Мини-катер благополучно причалил в медицинском доке, на втором уровне. Заранее вызванная бригада санитаров-роботов выгрузила Кончиту и укатила ее за белый занавес раньше, чем Пабло снял Респиратор. Когда же молодой господин отправил лодку на автопилоте в родной док, на второй уровень, к нему уже подошел доктор Фан, господин Суэртэ, главный врач дома и клана.
— Позволите ли…
— Короче, пожалуйста, – попросил Пабло. – Без эпитетов.
— Анализ показал, что антибиотик вполне подействовал.
— Еще короче, – попросил Пабло, смягчив свою грубость только галантным взмахом ладонью – «Приношу свои извинения».
— Опасности для жизни матери и плода нет, – сообщил врач после короткого замешательства.
— Какого плода? – не понял Пабло.
— Да… Это… Да, короче, – сам перебил себя доктор Фан. – Женщина беременна. Как вы прикажете распорядиться плодом?
Пабло не ответил. Ему показалось, что он находится в кибер-реальности, и в передаче данных произошла ошибка, которая привела к деструктуризации: звук уже пропал, фоновые изображения превратились в бесформенный набор сигналов, а аватар перестал отвечать на команды.
Врачу пришлось дважды повторить свой вопрос, прежде чем господин смог ответить:
— Плод сохранить. Не изымать. Обеспечить нормальное течение беременности с последующим естественным разрешением.
— Господин, как я должен зарегистрировать пациентку?
— Кончита Суэртэ.
— Как?.. Простите…
— Кончита Суэртэ, доктор Фан. Вы не ослышались. Когда я смогу поговорить с ней лично?
— Как только изволите, господин Пабло, – поклонился врач. – Я сразу же провожу вас.
Фан Суэртэ приходился молодому господину четвероюродным дядей. В большинстве городов Испаниады это уже не считается родством. Но дом Суэртэ славился своей консервативностью и сплоченностью. Новые люди в клане появлялись только со свадьбой или рождением, и уходили только со смертью. Даже отлучение, что случалось не более трех раз за всю историю семьи, не снимало целиком ответственности с клана и человека. Единственное, что смог предположить доктор Фан – что беременная женщина – госпожа третьего уровня, в силу положения и обстоятельств жившая в отдаленном от главного дома городе.
— Ведите сейчас, – приказал молодой господин, и врач, поклонившись еще раз, извняясь за то, что вынужден будет идти впереди, повел Пабло из дока, по длинному блестящему коридору, зеркальную поверхность которого не замутнило ни одно пятнышко. После нескольких поворотов, врач остановился у лазерного занавеса, отключил его и сообщил, что в этой палате находится…
Пабло не дослушал и шагнул внутрь, закрыл вход звукоизолирующей шторной дверью и отключил микрофоны камер слежения.
— Ты никак не отстанешь, – усмехнулась Кончита, но ладонью похлопала по краю постели.
Пабло молча сел и пожал пальцы женщины.
— Что, я умру через пару часов? – предположила женщина.
— Нет. Ты беременна.
— Тишина. Кончита забыла, что нужно дышать. Слова Пабло неутихающим эхо повторялись в ее мозгу. Потом она резко вдохнула, схватившись за горло. И заплакала. Слезы прерывистыми струйками сбежали по щекам, а губы искривились, ноздри жадно и, будто задыхаясь, вбирали воздух.
— Она?... – Кончита почти в мольбе коснулась своего живота.
— Да. Плод в тебе. Ему ничего не угрожает. Скорее всего, это девочка. Ты назовешь ее Лучия.
— Да! Лучия. Если девочка – Лучия. Алехандро. Если мальчик… Если…
— Ты его выносишь, – успокоил женщину господин, но его тон был безразличным. – У тебя сильный организм. К тому же, вся медицина Суэртэ к твоим услугам. Я записал тебя как Кончиту Суэртэ.
