок безопасности в море диких стихий.
Всю жизнь можно прожить в баре «Хардчо», не выходя наружу, — если денег хватит.
Но денег всегда не хватает, и всегда покидают вольные сталкеры свой оплот в поисках артефактов, да только не всегда возвращаются.
Поэтому первый тост — «За тех, кто в Зоне», второй — «За удачу в Зоне», а третий — «За тех, кто остался в Зоне». Верно поёт местный бард Серёга Воркута:
Когда ты придёшь оттуда.
На всё поглядишь иначе,
И горьким станет веселье,
И неуместной гульба.
С хабаром вернулся — чудо,
Живой вернулся — удача.
Патрульная пуля — везенье,
А всё остальное — судьба…
…Зайдут, бывало, в бар «Хардчо» несколько ветеранов — Зоной крещённые, Зоной битые, Зоной просвеченные. Зоной повязанные, — и слышны приветствия со всех сторон:
— А, это ты, Бабай!
— Здравствуй, Козолуп!
— Откуда тебя чёрт несёт, Дисбат?
— Ты как сюда зашёл, Долото?
— Здорово, Дракула!
— Здорово, Ирокез!
— Думал ли я видеть тебя, Симпсон?
И бродяги, собравшиеся со всей Зоны, целовались взаимно, и понеслись вопросы:
— А что Кощей?
— А что Даун?
— Что Бородавка?
— Что Короед?
— Что Намбер Ван?
И слышали только в ответ ветераны, что Кощея подловил контролёр у Пристани, что с Дауна живьём сняли кожу «монолитчики», что Бородавку одолели кровососы на Чёрном хуторе, что голову у Короеда откусила химера, а оплошавшего Намбер Вана повязали менты в Предзонье и увезли в самый Киев на неправедный материковский суд.
И понурили головы ветераны, и раздумчиво говорили:
— Добрые были сталкеры!
…Жалко, что не дожил Николай наш общий Гоголь до появления Зоны — уж он бы такое написал!
Взять хотя бы бармена Арчибальда. В Зоне ведь бармен тоже больше чем бармен — он и скупщик, он и брокер, он и посредник, он и третейский судья, он и банковский клерк.
Месье Арчибальд работал барменом в «Хардчо» с первого дня — его, должно быть, Большой завёз вместе с импортным оборудованием. Возможно, что Арчибальд даже являлся частью этого оборудования, поскольку был он совсем уж не простой бармен. Не как Володя и даже не как Шашико.
Во-первых, барная стойка его была глухая — ни он выйти из-за неё в зал не может, ни к нему нельзя зайти.
Во-вторых, передвигался месье Арчибальд за стойкой как-то удивительно плавно, словно не было у него нижней половины туловища, а верхняя как бы скользила на колесиках по невидимым направляющим.
В-третьих, никто никогда не видел, чтобы бармен покидал свой пост ни на секунду — то ли памперсы носил, то ли действительно жил без нижней половины.
В-четвёртых, голова его повязана была алым платком, а борода черна как смоль.
Сталкеры Мастдай и Паганель как-то помазали за стаканом коньяка: есть у бармена ноги или он где пострадал? Для проверки спорщики инсценировали обычную драку, в ходе которой Мастдай врезал Паганелю так, что великий путаник перелетел через стойку и разгрохал все бутылки. К сожалению, Мастдай, как всегда, перестарался, и Паганель ушёл в отключку ещё не долетев до желанного места; так и не открылась ему тайна бармена Арчибальда.
Официантки Кобра и Синильга на все вопросы о своём шефе загадочно улыбались и говорили одно и то же: — А как ты сам-то думаешь?
Другой достопримечательностью бара «Хардчо» была статуя Семецкого перед входом — так некогда гипсовый или бронзовый Ильич охранял райкомы и обкомы покойной КПСС. Толстосумы Предзонья дивились расточительности Большого, потому что выписал он московского скульптора, хотя и на месте хватало умельцев — тот же Мастдай. Но статую босс заказал не простую. Уж не из гипса, не из мрамора — а вообще из ничего.
