Племя лакеев непотопляемо и неистребимо, оно бессмертно, как бессмертна глупость. Это племя вызвало к жизни классику армянского радио:
Что в России постоянно?
Временные затруднения.
Если мы действительно намерены стать богатыми, лакеям надо указать на их настоящее место – в передней. Из сопромата известно: опираться можно лишь на то, что способно сопротивляться. Способность к сопротивлению, способность иметь свое мнение и отстаивать его, независимо от субординации, – свойство незаменимое.
Армянское радио спрашивает; что такое субординация?
Отвечаем: ты начальник – я дурак, я начальник – ты дурак.
В МЕНАТЕПе ценится независимость, самостоятельность суждений, но до определенной черты. Пока что‑то в порядке обсуждения – анализируй все плюсы и минусы, выявляй, где тонко, предложи, что нужно сделать, чтобы укрепить слабое место – аргументируй свою правоту. Но если решение принято, свое особое мнение оставь при себе, все силы – на выполнение. Стоишь на своем, тормозишь – до свидания. После приказа вся рота может идти только в ногу. Новгородскую республику погубила говорильня. Наши парламенты недалеко от нее ушли. Два‑три дня убивать только на принятие регламента – недопустимая роскошь.
ВО ЧТО ОБХОДИТСЯ ЛАКЕЙСТВО?
Лакей привык: план – любой ценой, цель оправдывает средства. У финансового успеха цена одна: максимальная выгода. Лакей не считается ни с чем, себестоимость его продукции много выше стоимости. Наше сельское хозяйство погубили лакеи, сделав его убыточным. До революции оно ходило в прибыльных, за рубежом котировались и высоко ценились наши рожь, пшеница, пенька, лен. Пришли лакеи к власти – все порушили. Система, державшаяся на кнуте, оказалась недееспособной, не в состоянии накормить даже свой народ, с 63‑го года занимаемся импортом зерна – почти тридцать лет из шестидесяти колхозных.
Армянское радио спрашивают: что делать, если не соберем урожай?
– Ничего страшного: соберем пленум.
Пленумов собирали много, каждый мгновенно объявляли историческим. Результат, увы, известен.
ИЗ‑ЗА ПРЕДПРИНИМАТЕЛЕЙ ЗОВУТ РУСЬ К ТОПОРУ
У лакейства у власти были свои теоретики, которые встречают в штыки именно то, что навсегда закрывает лакейству дорогу к власти. Они во весь голос кричат:
«Караул! Отечество в опасности!» Опасность видят в том, что грядет нашествие предпринимателей. Из‑за них, якобы, придется, как можно туже затягивать пояса. Призывают Русь – ни много, ни мало – к топору!
КРАСИВО ВРАТЬ НЕ ЗАПРЕТИШЬ
Замоскворецкие купчики были лакомым куском для театральной и пишущей братии Москвы. Жили они вкусно, любили и почудить. Об их «художествах» ходили анекдоты, тысячеустая молва все вмиг разносила по белу свету. Пьески о разгуле хорошо посещались, бульварные газетенки живописали, кто как куролесит, пищи для пересудов было предостаточно, особенно для бессмертного племени любителей посчитать в чужом кармане.
Иной купец до смерти работал, до полусмерти бражничал, но первая сторона жизни, без которой была невозможна вторая, никого всерьез не интересовала, внимание фокусировалось на пикантном: сколько спустил. Тогдашний обыватель завистью и ограничивался, до призывов экспроприировать у купца «излишки» не доходило, купцам создавали пусть и духовитую, но рекламу.
