– Сколько ей лет?
– Около тринадцати.
– Вы с мистером Седжвиком уже пытались вести диалог?
– Пытался… совсем немного, ему очень тяжело.
– Понятно. Ладно, офицеры, как только коронер заберет тело, вы можете быть свободны. Теперь за это дело полностью отвечает ФБР. Спасибо вам за быстрое реагирование и сохранение места преступления, – я пожал руку Роркинсу, а затем Джеронсу.
– Как я уже сказал, это наша работа, сэр. Надеюсь, вы найдете ублюдка, совершившего это, – Роркинс кивнул и они с напарником двинулись к своей машине.
Да, я тоже надеюсь.
Я задержался еще на пару минут, чтобы выяснить кое‑какие детали у судмедэкспертов и дал им разрешение на транспортировку тела, а затем мы с Дэвидом вошли в кафе через заднюю дверь. Внутри было всего пять человек. Двое сотрудников нью‑йоркской полиции ходили туда‑сюда осматривая все закоулки кафе, молодой худой парень в одежде официанта одиноко сидел в дальнем углу и смотрел в никуда и лысый мужчина лет сорока в грязной мокрой рабочей одежде, крепко обнимающий плачущую девочку‑подростка. Когда мы с Дэвидом вошли, на нас даже никто не обратил внимания – вокруг царила атмосфера уныния.
Я посмотрел на Дэвида:
– Сможешь попытаться поговорить с девочкой?
– Смогу.
С некоторых пор у меня не очень получалось общаться с детьми, особенно с маленькими девочками. Благо, всегда рядом был Дэвид со своим опытом, полученным благодаря общению с шестилетним внуком. Да и дочь как‑никак он вырастил. Словом, с детьми общаться он умел.
Мы неторопливо подошли к родным убитой:
– Здравствуйте, я специальный агент Нейтан Стиллер, это специальный агент Дэвид Аркетт. Примите наши глубочайшие соболезнования.
Муж убитой только кивнул в ответ, дочь все также без остановки хныкала.
– Сэр, я понимаю, что сейчас не самое лучшее время, но нам очень нужно с вами поговорить. Чем быстрее у нас появится необходимая информация, тем быстрее мы найдем того, кто совершил это… – я хотел сказать «зверство», но посмотрел на ребенка и решил смягчить фразу, – это преступление.
– Все в порядке, агент Стиллер, я понимаю, – ответил Седжвик. – Дайте нам только минуту с дочкой. Я сейчас.
Я кивнул и мы с Дэвидом отошли к барной стойке. Мистер Седжвик что‑то прошептал своей дочери на ухо, она сквозь слезы кивнула ему в ответ и он подошел к нам.
– Сэр, не возражаете, если я попытаюсь поговорить с вашей дочерью? – спросил Дэвид.
Седжвик посмотрел на свою плачущую дочь и неуверенно кивнул:
– Только полегче с ней, она…
– Не волнуйтесь, – заверил его Дэвид, – я осторожно, если она не захочет со мной говорить, я не стану давить на нее.
Дэвид направился к девочке.
– Вы давно женаты? – начал я.
– В следующем месяце должно было быть тринадцать лет. Правда… не знаю, имеет ли это значение теперь…
– Что?
– Мы уже три года как разведены.
– Понятно. И как часто вы виделись с вашей бывшей женой?
– Время от времени. Она жила с нашей дочкой тут неподалеку. Я где‑то пару раз в неделю навещал их. По правде говоря, я навещал дочь… но заодно и Линду видел.
– У вас с миссис Седжвик были напряженные отношения?
– Ну, как вам сказать, – он замялся, – последние года два у нас вообще не было отношений. Я просто заезжал чтобы увидеться с Роузи… так нашу… мою… дочь зовут. С Линдой мы не часто общались. Нет, я не хочу сказать, что мы друг друга ненавидели или что‑то такое. Просто мы стали будто чужие друг другу. Ни любви, ни ненависти… вообще ничего.
