Лондон — огромный мегаполис, разросшийся на многие километры, он несколько раз сгорал дотла и восстанавливался, сужался и вновь расширялся. Сейчас площадь его основания более двух тысяч квадратных километров в сечении, высота — тринадцать уровней, в два или более ярусов каждый, уровни обслуживающего персонала, допущенного к элите, и элиты включают по семья ярусов, каждый в полсотни этажей. Этот исполин со спутников казался горным хребтом, грязно-бурым у основания и изумрудно-зеленым, подернутым голубой дымкой на вершине.
Его нижние уровни уходили вглубь земли, а верхние подпирали облака, его высота была так велика, что ни один, даже углубленный фундамент не выдержал бы веса стен. Поэтому почти все уровни города защищал не толстый барьер, пропитанный проводами и трубами и снабженный отражателями и фильтрами, — почти все уровни города защищала крайне дорогая и легкая, как перо, фильтрующая сетка. Она пропускала естественный дневной свет в искаженном фиолетовом спектре и очищала природный воздух, распыляя связывающие реагенты и уничтожая осадки мощными, хоть и микроскопическими вспышками электричества. Город обслуживали сотни гидроэлектростанций, атомных (ядерных и термоядерных) реакторов, около тысячи ветровых и солнечных уловителей, около трех миллионов печей, а количество серверов внутренней и внешней связи не поддавалось подсчету.
Изнутри город был пестрым и таким густым, будто все люди Земли собрались здесь, чтобы шуметь, толкаться и куда-то спешить. Тишина и пустота развертывались только на этаже элиты: аристократы предпочитали свои кондиционируемые сектора, удобные диваны или подвесы, дававшие им доступ ко всем серверам мира. Они играли в стратегические и ролевые игры, участвовали в шоу и передачах или смотрели их, собирались в онлайн театрах и кинотеках, слушали что-нибудь для отдыха и развития души или ума — смотря по своему вкусу и интеллекту, любовались видами и антуражами, заснятыми и оцифрованными в разные времена или передаваемыми в потоковом режиме. Особой популярностью в этом сезоне пользовалось извержение Эйяфьятлайокудля в Исландии в две тысячи тринадцатом году второй эры.
Пабло пришвартовался к пожарным воротам, ввел четвертый стандартный код и через пятнадцать минут оказался в водовороте людей в разной униформе, в вихре и мерцания экранов: информационных, рекламных и требования. Под ногами переливался всеми тонами расширенной радуги битумит, гордость Лондона. Дорожное покрытие в старой столице Объединенной Ирландии — дань традиции и достижение современной науки одновременно. Основа битумита — нефтеотходы, остающиеся после получения всех необходимых промышленности веществ и служившие основой для дорожного покрытия тысячи лет. Главные же характеристики битумита (эластичность, износостойкость, диэлектричность, дешевизна) обеспечиваются различными наномодификаторами, иногда — миколокомпенсаторами.
Все эти подробности были изложены в буклете, мигавшем недалеко от огромного грузо-пассажирского лифта, украшенного львами, колосьями, быками и ящерицами, возможно, драконами. Судя по всему, это был туристический лифт — Пабло не стал беспокоить прилифтера, чтобы оглядеть кабину изнутри. Юноша предпочел дойти до угла пекарни, откуда шли завораживающие ароматы свежих печеных деликатесов, корицы, кориандра, масла и сухофруктов. Один из слуг, в серой ливрее (Пабло не знал, какую должность она означает) остановился и хлопнул юношу по плечу:
— Ты кто такой? — спросил слуга на общем языке. На правой половине воротника блеснул королевский герб.
— Я заблудился, — ответил Пабло.
— Новенький? — предположил слуга. На вид ему было около сорока, если не обращать внимания на сильную проседь в волосах.
— Я служу у доктора Бриджграса, — солгал юноша не моргнув.
— Тогда иди по третьей зеленой линии, — объяснил слуга и хотел двинуться дальше, но Пабло бесцеремонно задержал его:
— Но меня послали к доктору Стаму.
— Стаму? — слуга явно не знал, кто это. — Он врач?
— Да.
— Королевский?
— Не знаю.
— А что он лечит?
— Он невролог. Лечит мозг.
Мужчина поджал губы и хотел сказать, что не знает такого — отделаться от навязавшегося подопечного, но передумал. Юноша выглядел потерянным и больным, очевидно, вся эта пестрая и шумная хламида, Лондон, сдвинула его неподготовленную психику — и доктор Бриджграс, главный королевский врач и светило мировой медицины, а также спаситель многих и многих бедняков и простолюдинов, к которым, собственно, относился и слуга в серой ливрее, послал мальчика к специалисту. Очевидно, этот юноша хороший человек, раз доктор Бриджграс беспокоится за него. Поэтому слуга тяжело вздохнул, цокнул языком и подошел к справочнику, небольшой полукабинке на серой трубе, напоминавшей костлявую ногу или костыль. Слуга выбрал внутренний поиск и ввел релеванты[3]: «неврлогия», «Стам», «врач». Старенький аппарат завис на три секунды, затем выдал список из нескольких десятков строк.
