Евгений Иванович ПАШНИН
Крещеный колючей проволокой
безбожной власти
Предисловие
Дивизия, в которой служила моя мама – Сперанская Ольга Анатольевна, из Челябинска была направлена в Красное Урочище под Минском БССР. Впервые дни войны дивизия попала в Минский котел и полностью уничтожена немцами. Вместе с семьями офицеров, мама эвакуировала меня с ее сестрой, Елизаветой Анатольевной Сперанской, в Челябинск к моему дедушке с бабушкой. Моя мама доверила Родине своего единственного четырехлетнего ребенка, надеясь, что Родина его сохранит и обеспечит ему достойную жизнь.
Мама не знала, что ее и мою Родину оккупировали террористы, организовавшие в стране красный террор и массовые репрессии коренного населения. Учиненный геноцид они лукаво назвали советской демократией. Все это фарисейство Александр Исаевич Солженицын назвал Красным колесом. Действительно, Русская земля окрасилась кровью мучеников. Руины взорванных и разрушенных церквей, монастырей, дворянских усадьб и жилищ коренных жителей, вызывали ужас и страх перед правителями страны.
Я никого не убивал, не насиловал, не грабил, но доверенная моей мамой так называемой "родине" судьба ее четырехлетнего ребенка оказалась растоптана репрессивным Красным колесом сталинского террора и его наследниками.
Повторяю, я никого не убивал, не насиловал, не грабил но "родина", вооружившись режимом репрессий, несправедливыми судами подвергла меня пыткам концлагерями, тюрьмами и заполярной ссылкой на 25 лет.
Чтобы не быть голословным привожу документы и факты, изобличающие палачей моей жизни.
Так, за то, что мой приятель-детдомовец, убегая от продавца, передал мне ворованные им мужские брюки, "народный" суд 13-го участка Куйбышевского р-на, гор. Ленинграда 23 октября 1953 г. по ст. 4 и 2 Указа 4.6.47 приговорил к 10 годам лишения свободы. Это, шестнадцатилетнего ребенка!? Я родился 10 апреля 1937 года.
За попытку перехода Молдавско-Румынской границы меня осудили на два года. После отбытия наказания. Через месяц, чекисты спровоцировали хулиганство и осудили на 3 года.
За антисоветскую агитацию и пропаганду меня осудили еще 7 лет и 3 года ссылки. И всего: 10 + 2 + 3 + 7 + 3 = 25 лет, за то что моя мать пошла защищать карателей моей судьбы от нашествия немцев.
Е.И. Пашнин
Посвящается моей дочери – Ольге Евгеньевне Цибиковой
РЕЩЕННЫЙ КАРАТЕЛЬНЫМ
РЕЖИМОМ СССР
Родился я 10 апреля 1937 года в семье военнослужащих в Челябинске. Моя мать, Сперанская Ольга Анатольевна, служила в политотделе дивизии, которую перед войной 1941-45 годов из Южного Урала перебросили в Красное Урочище под Минском. Отца, - Пашнина Ивана Михайловича захлестнула волна сталинских репрессий, организованных перед войной немецкой агентурой против лучших и опытных офицеров красной армии.
Дивизия, в которой служила моя мать, впервые дни войны попала в Минский котел и была полностью уничтожена немцами. Меня, четырехлетнего ребенка, сестра мамы - Сперанская Елизавета Анатольевна, впервые дни войны увезла в Челябинск к дедушке, Сперанскому Анатолию Николаевичу. Перед войной к нему неоднократно приходили НКВДэшники с обысками. Поэтому дедушка прятал ценные иконы, богослужебную утварь и книги на картофельном поле вдали от дома. В царское время Сперанский Анатолий Николаевич был полковым писарем, а с 1917 года диаконом Русской Православной Церкви. У Сперанской Варвары Анатольевны (умерла в г. Щучин, Гродненской обл. 7.12.2011 г). сохранились две родовые иконы. Поскольку НКВДэшники постоянно допекали дедушку с бабушкой, и их детей обысками и допросами по делам катакомбной церкви Истинно Православных Христиан, верных Патриарху Московскому и всея Руси Тихону, мой дедушка переехал жить в Набережные Челны. Он был очень трудолюбивый и набожный человек.
Мой род Сперанских, корнями уходит к преобразователю России, - Михаилу Михайловичу Сперанскому, вышедшему из рода Третьяковых.
Знакомство с биографией Михаила Михайловича Сперанского привело к мысли, что моя судьба во многом схожа с моим родом.
Как и мой славный родоначальник, я получил образование в Петербурге (Ленинграде). Как М.М. Сперанский и весь его род, подвергся репрессиям.