Я выждал несколько секунд, в надежде, что вдовец добавит что‑то еще, но он только безмолвно опустил голову.
– Может, вы знаете что‑нибудь о каких‑то знакомых миссис Седжвик, знакомых, которые могли за что‑то ненавидеть ее… может, она с кем‑то была в напряженных отношениях?
– Да не знаю я ничего! – гневно бросил он.
Седжвик в отчаянии закрыл голову руками и опустил ее себе на колени. Он боролся с собой, пытаясь не заплакать, но в конечном итоге чувства взяли верх над ним. Я заметил, что он попытался повернуться на стуле так, чтобы дочь не увидела его слез и… он окончательно сдался.
Я решил не давить на него и дать ему немного времени собраться. Долго ждать не пришлось, всего через несколько секунд он смахнул грязным рукавом рабочей одежды слезы с лица и попытался продолжить:
– Я не знаю ничего о ее жизни… о жизни за последние года два – точно. Если мы и общались с Линдой, то только о нашей дочери и ее успехах в школе… или иногда мировые новости обсуждали. В душе, мы, наверное, понимали, что уже стали чужими друг другу людьми и просто пытались не лезть в личные дела каждого. Она не спрашивала ничего обо мне, а я – ничего о ней.
– Но вы так расстроены ее смертью, она явно была для вас не чужим человеком…
– Потому что это я виноват в том, что случилось.
Я нахмурился:
– Объясните.
– Я виноват. Я ее оставил. Я бросил ее три года назад, – он поднял голову вверх, закрыл глаза, глубоко вдохнул и продолжил, – вы сами видели ее тело. Когда‑то она была практически стройной и привлекательной, а потом просто начала есть все подряд. Она говорила мне, что ничего не может поделать с собой, что у нее булимия… но я просто… я не слушал ее. Я отвернулся от нее и ушел к другой. Я даже прямо в глаза ей когда‑то сказал, что она разжирела и испортила себя. Прямо так и сказал! А затем хлопнул дверью и ушел. К моему удивлению, она это спокойно восприняла и даже сказала, что я прав, что да, она себя действительно испортила. Она поверила, что наш разрыв – исключительно ее вина. Представляете?! Я сам ее в этом убедил!
– У нее действительно была булимия?
– Да откуда мне знать, меня это мало волновало. Вроде она к какому‑то врачу ходила на консультации по этому поводу… но изменений я не заметил… в лучшую сторону точно.
– Ну, по крайней мере, вам не стоит брать на себя всю вину. Не вы же совершили это зверство.
– Агент Стиллер, прошу вас, не надо! Я лучше чем кто‑либо отдаю себе отчет в том, что я за человек и как я себя вел в прошлом. Если бы я тогда не был таким эгоистичным мудаком, может быть всего этого вообще бы не было… может вместе… вместе мы бы смогли побороть эту ее булимию и она бы не стала такой… и не случилось бы того, что случилось.
Седжвик снова закрыл лицо руками и замолчал.
Я тем временем посмотрел в сторону Дэвида и девочки. У них вроде бы все было получше чем у нас. Вряд ли Дэвиду удалось как‑то поднять настроение Роузи, но, по крайней мере, с расстояния мне было видно, что они беседуют. Дочь любила свою мать явно куда больше чем муж. С того момента как мы зашли в кафе, она ни на секунду не переставала рыдать и только когда к ней подсел Дэвид, она немного успокоилась. Не знаю, какой там детской магией обладал Дэвид, но общаться с детьми он явно умел, и сейчас вся надежда была на него, на то, что он сможет узнать у дочери. С мужа покойной миссис Седжвик толку было мало, похоже, что он действительно почти ничего не знал о жизни своей бывшей и ныне покойной жены.
– А знаете, что самое ужасное, агент Стиллер? – вдовец неожиданно заговорил.
– Что? – я вновь обратил на него внимание.