— Как его имя? — попросил уточнить слуга.
Пабло достал из внутреннего кармана куртки портативную консоль и показал экран. На шестнадцатицветном мониторчике была засвидетельствована визитная карточка врача: Итриг Стам, главный врач городской неврологии, больница «Острый обрыв», Девятнадцатая парк-стрит, сектор сто тридцать восемь. Визитка больше походила на записку, оставленную старому знакомому, хорошо разбирающемуся в плане Лондона.
Человек в серой ливрее уточнил поисковый запрос и получил нужный ответ.
— Иди по шестидесятой фиолетовой линии до пересечения со сто четырнадцатой голубой, и по голубой дойдешь до больницы. Или иди дальше по шестидесятой фиолетовой и дойдешь до сектора, где живет доктор Стам.
— Спасибо! — искренне воскликнул Пабло. Он не верил, что встретит в набитом до отказа мегаполисе небезразличного человека.
— Доску возьми, — сказал мужчина в серой ливрее тоном, подразумевающим, что Пабло и сам прекрасно знает, что делать. Юноша благодарно кивнул и пошел к дороге, где виднелись фиолетовые линии. Мужчина в ливрее недолго посмотрел потерявшемуся новичку вслед и поспешил по своим делам.
Линии были не простыми цветовыми направляющими, по сути, это были рельсы, работающие по электромагнитному принципу. Следовало взять доску (общественное или персональное средство передвижения), включить, поставив на нужную линию, система сама определяла номер и цвет выбранного рельса. Далее следовало встать на доску, позволив автоматическим захватам зафиксировать лодыжки. Для движения вперед или назад, ускорения или торможения, нужно было переносить вес с одной ноги на другую (человек находился боком к движению), для поворота — переносить вес на носки или на пятки. К счастью для Пабло, на обочине дороги, в специальном ящике, были свободные доски, а рядом с ящиком ярко светился информационный экран с подробной инструкцией на нескольких языках, в том числе, испаниадо.
Юноша перекрестился, с сомнением покачал головой, но все же встал на парящую над линией «доску». Захваты жестко сошлись на голенях, доска дернулась. Пабло постарался занять нейтральное положение. Механический голос из динамика доски напомнил, что для движения необходимо переносить вес тела с ноги на ногу или с пятки на носок. Пабло наклонился вперед — доска плавно, но очень быстро полетела по линии, и Пабло машинально отклонился назад — доска резко затормозила, так что юноша упал бы на дорогу, если бы не захваты.
Через несколько минут тренировок Пабло, наконец, освоился, и доска на высокой, но дозволенной скорости полетела вперед вдоль шестидесятой фиолетовой линии. Мимо время от времени проносились наглухо закрытые ящики, на запятках которых стояли слуги в разноцветных ливреях, почти все — люди. Самый дорогой и престижный трудовой ресурс. Даже Гонконг, имеющий в своем распоряжении около пяти миллиардов людей и дикарей, предпочитает обходиться услугами чобитов. Робот не нуждается в еде и воде, не потеет и не имеет естественных потребностей, не склонен думать, не умеет чувствовать и максимально исполнителен. Но Лондон не просто «старая столица Англии», он столица «старого мира», здесь, подобно Пекину, Москве или Осаке правят традиции и престиж. Собственно, престиж тоже является одной из устаревших традиций. Лондонец рассуждает так: «Этот ковер слишком дорогой, изготовлен из натуральной, аллергенной шерсти и абсолютно не нужен мне в хозяйстве. Но такой висел у моей бабушки и, говорят, подобный ковер висит у господин К. Поэтому я сию же минуту куплю этот ковер!»
Пабло пытался представить, что торопятся доставить элитные слуги в глухих графитово-черных ящиках: деликатесы, начищенную или только что изготовленную одежду, певчих птиц, новейшие модификаторы игровых комнат? Что с нетерпением ждет элита в своих комфортабельных секторах? Пабло отметил про себя, что никто не пользуется дорогой для личного перемещения: очевидно, чтобы не задерживать доставку. Курьеры были отстраненными и надменными, будто только они имеют истинное право скользить на магнитном подвесе, придерживаясь за поручни поблескивающих контейнеров. На пешеходных зонах слуг было в несколько раз больше, они торопились, шумели и ныряли из сектора в сектор, похоже, выполняя какие-то поручения. Некоторые из них с завистью посматривали на курьеров. И слишком поздно Пабло подумал, что он будет делать, если встретит очередной ящик не на смежной, а на той же, шестидесятой фиолетовой линии, но во встречном направлении? Юноша испугался и попытался вспомнить иллюстрации и текст инструкции: «Для перехода на другую линию»…
Курьер вылетел из-за угла, перескочил на шестидесятую фиолетовую линию, и в последнюю секунду его лицо из надменного стало бледным и смертельно испуганным.
