Но вернёмся к моей карательно-пыточной тюрьме ОД-1/ст.2, в которой содержатся не только истязаемые наследственной сталинской репрессивной системой узники, но живут и там добрые воробушки, напоминающие заключенным о Божием мире. Находились и такие истощенные тюремным режимом узники, которые крошками хлеба приманивали к решетке окна воробьев и голубей, чтобы наглядеться на эти Божии творения, отвлечься от кладбищенской серости душной камеры. Один сокамерник рассказал мне интересный случай о том, как сидевший с ним в камере Степанов отламывал от скудной пайки кусочек хлеба, крошками приманивал к решетке голубей. Ловил голубя и привязывал к его ноге какую-то бумажку и отпускал голубя. Я поинтересовался у него: зачем он это делает? Глубоко вздохнув, он ответил: "Может Бог какого-нибудь голубя пошлет к моим родителям с моей весточкой о том, что я ещё жив". Это был очень пожилой узник. Как впоследствии выяснилось, его родители при Сталине были расстреляны чекистами. По непроверенным данным, говорят, что перед освобождением Степанов был направлен во второй корпус в камеру, за которой наблюдал врач-психиатр Рогов В.Л. После освобождения, Степанова отправили в одну из психлечебниц. В основном в политкамерах Владимирской тюрьмы среди узников царила атмосфера дружелюбия и взаимопонимания. Воспитанные сокамерники умели находить общий язык и не создавать атмосферу конфликтов. Чтобы отвлечься от гнетущего однообразия камерной замкнутости, лично я постоянно играл в шахматы с Кронидом Лубарским, Львом Квачевским и Михаилом Макаренко, которого постоянно побеждал. Кронид был кандидатом, а Лев Квачевский мастером игры по шахматам. У Кронида я изредка выигрывал или сводил на ничью, а Лев, кажется, умышленно свел пару игр на ничью, чтобы меня не огорчать.
Однажды, в "мудрые" головы тюремной администрации пришла "гениальная" мысль: заставить "политиков" работать. Чтобы меньше писали жалоб, протестовали и давали повод западным "голосам" говорить о произволе карательной системы. Нас в то время в ОД-1/ст.2 находилось около сорока человек. Когда поступило сообщение от капитана Дмитриева, (сотрудника тюрьмы, прикрепленного по работе с нами), о том, что принято решение привлечь нас к работе, чтобы "не было у вас времени кляузничать на администрацию тюрьмы". Михаил Янович Макаренко, как обычно стал наступать на Дмитриева: "С каких это пор протесты политзаключенных превратились у вас в кляузы? Вы что, хотите понести ответственность за клевету?". В таких случаях Дмитриев старался как можно быстрее покинуть камеру. Сообщение о работе разделило нас на два полярных лагеря. Одни видели в этом предложении возможность менять обстановку, - скрашивая однообразность дней пребывания месяцами и годами в замкнутом пространстве камеры. Другие считали, что работать на государство, которое заключило нас под стражу. – преступно. Макаренко, Шакиров, Педан и МО-ХУН. Согласились выйти на роботу. Но Макаренко, не был бы Макаренком, если бы, не стал полировать кровь тюремной администрации. От "работников" посыпался поток жалоб на нарушение условий труда. Оказалось, в рабочей камере цементный пол не имеет деревянного покрытия. Нет искусственного освещения для комплектования радиодеталей. Жалюзи на окнах затеняют свет, и их необходимо убрать, т.к. при недостатке освещения сборка мелких деталей вызывает головные боли и понижение зрения. Работать в камере с пониженной температурой и повышенной влажностью невозможно из-за ухудшения здоровья. Я не буду перечислять весь список требований улучшения труда, но директор производства капитан Капустин заявил: "Если нам соблюдать указанные вами нормы труда, никакого выполнения плана не будет". Потом капитан Дмитриев проговорился о том, что начальник Владимирской тюрьмы ОД-1/ст.2, полковник Завьялкин выслушав доклад капитана Капустина, сопровождая речь матерными словами, сказал: "Гони эту …….. в камеру! Не хватало нам различных комиссий. Все равно от них мало проку. Одни неприятности!". Как видим, выиграли те, кто пошел на работу, разнообразив свое время пребывания в камере, и показав администрации свое умение защиты прав человека.