— Зачем? – машинально спросила испаниада. Ее мысли были полностью сосредоточены на крошечном и таком великом чуде, возникшем в ее лоне.
— Сколько лет ты не могла забеременеть? – спросил Пабло. От неожиданности Кончита вздрогнула. Неужели же этот человек не понимает всего величия свершившегося чуда?
— Пять лет я была замужем. Потом я предохранялась. Примерно шесть лет.
Пабло криво усмехнулся:
— Значит, Лис тебя не только запугивал?
Кончита ответила зеркальной усмешкой:
— Да уж, в этой части его не упрекнешь.
— Это не его ребенок, – отметил Пабло. – Плоду около двух недель.
— Все-таки твой, – немного удивилась Кончита.
— Да. Ты все-таки от меня беременна. Это будет девочка. Ее будут звать Лучия Алехандро Суэртэ. А…
— Это мой ребенок!
— Алехандро – имя ее крестного. Она не будет расти в барделе. И ты не будешь вымещать на ней злость за свои неудачи. Ты можешь взять мою фамилию как моя фаворитка и выносить и растить ребенка. Либо плод будет изъят, а ты можешь катиться к своей эмансипации со всеми ее привилегиями. Я хорошо говорю на испаниадо?
— Ты не посмеешь, – прошипела Кончита, в ответ Пабло наотмашь ударил ее по лицу, тыльной стороной ладони. От боли женщина свернулась в клубок и упала на бок, спиной к обидчику.
Пабло встал и направился к выходу. Только у двери, задержав ладонь перед замком, он обернулся:
— Извини. Но тебя иногда заносит. Я не заставляю тебя стать моей женой. Фамилия Суэртэ – гарантия безопасности для тебя и ребенка. Ты сама это должна понимать. Пророчество… Я изменю хотя бы то, что могу. Расти ребенка и будь счастлива.
— Иди к дьяволу.
— Туда я и приду в конце концов.
Кончита была слишком зла, чтобы обернуться напоследок. Она легла удобно только после того, как тихо пискнул выпускающий контрóллер – значит, Пабло вышел. Только тогда женщина перевернулась на спину, опустив ноги и укрыв ладонями низ живота, лоно, в котором росло маленькое и бесценное сокровище, самое дорогое, что может быть у женщины в жизни – ребенок.
Пабло тем временем отправился в свою комнату, принял душ, переоделся в домашнее, сменив биокостюм на приличную одежду, и позвонил Алехандро как первому заместителю главы клана.
— О! Денек, денек! – поприветствовал брата наследник. – Не часто тебя увидишь в сети. Уже наигрался в гимнастику, полагаю?
— И тебе добрый день, Алехандро. Мне нужна твоя помощь.
— Что случилось? – донич сразу стал серьезным, отключил аватар и перевел звонок в защищенный режим.
— Я скажу коротко, хорошо?
— Да, конечно. Я спрошу, если что.
— Я привез женщину. Именно она удалила паразита из моей головы. И не только в этом дело… Я любил ее. Сейчас она беременна. Срок очень маленький. Она…
— Низкая? – продолжил за брата Алехандро.
— И это тоже. Но она медсестра, с образованием.
— Ясно. Вы женаты?
— Нет. Но это мой ребенок. Наш с ней ребенок. Я записал ее под нашей фамилией.
— Ты, похоже, все-таки повредился рассудком, – заметил Алехандро и глубоко задумался. Пабло безразлично откинулся на подголовник кресла и снял очки, разглядывая небо в серо-черных облаках, зарешеченное фильтром.
— Ты на связи? – окликнул его брат, и Пабло вернулся в эфир. – Я поговорю с отцом. Но ей придется выйти за тебя замуж.
— Не думаю, что такое родство подойдет Суэртэ.
— Что еще у нее в прошлом? – нахмурился Алехандро. – Избегая приличий: она была пиратской шлюхой?
— Да.
— Святые небеса и преисподняя!
— Не хули.