***
Следующее, что увидел Пабло, был матово-серебристый больничный потолок и капельница, маячившая сверху и справа. Боли не было, но и сказать, есть ли у него тело, или он только голова, прикрепленная к аппарату поддержания функций мозга, юноша не мог. Слева равномерно пищал кардиомонитор. «По крайней мере, сердце у меня есть», — подумал Пабло, а затем услышал дребезжащий, покалеченный мегачасами лекций, семинаров и симпозиумов, голос врача: «Доктор Бриджграс. Я буду вести тебя». Пабло узнал бы эти сварливые нотки из миллиона голосов и невольно улыбнулся.
— Вижу, настроение у тебя хорошее, — заметил врач на общем языке. — Рад, что выжил?
— Да, — честно ответил Пабло. — И рад видеть тебя, Рональд.
Сознание все еще путалось в вероятностях, и Пабло прикусил язык, чтобы впредь он был осторожнее со словами. А доктор озадаченно смотрел на пациента, не зная, что сказать. Наконец, он решил не обращать внимания: слова юноши могут быть последствием травматического шока, а имя он мог узнать из официальной биографии в любом справочнике.
— Доктор Бриджграс, — поправил врач. — Ты можешь, сказать, что случилось?
— Я столкнулся с курьером. Скорее всего.
— Да. С королевским портным курьером, господином МакФлоу, если быть точным.
— Господином?.. — Пабло немного растерялся. В королевстве Испаниада господин не мог быть слугой, даже если не принадлежал к высшему уровню.
— Да. Почему ты не сменил линию?
— Я… Не успел. Я раньше не ездил на досках.
— Очевидно, ты первый раз в Лондоне?
— Да.
— Что с твоим ИН?
— Его нет, — мрачно ответил Пабло и отвел глаза. Врач подождал объяснений, затем продолжил:
— Без него я не могу тебя зарегистрировать. Тем не менее, ты имеешь право подать в суд на господина МакФлоу. Но ты ведь не будешь этого делать?
— Нет. Зачем мне это?
— Ну, что ж. Раз ты так благороден, что избавишь от позора господина МакФлоу и спасешь от скандала королевскую семью, то ты не можешь считаться опасным элементом. Не так ли?
— Так. Я не дикарь, если вы об этом. Я родился на верхнем уровне.
— Я так и решил, мальчик, — с фальшивой симпатией заверил доктор Бриджграс.
— Что со мной?
— Не волнуйся. Тебе оторвало ногу, сломало пару ребер, еще ты получил несколько ссадин и гематом. Но все это уже исправлено. Нога срастается и через неделю — другую будет как прежде. Но еще пару дней нога побудет онемевшей. И до полного выздоровления мы не будем снимать лангет. Для лучшего сращения ей лучше быть обездвиженной.
— Вы меня починили, — подвел итог Пабло. От сложных слов, которые употреблял Бриджграс, у него разболелась голова.
— Это то, что касается аварии. — Врач понял свою ошибку и постарался вернуться к упрощенному языку. — Мы тебя обследовали целиком.
— И что?
— Ты знаешь, что у тебя эффект бабочки?
— Знаю. Не просто бабочка. Я вычисляю вероятность того или другого поворота событий. Я как раз ехал к доктору Стаму.
— Почему к нему?
— Капитан сказал, что он лучший нейролог в Восточном полушарии.
Бриджграс замялся, поджав губы, и Пабло высказал свою догадку:
— Это так, но он вам слишком не нравится как человек?
— Он жадный и тщеславный сноб, — кивнул доктор Бриджграс. — Но ты прав, он хороший специалист. Полагаю, оплатить его услуги — меньшее, что может для тебя сделать господин МакФлоу.
— Я устал, — сказал Пабло, и врач понимающе, даже одобрительно кивнул.
— Отдыхай. Только скажи, как тебя занести в базу данных.
— П… Пабло… Пабло Суэртэ. Только не спрашивайте, откуда я родом.
— Мне это неважно, — успокоил мальчика врач и вышел, растворившись в лазерной мутно-серой занавеси.