В 1814 г. М.М. Сперанскому разрешено проживать под полицейским надзором в своем небольшом имении Великополье Новгородской губернии.
30 августа 1816 г. указом императора Александра I, Михаил Михайлович Сперанский возвращен на государственную службу и назначен Пензенским гражданским губернатором.
В марте 1819 года Сперанский получил новое назначение – генерал-губернатором Сибири. В марте 1821 года Сперанский вернулся в столицу.
1 января 1839 г., в день 67-летия, Сперанскому высочайшим повелением было пожаловано графское достоинство. Пребывать с графским титулом Сперанскому суждено было всего лишь 41 день. 11 февраля 1839 г. он умер.
Отец моего дедушки Анатолия, Николай Васильевич Сперанский, настоятель церкви Святого великомученика Георгия в селе Перечицах Новгородской области, был арестован богоборцами и навсегда исчез в чекистских застенках. Вечная память протоиерею о. Николаю, умученному красными палачами за веру православную.
Подобной участи подвергся священник отец Алексей Сперанский, который в 1937 году находился в московской тюрьме НКВД и был расстрелян в Бутово, в возрасте 56 лет (1881-1937). Вечная память отцу Алексею, умученному красными палачами за веру православную. Мой прапрадедушка Иоанникий Сперанский – епископ Старорусский, викарий Новгородский в 1883 году был переведен из новгородской епархии в Красноярскую епархию. В 1926-1927 годах находился в тюрьме Новгорода. Дальнейшая судьба неизвестна. Вечная память владыке Иоанникию, епископу Красноярскому, умученному красными палачами за веру православную.
Моя судьба сложилась менее трагично. Отец – Пашнин Иван Михайлович, арестован в 1937 году, когда шли массовые аресты офицеров красной армии. Он навсегда исчез в чекистских застенках. Вечная память жертвам сталинских репрессий.
Моя мать, - Сперанская Ольга Анатольевна, служила в политотделе дивизии, перед войной 1941 года переброшенной из Челябинска в Красное Урочище под Минском в Белоруссию. Дивизия попала в Минский котел и была полностью уничтожена немцами. Вместе с семьями офицеров мать успела эвакуировать меня вместе с моей тетей, сестрой матери - Сперанской Елизаветой Анатольевной на Урал в Челябинск к дедушке с бабушкой. Вечная память убиенной немцами Ольге!
В четыре годика я осиротел. Земного отца заменил мне Иисус Христос, а земную мать – Пресвятая Богородица. Они бережно повели меня спасительным путем крестных страданий, который я выразил в раннем стихотворении:
Иду по городу, без всякого, без яка
Виляю языком.
А следом тащится огромный Кэ-Ге- БЯКА,
С дубиной и кнутом.
А следом тащится, тюремная решетка
И паточный режим.
Иду по городу спокойно, кротко.
А может, побежим?
Бежит, запыхавшись огромный Кэ-Ге- БЯКА,
И пыточный режим.
Сталинские каратели гнали нас на убой пыточными тюрьмами и карцерами.
Нет сомнения, род Сперанских играл и играет значительную роль в истории России. Государственными и ратными подвигами возвеличивая славу Святой Руси и трудолюбие русского народа, являя мудрость и любовь к Родине. Мой дедушка – Анатолий Николаевич Сперанский, был женат на Ираиде Ивановне Краюшкиной. Захороненной на Лионозовском кладбище г. Москвы.
У них было четверо детей:
Ольга Анатольевна Сперанская, моя мама.
Елизавета Анатольевна Сперанская, ее сын Василий, убит в Мариуполе 25 марта 2013 года.
Варвара, Анатольевна Сперанская
Николай Анатольевич Сперанский. Его дочь Леночка, трагически погибла в 13-летнем возрасте. Дядя Коля похоронен на Леонозовском кладбище рядом с мамой Ираидой Ивановной Сперанской
Почти 22 года, мне пришлось пробыть в карательных концлагерях: лесоповале печально известного Ныроблага, помещений камерного типа (ПКТ), штрафных изоляторах, карцерах,Владимирского Централа ОД-1 /ст.2 и спецтюрьмах закрытого типа.
Дважды, в страшной своим пыточным режимом, спецтюрьме ОД-1/ст-2 г. Владимир, откуда отправлен в Заполярную ссылку в Воркуту с двумя язвами 12-перстной кишки, очаговым заболеванием левого легкого и дистрофией. В закрытый режимный город Воркуту меня отправили умирать. Там полгода ночь и полгода день. В атмосфере не хватает 15 процентов кислорода, воздух на 20 процентов загрязнен угольной пылью
Но я, – выжил! Все годы испытаний, Спаситель мой, Иисус Христос и Пресвятая Богородица бережно поддерживали меня от падений там, где даже сильные люди падали, не выдерживая длящихся во времени истязаний пыточным режимом. Утратив человеческое достоинство, они пристыжено шли на сотрудничество с карателями, предавая им своих друзей и родителей с родственниками.
