Одновременно раздаются несколько женских визгов с разных сторон, одна молодая монашка падает в обморок. Мужчины неподвижно стоят на месте ещё долгое время. Проливной дождь кончается так же резко и внезапно, как начался. Крыша церкви сильно дымит, но гореть перестала. Вся её верхняя часть черна и коптит.
Агнесса приходит в себя лёжа на земле возле кустарника. Одному из мужчин пришлось ударить её обухом топора, чтобы она лишилась чувств и перестала сопротивляться. Волосы на правом виске слиплись от крови, на щеке засох тёмно-алый подтёк. Девушка с трудом поднимается, её шатает из стороны в сторону. Сделав несколько шагов по направлению к церкви, Агнесса не удерживает равновесие и падает, но вновь встаёт на ноги и устремляется вперёд. Она не задаёт никому вопросов, проходя между застывших, подобно шахматным фигурам, безмолвных людей. Остановившись у церковной стены, девушка издаёт страдальческий стон и бессильно опускается на колени. В паре метрах перед собой она видит распростёртого спиной на земле Люция. Из его груди торчит заострённый, окровавленный, металлический прут, на который мальчику не посчастливилось приземлиться. Вероятность упасть на свободное место была крайне мала, всюду понатыканы колья, штыки, ломы и прочее.
Не помня себя, Агнесса ещё долго оставалась на месте и рыдала. Окружающие её люди начали постепенно расходиться, никто не решился приблизиться к телу мальчика. С прута его сняли медицинские работники, прибывшие на место происшествия почти одновременно со служащими пожарной части.
Руфа благополучно спустили с почти уже обвалившегося чердака. Мальчик находился в шоковом состоянии и никому не сказал ни слова.
***
Руф прожил до восьмидесяти двух лет, но до последних своих дней не смог полностью оправиться от случившегося.
Он рано женился, но пробыл в первом браке всего пять лет, последующие два — оказывались ещё короче, между ними проходили долгие интервалы. Когда Руф умер — он оставил после себя трёх сыновей, дочь и семь внуков. Но ни один из этих людей на его похоронах не пролил ни единой слезы. Он больше не смог в полной мере сблизиться ни с одним человеком. Бывало, что Руф всего себя отдавал субъекту своего нового обожания, пылал всеми фибрами души, но вскоре вдруг беспричинно и внезапно охладевал, что в итоге сводилось к полнейшему безразличию. Ни с кем из родных он никогда не поддерживал длительных дружеских отношений, пока даже периодическое общение в итоге не сводилось на нет. Он часто становился нелюдим и задумчив после вспышек гиперактивной любезности, некоторые даже считали его сумасшедшим.
После смерти Люция жители посёлка вели себя так, будто этого и не происходило. Все заболевшие за несколько дней поправились без какого-либо медицинского вмешательства. Вот только глубокие шрамы от язв остались на их коже на всю жизнь. Они общались, шутили, помогали друг другу устранять последствия пожарищ, в скором времени облик поселения полностью восстановился. Они действовали так дружно и слаженно, будто тромбоциты в крови, заживляющие рану.
В полицейском участке на заявление Агнессы сказали, что отклоняют его по причине невменяемости заявительницы. Они назвали девушку неадекватной и посоветовали обратиться за помощью к специализирующемуся на душевных болезнях врачу. Для подтверждения её слов требовался хотя бы один свидетель, но таких не нашлось. Девушка обвиняла определённое число жителей поселения в том, чего на самом-то деле никогда и не было. «Ты сошла с ума, Агнесса, ты свихнулась, бедная девочка» — это всё, что она слышала в ответ.
Агнесса вместе с Руфом покинули посёлок через день после кремации тела Люция и последующей незаконной эксгумации останков его матери с той же целью. Агнесса воспользовалась всеобщей неразберихой и задним числом оформила на себя опекунство над Руфом, бросила ставший родным домик, забрав из него лишь свой портрет, который был нарисован на некачественной альбомной бумаге простым грифельным карандашом. У неё имелись довольно приличные финансовые сбережения, ведь многого Агнессе и не нужно было, почти всю месячную зарплату воспитательницы она откладывала. Довольно долго они снимали крохотную комнатку в общежитии, в большом городе, который находился за много сотен километров от того посёлка. К тесноте и неимению частной собственности они оба привыкли и не видели в условиях своего пребывания ничего дурного. Днём Агнесса работала почтальоном, разнося письма по закреплённому за ней районом, а ночью иногда подрабатывала официанткой в круглосуточном баре. Вскоре Руф подрос, взял фамилию Агнессы и смог прибиться помощником на стройку. Положение в городе постепенно укреплялось. Впоследствии им удалось выкупить квартирку в захолустном, полуразвалившемся доме на окраине.