Во владимирской тюрьме мы делились друг с другом содержимым бандеролей, и покупаемыми в тюремном ларьке продуктами. Уже, то обстоятельство, что администрация тюрьмы ОД-1/ст.2, обещала выходящим на работу заключенным добавить в рацион питания 100 граммов хлеба, указывает на тюремную пытку голодом, которая применялась ко всем заключенным.
Милосердный Бог Иисус Христос наградил меня за страдания тремя Крестами: – С.- Петербургскими, Рижскими и Одесскими и двумя Владимирскими орденами. Почти каждое национальное государство любит своих граждан и создает им благоприятные условия жизни. Особенно детям, помня завет Иисуса Христа о детях. Государство СССР, управляемое коммунистами оказалось не национальным, а интернациональным и принесло в жертву миллионы коренных жителей России, ее православные храмы и монастыри. Поэтому я не могу признать властью убийц русского и коренных народов Руси, разрушителей русской культуры, разграбления принадлежащих русскому народу материальных ценностей и сырьевых ресурсов. Скажите, за что мне любить убийц и грабителей, сделавших мою жизнь кошмаром длящейся пытке.
Даже перед отправлением в Заполярную ссылку г. Воркуту, тюремные каратели поместили меня на 15 суток в карцер. Хотя назначенный Верховным судом МССР срок наказания заканчивался раньше 15-ти суток. В это время они тщательно исследовали мои личные вещи, изъяв рукописи, записи, книги и даже альбом с коллекционными почтовыми марками. Через 12 суток в двери карцера заскрежетал ключ надзирателя. В дверях появился капитан Дмитриев, сообщил, что мой срок под стражей, назначенный Верховным судом МССР закончился, и меня досрочно освобождают из карцера. Тут встал на "дыбы" не Макаренко, а я – завив: "Вы знали, что мой срок заключения заканчивается раньше 15 суток. Поэтому я не выйду из карцера, пока Постановление о водворении в карцер не будет переписано на 12 суток". На лице Дмитриева появилась растерянность. Дверь карцера захлопнулась. Я торжествующе, сложив руки за спиной, словно вождь репрессивного тоталитаризма, заходил из угла в угол железобетонного скрепа в мысленных поисках ленинского броневика, стоявшего около Финляндского вокзала.
Опять заскрежетал дверной ключ. Капитан Дмитриев предъявил мне переписанное постановление, исправленное на 12 суток, и попросил в нем расписаться. Перевели в отдельную камеру, где стали выдавать мои личные вещи. Увидев, что все рукописи и книги у меня изъяты, я категорически отказался идти в воронов, стоявший у дверей четвертого корпуса. Обычно надзиратели боятся применять к нашей категории заключенных насилие, но здесь возникла ситуация, когда даже сутки, тюремщики не имеют право, по окончании назначенного судом срока наказания держать в тюрьме. Поэтому меня взяли за руки и ноги, занесли в воронок, и отправили к поезду в вагонзак.
Конечно, этот эпизод был озвучен зарубежными голосами. В воронке уже находилось несколько заключенных, с интересом глядящих как солдаты втаскивают меня в отдельную клетушку, закрыв ее дверь на замок. Один из тюремных надзирателей положил перед тем, как меня затащили в эту клеть с решетчатой дверью, чтобы конвоир видел меня, мою тряпичную котомку с сухим пайком: половина буханки хлеба, селедка и пакетик с сахаром. Также в котомке была моя алюминиевая кружка и ложка. Зубной щетки у меня не было, как не было в моем рте выпавших зубов. Тем более, надзиратели настороженно относились с зубным щеткам, ручки которых многие заключенные затачивали кусочком стекла, если такой удавалось найти по дороге в прогулочный двор, как ножик. Таким "ножиком" можно было резать хлеб, бумагу и свое тело. Известны случаи, по сообщениям заключенных, осужденных по бытовым преступлениям, когда такими заточками резали запястье руки, кровь сцеживали в алюминиевую миску и жалили ее, поджигая газету, а затем съедали. Не каждый заключенный мог вынести тюремную пытку голодом. Как не каждый мог вынести многомесячное сидение с одними и теми же людьми в тесной и душной камере, а зимой в камере с низкой температурой. Такие кончали свою жизнь самоубийством через повешение на решетке, когда сокамерники спали. Именно о таких убитых и кричал в коридор Михаил Янович Макаренко, когда инструктор Дайников, замененный впоследствии капитаном Дмитриевым, выходил из камеры, а Макаренко вставлял свою ногу перед закрываемой дверью.