Во время войны, когда фронт передвинулся на территорию Германии, Елизавета Анатольевна взяла меня от дедушки с бабушкой и вместе с госпиталем, где работала санитаркой, увезла в Белоруссию. Госпиталь расположился в городе Несвиж Минской области БССР. Свою поездку с госпиталем, Елизавета Анатольевна мотивировала дедушке с бабушкой поиском моей мамы. В Красном Урочище кроме разрушенных зданий, сгоревшей военной техники, гильз, патронов, снарядов и мин, никаких следов мамы не нашлось. Меня с тетей Лизой поместили в маленькой комнатушке. Елизавета Анатольевна нередко водила меня в госпиталь. Особенно поразило меня пребывание в бане госпиталя. Это был солнечный послевоенный день. Полутьма банного помещения пахнула в меня легким паром. На мокрых лавках возле тазиков с водой сидели голые люди. Изувеченные войной солдаты, с радостной улыбкой, ласково протягивали ко мне обрубки рук и ног, выставляя напоказ свое увечье, нанесенные немцами при защите Родины. Все они были радушны, и каждый как мог, выражал ко мне свою доброту. Это уже повзрослев, понял, они видели во мне своих детей, разлученных войной, и старались отдать все чувства любви к ним мне. В то время в госпиталях находилась такая искалеченных войной армия солдат, что защищенная ими Родина, не особенно радовала их вниманием. Семилетним ребенком, увидев картину изувеченных войной голых защитников Отечества, я вспомнил маму и со слезами на глазах выбежал из бани. Захлебываясь слезами шептал: «Мама, мамочка, где ты? Почему ты меня бросила? Милая моя мамочка, возьми меня к себе!». Возможно она, моя любимая мама, в этот момент тоже плакала на небесах. Ибо внезапно набежали тучи. Раздался гром, сверкнув молнией, и теплый ливень хлынул на меня. Вместо того, чтобы бежать домой, я растерянно стоял под ливнем теплого дождя и плакал вместе с мамой.
Тетя Лиза завела дружбу со старшиной, который зачастил в нашу комнатушку. Где-то, через несколько месяцев, тетя попросила вылить переполненное ведро на помойку. Там я увидел маленького красного человечка, с желтыми полосками на месте глаз. Испуганно, трясущимися губами, рассказал тете об увиденном младенце. Тетя успокоила меня, и вскоре сдала в детдом. Так под победный салют окончания войны, я вступил на крестный путь, один на один с карательной системой сталинского режима репрессий.
На этом пути каратели наградили меня тремя крестами: - Ленинградским, Рижским и Одесским, - построенными по проекту Екатерины II в виде соединенных в круге крестообразно четырех корпусов. Это была высшая награда моих испытаний пыточным режимом. Бог и Матерь Божия помогли мне достойно пройти этот путь, на котором я видел много умученных безбожной советской властью людей.
В детском доме мы недоедали и жили впроголодь. Тогда вся страна жила впроголодь.
У нас в детдоме висели плакаты: "Спасибо товарищу Сталину, за наше счастливое детство!" Мы действительно были счастливы, когда удавалось залезть в хлев соседа – хуторянина, и своровать у его животных вкусный и сытный жмых. Воровали у соседей яблоки, груши и что можно было съесть. И все равно были голодны. В школе отнимали у городских детей еду, данную им родителями. Многие, не дожидаясь, что у них детдомовцы отнимут еду, сами давали нам поесть. С такими школьниками делили еду пополам, и жили дружно. Часто, в развалинах разрушенных немцами домов, дрались стенка на стенку. Местные ребятишки нас боялись, ибо мы с детдомовскими девочками были едины и дрались отчаянно. Еще на подходе стай друг к другу, вооружившись камнями, мы клали камень на отрезанный язык от ботинка, привязанный по краям на две веревки. Размахивали этими веревками по вертикальному кругу и, отпуская один конец веревки, швыряли камень в толпу. В каждой такой схватке мы выходили победителями, потому что были злы от голода. Мы постоянно были голодны. Даже, несмотря на то, что американцы присылали нам баночки с вкуснейшим арахисом. Уже повзрослев, узнал, что такой длящийся голод переживала вся страна. Ленинградцы и детдомовцы еще долго не могли наесться. Тюремные каратели страны советов, взяли на вооружение пытку голодом. В тюрьмах и концлагерях пыточной системы содержания заключенных, многие из которых осуждались на 10 лет за сорванные колоски на колхозном поле, недоедание и плохое питание являлось основной формой "перевоспитания" осужденных рабов дешевого труда.