— Уж извините, ваша набожность! Паблито!.. Как тебя угораздило?
— Ты же хотел историю с роковой любовью, – хмыкнул Пабло. Алехандро вскрикнул и махнул рукой, будто отгоняя муху-мутанта. Настроение его окончательно испортилось. Он нахмурился и сжал губы.
— Даже не знаю, – проговорил он наконец глухим, будто чужим голосом. – Восхищаться или удивляться… Но раз ты любил эту женщину… Ты говоришь, она беременна?
— Да.
— Хорошо. Это ключевой аргумент. Я поговорю с отцом, как только получится. Тебе лучше…
— Алехандро.
— Что?
— Я скажу тебе еще две вещи.
— Ты уверен, что я их вынесу? – полусерьезно осведомился наследник, и слова застряли в зубах у Пабло. И все же он заставил их выйти наружу:
— Я займусь торговлей.
— Что?!
— Но я клянусь тебе, я вернусь в дом Сэртэ. И ты сможешь гордиться мной.
— Я и так горжусь тобой.
— Даже сейчас?
— Алехандро отвел глаза, и Пабло горько усмехнулся, но, прежде чем он разорвал соединение, наследник снова посмотрел на брата, сейчас глаза его были зелеными то ли от гнева, то ли от волнения.
— Чего ты недоговариваешь, Паблито? Что тебя вырывает из дома?
— Пророчество. Мне явилось пророчество, Али. И сейчас я понял, что оно явилось мне не для того, чтобы я изменил то, что видел. А для того, чтобы выбрал сторону. Возможно, только так и я смогу… Спасти… кого-то.
— Кого-то… – задумчиво проговорил Алехандро. Слова о пророчестве его не удивили и не рассмешили: он был правоверным католиком и с детства был готов принять свидетельство Чуда Небес. – Ты слышал о старинной церкви в Бургунди, церковь Св. Луки в Бурбе?
— Бурбьер! Нет, я не слышал, но я видел ее! Бродячий студент смутил умы жителей деревни, измученных голодом. Когда пришли разбойники, простолюдины сочли это знаком. Вместе с бандой они напали на Бефоре! И в той отвратительной бойне, мой друг! В этой бойне погибла девушка. Анна… Роуп. Вот, кого я должен спасти! – Пабло вскочил с кресла, будто собрался бежать к кораблю, но тут же сел обратно. – Но не сейчас. Это произойдет гораздо позже. Когда моей дочери будет одиннадцать или двенадцать лет.
— Пабло, – осторожно позвал наследник. Пабло перевел взгляд на брата, и наследник отчасти был разочарован: он не встретил ни безумного, ни пылающего взгляда. Все те же карие глаза с тяжелым внимательным взглядом, от которого становилось не по себе, если он задерживался на вас чуть дольше обычного. – Брат мой. Послушай об этой церкви. Она старинная. Говорят, ей больше тысячи лет. Я не удивлюсь. Недавно появились слухи, что в ней открылся Глас Всевышнего. Будто в церкви можно напрямую поговорить с Создателем. Но даже если это не так, и это всего лишь рекламный трюк, именно там находится штаб Инквизиции.
— Зачем мне инквизиция? – удивился Пабло, он еще не вполне очнулся от воспоминаний пророчества, и воспринял слово в давно забытом значении.
— Потому что Инквизиция разберется, было у тебя пророчество или нет. И если она подтвердит, что ты в здравом уме и не был пьян – она выдаст тебе Свидетельство. А оно развяжет тебе руки.
Пабло, наконец, понял, к чему ведет его брат. Конечно, Свидетельство и статус пророка откроют ему многие двери: этот документ признают все католики и часть арийцев, – кроме единственной нужной – Службы безопасности. Хоть Бриджграс и заверил его, что Машины времени не существует, Пабло все еще сомневался в этом.
— Кроме того, – напомнил о себе Алехандро. – Этот Глас Всевышнего.
— Ты хочешь проверить, не шулерство ли это?