И ЭТО МЫУЖЕ ПРОХОДИЛИ
Иные ныне времена. Богатством – запугивают, богатеющих изображают татями, обирающими работяг. Предпринимателя представляют виновником всех бед, обрушившихся на народ, не жалеют дегтя, чтоб изобразить его жирующим на току жизни. Нет‑нет, да и появляются на страницах газет, не считающих себя бульварными, письма, якобы саморазоблачения. Вот выдержки («Советская Россия», 7 декабря, 1991 г.) из самостриптиза под названием «Здесь я настоящий дворянин» под рубрикой: «Из Москвы – о "красивой жизни" предпринимателя»:
«Я бизнесмен средней руки, даже, если говорить честно, ниже среднего. У меня три квартиры в Москве и одна – в Ленинграде. Помимо этого я купил две однокомнатные квартиры двум своим любовницам. Кроме этого, сейчас я арендую еще две квартиры (трех‑ и двухкомнатную) в центре, на Садовом кольце, для своих фирм, и очень даже просто эти квартиры могут стать моими. У меня две машины: «Жигули» и «Вольво» – для парадных выездов (для встреч компаньонов, заказчиков, инвеститоров и т. п., для выезда с любовницами или семейством – имею двух дочерей – и для прочих светских дел).
Со своих счетов я перевел в три московских ресторана деньги, и всегда я, члены моей семьи и одна из любовниц могут там завтракать, обедать или ужинать – если месячная плата превысит расчетную, то в конце месяца я просто доплачиваю. Если жене или любовницам хочется поготовить что‑нибудь этакое дома, то все продукты они покупают или на рынке, или за валюту – ведь ходить с нужным количеством денег на рынок для женщины большое удовольствие! О такой мелочи, как одежда и обстановка, я не говорю. Еще я имею два каменных дома под Москвой и один дом на побережье Черного моря в Краснодарском крае.
Отдыхаем мы за границей (в позапрошлом году – в Швеции, в прошлом – в Италии, в этом – в Испании), Но, кроме того, мы еще! обязательно отдыхаем по нескольку раз в году и в СССР, и будьте уверены, что с деньгами и в Совдепии это делать гораздо интереснее, ибо очень приятно видеть холуйство и готовность стелиться за деньги, чего не увидишь на Западе.
Ну что еще... Конечно, ни жена (бывший врач), ни любовницы не работают. Дочки занимаются, чем хотят – музыкой, лошадьми, теннисом, своими рок‑группами или просто ничегонеделаньем, – я считаю, что пусть делают, что хотят. Могут даже не ходить в лицей или, наоборот, – стремиться в какой‑нибудь мехмат или иняз.
Уехать из этой страны я могу хоть завтра. Но зачем? Там буду среди равных, а здесь я настоящий дворянин: не князь, конечно, но где‑то на уровне барона или виконта. Идти среди нищих, голодных, злых, убогих – именно идти, а не ехать на «Вольво» – и знать, что ты можешь купить весь колбасный магазин, в котором они все давятся в очереди, – наслаждение огромное.
По понятным причинам фамилию свою не указываю. Прошу подписать так: «Средний советский бизнесмен. Москва».
От редакции. Анонимные письма газета не печатает. Но для этого мы сделали исключение, поскольку, как нам представляется, письмо дает любопытную информацию для размышления».
На той же странице той же газеты – еще одно письмо:
«Ничего не купить в магазинах – цены сумасшедшие. За хлебом – длинные очереди. Стоять приходится часами. И это после напряженной рабочей смены. А в коммерческих и частных магазинах витрины сверкают, прилавки завалены товарами, да не купить – цены не по кошельку простой работнице. Кстати, инженеру тоже. Изящные, великолепные платья, от которых глаза разбегаются, плащи и пальто тоже не для нас, а для избранных, для тех, чьи мужья умеют делать деньги, стали кооператорами, бизнесменами, входят в нарождающуюся элиту города.
Нет, не зависть меня обуревает, не к уравниловке меня тянет. Я ведь знаю, как «делали деньги» бизнесмены‑нувориши, как сколачивали миллионы, наживаясь на труде ничего не подозревающего и не знающего рабочего.
А какие возводят себе коттеджи кооператоры и бизнесмены! Двухэтажные, на сотни квадратных метров, многокомнатные.
Пьянящая свобода, бесконтрольность, вседозволенность привалили для кучки богачей, сумевших уже сколотить солидный капитал, а для простого человека ныне – лишь осьмушка хлеба да бутылка кефира. Ради тех, кто должен скупить наши заводы, фабрики, магазины, жилье, нас призывают «затянуть потуже пояса», потерпеть, смириться с ночлежками и с миской баланды, которую обещают дать милосердные богачи нищим и пенсионерам.
А. Коровина, инженер‑экономист».