Это только в книжке, заботливый Макаренко организовывал трудовую коммуну из беспризорников. У нас было все иначе. Воспитанием был страх перед директором детдома и воспитателями. Методом воспитания, являлись избиения и побои детишек, вызывая в их душах ненависть к насилию. Когда я подрос и посмотрел на себя через пелену времени пребывания в детском доме, подумал: а как надо было быть директору и воспитателям детдома иначе в той ситуации? Мы для них были бандой Махно, изредка управляемой строгостью и побоями. Методом воспитания тогда в детдоме был голод и насилие, которые сопровождали меня на всем крестном пути закабаленной олигархами России.
Сама детдомовская обстановка заставляла нас, голодных детишек, группироваться в стаю. Мы нередко убегали в кусты, где делали себе наколки. Поджигали резиновую подошву. Коптили стекло. Соскребали эту копоть в баночку. Разводили копоть мочой. Связывали несколько иголок ниткой. Рисовали на руке, что хотелось наколоть и – сжав зубы,- кололи. Представляете себе картину. Яркое солнце. На полянке расположилась маленькая стайка детишек. В ветвях кустарника миролюбиво чирикают воробышки. Вдруг они слетаются к полянке и любопытно смотрят на маленьких идиотов, уродующих свое тело наколками. Я уже тогда, девятилетним ребенком, наколол на большом пальце левой руки крестик и букву "Ж".
Где-то в 1948-1949 г (не помню) приехали в наш детдом представители Суворовского училища из Ленинграда, для отбора детдомовцев в Ленинградское Суворовское училище. Из всех кандидатов выбрали двоих, меня и Мосина. Меня, как сына военнослужащих, а Мосина не знаю по каким признакам. Оформили документы и уехали. Когда они приехали из Ленинграда за нами, я в этот же день сбежал из детдома, чтобы не ехать в какой-то там Ленинград, и в какое-то там училище. Мне тогда было уже 10-11 лет. В этом возрасте я зайцем разъезжал на поездах, таскал на базаре еду. Меня очень быстро поймали.
В детском отделении милиции, увидев на моем большом пальце левой руки наколотую букву «Ж», они сразу спросили: «Говори, Женя, как твоя фамилия и откуда сбежал?». – Я подумал: откуда они все знают? И чистосердечно рассказал о себе все. Меня поместили в детский приемник, а оттуда вернули в детдом. В Суворовское училище меня не отправили. Но, мои детдомовские кореша, прошедшие не один детский приемник, рассказали мне по какому признаку милиционеры узнали как меня зовут. Недолго думая, я наколол на своей левой руке имя моего дяди – Коли и тети Лизы. На четырех пальцах левой руки наколол имя дяди Вани, погибшего на фронте. На правой руке, (колол левой рукой), имя своего детдомовского друга Вовы. Теперь, подумал я, если меня поймает милиция, смогу назвать любое из этих имен. Ребенок, он и есть ребенок! – наивен и чист душой. Причем нарисовал на левой руке медведя с лисьим хвостом, стоящего на скале. Повзрослев, узнал, у медведей длинных лисьих хвостов не бывает. Будучи взрослым, одна сердобольная верующая врач предложила мне бесплатно вывести эти наколки лазером. Я отказался со словами: "Пусть они напоминают глупость моего голодного детства". А сам вспомнил Ныроблаг, где облегчала мою жизнь работа художником. Я рисовал блатным игральные карты, сделанные из газеты склеенной клейстером из хлеба. Делал рисунки на коже зэков для наколок. Писал таблички "ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА", для границ делянки при вырубке леса. Когда требовалось написать лозунг или табличку меня освобождали от лесоповальных работ. Поэтому я был на зоне, всеми терпим. Тогда среди урок, пошла легенда: если наколоть на девой груди Сталина или Ленина, а на спине наоборот, – тебя не расстреляют. Нашли чекистов-гуманистов! Да они самого Г.Г. Ягоду расстреляли, не моргнув глазом. Просили, я рисовал. Одного такого разрисованного, доставших своим поведением надзирателей, привели в санчасть, сковали руки и ноги наручниками и раскаленным гвоздем выжгли контуры вождей. Бедняга долго валялся в больнице. На его груди так и остались профили диктаторов, только не черные, сделанные тушью, а красные, выжженные раскаленным гвоздем. Так одна глупость, наложилась на другую глупость, явив насилие над зэковской личностью, и его кожей.