Следующие полторы недели Пабло провел на койке. Ежедневно его осматривал младший врач, несколько раз в день медсестра вводила в кровь витамины и наноботики, раз в два дня заходил доктор Бриджграс. Он приносил свежую книгу, иногда ту, о которой просил Пабло, иногда — что-нибудь на свой вкус. Врач неизменно выражал удивление скоростью, с которой организм Пабло шел на поправку, и объему информации, которую ежедневно усваивал поврежденный мозг юноши.
— Люди с твоей болезнью плохо воспринимают реальность, — объяснил доктор Бриджграс в третью встречу. — Их мозг забит выдуманными мирами. Но ты продолжаешь учиться. И с такой интенсивностью!
— Я дал слово капитану.
— Кто этот человек? Ты уже не первый раз ссылаешься на него.
— Мой капитан. Раньше он был пиратом. А сейчас не знаю, чем занимается.
— Он воспитал тебя?
— Не совсем. Он подобрал меня, когда меня лишили ИН. Сделал своим помощником. А потом дал средства и выгнал к доктору Стаму.
— Видимо, благородный человек, — заметил доктор Бриджграс.
— О, нет, — усмехнулся Пабло. — Просто я ему больше не нужен.
— Поспешно судишь, — строго покачал головой Бриджграс. — А теперь о Стаме. Он примет тебя в частном порядке. МакФлоу позаботился об этом. Но сначала ты должен выздороветь. Я имею в виду твои кости.
— Да. — Пабло попытался разглядеть то, что скрывалось за серыми глазами врача. Цинизм? Двуличность? Уже тритий раз они говорят как будто откровенно… Но Пабло до сих пор не понял, связан ли Бриджграс со Службой безопасности и проектом машины времени, связан ли с паразитом, который повредил мозг Пабло. Он решил спросить напрямую. — Вы работаете со Службой безопасности?
— Ты думаешь, что за тобой следят?
— Не знаю, — вздохнул Пабло. — Иногда мне кажется, что я под колпаком. Но чаще всего я ничего не чувствую. Не знаю. Я пока не разобрался со своей интуицией. Я не отличаю ее голоса от своих страхов.
— Для этого тебе стоит научиться медитировать, — серьезно сказал Бриджграс. —У нас это называют «абстрагироваться». И это будет твоим основным занятием у Стама. Читать тебе там никто не даст. Он всем пациентам прописывает полную умственную тишину.
Пабло рассмеялся: врач снова увлекся и забыл, что пациент все еще плохо владеет общим языком. Бриджграс раздраженно нахмурился и сцепил пальцы в замок, его губы сложились в саркастическую усмешку:
— Полагаю, веселье – твоя врожденная черта?
— Извините, доктор! Я не над вашими словами. Я опять половину не понял!
Бриджграс глухо выругался на родном языке и пояснил свою мысль более простыми словами. Пабло согласно кивал и делал внимательный вид. На самом деле, он уже давно решил, чем, когда и как будет заниматься. Ни Бриджграс, ни Стам, ни сам Король ему не указ…
Отчаянный и неблагодарный мальчик, гениальный и атлетически здоровый, добрый, но безразличный к окружающим, если не считать этого таинственного капитана, на котором Пабло, очевидно, зациклен, как графическая миниатюра. Навязчивые мысли и образы — неотъемлемые спутники эффекта бабочки. Бриджграс горько усмехнулся, коснулся плеча пациента и вышел, оставив мальчика наедине с очередным учебным файлом.
Еще через четыре дня Бриджграс зашел раньше обычного, и в руках у него не было флешки.
— Что ж, поздравляю, Пабло. Сегодня ты переезжаешь к доктору Стаму.
— Жаль, что я не могу остаться с вами, — отозвался пациент, но его уже никто не слушал. Медсестры принесли ходули и одежду, помогли юноше переодеться и встать, опираясь на пластиковую раму. Пабло поморщился: правая нога была как чужая, а от пятки до бедра кололо. В коридоре юноша снова увидел доктора Бриджграса.
— Очень больно? — сухо осведомился врач.
— Терпимо, — буркнул Пабло. — Куда мне ковылять?
— Я полагал, ты спросишь, когда я разрешу снять лангет, — заметил Бриджграс.
— Вы сказали, он останется до полного выздоровления. Значит, еще где-то неделя.
— Верно.
Пабло хмуро посмотрел на Бриджграса:
— Вы так и не ответили. Вы работаете со Службой безопасноти?
— Иногда я оказываю… даю консультации, — ответил врач, и в глазах его не было ничего, кроме спокойствия и безразличия.
— Вам действительно наплевать, что со мной будет? — спросил Пабло, и к горлу подступили слезы обиды. Он все еще доверял людям и все еще привязывался к ним. Он все еще был благодарен за приют обоим капитанам, один из которых проиграл его свободу в карты, а второй — вышвырнул, как надоевшего котенка. И он привязался к врачу, который смотрел на него как на пациента, объект работы, которому нужно уделять внимание, но который не стоит эмоций. И более того — к врачу, сотрудничающему с СБ, возможно, своему врагу, тому, кто подсадил ему паразита, искалечил мозг, который сделал из Пабло подопытный образец для испытания машины времени…
— Я не волнуюсь, потому что с тобой все будет в порядке, — ответил Бриджграс.