– Все эти годы… я… я… не понимал этого, но сейчас я понимаю. Я презирал свою жену. Я считал ее виноватой в нашем разрыве, я винил ее даже за то, что я ее бросил! Ну как можно быть таким эгоистом?!
Он оглянулся на свою дочь, беседующую с Дэвидом, и горько вздохнул.
– А сейчас, спустя столько времени… я всегда думал… последние годы я убеждал себя в том, что мне совершенно нет дела до Линды. Это то, что я чувствовал. А сейчас… когда ее не стало, когда какой‑то выродок сделал с ней такое… я понимаю, что несмотря ни на что, я все‑таки ее любил. И любил ее больше чем кого‑либо. Да, я признаю, у меня было отвращение к ее внешности, глупо это не признавать, но… но… она же ведь была моей родственной душой, я любил ее не за внешность, а как человека.
Признаюсь, после первых слов Седжвика о его отношении к жене, у меня появилось острое желание назвать его подонком, но теперь… теперь я видел перед собой раскаивающегося во всех своих проступках доброго и хорошего человека. Мне стало его очень жаль.
В моей работе нельзя давать волю чувствам, иначе попросту можно сойти с ума. Я давно это понял и каждый раз, беседуя с очередным убитым горем родственником жертвы или перепуганным свидетелем, я старался, словно робот записывать все показания, совершенно не думая о горе человека. Если же чужие эмоции все‑таки начинали лезть ко мне в разум, то я пытался как можно быстрее отвлечься на что угодно, только бы не думать о плохом. Точно так же я почувствовал себя и в этот раз. Я чувствовал, что горечь Седжвика вот‑вот овладеет мною и потому решил прекратить беседу, даже несмотря на то, что мне необходимо было задать ему еще несколько вопросов.
Я поднялся со стула и легонько коснулся его плеча:
– Мы никогда не знаем насколько нам дорог человек, пока не потеряем его. Не корите себя за случившееся сегодня. Считайте, что вы сегодня получили бесценный опыт. Помните об этом опыте, потому что у вас осталась маленькая дочь, о которой, я надеюсь, вы хорошо позаботитесь. Вы ей сейчас нужны рядом как никто другой.
Я вытянул свою визитку и протянул Седжвику:
– Возьмите. Это мой номер. Если вы что‑то еще вспомните… что угодно, все что может нам помочь в расследовании – звоните в любое время дня и ночи. Сейчас любая информация важна.
Он взял листок бумаги и благодарно кивнул мне в ответ.
Дэвид к этому времени уже закончил с девочкой и ждал нас. Седжвик подошел к своей дочери и крепко ее обнял.
– Если хотите, офицер полиции может отвезти вас домой, – предложил Дэвид.
– Нет, спасибо, не нужно. Я тут на рабочей машине, мы сами доберемся до дома.
– Вы уверены, что в состоянии вести машину? – я решил удостовериться.
– Да, я в порядке. Спасибо агент Стиллер, агент Аркетт. Мы сами.
– Мы сделаем все возможное для поимки убийцы – будьте уверены в этом. Если вспомните хоть что‑то незначительное или подозрительное – обязательно позвоните нам.
– Мы поймаем этого гада и надерем ему зад, – Дэвид подмигнул Роузи. Мне показалось, что она слегка улыбнулась в ответ.
Мы попрощались и Седжвик с дочкой вышли из кафе.
– Надерем зад? – удивился я. – Что ты там уже ребенку наплел?
– Только заверил, что виновные будут жестоко наказаны. Она сильная девчонка – готова была надрать этот самый зад убийце самостоятельно.
– Это все твое влияние. Узнал что‑нибудь полезное от нее?
– Не много. Мамаша, похоже, не жила яркой жизнью, а целиком отдавала себя дочери. Работа‑дочь‑работа‑дочь‑работа… ну ты понял. Со слов девчонки я понял, что отец посвящал ей времени раз в двадцать меньше, чем мать, но Роузи его любила.