Пьедестал был настоящим, гранитным, а вот сама статуя — голографическим изображением.
Смотреть на это диво лучше было вечером, без лишнего света.
Легендарный сталкер, как живой, в домашнем халате и в тапочках покоился в совершенно мещанском кресле и держал на коленях кошку.
Иногда изображение исчезало, чтобы так же внезапно возникнуть ровно через две с половиной минуты. Таким образом художник хотел подчеркнуть дуалистическую природу Семецкого: вот он есть, а вот его уже нет.
А кошка на коленях служила намёком для самых неграмотных, потому что всякому неучу понятно, что это — знаменитая кошка Шрёдингера, которая то ли живая, а то ли наоборот. Фифти-фифти.
И никакой это был не аттракцион, а напоминание всем сталкерам о том, сколько разнообразнейших смертей поджидает их во время вылазок…
Глава восьмая
…Уж месяц миновал, а сталкеры в разных уголках Зоны всё продолжали толковать о том, как Белый получил сам за себя выкуп и сколько при этом наварили Матадор, Мыло и Киндер.
Должно быть, немало, потому что с тех пор означенную троицу можно было чуть не каждый вечер застать в баре «Хардчо», где они широко гуляли и частенько выставляли пиво всем собравшимся. И всегда сопровождал их этот новичок, Печкин, столичный пижон.
Сегодня народа в баре было маловато — да это и понятно. Небывалая жара высушила болота, озеро Янтарь обмелело, сгинули питавшие реку Припять речушки и ручейки, открылись новые, ранее недоступные области поиска…
Конечно, ходить в такую погоду нелегко, а снаряга тяжела, и воды приходится брать больше обычного, но зато и риску меньше, потому что солнышко мутантам пришлось влом, иные еле ползают, и даже слепые собаки не гоняют одиноких бродяг, а сидят, вывесив страшные свои языки, да тяжко дышат — так, что вчуже их жалко. Может, и правы учёные люди — это сама природа решила прижечь свою Зону-болячку…
Посетителей в баре было всего-то двое: Огонёк и Техас.
Когда-то Техас и Огонёк были обычными вольными сталкерами, но с приходом Большого решили специализироваться на очистке закрытых помещений, наземных и подземных, и много в том преуспели. Их часто нанимали то одни, то другие группы — в схроне поселились зомбаки, из подвала надо выкурить бюреров…
Огонёк орудовал армейским огнемётом, а Техас, естественно, шведской бензопилой «Husqvarna». Очень хороша бензопила супротив кровососа, очень способствует! Заказчики тоже были неподалёку, прикрывали огнём на всякий случай. Весьма хлебным оказался бизнес Огонька и Техаса.
А сейчас они сидели без дела, потому что все сталкеры ходили нынче по верхам, в норы и развалины не лазили, торопились собирать относительно лёгкий урожай, пока стоит такое вёдро. — И почему в Зоне леса не горят? — сказал Техас. — Россия горит, Украина горит. Зона не хочет. Ни лес, ни трава. Камыши на болотах и то не горят… А ведь там «жарка» на «жарке»…
— А ты вообще хоть один пожар в Зоне видел? — сказал уже хороший Огонёк.
Техас напрягся и отрицательно помотал головой.
— И я не видел. Раньше потому что всё сырое было, а сейчас не знаю почему.
— Ты дерево струёй поджечь пробовал?
— Я что — идиот? Мало ли как оно отреагирует. Мало ли кто с него спрыгнет…
— А хорошо бы, — сказал Техас. — Чтобы вся мутня побежала, весь личный состав… Под пулемёты на Периметре…
— Разве раньше мутня не бегала под пулемёты перед Выбросом? Ещё как бегала. Пулемётчики с ума сходили…
— Тебе их, что ли, жалко? — сказал Техас.
