— Не бойся его, — предусмотрительно предупреждает Люций. — Я сам к нему вышел, он постучал в окно.
— У нас там всё очень плохо.
— Я знаю, — затем Люций обращается к горбуну. — Расскажите ему всё то же самое, что и мне. У меня больше нет от него секретов.
У Руфа сложилось впечатление, что он раз и навсегда утратил способность здраво реагировать на шокирующие известия. Он больше не мог испытывать даже удивление, слыша самые невероятные подробности, которые прежде заставили бы его лишь рассмеяться. Горбун подтвердил историю Люция о болезни, поразившей руки казначея, после того как тот вторгся в жилище Ириды и её сына. Об этом вскоре узнал весь посёлок, и в душах жителей поселился страх. Некоторым из них и раньше доводилось иметь дело с Иридой, самые смелые и рисковые отваживались обращаться к ней за советами, касающимися здоровья. Иногда она помогала, но чаще даже не выходила из дома поприветствовать гостя. Иными словами — контактировала она лишь с избранными единицами, которые и сами не понимали, чем заслужили её расположение. История, приключившаяся с мужчиной, который стал биологическим отцом Люция, тоже правдива. Всё случилось именно так, как Руфу пересказывали мальчишки в приюте за исключением одного-единственного момента — Ирида ничего не делала, чтобы соблазнить его. Мужчина на протяжении довольно длительного срока добивался взаимности с её стороны, Ирида оставалась холодна к нему, но в итоге её женская природа всё же взяла верх. Потом он действительно предал её, тем самым подписав себе смертный приговор. После инцидента с казначеем — люди собрали совет, на котором присутствовали особо значимые фигуры посёлка. Они вспомнили и о судьбе условного супруга Ириды, что только укрепило в местных враждебность по отношению к ней. Она, несомненно, представляла угрозу, а навредить могла любому, кто оказался бы ей неугоден. В дополнение ко всем известным фактам начали додумывать и приукрашивать, несколько женщин будто бы видели обнажённую Ириду летающей на метле в полнолуние, нашёлся мужчина, утверждавший, что стал очевидцем того, как она превратилась в чёрную волчицу. Более того — находились те, кто охотно верил этому. Население посёлка всё поголовно было очень религиозным и в случае недуга в первую очередь обращалось к молитве, а уже потом, когда положение усугублялось — ко врачу. Сей факт уже о многом свидетельствует. Суеверный ужас перед неизвестным сделал своё. На совете было принято решение устранить будоражащую умы людей отшельницу. Но на самом деле ни у кого не имелось весомых доказательств вмешательства потусторонних сил. Отец Люция мог подцепить венерическую болезнь из-за своей неразборчивости в половых связях и из-за этого, в результате, скончаться. Казначей легко мог занести инфекцию через незначительную ранку на руке. А все прочие, кому Ирида когда-либо помогала советом или лечебным снадобьем — точно так же не могли доказать её причастность к паранормальному. Её деяния лишь на первый взгляд могли выходить за грань человеческого понимания, но при более тщательном анализе становились, вроде как, вполне естественны. Всему можно было найти объяснение, хоть и притянутое за уши. Ирида старалась быть осторожной, но иногда ей всё же не удавалось сдержать себя.
Горбун в очередной раз проклинал себя за трусость и подлость, потому как он лично присутствовал на том собрании. Он не заступился за Ириду, выдвинув на рассмотрение суда наглядный пример её доброго деяния, и не предупредил её о надвигающейся опасности. Он ужасно раскаивается в этом. Мужчина поделился своей радостью — его дочь впервые за несколько месяцев самостоятельно встала с кровати и смогла пройтись по комнате. Всё это благодаря Ириде. Она вернулась.
— Но вернулась не мама, а только её часть, — печально уточняет Люций. — Она очень разгневана.
Горбун называет имена трёх мужчин, которые подкараулили её на реке. Они не стали утруждать себя над воссозданием правдоподобности несчастного случая в результате утопления, а просто перерезали Ириде горло. Более пятидесяти процентов местного населения заведомо знали об уготованной ей участи. Её хоронили в закрытом гробу, сославшись на то, что рыбы успели изрядно обглодать тело. Кроме работников ритуальной службы на церемонии погребения присутствовал лишь Люций и сопровождавшая его воспитательница из приюта.
Ярэк Войнич был среди тех, кто решал судьбу Ириды, и свой голос он отдал за её казнь, но лишь при том условии, что никто не посмеет тронуть Люция. Некоторые настаивали на том, чтобы мальчик тоже был убит, ибо отпрыску ведьмы не место среди них. Никто не спохватился бы его и не стал задавать вопросов, но директору приюта удалось убедить возражавших, что дети не должны нести ответственность за преступления своих родителей.