– Они были разведены.
– Угу, я так и понял, но судя по всему, материально папаша всегда поддерживал свою семью. Роузи упоминала много подарков от отца.
– Ну а по делу?
– Ну я же говорю: работа и дочь. Все. Линда почти ни с кем больше не общалась… никто вроде к ней плохо не относился, ни с кем не ругалась, врагов не имела.
– Ясно.
– У тебя что?
– Получил бесценный опыт работы психологом. Если доживу до пенсии – будет моим хобби.
– М‑да, понятно.
«Получить бесценный опыт работы психологом» было нашей с Дэвидом устоявшейся фразой, означающей, что собеседник в этом случае мог много жаловаться на жизнь, плакать, кричать, корить себя во всех смертных грехах или наоборот обвинять во всем этот «жестокий мир». Короче говоря, ничего действительно важного от такого человека узнать было невозможно… зато мы набирались опыта работы личным психологом.
Мы уставились на парня, одиноко сидящего в самом дальнем углу кафе.
– Что‑то мне уже надоело сегодня работать, – честно признался я.
– Не ной Стиллер, еще этого парнишку опросим и пойдешь спать.
– Ну да, как же… пойду… Говорить с ним буду я.
– А я и не горю желанием.
Мы направились к столику, за которым сидел единственный человек, которого можно было назвать свидетелем по этому делу. Уставившись в окно, усеянное каплями дождя, он сидел в полном одиночестве с таким взглядом, словно его мысли были где‑то в другом измерении. Заметив нас, он пришел в себя и испуганно вытаращился на Дэвида.
– Джейкоб Тауб? – начал я.
– Эм… да, это я.
– Мы специальные агенты – Стиллер и Аркетт, мы будем расследовать то, что сегодня произошло, – мы с Дэвидом сели вместе напротив Тауба. – Как вы себя чувствуете сейчас?
Парень явно не горел желанием вести беседы о случившемся. Услышав мой вопрос, он несколько замялся, не зная, что ответить и еле слышно выдавил из себя:
– Нормально…
Джейкоб Тауб был молодым светловолосым парнем лет двадцати на вид, если не меньше. Нельзя сказать, что к произошедшему сегодня вообще кто‑то мог быть готов – даже мы с Дэвидом явно нервничали, начиная расследовать эти убийства. Что и говорить о молодом парне, который в свои годы уже повидал такое.
Он сидел, согнувшись так сильно, что напоминал эмбрион в утробе матери, его лицо было бледным и не выражало совсем ничего, оно будто бы окаменело. Создавалось впечатление, что перед нами сидит некий военнопленный, которого долгие годы пытали. На нем не было видимых ран или шрамов, но его дух был целиком сломлен. Мне стало невероятно жаль парня и я подумал предложить ему поговорить немного позже, но вовремя одумался, вспомнив с каким случаем мы имеем дело. Необходимо было выяснять все возможное как можно скорее, сейчас было не до сантиментов.
– Насколько мы знаем, вы здесь подрабатываете?
– Да… работаю на полставки. Я сам учусь в университете Лонг Айлэнда, а тут после учебы с 16 часов начинаю работать.
– На кого учитесь?
– На дизайнера… школа графического дизайна. Сегодня вот должен был писать проверочную работу с утра… но что‑то… настроения не было, – он грустно улыбнулся.
– Ну, я думаю, учитывая обстоятельства, вам дадут второй шанс написать эту работу? – я попытался его подбодрить.
– Да, конечно, с этим проблем не будет.
– Хорошо, давайте попробуем поговорить по делу. Можете попытаться рассказать при каких обстоятельствах вы обнаружили тело Линды Седжвик? Не спешите, попробуйте с самого начала.