Пока я находился в детском приемнике Барановичей, наш детдом из Несвижа перевели в город Слоним Гродненской области БССР. Дело в том, что в городе Несвиж находился замок польско-литовского князя Радзивилла, не тронутый немцами, но поседевший от времени и стихии природы. Там что-то находилось, и он охранялся. Но мы, словно голодные крысята, умудрялись проникать на территорию замка. Внутрь здания попасть не удавалось. Это раздражало местную администрацию. Терпение их лопнуло, тем более, что своим поведением мы раздражали местное население, и детдом перевели в Слоним. Туда и направили меня из детского приемника Барановичей. В детдоме мне прибавили год, указав в документах вместо 1937 года рождения 1936 год, чтобы скорее избавиться от своенравного мальчика, отрицательно влияющего на поведение сверстников. Избавились. Отправили в Ленинград учиться в ремесленном училище № 3 на токаря. В Ленинград привезли нас несколько человек. Со мной был из моей детдомовской команды и Мосин, который сыграл в моей судьбе на первый взгляд роковую роль, а фактически направил на путь спасения моей души, - крестный путь страданий. Мосина в суворовское училище тогда не взяли. Он в тот день где-то спрятался, а когда военные уехали в Ленинград, снова предстал, пред грозные очи, директора детдома.
Окончив трехгодичное обучение в ремесленном училище, одновременно продолжал заочно учиться в школе изобразительного искусства им. Репина, впоследствии ставшей институтом. Работал токарем в секретном цехе №21 завода имени Сталина. Понятно нам, детдомовцам, хотелось покушать сладостей, мороженного, пирожного и шоколадных конфет, которые были доступны мальчикам и девочкам с родителями и недоступны нам, - жертвам войны, сиротам. Поэтому Мосин стал таскать из-за витрин магазинов сладости, а я прикрывать его отвлечением продавца. Однажды, в Гостином Дворе он украл из-под прилавка мужские брюки. Продавец поднял шум и побежал за ним. Я побежал тоже. Мосин передал мне брюки, и побежал в другую сторону. Ранее мы договорились, в случае чего, он передает мне похищенное в магазине, и мы разбегаемся в разные стороны. Если меня поймают, то отпустят, т.к. я ничего не крал, Мы были наивными сиротами и не знали жестокости сталинских репрессий, когда за сорванные колоски на поле людям давали по 10 лет. ребенку. Даже с прибавленным детдомом годом в паспорте, было ясно, что я еще
Именно такой срок – 10 лет, Ленинградский Куйбышевский суд дал мне, несовершеннолетнему ребенку, - жертве войны. А теперь, волей народного суда, еще и жертва сталинской карательной системы, провозгласившей миру народную демократию для счастья и радости советских людей в карательно-паточных концлагерях и тюрьмах страны Советов. Даже немцы, которых называют фашистами, относились к своим детям бережно и с любовью. В СССР, этом Вавилоне 19-20 века, русский этнос, особенно русские дети, подвергались, и подвергаются, по сей день, самому беспощадному физическому и духовному геноциду. Потому, что к приходу Сталина к власти страной стал править инородный этнос Караван-сарая средних веков, а проще – сатанизм.
Перед тем как огласить приговор, судья холодным застывшим взглядом змеи впился в меня, словно, гипнотизируя. Мне показалось, что он в это время думал: "Куда отправят умирать этого сосунка: – в угольные шахты Воркуты, на Колыму или Ныробский лесоповал?". Меня отправили на лесоповал, где безжалостное полчище комаров жадно пило вместе с карателями мою кровь. Не спасали даже муравьи, которыми мы мазали свои открытые части тела. Впоследствии, в Воркутинской ссылке Заполярья, такое же полчище болотных комаров, постоянно напоминало мне о Ныроблаге и моем тяжелом детстве лесоповальных каторжных работ. Но в ссылке, хотя бы исчезла пытка голодом и холодом. Сталин к тому времени внезапно скончался.
ПЕРВЫЙ ЕКАТЕРИНИНСКИЙ КРЕСТ ЛЕНИНГРАДСКОЙ ТЮРЬМЫНА ГРУДИ 16-летнего РЕБЕНКА.
23 октября 1953 года народный суд 13-го участка Куйбышевского района города Ленинграда приговорил меня, Пашнина Евгения Ивановича. По ст.ст. 4 и 2 Указа 4.6.1947 к 10 (десяти годам) лишения свободы. Ранее не судим. В приговоре указаны мои личные данные: Пашнин Евгений Иванович, год рождения 2.1.1936, национальность – русский, уроженец г. Челябинск.
Сравните Справку освобождения, со Свидетельством о рождении, и вам будет ясна вся жестокость, так называемых, "народных" судов, - главного репрессивного аппарата СССР.