Когда двери воронка закрылись. А у дверей сел конвоир. Находящиеся в воронке зеки, спросили: "Мужик, из какой камеры?". – из 17-й, четвертого корпуса. "Политик?". – Антисоветчик. Вы ребята молодцы! Если бы не вы, то в Владимирском централе был беспредел как в других тюрьмах. Конвоир попытался прервать переговоры, но кто-то из сумрака кузова хриплым голосом, сопровождаемым кашлем, прохрипел в адрес конвоира: "А ты, козел, – молчи! Не бойсь, уже не одного зека застрелил?".
Воронок подогнали дверь к двери к вагонзаку. Сначала высадили бытовиков из кузова воронка, в вагон, пересчитывая по фамилиям. Последним перевели меня, поместив одного в купе вагона. В коридоре вагона разгуливал конвоир с автоматом. Зеки из разных купе сопровождали его разными репликами. Кто-то о чем-то шептался с конвоиром. Обычно у них они покупали наркотики. Со мной нередко конвоиры разговаривали о политике, положении в стране. Вообще к нам проявлялось некоторыми надзирателями владимирской тюрьмы и конвоирами скрываемое от начальства уважение.
На пути в ссылку в вагонзаках пересыльных тюрьмах меня помещали в камеры для смертников, оборудованные для одного или двух человек. Так как по инструкции запрещалось помещать заключенных моей категории к заключенным по бытовым преступлениям, а в ссылку везли меня в гордом одиночестве, то советская власть как бы показывала мне, что ждет меня впереди, если буду продолжать с нею бороться.
Смертная камера представляла собой карцер владимирской тюрьмы, только с одной или двумя вмурованными в бетон пола железными кроватями или одной кроватью. Напротив дверей около стены, вмурован низенький железный стол. Окна на улицу нет. Но однажды меня посадили в камеру, где окошко было, но почти под потолком и с двумя решетками. Мое нахождение в смертной камере часто вызывало недоумение отдельных надзирателей и раздатчиков пищи, так как я был не в полосатой робе, а обычной зековской одежде. Но в отличие от надзирателей владимирской тюрьмы эти надзиратели и раздатчики пищи боялись разговаривать со мной. Не знаю, за кого они меня принимали и почему боялись. Так, в гордом одиночестве, я шагал возле железной кровати и железного столика в страхе перед смертью тех, кто в ней сидел перед расстрелом. Вся эта камера была пропитана энергетикой смертника перед расстрелом. На стенах мерещились брызги человеческой крови, хоть расстрелы проходили в другом месте. На кровати никак не мог заснуть из-за тех переживаний, которые посещали обреченного на казнь человека. Так подлая советская власть, мстила мне подлым Молдавским Верховным судом смертной камерой за то, что меня не сломила своим пыточным режимом сталинских репрессий. Я не знал ещё и о грядущих подлостях коммунистической власти советов по пути в Заполярную Воркутинскую ссылку и освобождении из нее.
Сам вид этой камеры вызывает ужас и страх за свою жизнь. Так и кажется что вот-вот зайдет надзиратель. Твои руки скуют наручниками. Наденут на голову черный мешок. Уведут в подвальную расстрельную камеру, и палач выстрелит тебе в затылок, предварительно зачитав приговор: "Именем Советской власти и…".