Очевидно, вопросы о месте учебы Таубу понравились куда больше вопросов «по делу». Услышав мой новый вопрос, он сразу скривился и согнулся еще сильнее, но спустя пару секунд начал мало‑помалу выдавливать из себя слова:
– Как я уже сказал, у меня сегодня должна была быть проверочная работа с утра… в 11 часов… и я остался в кафе на ночь, чтобы подготовиться к ней. Я иногда так делаю. Я прихожу на работу к 16:00, работаю до ночи… до последнего клиента и тогда закрываю кафе, а сам сажусь что‑нибудь поучить. В этот раз было почти так же. Миссис Седжвик этой ночью задержалась дольше обычного, ей нужно было заполнить какие‑то там бумаги… потому она сидела тут со мной где‑то до двух часов ночи… я не помню точное время. Потом она закончила свои дела, попрощалась со мной и вышла через заднюю дверь. Я не поднимался из‑за стола, она сама дверь закрыла на замок… так что с того момента я ее больше не видел. Проучился я где‑то до шести утра, но потом мне уже сильно захотелось спать и я решил прямо тут за столом подремать немного. Будильник на телефоне прозвенел в 7:30, я очнулся, собрал все свои вещи и хотел ехать в университет. Миссис Седжвик обычно часам к 8 утра приходила, иногда чуть позже… по утрам мы не часто сталкивались. Ну и… когда я выходил через заднюю дверь, то… наткнулся на…
– Понятно. Скажите, вы когда сидели тут, вы не слышали никаких посторонних звуков? Ну хоть что‑то?
Джейкоб кивнул на свой музыкальный плеер, лежащий на столе вместе с наушниками:
– Всегда когда что‑то учу, то ставлю себе легкую фоновую музыку… помогает сконцентрироваться… так что боюсь, я ничего дальше одного метра от себя не слышал. Простите…
– Ну а может когда вы спали… ничто не мешало вам? – я понимал, что задаю этот вопрос от безысходности, но я искренне надеялся, что парень слышал хоть что‑нибудь.
– Да нет… я был сильно измотан к тому времени, заснул практически моментально. Я ничего не слышал.
– Ладно, давайте вернемся во времени назад. Какие у вас были отношения с миссис Седжвик? Вы хорошо ее знали?
– Я бы не сказал, что хорошо знал ее. Она так же как и я работала тут официанткой, просто полный рабочий день. Владелец доверял ей кафе целиком – она тут была хозяйкой. Шеф просто иногда заезжал, чтобы узнать, как тут дела обстоят, как с клиентами, не нужно ли что…
– А как зовут владельца кафе?
– Я знаю только фамилию – Соркин. Сам я его никогда не видел. Я только сегодня с утра нашел в рабочей записной книжке миссис Седжвик его номер и позвонил ему, чтобы рассказать что произошло. Но он сейчас далеко – в Новом Орлеане, и никак не может прилететь сегодня. Сказал, что постарается завтра добраться сюда. Миссис Седжвик всегда о нем хорошо отзывалась… когда я ему позвонил и сказал что… что она мертва… он явно ужасно огорчился и сказал, что прилетит, как только сможет.
– В последнее время миссис Седжвик вела себя так же естественно, как и всегда? Вы не заметили с ее стороны какое‑нибудь беспокойство? Хоть что‑то в ее поведении могло говорить, что она чего‑то опасается?
– Да не было ничего. Она была такой же, как и всегда. Она была доброй, с юмором, могла спокойно разговорить любого незнакомца зашедшего в кафе. На моей памяти она даже ни разу ни с кем не то что не ругалась, она даже ни с кем ни о чем не спорила. У меня в голове не укладывается, что кто‑то мог желать ей смерти.
– Психам все равно кому желать смерти, – тихонько буркнул себе под нос Дэвид.
– Попытайтесь вспомнить своих последних клиентов перед закрытием, среди них вам никто не показался необычным… подозрительным?
– Это будет сложно, память на лица у меня не очень…
– Ну хоть попытайтесь, может чей‑то образ на первый взгляд по каким‑то непонятным причинам отпечатался у вас в голове.