Еще ужаснее то, что жертву войны 1941-45 годов, военнослужащая мать которого доверила своего единственного ребенка Родине, палачи отправили на лесоповал страшного Ныроблага, который поглотил в себя тысячи тысяч человеческих душ.
Еще ребенком я чувствовал страх перед миром сим. Моя душа рвалась к Богу. Я как бы страшился намеченного мне Богом и Судьбой крестного пути. По-детски наивно пытался избежать его смертью, зарывшись в листья глубокой осенью в детском доме перед отбоем. Меня искали с воспитателем все дети.
А я детскими глазенками смотрел в звездное небо и ждал когда умру. Меня все-таки нашли и умереть не дали. И я с Божией помощью честно и достойно шел по крестному пути моей жизни под Покровом Богородицы.
Так угодно было Богу, в Троице славимому, и Заступнице - Матери Божией, чтобы я 16-летним ребенком начал свой крестный путь с Крестов Ленинградской тюрьмы, куда меня поместили в следственный изолятор, за то, что я принял ворованные брюки от своего детдомовского друга Мосина. За то, что его не выдал, Куйбышевский народный суд дал 10 лет сталинских концлагерей и тюрем. Впоследствии с Мосиным встретился в пересыльной тюрьме Вологды. Ему дали три года за бродяжничество и везли в Киров. Больше я его не встречал.
Через массивные решетки на окнах камер Ленинградских Крестов в сторону Невы, терзали мою душу пейзажи вольной жизни, с прогуливавшими по тротуару влюбленными парочками, скользящими по водной глади Невы катерами и грузно шлепающими лопастями винтов баржами. Родители и друзья подследственных и осужденных приходили на берег Невы. Жестами рук и мимикой лиц, словно глухонемые, передавали друг другу информацию. Другие, сложив ладошки лодочкой, поднеся их к губам, словно через рупор, старались сообщить новости, морально поддержать заключенного, всем своим видом показать, что сидящий в камере Крестов узник ими не забыт и им дорожат. Это была своего рода нелегальная свиданка родителей и друзей с подследственными. Находились умельцы, которые через изготовленную ими трубочку, тетивой лука выстреливали в окно камеры шариком с запиской или другими предметами. У меня родителей не было, как не было и тех, кто мог бы придти на набережную против окон ленинградских крестов, поглядеть в мое зарешеченное окно, и просто улыбнуться. Просто подарить детской душе радость встречи с человеческой добротой. Я оставался в этом карательном учреждении один на один с жестокой, изощренной сталинской системы пыточного режима, призванного
истребить в человеке совесть, честь, достоинство и – саму жизнь. И все это за копеечные брюки, которые я не крал. Все это за то, что я детским домом не был приучен выдавать друзей, Все это за то, что моя мама поверила Сталину, и пошла, защищать Родину, от немецких оккупантов. Искренне веря, что Родина, в лице Сталина и его окружения, даст ее ребенку достойную жизнь.
Сталинская "родина" и режим СССР оказались мачехой и злым отцом для ее сына. Даже в наши дни, с огромной помпой и торжеством величают и награждают подарками обозных хозяйственников, во время войны плетущихся вслед армии, ныне их чтят как героев. А сын репрессированного офицера, возможно так и не налюбовавшегося или вообще не видевшего рожденного ребенка, и мать, надеявшаяся на порядочность Советской власти, оказался изгоем общества и преступником. Так в свое несовершеннолетие я оказался не только жертвой войны, но и жертвой репрессивного сталинского режима СССР.
Итак, от имени народа, ранее не судимому шестнадцатилетнему ребенку "народный" суд дал 10 лет заключения в советских истребительных концлагерях, которые, словно огромная сталинская акула проглатывали миллионы советских граждан, часто по незначительным преступлениям и даже без таковых.
Неужели народ СССР был похож на жесткого, бесчеловечного палача-судью, который от его имени обрек малолетнего ребенка-сироту на десятилетнюю пытку и лесоповальные работы?
В этом судье выразилась вся сущность советской власти, с ее тоталитаризмом, с ее насилием над человеческой личностью, с ее бездушием сатаны. Если эта, власть "народа" в смуту 1917 года, не моргнув глазом уничтожила миллионы граждан Руси, ликвидировала тысячи православных церквей, монастырей и соборов, расстреляла и умучила сотни тысяч архиереев, священников, монахов и мирян Русской Православной Церкви, вместо обещанной свободы, дав народу принудительный режим терроризма, основанный на сатанизме, что хорошего можно ждать от такой власти сироте-ребенку, у которого она отняла родителей? Может ли судья называть себя народным мстителем, посылая на казнь несовершеннолетних детей? Хватить лгать, о народном полномочии. Народ, а особенно Русский Народ, вам полномочий на сатанизм не давал, и не мог дать, ибо этот народ православный, богоносный, созидательный. Поэтому вы и уничтожаете его, боясь ответственности за свои преступления, продиктованные атеизмом.