— Да, конечно, Рональд. Я не пропаду. Спасибо, что подлатал.
Пабло усмехнулся над собственной наивностью: полагать, что господин высшего уровня, главный королевский врач, светило мировой медицины заметит такого маленького бота, как Пабло Суэртэ. В лучшем случае он видит перед собой «инструмент испытания объекта».
— Доктор Бриджграс, — механически поправил врач.
— Можешь дать СБ консультацию. Машина времени невозможна. Человеческие поступки зависят от слишком многих условий, а вмешательство часто приводит к бесконтрольно растущим изменениям. Вы получите не то, что предвидели, и не то, что хотели. Вы получите то, что получите.
— Превосходный общий язык, — отстраненно заметил Бриджграс.
— Слова из книг, — ответил Пабло. — Читать мне проще, чем понимать на слух.
— Относительно машины времени я придерживаюсь того же мнения. Только подобный аппарат не является машиной времени. Скорее, это… анализатор.
— Прорицатель.
— Да.
— Я прорицатель. Я могу вам сказать, что вы сделаете сегодня, придя домой. С вероятностью семьдесят два процента.
— Что же я сделаю?
— Вы будете думать, правильно ли поступили, не передав меня сразу Службе безопасности.
— Я поступил правильно.
— Вы поступили как врач. Но не как патриот. Но я хотел увидеть не врача. И не патриота. Я хотел увидеть человека. Я дурак. Люди только функция в наше время.
— Я бы сказал, фикция.
— И это тоже. На самом деле мы не существуем.
— Но пока не догадываемся об этом.
— Что не освобождает нас от нашей функции. Вот в чем сложность. Это круг. Вы из него пока не можете вырваться. И я не могу. Но я буду пытаться. Лучше я умру, чем снова стану функцией.
— Ты неблагодарный мальчишка! Жизнь — величайший дар Небес.
— Да. Поэтому я выживу… И перекалечу множество судеб, пытаясь вырваться из своей функции.
— А в чем твоя функция, господин Суэртэ?
— Быть господином высшего уровня. Владеть ресурсами, кораблями, возглавлять город, который станет крупным обменным портом. Быть меценатом, борясь за очищение земной поверхности и воздуха. Быть доверенным лицом нескольких влиятельных людей. Влиять на политику СБ и решения королей. Предотвратить революцию в Объединенной Ирландии. Наконец, быть семьянином, самодовольным отцом семейства и главой клана Суэртэ.
— И ты бы справился? — тонко улыбнулся Бриджграс.
— Да. Если бы захотел.
— Почему же нет? На мой взгляд, эта функция одна из лучших.
— Я не хочу быть функцией. Мир катится к чертям, и он сам в этом виноват. Моей жизни будет недостаточно, чтобы все исправить. Я только оттяну на несколько десятилетий неизбежное.
— Может быть, этого окажется достаточно, — резонно заметил доктор Бриджграс.
— Вероятность этого… порядка девятнадцати процентов.
— Черт меня побери! Пабло, ты и вправду рассчитываешь вероятности?
— Конечно. Я же сказал, я прорицатель, на свой манер. Прекрасный аналитик с огромной памятью и чуткой интуицией. Я не один такой. И история знала таких людей. Чезаро Борджа, например.
— Не самый удачный пример.
— Он действовал согласно своей функции, которая будила не самые лучшие его наклонности. Вы думаете, можно изменить мир без крови? Держать СБ на поводке и оставаться невинным? Это не под силу даже Всевышнему. Чтобы править миром, нужно питаться кровью тех, кого считаешь грешниками, и молитвами тех, кого считаешь праведниками.
— Это уже теософия, мой друг.
— Это правда. Как бы я ни хотел оставаться праведным католиком. Египетских младенцев это не вернет к жизни. Так говорил один старик, который плел корзины из ивняка. Радиация его состарила к сорока годам, а токсины и гарь удушили к сорока шести. Он умер у меня на руках. Мой самый любимый человек на этой грешной земле. Это останется в моем сердце. Но я знаю, что, сколько бы акров земли я ни очистил, он останется мертв. Поэтому я не хочу быть функцией. Как бы блестяще я ее ни исполнял, все останется только фикцией. Это все равно, что лечить больной организм его же больными клетками. Если уж я и помогу миру выздороветь, то только тогда, когда стану здоров. Мне нужно победить вирус в самом себе. Я должен перестать быть функцией.