Джейкоб закрыл глаза и напрягся в надежде вспомнить хоть что‑то. Парень был подавлен, едва ворочал языком, но он искренне старался нам помочь в расследовании. Линду Седжвик он как минимум уважал, и по нему было видно, что эта потеря повлияла на него не многим меньше, чем на родственников Линды.
Наконец он открыл глаза и не спеша начал воспроизводить вслух отрывки своей памяти.
– Был один парень… ну я не могу утверждать, что он был подозрительным. Просто какой‑то мужчина лет тридцати на вид… может сорока, я близко к нему не подходил, его миссис Седжвик обслуживала.
– Почему вы вспомнили именно его?
– Он был в бейсбольной кепке и небритый. Цвета волос за кепкой я не разглядел… кажется, на нем была коричневая куртка…
– Он никак не конфликтовал с миссис Седжвик?
– Да вроде нет, просто зашел, что‑то заказал и минут через тридцать ушел.
– Кого‑то еще помните?
– Ну была молодая пара: парень с девушкой. Я их обслуживал… но просто обычные ребята, может на пару лет старше меня.
– Еще кто‑нибудь?
– Помню, миссис Седжвик обслуживала какую‑то девушку… по‑моему, светловолосая… и с большой сумкой… да, у нее была большая сумка для вещей, как у туристов. Или она была брюнеткой… или их даже две было там… ну в смысле две девушки: у одной волосы светлее, у другой темнее… Да, точно, там еще одна была темноволосая и она была с большой сумкой. Простите, не могу вспомнить, все смешалось, – он снова закрыл глаза и стал нервно почесывать свой лоб.
– Ничего страшного, не спешите. Оставим девушку или девушек. Кого‑то еще помните?
– Да. К нам заходил еще один белый мужчина… на вид лет пятидесяти, может старше. Я его вспомнил, потому что он был не очень высоким и таким… ну немного толстоват он был.
– Как я? – серьезно спросил Дэвид.
– Ну… вроде больше вас размерами… ну в смысле толще.
– Понятно, значит я стройный, – саркастически усмехнулся Дэвид.
– Больше никого не помните?
– Нет, сэр, я же говорю, у меня плохо с запоминанием людей… их лиц. Это я вспомнил клиентов, которые были тут вчера… и то не всех, а уж тех, кто был позавчера я и подавно не помню.
– Понятно. Возьмите вот, это мой номер, – я протянул Таубу свою визитку, – если что‑то еще вспомните, обязательно позвоните. И не важно, что это будет. Любой самый незначительный факт может нам помочь в расследовании.
– Да, конечно, офицер… ой… или в вы не офи…
– Ну не совсем, – улыбнулся я. – Спасибо вам, мистер Тауб, за то, что помогли нам сегодня. Мы соболезнуем вам… Вам такое сегодня пришлось пережить… Мы сделаем все, чтобы поймать убийцу. Идите лучше домой и отдохните, сейчас тут не лучшее место для работы.
– Да сэр, я… я, наверное, так и сделаю.
Мы пожали парню руку, попрощались и направились к выходу из кафе. На этот раз мы вышли уже через парадный вход, как раз подоспев к моменту, когда сотрудники коронера пытались погрузить тело Линды Седжвик в машину. Для них сегодняшний случай стал своего рода вызовом – тело нельзя было оставлять здесь больше ни на минуту и необходимо было как можно скорее перевезти его в морг, но сделать это было весьма проблематично, не растеряв по пути потенциальные улики.
Вновь начавшийся ливень лишь усугублял ситуацию, однако в коронере не поленились включить смекалку и соорудили некое подобие большой каталки, собранной каким‑то чудным образом из трех обычных каталок. Две каталки были прочно скреплены параллельно друг другу и на них лежала б о льшая часть огромного тела миссис Седжвик. Третья же каталка как бы подпирала постоянно соскальзывающее тело в районе ног. Всю эту конструкцию с максимальной осторожностью передвигали пятеро сотрудников коронера и еще двое шли по бокам, готовые в любой момент подстраховать тело и саму конструкцию, если потребуется. Каким образом им удалось затащить такое огромное тело на всю эту самодельную телегу для меня осталось загадкой.