Когда зачитывался приговор, фактически мне не было и 16 лет. Даже после приговора, меня держали на пересыльной тюрьме около полугода, пока не исполнилось по фальшивому паспорту 17 лет, чтобы направить не в детскую колонию, а в страшный своим пыточным режимом и беспределом Ныроблаг на лесоповал. Это ребенка, - на лесоповал!? И после этого такой режим власти нагло называет себя носителем гуманизма и демократии?
Из пересыльной Ленинградской тюрьмы Металлстрой, нас, группу заключенных, сопровождаемую конвоирами и злыми собаками, погрузили в полуторки и повезли на станцию к товарному вагону с зарешеченными окнами. На станции ожидали погрузки в вагоны и заключенные других тюрем Ленинграда и его окрестностей. Всего собралось около 200-250 человек, приговоренных, как тогда ехидно говорила Судебная система: властью страны Советов - к "трудовоспитанию". Рабский труд был готов к погрузке в вагоны, в которых тогда возили в голодный Ленинград, отобранный у колхозников хлеб, картофель, коров, свиней и – заключенных. Для заключенных вагоны были оборудованы отдельно. На окнах толстые решетки. По боковым сторонам вагона из толстых досок нары, верхние и нижние. В вагон набивали по 40-50 человек. Тогда многим зекам приходилось спать под нарами. Если вагон был переполнен, ставилось две бочки для туалета и бочка с водой. На дорогу давали сухой паек: буханка или половина буханки хлеба (в зависимости от дальности пути), обязательная селедка и небольшой пакетик сахара. Перед погрузкой в машины из тюрьмы обязательный обыск, как зеков, так и их скудного имущества. Перед посадкой в вагон, вторичный поверхностный обыск. Собаки были натасканы именно на заключенных. Поэтому, разбрызгивая из пасти пену, грозно лаяли, натягивая поводок из рук конвоира, устрашали заключенных вырваться и вцепиться в горло узника. Мне кажется, они специально были натренированы к такой форме поведения. Ибо однажды я был очевидцем, когда нас выгружали в Вологде, чтобы отвезти в пересыльную тюрьму, одна собака так рванула конвоира, что он упал лицом в землю, но поводка не выпустил. Пожилой зек, не знаю его ни фамилии, ни имени, перекрестил собаку. Она подбежала к хозяину, и виновато села возле него. Так я впервые увидел силу Креста. Крестное знамение угасило ярость собаки. Для меня это было и чудом и откровением. Господь мой Иисус Христос, как бы давал мне понять, чем и как нужно защищаться в трудные минуты жизни. Это уже потом я узнал в Ныроблаге, что - Крестом и Молитвой!
В вагоне заключенные располагались по иерархии: блатные - на верхних нарах, шестерки и нормальные мужики – на нижних. Остальная юдоль – под нарами. Именно они выносили переполненные бочки с нечистотами из вагона. Именно они были самыми беззащитными и бесправными заключенными, как перед надзирателями, так и перед остальными зеками. И удивительная вещь, именно они были самыми набожными и выживали там, где воры резали друг друга, а конвоиры убивали зеков на лесоповале ради развлечения. Я был очевидцем, как летом, на лесоповале, конвоиры сидели у костра попивая чай. Один заключенный был с ними в панибратских отношениях. Они ему давали табак на самокрутку. Он собирал и подносил им дрова для костра. Запретной зоной лесозаготовок служили колья с красными тряпочками и выпиленная просека. Это уже потом, по просьбе начальника культурно-воспитательной части, я освобождался от лесозаготовок на время написания табличек "ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА", которые прибивались к этим колышкам с двух сторон. Колья по мере выпиливаемой делянки, перемещались вглубь леса.
Приучив к себе заключенного, конвоиры просили его принести вот те ветки, лежавшие за колышками. Не ожидая подвоха, заключенный шел туда. Следовал выстрел в спину. Причем, прямо в сердце. Конвоиры награждались за бдительность и пресечение попытки к бегству. Им давался отпуск, и поощрение. На лесоповале человеческая жизнь ничего не стоила. Если кто-то из заключенных проигрался в карты и не хочет платить, а превратить его в женщину не позволяет богатырская сила проигравшего, на него при вырубке леса валят огромную ель, и никакая богатырская сила уже не поможет. Его зарывают на кладбище возле лагерного пункта.
На пути в Ныроблаг нас везли в открытых полуторках и товарных вагонах к пересыльным тюрьмам Вологды, Перми и г. Березники. Из Березников на машинах в Соликамск. Оттуда на баржах в Чердынь и, окруженный густыми лесами с проплешинами вырубок векового уральского леса, в поселок Ныроб.