— Оставаясь бродягой без личного номера?
— Пусть так.
— Вряд ли бродяга может помочь миру.
— Тем хуже для мира.
— Это все… умозрительно.
— Пустые слова? Да. Пусть так и будет. Я не вернусь домой… И, возможно, с вами я больше не увижусь. Этого мне жаль.
— Да. В других условиях мы могли бы славно болтать вечерами… Но сейчас я не расположен к пустой философии. А ты ей бредишь. Ты наивен, поспешен и тщеславен. К тому же, тебя ждет доктор Стам.
— Помолитесь за меня, доктор Бриджграс. Надо же вам о чем-то молиться.
— Да…
Бриджграс хмыкнул, похлопал Пабло по плечу и позвал медсестер, уже убравших постель, вымывших полы и теперь ожидавших в коридоре. Две девушки с бледной кожей, одинаковыми кудрями, уложенными по моде, и в одинаковой светло-зеленой форме. Они обступили Пабло с боков, как эскорт, и проводили в холл и в машину, пришвартованную перед центральными воротами.
— Доброго здоровья, — синхронно пожелали девушки, оскалившись форменными улыбками, развернулись и зашагали обратно, слегка покачивая бердами и приподнимаясь на носках, как требовала современная мода.
Автопилот закрыл двери, произнес стандартное приветствие, ознакомил пассажира с маршрутом и осведомился о предпочтениях в пейзаже и напитках. Пабло попросил чистой воды и приоткрыть иллюминатор, чтобы можно было любоваться городом.
— Я впервые в Лондоне, — бесцельно объяснил Пабло свою просьбу программе. Автопилот ответил: «Да, конечно», — и стал плавно набирать скорость и высоту, параллельно выполняя приказы пассажира.
Они находились не на втором ярусе второго уровня, куда Пабло прибыл через пожарные ворота, а на первом. Здесь не было ни складов, ни прачечных, ни ателье платья, ни пекарен. Здесь было несколько больничных комплексов, включавших палаты, операционные, диагностические, изоляторы и исследовательские лаборатории. Здесь находились банки, хранившие наличные ресурсы города, бухгалтерские конторы, юридические кабинеты, секретарские закутки. Здесь целые жилые комплексы были заселены церемониймейстерами, элитными поварами и учеными, гувернантками, не дослужившимися до права ночевать в доме работодателей. Здесь же располагались храмы: церкви, мечети, синагоги, портики, длинные плоитеистические алтари, похожие на разукрашенные бараки. Самыми красивыми, бесспорно были портики богини огня – Арии. Говорят, ее имя древнее первых письменных книг. Сама же стихия огня во столько же раз дрвенее имени и самой Земли.
Портики Арии во всем мире поражали размахом и красотой. Элита, которая, казалось бы, должна утратить всякий интерес к богам, небесам и религии, выделяла колоссальные средства на строительство храмов, проведение праздников и молитв. И самой любимой богиней, видимо, была огненная Ария. Ее храмы подчас занимали несколько ярусов и даже уровней и были городами внутри городов. Стены сияли голограммами и бесшовными экранами, поражали скульптурами из натуральных материалов, часто – парящими над постаментами или даже медленно плывущими по воздуху вдоль стен. У одного из таких храмов Пабло попросил остановить машину и вышел. Он был поражен красотой и величием сектора. Широкие створки ворот были распахнуты, чернеющий проход не был закрыт занавесью – ни бусами, ни лазером. Пабло посмотрел в лицо светоносной богини, левой рукой возносившей комету на голограмме над входом. Бесстрастная, уверенная в своем могуществе. Когда она опускала взгляд янтарных глаз на людей, брови ее чуть заметно поднимались, будто она удивлялась, как могут все еще существовать эти вздорные суицидальные и смертные букашки. Пабло перекрестился и быстро вернулся в машину.
— Заканчивай с экскурсией. Поехали к Стаму, – потребовал юноша.
— Слушаюсь, – отозвался автопилот и перстроился на черную линию, единственную линию без номера. Через десять минут головокружительной скорости они притормозили у транспортного лифта. Автопилот обменялся данными с прилифтером-чобитом, мигнул сигнальными фарами прилифтеру-человеку и заплыл в кабину. Оттуда Пабло выехал на уже знакомый второй ярус второго уровня, мимо полетели суетящиеся люди и чобиты, склады, кухни и прочие сектора, производившие конечные продукты, необходимые элите регулярно, срочно и обязательно.
В конце концов машина остановилась перед темно-серым сектором, без мониторов и одной-единственной надписью: «Больница «Острый обрыв»: городская неврология.
— Пункт назначения достигнут, – сообщил автопилот. – Скорейшего выздоровления.