— Да. Я не уменьшаю заслуг и ума Инквизиции. Но самый очевидный обман всегда таится у наших колен.
— Да… Ты прав. Я проверю… Тем более, что это тоже может оказаться Машиной времени.
— Чем?! Пабло, ты не бредишь? Какой сейчас год?
— Это условное название, Алехандро, – успокоил наследника брат. – Я помню, какой сейчас год. В следующем году, как раз, когда я окончу Академию, я доставлю первую партию кофе английскому королю.
— Пабло, – осторожно позвал Алехандро. – Ты понимаешь, что именно сейчас говорил как сумасшедший?
Молодой человек опустил глаза и долго молчал.
— Да, – ответил он, наконец. – Вполне возможно, что я сумасшедший. Но я надеюсь, что, по крайней мере, не стану убийцей.
— И еще я попрошу тебя не уезжать, пока я, а затем ты не поговоришь с доном Суэртэ.
— Да, конечно, – совсем подавленно согласился Пабло, прошептал прощание и отключился. Страх перед отцом сейчас его мучил гораздо меньше, чем страх перед самим собой. Кто он: пророк или проницательный сумасшедший, если пророк, то чей – Неба или преисподней, а если сумасшедший, то до какой грани будет ему служить его сознание? И кто и с какой целью внедрил ему паразита, было ли пророчество запрограммировано – может ли быть, что наноробот не имеет никакого отношения к откровению? Вопросов было много, а ответы не имели принципиального значения: главное – попытаться предотвратить революцию и спасти жителей Бурбьера и Бефоре и, самое главное – спасти Анну Роуп.
В тяжелых раздумьях и скрупулезных, до тошноты подробных расчетах Пабло провел остаток дня и начало вечера. В это время Кончита, как загнанная тигрица, мерила шагами палату. Голые стены без экранов или окон, щель автомата, подававшего хорошую, далекую даже от лучшей биомассы еду, закрытые жалюзи двери, красная лампочка контроллера и белая, как слизняк, портативная консоль с ограниченным выходом в Сеть.
Женщина то боялась, что отец Пабло выгонит ее или, еще хуже – бросит живьем в котел биомассы, то с ужасом представляла, что проведет в этой крепости анахронизма и снобизма остаток дней. Совсем ненадолго она представляла себе спокойную и размеренную по минутам жизнь с Пабло, она, Коничита, будет заниматься социальной жизнью и управлением сектором, ее дочь, Лучия, будет изучать языки и религиозное пение, а Пабло будет их защитником и кормильцем… Но вера или хотя бы надежда, что она может быть счастливой женой и матерью слишком давно сгорела в ее душе – с первыми ударами отца по еще розовой щеке, с первыми порывами ветра и песка, пытавшимися выцарапать ей глаза за стеной Города – со всеми жизненными мелочами, включая смех сверстниц, которые делают из ребенка взрослого, усвоившего правила жизни человека. Образование медсестры – ее самая отчаянная попытка вырваться и подняться на уровень выше. Бесполезная трата времени. Она окончила курс в шестнадцать, сразу с экзамена она пошла под венец. Ее мужем стал охотник-собиратель с самого нижнего уровня. Лучше партию ее родители не отыскали, мол, у девушки слишком заносчивый характер и мужские замашки – таким место в суровых условиях…
Кончита с бессильной яростью расплакалась и свернулась калачиком на койке, обхватив руками живот. Все это не важно. Прошлое – только дурной сон. Теперь у нее будет ребенок. И она защитит ее. Она укроет ее, убережет, она даст ей всю себя. Пусть весь мир горит в Геенне – им достаточно их двоих.
Наблюдая за пациенткой в редкие визиты в ординаторскую, доктор Суэртэ снова и снова удивлялся. Как врач, он рекомендовал извлечь плод: слитность с такой нервной, запуганной и озлобленной особью могла только повредить психике будущего младенца. Однако нарушить приказ старшего сына дона Суэртэ врач никогда не осмелился бы.