Помимо всего прочего, горбун сообщил, что Карэл — сын казначея — не вернулся домой. Всех его друзей, с которыми он был, уже опросили, ребята утверждали, что разошлись по домам около половины третьего ночи. Они были немного пьяны, но соображать могли, и точно помнили, что Карэл отправился в сторону своего жилища, ему оставалось преодолеть не больше полусотни метров, на этом отрезке пути с ним ничего не могло случиться, но парень, тем не менее, пропал. Судя по всему, его друзья не упомянули на допросе о встрече с Люцием и Руфом на кладбище, иначе полиция искала бы и их.
Вскоре горбун сказал, что ему пора возвращаться домой и, попрощавшись, поклонился Люцию, который остался к этому жесту равнодушен, а может — и вовсе не обратил на него внимания. Уходя, он через слово благодарил и благословлял мальчика.
Руф был предельно спокоен, он абсолютно не чувствовал волнения. Кажется, его способность беспокоиться о чём-либо, в самом деле, атрофировалась. Даже Люций удивился его хладнокровию, потому на всякий случай решил уточнить:
— Ты точно понимаешь, что происходит?
— Да. Твоя мама хочет отомстить им всем за то, что они с ней сделали. А почему она вернулась только сейчас?
— Боюсь, что мстит она не за себя, а за меня... Я не знаю. Я же говорил — я ещё очень многое не успел узнать и теперь уже никогда не узнаю. Наверное, это к лучшему. Если бы я мог выбирать, то родился бы обычным человеком.
— Если бы и я мог — тоже родился бы в другом месте от другой матери. Но вот приходится жить с тем, что есть. Ты голоден?
Люций отказывается, но Руф этот ответ не принимает. Они пропустили и завтрак, и обед, потому необходимо подкрепиться, пусть даже через силу. В холодильнике Агнессы нашлось не так много продуктов, да и наглеть Руфу не хотелось. Он ограничился четырьмя яйцами, поджарил их и подал на стол вместе со сладким чаем. После скромной трапезы Люций заснул, свернувшись калачиком под одеялом на кровати Агнессы и привычным образом отвернувшись к стене. Около часа Руф без дела расхаживал взад-вперёд по комнате, не зная, чем себя занять. Слишком многое случилось, не удавалось сосредоточиться на конкретных моментах, чтобы основательно проанализировать их. Скоро мальчика начало клонить в сон. Минувшая ночь была беспокойной, потому Руф погрузился в забытьё, как только его голова коснулась подушки. Вернувшаяся поздно вечером Агнесса так и застала его спящим на диване. Люций к тому моменту уже бодрствовал. Он сидел у окна, глядя на сгущающиеся тучи противоестественного цвета.
— Карэла нашли. Повешенным. В лесу, — без долгих вступлений сообщает девушка. — Смерть не похожа на насильственную. Всё выглядит так, будто он сам это сделал.
Вид у неё отстранённый, заплаканные глаза широко открыты. Люций даже не оборачивается к Агнессе, будто новость не представляет для него абсолютно никакого интереса. Сонная заторможенность, присущая только что открывшим глаза людям, мгновенно улетучивается. Руф резко принимает сидячее положение и сжимает кулаки. В очередной раз у него не находится уместных комментариев. Как бы ему хотелось сейчас проснуться в своей кровати в спальном корпусе и осознать, что всё произошедшее за последние сутки — лишь скверное сновидение, и за завтраком рассказать об этом Люцию:
— Его дружки сознались в том, что произошло на кладбище. Завтра вас будут допрашивать, как тех, кто видел его незадолго до смерти. Она наступила около пяти утра, но вы оба в это время уже были здесь. Я подтвердила. Вас не подозревают, но задать вопросы всё равно должны.
Вдруг Агнесса пошатывается, будто от приступа сильного головокружения. Руф сию же секунду оказывается рядом с ней, подводит к дивану и усаживает. Девушка изнеможённо откидывается на спинку, возводя взгляд к бревенчатому потолку:
— Я не понимаю, что происходит. Как всё это возможно?
— Тебе надо поспать, — убедительно советует Руф.
Ночь проходит в тревоге и напряжении. Агнесса быстро засыпает на диване, даже не сняв верхнюю одежду. Ни Руф, ни Люций больше не ложатся. Они не разговаривают друг с другом, Люций не меняет своего положения до наступления рассвета. Он так и сидит у окна, словно высматривает кого-то, кто вот-вот должен прийти.
В приют они идут втроём. Солнце будто не взошло. На улице сумрачно и тихо:
— Смотрите, — почему-то шёпотом, дабы не нарушать окружающего безмолвия, произносит Руф, вытаращив глаза и указывая на чёрные клубы дыма, вздымающиеся в нескольких километрах.