Я в задумчивости остановился у двери с мыслью, сколько "врагов" Советской власти и КПСС ушло из этой камеры жертвами сталинской тоталитарной репрессивной власти – тысячи, миллионы, сотни миллионов? И все это убийство скрыто от глаз людей железобетонным высоким забором, увенчанным колючей проволокой. Именно здесь, в смертной камере вспомнились слова майора Молдавского КГБ Седельникова, обращенного ко мне: "Как человека, я тебя уважаю, а как антисоветчика, – расстрелял бы собственноручно!" О, моя многострадальная Русь! Святая Русь! – сколько от имени "народа" расстреляно твоих лучших сыновей и дочерей Советской властью, руководимой КПСС? Но, от имени, какого народа совершено убийство СССР и КПСС - не объясняют. Ответьте мне, за что Советская власть и КПСС убили мое детство, юность и часть взрослой жизни?
Тем, кто не видел камеры смертника, предлагаю взглянуть на нее.
Смертные камеры покинули меня, когда я прибыл в пересыльную тюрьму гор. Ухты. Обычно этапирование заключенного после окончания срока содержания под стражей по приговору суда, засчитывается: один день пребывания под стражей – за три дня ссылки. После ужаса смертных камер, я вдохнул воздух полной грудью, вызвав боль в левом легком с очаговым заболеванием. Вскоре узнал, что преждевременно вдохнул. Когда этапировали меня из Владимирской тюрьмы ОД-1/ст.2, в вагонзаке начальник конвоя сказал по секрету. Что везут меня на место ссылки в г. Ухту.
По прибытии в Ухту выяснилось, что это была дезинформационная акция, преследовавшая цель скрыть подлинное место моей ссылки, – Заполярный гор Воркута. После Молдавского КГБ и Верховного суда, меня преследовала неведомая мне тайна, со стороны карательных властей - концлагерей и владимирской тюрьмы. Оказалось, из пересыльной тюрьмы г. Ухты меня этапировали в г. Воркуту. Заполярная Воркута имеет ту отличительную особенность от других городов СССР, что она половина года пребывает во тьме, а вторую половину года – в свете. Там появляется в небе красивейшее Северное Сияние. Окружают г. Воркуту огромнейшая тундра с многочисленными табунами оленей и полчищами комаров, о которых ныне известная Юлия Вознесенская, так же сосланная в ссылку Воркуты, писала:
Жил на свете комар-воркутин
Был он злым, как Евгений Пашнин
В тюрьмах годы считал он,
На порядки пищал он -
Воркутин, комарин, Е. Пашнин
+++
Е. Пашнину
Чем поделюсь с тобой? Легка
изгнанническая котомка.
Чужого снега белизна
болезненна и монотонна.
И так прерывисто горька
на нем тропа Кассандры русской,
и нет ни птицы, ни зверька,
Чтоб покормить с ладони узкой.
Но есть Господь…
Юлия Вознесенская
1977 г.
И вот в это комариное царство 10 декабря 1976 года меня высадили из вагонзака. Прибывшего из г. Ухта, и начальник конвоя передал сопроводительные документы начальнику УВД г. Воркуты Коми АССР. При мне была только алюминиевая кружка и ложка. Дорожный паек: буханка хлеба, две селедки, кулечек сахара и… "живи, как знаешь!". Ситуация, знакомая по освобождению из Ныроблага. Но там был Иван Лабер и иеромонах Гурий, а здесь – Заполярная ночь с Северным сиянием над головой, огромные сугробы снега, милиция и не копейки денег. Деньги из Владимирской тюрьмы ОД-1/ст. 2 были отправлены в УВД Коми АССР г. Ухта. Несколько ночей мне пришлось ночевать в коридоре Воркутинской милиции. Пока решался вопрос моего трудоустройства и жилья в общежитии. Выходить на улицу в зековской фуфайке было рискованно из-за обморожения. Воркутинские морозы злы как воркутинские комары. Преследующая подлость правящей власти СССР и КПСС истязала меня своим коварством.