Сам же дон Суэртэ узнал о том, что у него появится первый внук, скорее всего, внучка, когда часы указали семь часов вечера. Алехандро сообщил потенциально радостную весть, едва войдя в кабинет:
— У тебя будет внук, точнее, внучка. Новый член главного дома Суэртэ.
— Ты не женат, – прохрипел дон Суэртэ, голос изменил ему.
— Здесь мы подходим к самому главному, – ласково, но твердо, как вышколенный дипломат, сказал донич, лисьим движением устраиваясь в боковом кресле и подавая главе клана бокал воды.
— Это Пабло, – понял дон Суэртэ, и бокал из дорогого кварцевого стекла остался на краю стола.
— Других детей у него может не быть, – закончил свою мысль Алехандро.
— Так сказал врач? – спросил дон Суэртэ, забывая, что сам несколько раз прочел выписки Стама и Бриджграса.
— Нет, так говорю тебе я, самый близкий мужчина Пабло Суэртэ. Ты же видел его… – Алехандро неопределенно покрутил пальцем у виска, – настроения. Эта женщина с их ребенком – единственная материальная и весомая возможность привязать его к дому и сделать отцом. Можем ли мы надеяться, что, свободный как ветер под тучами, он согласитсья обзавестись семьей и вернется в дом Суэртэ, а не осядет под старость в какой-нибудь Сеуро?
— Ты пытаешься меня шантажировать, – хрипло рассмеялся дон Суэртэ и откинулся на спинку кресла, больше похожего на маленький трон. – Пробуешь зубы, львенок! Маловат ты для старого льва!
— Отец… Может быть, ты и лев. Но ты отец ему. А я брат. И я люблю его всем средцем. Не потому что он Суэртэ. А потому что, наперекор всей своей природе, всем своим галлюцинациям и прочему – он рвется сюда. Он Суэртэ. Он сильный и верный. Он умен и прямолинеен. Он отважен, да, до глупости, но отважен. Он горд. Но кто не горд в доме Суэртэ? Он упрям. Но это уж точно семейная черта. Он вспыльчив? Да – он этим похож на своего отца!
— Уходишь в сторону, – устало заметил глава клана. Руки ему были сцеплены в замок и лежали на животе, грудь под дорогим осеребренным жилетом поднималась высоко и опускалась медленно. Все эти доводы он уже слышал – от самого себя. Как же трудно любить ребенка, который попирает все твои ценности!.. И как же трудно забыть, что он твой сын, ребенок, в которого вложено столько надежд, чей детский смех доставлял такую радость… – Он Суэртэ, с этим я согласен. Он рожден с этой фамилией.
— Ты признаешь ребенка? – с надеждой спросил Алехандро.
— У нее будет фамилия Суэртэ. Но не у ее матери. Если Пабло женится на достойной женщине – ее запишем матерью ребенка. Где он сам?
— Я велел ему ждать, пока я не поговорю с тобой.
— И он подчинился? – искренне удивился дон Суэртэ.
— Лаской с ним можно много добиться, – загадочно улыбнулся донич, но Хуан Суэртэ не стал поддаваться на игру в интриги.
— Пусть звонит, – безразличным тоном разрешил глава клана. Алехандо тут же отправил сообщение брату. – А ты можешь идти. Рад, что почтил старика личным визитом. Не спеши меня списывать в запас.
— Мне это невыгодно, – очаровательно улыбнулся донич. – Чем дольше ты на троне, тем больше у меня время на социальные миры и науки.
— Кыш!! – зло прошипел дон Суэртэ, и Алехандро, довольный эффектом, выскользнул за дверь.
Будто знал все, что сейчас происходит в кабинете, Пабло позвонил только тогда, когда стихли шаги донича в коридоре.
— Что за женщина? – напрямую спросил дон Суэртэ. О степени проницательности или сумасшествия старшего сына ему размышлять не хотелось.