— Нет, — сказал Огонёк. — Хрюли их жалеть, вояк да миротворцев. На то Белый есть, главный жалельщик… Да Болотный Доктор…
— Не говори так, — сказал Техас. — Белый хоть мутантов не спасает. А вот прижмёт нас где-нибудь в подземелье, так и Белого вспомнишь. Если повезёт, придёт за нами Белый и скажет — только одного могу вытащить. Тут я ему и сообщу, какие слова ты про него говорил…
— А Белому по барабану, — сказал Огонёк. — Он таких отморозков, бывает, выручал… А я что? Я честный сталкер-огнемётчик. Да и ходит нынче Белый с этим… С Топтыгиным. А вместе они хоть троих поднимут.
— Слушай, — сказал Техас. — А обязательно Белому человека усыплять шприцами этими стреляющими?
— Сто раз я тебе объяснял, — сказал Огонёк. — И сто раз ты понять не можешь. Вот когда утопающего спасают, а он дёргается, за руки хватается — что спасатель делает?
— По кумполу и за волосы, чтобы не мешал, — сказал Техас.
— Вот, — сказал Огонёк. — Тот самый случай. — Ну ты сравнил! — возмутился Техас. — То утопающий лох с Материка, а то опытный сталкер. Чего это я дёргаться буду, когда меня спасают?
— У тебя на лбу не написано, дёргаешься ты или смирненько лежишь. У Белого для всех закон один. Хочешь жить — сам отключишься…
— А всё-таки нехорошо, — сказал Техас. — Будто не человек я, а собака бешеная…
— Все мы тут бешеные псы, — философски сказал Огонёк. — А бешеных, между прочим, не усыпляют. Бешеных, между прочим, просто стреляют на месте. Вот удивительно мне, что Белый этого Топтыгина взял в связчики…
— А что тут удивительного? Вон какой лоб здоровенный!
— Здоровенных тут хватает, — сказал Огонёк. — Месье Арчибальд, нам бы ещё…
— Кредит здоровью вредит, — хрипло отозвался бармен. — Будешь со счёта снимать?
— Буду со счёта снимать, — радостно согласился Огонёк.
— Смотри, — сказал Арчибальд. — Моё дело предупредить. А то от безделья всё просадите, меня Большой оставит без премии…
— Заботники наши! — воскликнул Техас. — Мамас энд папас! Что бы мы без вас делали!
Подошла Кобра с подносом — бутылка «Гвардейского» и тарелки. В «Хардчо» выпивку без закуски не подавали.
— Мальчики, вы сегодня Ниндзю не видели? — сказала она.
— Мы сегодня вообще практически никого не видели, — сказал Техас. — И ещё век бы не видели. В кои-то веки сидим как люди — тихо, без драки…
— Вам, конечно, в кайф, — сказала Кобра. — А заведению в убыток. Убить мало вашего Ниндзю…
— Странно, — сказал Техас. — Парадокс века: спит с ним она, а Ниндзя почему-то наш…
— Интересно, — тихо-тихо прошептал Огонёк, — как месье Арчибальд премию потратит?
— А как надо! — воскликнул Арчибальд. — Цены на Материке знаете какие?
— Вот же чёрт нерусский, — сказал Огонёк. — При нём и слова не скажи…
— Попрошу без националистических намёков, — сказал Арчибальд. — А то пургена в коньяк насыплю…
— Нет нынче никакого пургена, — сказал Огонёк. — Сейчас все лекарства переназвали по-другому. Чтобы цены поднять. Я належался в больничке, знаю… Ну, давай отдельно за Белого!
Выпили за Белого; закусили салом.
— Я вот думаю, — сказал Техас, — если псевдоплоть произошла от свиньи, то почему из неё не делают псевдосало?
Огонёк подавился и долго кашлял.