— Да. Спасибо, – пробормотал Пабло и вышел на улицу. Машина мигнула сигнальными фарами, видимо, на прощание, и перескочила на красную линию. Пабло не стал глядеть машине вслед. Он машинально оправил одежду, расправил плечи и прошел через лазерный полог.
Глава 9. Суэртэ
Городская неврология оказалась обширным сектором, состоящим, в основном, из одноместных палат, различающихся по комфортабельности. Здесь не было ни лабораторий, ни подсобных помещений – только палаты и процедурные кабинеты. Пять этажей. На каждом – только одна комната отдыха для медсестер, и во всей больнице – только одна комната для врачей, конференц-зал, больше похожий на кают-компанию на большом корабле. Пабло позволил себе заглянуть в него, сделав вид, что заблудился. На самом деле, личный кабинет доктора Стама находился на пятом этаже, то есть на первом, самом верхнем, в конце центрального коридора. Найти его можно было хоть с закрытыми глазами, даже если попал в больницу впервые.
— Суэртэ Пабло? – недовольно уточнил врач, когда юноша, наконец, появился перед обширным мраморным столом (мрамор был искусственным).
— Да, господин.
Стам был мужчиной среднего роста, обширной комплекции, с нежно-розовым румянцем на круглых щеках и забавными ямочками на костяшках, как у младенца. Он был одет в традиционный светло-зеленый халат, очевидно, чтобы посетитель мог видеть дорогой атлас-креповый костюм ниже подола и рукавов и дорогую же сатин-биологическую рубашку с богатым и пышным, как взбитые кудри модницы, жабо. Синие, почти фиолетовые глаза Стама сердито и брезгливо смотрели на юношу в одежде секретаря, кое-как залатанную ремонтной машиной, пока он лежал в больнице Бриджграса.
— Заставляешь тебя ждать, – констатировал Стам. – Шарил по коридорам. Проныра. – Пабло не отвечал и не возражал, понимая, что врач просто дает выход раздражению и обиде, что его драгоценные талант и время придется потратить на жалкого слугу. – Секретарь, не так ли? Господин Мак’Флоу оплатил твое лечение. Будешь лечиться у меня лично. Не спорь, не перечь, беспрекословно выполняй все, что я велю. Иначе так и останешься жалким сумасшедшим, и тебя скинут к дикарям. Где тебе самое место, по-моему. Мак’Флоу за тебя заплатил. А теперь мы пройдем на томографию. Эти терапевты ничего не смыслят в сканировании мозга.
Пабло отметил про себя, что томография и сканирование мозга совершенно разные процедуры, выполняемые на разном оборудовании. Если томография – просто магнитный снимок коры мозга, то сканирование, кроме магнитного, включает химический снимок, гипноз и допрос психологом с целью отразить карту сознания и подсознания больного. Стам не слишком аккуратно относился к терминам.
После сканирования Пабло поручили роботу-колобку (небольшому колесу, за которым следовало идти, не отставая), и он прошел в свою палату: четыре стены, четыре угла, ни одного окна или экрана, камера слежения, динамик и «освежитель» (вентиляция, ионизатор и увлажнитель воздуха, три в одном), вмонтированные под потолком, койка (надувной матрац) с пристегивающейся простыней и тонким, как плед, одеялом, стол с выемкой и краном над ней (из крана по расписанию текла либо биомасса, либо вода, во втором случае в выемке стола открывался слив) и стул на магнитных ножках, так что отодвинуть его можно было только с разрешения медперсонала.
Пабло тяжело вздохнул. Колобок прочел довольно длинную инструкцию и в заключение попросил снять одежду: сейчас принесут пижаму, в которой пациентам положено находиться в больнице. Юноша брезгливо поморщился, но послушно снял свои обноски и сложил на пол у двери. Колобок, видимо, удовлетворившись, выкатился, дверной проем зарос жалюзи, и Пабло оказался в герметичном кубе, слабо пахнущем лавандой и застывшем в рассеянном искусственном свете.
В этой камере, невыразительно-белесой, изолированной от всех миров: реальных и виртуальных, – прошли почти полгода жизни Пабло Суэртэ. Эти безликие однообразные дни не имеет смысла описывать, они были отмечены только внутренней работой Пабло и процедурами, эту работу поддерживавшими. Пациенту воспрещалось читать, слушать аудио или смотреть видео-уроки, тем более – входить в кибер-реальность. Ему разрешили слушать симфоническую музыку и танцевать, делать физические упражнения или фехтовать без оружия. День отличался от ночи только тем, включен или выключен был свет в палате. Пабло не замечал однообразия, безличия, безвременья своего существования, он был сосредоточен на единственной цели – выздороветь.