Пабло пустил на вспомогательный экран материалы с камер в палате Кончиты – их час назад предоставил доктор Суэртэ, и пометка об этом светилась в нижнем левом углу.
— Кончита Пуэно, – доложил Пабло. – Испаниада. Родилась в городе Гросс, на предпоследнем уровне. На пятом. В семье чистильщика котлов. Единственная дочь. Окончила курсы медсестер. В шестнадцать вышла замуж за охотника-собирателя. Продолжать?
— Да.
— Была замужем пять лет. Муж погиб на охоте. Тело освидетельствовали и отправили в печь. Детей не было. Кончита покинула город и пару лет скиталась по разным городам. Затем оказалась в Тортугуа. Устроилась портовой… женщиной. Также оказывала нелегальные медицинские услуги. В двадцать девять она покинула Тортугуа в качестве пленницы, с Капитаном и со мной. Через год Капитан отправил меня в Лондон. Вскоре Кончита сбежала. Точное место пребывания не известно. Год или чуть больше времени назад она поселилась на острове Польпа. Я нашел ее две недели назад, когда был вынужден сойти на берег, чтобы набрать воды и дров. Мы были вместе. И тогда была зачата Лучия.
Мне жаль, что мой доклад оскорбил твои высокие чувства и принципы.
— Лучия – хорошее имя. Не для дочери продажной особи.
— Кем бы ни была эта женщина в прошлом, она спасла мне жизнь, когда у меня случился первый сильный приступ потери сознания. Теперь она к тому же мать моей дочери.
— Если она родится.
— Даже если нет.
— Ты найдешь себе жену в течение трех лет. Из достойной семьи. Если не найдешь – этот выродок отправится в печь.
— Если ты тронешь мою дочь, я прокляну тебя, – процедил сквозь зубы Пабло, глаза его горели гневом и безумием, экран мигал, не справляясь с эмоциями и выражением лица. Неожиданно сын успокоился, картинка стала абсолютно четкой и максимально реалистичной. – Дай мне больше времени. Шесть лет.
Хуан Суэртэ глубоко задумался. Идти на уступки, как и признавать выродков претило его принципам и его натуре, но в ушах его звучал голов Алехандро: «До глупости, но отважен. Он горд. Но кто не горд в доме Суэртэ?! Он упрям и вспыльчив? Да! Он этим похож на своего отца». Спорить с очевидным бессмысленно, в Пабло были все задатки, которые помнил в себе дон Суэртэ. Его ум… Только что он был безумен – как донна Мариа, удушившая собственного сына, чтобы не отдавать в армию, как дон Педро, казнивший всю свою армию, лишь бы не служить Гуригу, убившему отца, чтобы захватить трон, и пытавшемуся ввергнуть Испаниаду в очередную войну… В Пабло не было их цельности, не было заботы о государстве и вообще интереса к политике… им двигал сплошной эгоизм, непроходимая вера в индивидуальность… Но он – его первый сын, первый ребенок, он – тот же Пабло, чья улыбка делала его самым счастливым человеком на свете, чья легкая простуда ввергала в панику, чьи первые шаги казались столь же важными, как первые указы избранного короля…
— Прости, что не оправдал твоих надежд, – прошептал голос сына, экран почти погас, видимо, Пабло хотел скрыть выражение своих глаз. – Когда ты узнаешь Лучию лучше, когда она подрастет, ты поймешь, что лучше убить меня, а ее оставить. Она будет умной, доброй и послушной. Я почти уверен, что она будет твоей любимой внучкой. А меня… тебе лучше отпустить. В глубине души я всегда буду Суэртэ. Но сейчас… я должен идти.
Экран погас. Только темно-серая плитка с неясным отражением собственного перекошенного лица смотрела на дона Суэртэ. Сердце ныло, как в бурю или перед неминуемой бедой. Ему потребуется время, чтобы понять, что старший сын отрекся от него.