— Дурак думкою богатеет, — просипел он наконец. — Вечно ты скажешь — как «ведьмин студень» размажешь…
— Мне про этого Топтыгина рассказывал Мегабайт, — сказал Техас. — Он его сразу к себе в группу припахал, не отмычкой, а в качестве тягловой силы. Отбил у наших миномётчиков, чтоб им… Ну, пошли. Мегабайт надеялся, что Топтыгин таёжник, опасно будет ходить и хищника чуять за версту, а он прёт прямо на «электру» — в упор её не видит! Представляешь — «карусель», конечно, не всякий новичок может заметить, но «электру»-то! Нет, говорит, там ничего, зато я лосёнка вижу… Представляешь — лосёнка он видит! Когда-то в Зоне лоси водились, то правда, но сейчас-то… Хватал-хватал Мегабайт своего грузчика за штаны, да и надоело ему. Иди, говорит, куда хошь. Хошь к своему лосёнку. Ну и подался паренёк к Пекинесу в бандиты…
— Зато он кабана валит пачками, — подал голос бармен. — Мясо мне таскает. Я теперь мороженое аргентинское барахло не беру, всегда со свежатиной… Сами ведь лопаете! Это вам не крыса на прутике!
— С кабанами — да, — согласился Техас. — Это ему в плюс. Только всё равно тёмный он тип. С ним только Белый и может в связке работать…
— Гости идут, — объявил по громкой связи незримый вышибала Колчак. Колчак сидел в бронированном предбаннике и фильтровал посетителей. — Юкка-Пекка и Батюшка.
— Весело будет, — скривился Огонёк. — Два весёлых молчуна. Вот же сычи!
Конопатый Юкка-Пекка вошёл первым с большим рюкзаком, а Батюшка, как обычно, незаметно проскользнул за свой столик в самом углу, вытащил старинную книгу в переплёте с застёжками и углубился в неё, обхватив лохматую голову руками. Батюшка действительно был когда-то священником, но его оттуда попросили.
— Эй, вы чего не здороваетесь? — сказал Техас. — Вроде бы тут люди сидят!
Юкка-Пекка поставил на стол новенький рюкзак, снял куртку, повесил на спинку стула и только тогда сказал:
— Траттуте!
— Ну вот, не убыло от тебя, — сказал Техас. — А ты, особа духовного звания?
Батюшка бородёнку вскинул:
— Асмодеям здравия не желаю!
— Не в духе сегодня, — сказал Техас. — Опять надерёшься и обличать будешь?
— А вы не участвуйте в бесплодных делах тьмы, — сказал Батюшка. — И пью я на свои…
— Ты лучше зомбаков своих воспитывай, — сказал Огонёк. — Мы тебе помещение очистили, а ты там что развёл? Зомбариум? А говорил — храм восстанавливаешь…
— Зомбаков-то легче обратить, чем вас, — сказал Батюшка. — Зомбаки — они те же дети…
— А, что с тобой толковать, — сказал Огонёк. — Юкка, что это я тебя давно не видел?
Блудный сын Суоми не спеша раскурил трубочку, выпустил клуб дыма и произнёс:
— Париж естил.
— Ну и как там Париж? — оживился бармен Арчибальд — что-то связывало загадочного бармена с Францией, не зря к нему обращались — «месье»…
Дезертир-миротворец ещё раз затянулся и выдохнул:
— Что нато — не купил. Что НЕ нато — купил.
— Как ты красочно излагаешь! — всплеснул ручками бармен. — Я словно на Елисейских Полях побывал! Деньги-то все ухнул на девочек?
Юкка-Пекка повернул круглую стриженую голову и важно произнёс:
— Сколько нато — не истраттил. Сколько НЕ нато — истраттил.
Тут к финну подбежали Кобра и Синильга, защебетали, принялись потрошить рюкзак, доставать оттуда всякие бюстгальтеры и прочие полуграции. Юкка-Пекка смотрел на них и улыбался краешками губ, словно строгий, но добрый отец.