Его спокойствие, соединенное с сосредоточенностью, давало результаты, мозг и разум, сознание и душа восстанавливались, выправлялись, укреплялись. Ему разрешили обращаться к справочникам, вернув портативную консоль. И однажды механический голос из динамика под потолком сообщил:
— Пациент Суэртэ, вам разрешено принять внешний звонок.
Пабло удивленно встал с пола, где лежал, вырабатывая прямую линию плеч. И тут же консоль запиликала, сообщая о входящем вызове. Юноша растерянно взглянул на монитор. «Королевство Испаниада, фамильный дом Суэртэ, глава клана господин Хуан Суэртэ». Консоль выскользнула из пальцев. Пабло отскочил от устройства, как от ядовитой змеи. Затем заставил себя успокоиться, поднял консоль и нажал на зеленый кружок. Экран показал герцога Суэртэ, лицо и грудь, он находился в центральном кабинете, на фоне скрещенных мечей и гербового стяга.
— Приветствую, – выдавил из себя Пабло на родном языке. – Надеюсь, вы пребываете в здравии.
— Пребываю, – коротко ответил дон Суэртэ. – Алехандро заберет тебя завтра.
Пабло попытался понять, изменилось ли что-нибудь в отце за время разлуки, но это было бесполезно. Экран отображал не самого дона Суэртэ, а его интерактивный образ, «заставку», «аватару». Даже голос не был настоящим. Пабло сдержал презрительную усмешку и попытался представить, что нужно сказать. В голове было пусто, как и в душе.
— Буду его приветствовать, – ответил, в конце концов, Пабло невпопад.
— На карете доберетесь до порта. И прибудете в Функальенте на крейсере «Стелла». Там вас заберет фамильный катер.
— Так точно, господин, – ответил Пабло, споткнувшись на обращении.
— Рад, что ты выздоровел, – добавил герцог, попрощался традиционным католическим жестом левой руки и оборвал связь. Пабло показалось, что он облит какой-то липкой и приторно пахнущей массой, будто розово-мятное болото, в котором он родился, нашло его и заявило на него свои права, окутало первой, тонкой сеткой щупалец, что вернуть в свое лоно, восстановить интеграцию с судьбой… нет, с функцией. Пабло тяжело перевел дыхание. Сейчас важно успокоиться и оставаться верным себе и своей цели.
На следующий день, после завтрака дверь в палату открылась, и конусообразный робот принес пациенту его одежду, подождал, пока человек переоденется, и проводил его к выходу из больницы. Там, за воротами, рядом с большой, комфортной машиной, действительно напоминавшей древнюю карету, стояли доктор Стам и юноша в испанской одежде, с русыми, завивающимися в крупное кольцо волосами, с изящной фигурой и изысканными манерами. Безусловно, это был Алехандро. Когда он повернулся к брату, проследив за взглядом врача, Пабло смог увидеть герб Суэртэ, украшавший грудь полувоенного мундира. Да, все правильно, так и должно было быть: теперь Алехандро выполнял роль старшего сына. Пабло коротко улыбнулся и снова замкнулся в своих мыслях. Алехандро дождался, чтобы брат подошел вплотную, и только тогда обнял, дважды хлопнув ладонями по спине.
— Святые небеса! – воскликнул юноша. Его голос уже сломался и сейчас звучал почти мужественно, но в нем еще звенели детские ноты. – Ты вымахал в настоящего героя! Ты выше меня на полголовы!
— Ты тоже еще растешь, – заметил Пабло в ответ и повернулся к врачу, чтобы попрощаться, но Стам был слишком проницателен, чтобы продолжать изображать подобострастие перед юношей, впавшим в немилость семьи. Синие глаза улыбались Алехандро, радушная голова едва кивнула в сторону бывшего пациента. Тем не менее, Пабло произнес слова прощания и сел в карету.
— Позвольте еще раз поблагодарить за то, что связались с домом Суэртэ, – сказал Алехандро врачу. Стам радушно покивал:
— Это был мой долг, господин Суэртэ.
— Полагаю, не каждый человек столь внимателен к своему долгу, – возразил Алехандро, крайне вежливо указывая на происхождение врача: верность долгу – черта элиты, а не простолюдинов. – Тем выше наша благодарность. А теперь позвольте попрощаться, уважаемый доктор. Пока мой дорогой брат не заскучал и не покинул меня прежде, чем я расспрошу его обо всем, что он пережил за время нашей разлуки.
Алехандро крайне учтиво и элегантно поклонился, словно грация из древнегреческих мифов, скользнул в карету и устроился на сидении напротив брата. Пабло смотрел в окно, выходящее от больницы. Автопилот приветствовал второго пассажира, закрыл дверь и завел двигатели, карета плавно покатилась по улице.
Братья молча проехали половину пути, затем Алехандро дернул плечами и пересел к Пабло, выжидательно посм