На каждой остановке в вагон заходило три-четыре конвоира без оружия с собакой. Всех нас загоняли в одну сторону вагона, пересчитывали по фамилиям. Производили обыск в пустой части вагона, не готовится ли побег, не спрятана ли какая железяка или нож. Стены вагона простукивали, освещали фонарями пол под нарами. Затем, сделав поверхностный обыск зеков, перемещали их на другую часть вагона и все повторяли снова. Перед этой процедурой заставляли вынести из вагона бочки с испражнениями. После досмотра, четверо поднарочников затаскивали опустошенные бочки в вагон, и поезд трогался дальше. Если кому довелось бывать в не очищаемом коровнике, тот поймет, какой запах стоял в вагонах перевозки заключенных в тот период. Этот запах был усилен потом угрюмых людей.
Воры, возили с собой гитары, в ручках которых делались ниши для ножа. денег и другого, что требовалось скрыть от обыска. Торец ручки закрывался вставкой, раскрашенной под цвет ручки гитары. Когда требовалось достать содержимое, струны снимались и все извлекалось. Знал об этом очень узкий круг людей, и я не знаю случая, чтобы каратели узнали об этой заначке. В вагоне и в пересыльных тюрьмах шла нескончаемая игра в карты, которая скрашивала, унылый и однообразный быть заключенных. Карточная игра вводила в азарт играющих до такой степени, что некоторые заключенные проигрывали всю свою одежду, и даже себя. Делаясь рабом выигравшего зека. Это означало, что выигравший мог приказать проигравшему зеку убить кого-нибудь, и он исполнял приказ под страхом смерти. Я был очевидцем, когда одного проигравшегося в карты прямо на глазах у всех насиловали у параши весь путь до Вологды. В вологодской пересыльной тюрьме, он под предлогом болезни не пошел на прогулку и повесился в камере. Потому что такой проигравшийся в карты заключенный исполняет роль женщины весь срок заключения. В каждой пересыльной тюрьме, нас заводят в большую камеру и начинают обыск.
Во время обыска поступивших в тюрьму заключенных, каратели раздевают догола. Заставляют открыть рот, в котором, если возникает какое-нибудь подозрение, он копается пальцем. Слава Богу, тогда в РСФСР азиаты не завезли СПИД, и каратель не боялся им заразиться. Затем он приказывал заключенному согнуться и заглядывал в задницу. Заставлял показать подошвы ног. Присесть. Поднять руки на ширину плеч. И со словами «теперь, лети!», - бил ногой по голой заднице, направляя к другому карателю, который обыскивал вещи этого зека. У них стала устойчивой такая шутка с полетом. Если надзирателям во время обыска нравилась какая-нибудь вещь, ее забирали себе под предлогом: «не положено». Заключенный, осмелившийся прекословить, немедленно отправлялся в карцер, где ему кулаками и сапогами объясняли как нужно вести себя в их тюрьме. Были случаи, когда некоторые заключенные, после вышеописанной процедуры, отправлялись на вечный покой, Тюремные медики списывали труп на состояние здоровья. И все было в духе советского времени. В тот период, когда в Ныроблаге царил беспредел сталинского режима, человеческая жизнь заключенного не стоила и ломаного гроша. Вот отзывы уже более поздних времен об условиях пребывания зеков в Ныроблаге:
Участковый из Набережных Челнов: " залез в Интернет узнать как обстоят там, в Ныроблаге, дела. И опять ужаснулся. Освобождался от туда в 2011 году, приехал в начале 2010 - когда с лагерей Пермской управы начали вывозить второходов (повторно осужденных). Сам с Татарстана. Это не лагерь, а гестапо. При мне двоих убили одного земляка Казанского, сломали ребра за то, что неправильно шагнул на проверке. Ходил в санчасть. Там на все им плевать. Через два дня упокоился
Перед освобаждением, после комиссии и голодовки Марголиной стало полегче. Захожу, оказывается б-во дальше продолжается. Этих сук только могила исправит. Покопайте историю. кого туда отправляли работать в администрацию и надзирателями. Там все нелюди по генам, Туда в советское время отправляли мусоров, которые были преступниками."
- Хм.. Был я в то время там... Ситуация чуть не так изложена: За карточные долги его до проверки порешали в отряде, а сотрудники вынесли его с отряда... не успели лишь оказать помощь..
Это отзывы зеков, побывавших в Ныроблаге после моего освобождения из него в 1959 году. В 1960 году он был в основном расформирован и закрыт, Осталось там всего несколько небольших зон, в которых сохранились карательные традиции и беспр