С приходом дождя подоспели и долгожданные репортеры, которых всеми силами удерживали на расстоянии от тела шестеро офицеров полиции. К счастью, коронер справился довольно быстро с погрузкой трупа и уже через несколько мгновений мы с Дэвидом, укрывшись под крыльцом кафе, наблюдали за удаляющейся машиной с жертвой серийного убийцы на борту.
– Что думаешь?
– Что мы в заднице, – Дэвид прикурил сигарету и глубоко затянулся. – Нет, извини, я погорячился. На самом деле мы в заднице глубиной с Марианскую впадину. У нас четыре убийства, каких еще свет не видел и мы ни хрена не знаем кто это сделал. А дерьмовей всего осознавать, что мы так ничего нового и не узнаем до тех пор, пока наш психопат не грохнет еще парочку жирдяев… может хоть тогда у нас появится шанс, что ублюдок зазнается и перестанет быть таким осторожным.
– Я так отцу и сказал с утра, – ухмыльнулся я.
– Что, устроил разнос по поводу что уже больше трех одинаковых убийств, а значит, мы имеем… то есть нас имеет серийный маньяк… бла‑бла‑бла, а одна из жертв – федеральный агент, а это плохо на репутации Бюро скажется бла‑бла‑бла…?
– Иногда мне кажется, что ты на мне где‑то жучок прикрепил, – я почти рассмеялся.
– Иногда мне кажется, что ты забываешь, как я десять лет проработал с Робертом.
– Говоришь, нам придется допустить еще одно убийство… а то и не одно? – я с нескрываемым интересом уставился на выпирающий из‑под пиджака живот Дэвида. – Ты бы остерегался.
Заметив мой взгляд на своем животе, он бросил сигарету на мокрый асфальт, растоптал ее и громко воскликнул:
– Ха! Да я буду только рад встретиться лицом к лицу с этим ублюдком! Да я этого подонка собственным весом задушу!
Глава 3
Возвращаясь домой поздней ночью, я поставил машину на стоянку и решил не идти сразу в квартиру, а прогуляться по окрестностям, чтобы попытаться как‑то осмыслить все увиденное за сегодня и упорядочить мысли. Достаточно быстро у меня появилось полностью противоположное желание – все забыть.
Мне захотелось выкинуть все из головы, но, как я ни пытался, у меня не получалось избавиться от образов жесточайше изуродованных тел. Кровь, размазанная по телу, вспоротые животы, кишки, издевательски разложенные рядом в виде цифр с номерами жертв… эта чертова еда, которая «украшала» трупы – все это врезалось в мою память и надежно там окопалось. Я вдруг вспомнил, что опасно давно ничего не ел и от мысли о еде меня только затошнило.
Ну что за мерзость? Как такое вообще происходит? Почему? Я никак не мог смириться с увиденным сегодня и поневоле начинал винить самого себя в случившемся.
Ведь я же в Бюро не покрасоваться пришел. Я всегда отдавал себе отчет в том, чем тут занимаюсь, для чего я этим занимаюсь. И вроде делаешь все возможное, если не сказать, что гораздо больше возможного: лезешь из кожи вон, работаешь каждый день допоздна, а иногда и вовсе ночуешь в своем кабинете, постоянно сажаешь несчетное количество психопатов, пытаешься хоть как‑то очистить улицы от всей этой мрази… и тут тебе на голову сваливается больной на всю голову выродок, который устраивает такое! И нет же, ему не достаточно просто кого‑то убить, чтобы повысить чувство собственной важности… нет, этого мало, нужно обязательно устроить какое‑нибудь извращенное шоу, чтобы все видели, какой он особенный! Да таким людям место в психлечебнице, а не в тюрьме, как того обычно требует общественность.