— Дерьма-то, — сказал Техас. — Стоило в Париж ездить. На любом китайском рынке…
— Дурак ты, Техас, — бросила Синильга. Была она метиской, в Якутии говорят — сахаляркой. Редкой красоты девушки рождаются там от смешанных браков, черноглазые, со снежно-белой кожей… Только быстро линяет в Зоне любая красота…
А Кобра — она и есть Кобра, прикинула к себе розовую комбинацию, зашипела:
— От вас вообще хрен чего дождёшься, даже китайского… Юкка не в «Самаритэн» для бедных отоваривался, он не поленился в «Галери де Лафайет» сходить… Потому что — мужчина!
И в доказательство сунула Техасу в нос яркую этикетку.
Но не пришлось официанткам примерить обновки, так как вышибала Колчак объявил:
— Ахтунг, ахтунг! Матадор с компанией! Уже хорошие!
— Это плохо, — сказал Арчибальд. — Очень плохо. Очень я не люблю, когда надираются на стороне. У нас что — коньяк прокис? Или отбивные несвежие? Я объявление повешу: «Приносить внутри себя спиртные напитки запрещается».
Но загремела тяжёлая дверь, и вломились в «Хардчо» четверо героев давешней игры «Освободите Белого».
— Месье Арчибальд! — вскричал Матадор. — Всем шампанского!
— Что за праздник? — поинтересовался бармен.
— Та в його тепер кожный день — свято, — объяснил Мыло. — Решил прогулять свою Испанию…
— Не праздник у меня, — пригорюнился Матадор. — Несчастье у меня. В Каталонии запретили корриду. Скоро и во всей стране запретят…
— Ничего, — сказал Огонёк. — С кровососами оттянешься, как все нормальные люди…
— Ты живой ещё? — изумился Матадор. — Ну так мы это дело быстро исправим…
— Солидный вроде бы человек, — сказал Арчибальд. — Сказано же — драки только в вечернее время!
Матадор посмотрел на часы:
— Так уже скоро! Чего тянуть?
Но Киндер и Дэн Майский, ныне Печкин, ухватили седого гусара за руки и силой усадили за стол подальше от чистильщиков.
— Мыло, — с упрёком сказал Арчибальд. — Это где вы так захорошели?
— Та мы трошечки, — сказал Мыло. — Нехай дивки ковбасу тащат, та вареникив, та вустриц…
— Устрицы у меня сегодня особенные, — подбоченился бармен. — Тасманийские. Называются crassostrea gigas. Знатоки ценят их за солоноватый вкус…
Электровениками забегали с подносами Кобра и Синильга, причём Кобра спрашивала у каждого, не встречал ли он Ниндзю.
Ниндзю никто не видел, только Мыло вдруг запел: «Ниндзя рыбка, Ниндзя птычка, Ниндзя гарна молодычка!»
— Хорошо в Зоне питаются, — сказал Печкин-Майский. — Разнообразно. Вчера жареная крыса, сегодня — тасманийские устрицы…
— Но! — воскликнул Киндер. — Завтра-то опять будет крыса!
— Увы! — запечалился пьяненький журналист.
Он уже немножко обвык в Зоне, сходил туда несколько раз с новыми друзьями в связке, благо погода позволяла, и совсем было начал считать себя сталкером, но жестокий Матадор каждый день указывал ему на ошибки и объяснял, каким образом столичный гусь мог погибнуть вон за тем пригорочком и вон на той тропочке…
— Выброс ночью будет, — вдруг объявил из угла Батюшка, не отрываясь от своего увлекательного чтения. Одной рукой он перелистывал страницы, другой подливал себе в стакан.
— А наука что говорит? — спросил внезапно протрезвевший Матадор.
— Это вам наука говорит, — сказал Батюшка, опрокинул стакан, выдохнул и продолжил: — А меня Господь путеводит в правде своей…
Но было до ночи ещё далеко, и думать о Выбросе никому не хотелось.
Вышибала Колчак то и дело объявлял о новых посетителях, и скоро обширный зал наполнился до отказа.