Подобные преступления вызывали у меня чувство, будто надо мной насмехаются и хотят убедить, что я ни на что не способен.
Вот я такой особенный, я не такой банальный и шаблонный, как все остальные, мне недостаточно кому‑то просто пустить пулю в лоб или ножом живот вспороть. У меня есть свой особенный ритуал, до которого никто, кроме меня, никогда бы не додумался. А ты, страж правопорядка, на самом деле никто, ты – самое обычное ничтожество, затерянное в толпе таких же еще более жалких ничтожеств. И ты даже не способен понять этого, ты не знаешь той истины, которую знаю я, ты не чувствуешь того, что чувствую я. Ты жалок и никогда не осознаешь настоящей причины моих поступков.
Примерно так я представлял себе мысли большинства своих «клиентов», и как показывала практика, я в своих догадках был недалек от истины. Все они были схожи в одном – они считали, что знают гораздо больше остальных, что способны постичь нечто такое, что другие неспособны. Подобные размышления о таких людях иногда вгоняли меня в глубокую депрессию.
Мое сердце сильно забилось, ярость начала переполнять меня, и я ощутил недостаток воздуха. Разум вдруг помутнел, я пошатнулся и облокотился о стену жилого дома в надежде отдышаться и хоть немного умерить свой гнев. Осмотревшись по сторонам, я обнаружил себя стоящим прямо на углу своего дома, метрах в пятнадцати виднелся вход в мой подъезд.
Меня окружала довольно хмурая и безмятежная обстановка: на улице моросил мелкий противный дождь, а не менее противный прохладный ветер дул мне в лицо. Вокруг было весьма тоскливо. Через дорогу возле соседнего дома я заметил две курящие фигуры, укрывшиеся от дождя под своими капюшонами, мимо них проходил какой‑то громила с большой сумкой на плече, в конце улицы виднелся тусклый свет двух фонарных столбов, а в жилом доме напротив в одном единственном окне почти незаметно горела чья‑то люстра.
Внезапное пронзительное «мяу» прервало мои раздумья. Мимо меня со скоростью ракеты пронеслась серая кошка и побежала в сторону моего подъезда. Она нырнула прямо под желтое такси, из которого некая девушка с огромным усилием извлекала один из своих огромных чемоданов. Девушка издалека показалась мне довольно хрупкой и, расплатившись с таксистом, она начала тщетные попытки затянуть два чуть ли не превосходящих ее по размерам чемодана на порог моего подъезда.
Увидев, как она отчаянно пытается изо всех сил затянуть эти громадины на порог, я сразу же забыл обо всей вселенской несправедливости и своей безграничной ярости, которые переполняли меня всего несколько секунд назад… и умилился. Намеренно выждав еще секунд пять, я быстрым шагом подошел к несчастной и заметил ее несколько ошеломленный взгляд при виде меня.
– Не бойтесь, мэм, я не маньяк, я тут живу. Давайте я вам помогу, – быстро протараторил я с доброжелательной улыбкой.
– Да я вижу, что не маньяк, они вроде не ходят в костюмах… да еще и с галстуком, – оставив попытки затянуть чемоданы на порог, она удивленно подняла левую бровь и заинтересованно уставилась на меня.
Ну да, не ходят в галстуках, и в костюмах тоже не ходят…
Я сразу вспомнил пару случаев из своей работы, когда убийцы (не профессиональные киллеры, а обычные дилетанты и позеры) предпочитали исключительно строгий стиль одежды, а один из таких даже имел свою особенность и часто использовал любимый галстук, чтобы душить своих жертв… правда, задушить он так смог только одного человека, от второй «жертвы» ростом на голову выше него он получил по голове битой. Кажется, его звали Лирой Дженсен… или не Лирой, а Леннокс…
– Ну так… чего стоим, господин не маньяк, живущий в этом доме? Помогать будем или как? – она поставила руки на бедра и иронично посмотрела на меня.