Хорошо один сердобольный милиционер одолжил мне денег на телеграмму, которую я отправил матери Владимира Константиновича Буковского – Нине Ивановне, которая прислала мне в ссылку 100 рублей, в то время деньги большие. И я впервые смог поесть в столовой "вольной" горячей пищи. В милиции меня кормили в счет будущей зарплаты из рациона арестованных. Но в такой, кажется безвыходной ситуации, когда тебя как паршивого котенка власть народной демократии СССР и КПСС вышвырнула из вагона в морозную ночь Заполярья, Бог явил на мне Свое очередное чудо! Это подтверждало, что у Бога я, как избалованный ребенок, всегда "за пазухой!" – я грешу, а Он меня милует по молитвам Богородицы! Слава Тебе Боже, слава Тебе!
На работу меня устроили штукатуром в СУ Шахтстрой № 6 и маляром. Под давлением начальника УВД г. Воркуты которому надоело мое проживание в милиции, мне нашлось место в шахтерском общежитии поселка Северный. Атмосфера в общежитии напоминала Ныроблаг. Жило в комнате человек шесть. Один придурок, пугая меня, выпив, метал нож в дверь. Я переживал за то, что вдруг в дверь кто-нибудь войдет и нож возится ему в грудь. К счастью, сколько и когда бы, он не метал нож в дверь, никто в комнату не заходил. По какому признаку жильцы определяли время его метания и не заходили в комнату для меня до сих пор загадка.
Ко мне к этому времени уже пришли деньги из Ухты, а узнав от Нины Ивановны адрес моей ссылки, стали поступать письма, бандероли и посылки на мое имя. Появились связи среди воркутян и я смог позвонить из Воркуты академику Андрею Сахарову и сообщить ему о своей проблеме с общежитием. Вскоре меня поместили в однокомнатную квартиру семейного общежития, рядом с душевой комнатой. Моя комната была угловой, с другой стороны находилась общая душевая комната, но меня это устраивало. Все-таки лучше, чем с метающим нож придурком", с которым мы до этого подружились и он оказался нормальным парнем. Просто у него был такой заскок с метанием ножа и об этом все знали, как и о том, что он совершенно беззлобен.
С получением однокомнатной квартиры, ко мне стали приходить в гости воркутяне. Увеличились связи. Большинство руководителей бывшие репрессированные сосланные при Сталине, а также отбывавшие срок в концлагерях Воркуты, занятые при Сталине выработкой угольных шахт. Воркутинский воздух заражен угольной пылью и в нем не хватает 15% кислорода. Меня вскоре перевели работать диспетчером в контору, а затем художником-оформителем. Даже через двойные стекла в раме окна, угольная пыль проникала в мастерскую. Ко мне в гости стали приходить две девчонки из института, с которыми у меня были интересные беседы.
Вскоре к ним в институт пришел кэгэбешник с лекцией о политической бдительности. После лекции, он вызвал этих девочек в отдельный кабинет и стал пугать их тем, что я якобы шпион, все снимаю и передаю на запад, что я двадцать пять провел в заключении и очень опасный человек.
И посоветовал им прервать со мною контакты. Как всегда, смешал быль с небылицею. В тот период, я отбыл 18 с половиной лет заключения под стражей, и мне предстояло отбыть еще три года ссылки. Из 25 лет, назначенных мне "народными" судами, мне три года сократил Никита Сергеевич Хрущев Указом о досрочном освобождении. После лекции, девочки пришли ко мне и рассказали о разговоре с КГБэшникам. Я посоветовал девчатам на ходить ко мне, чтобы не повредить своей карьере. Я ссылку отбуду и уеду, а вам надо делать карьеру. Мы все равно встречались, но не популяризуя эти встречи. А, зная, что мои письма цензурируются Воркутинским КГБ, написал знакомому в США, о том, что ссыльный не имеет права на любовь, если она не санкционирована КГБ. Вскоре в ссылку прибыла из Ленинграда Юля Окулова – Вознесенская, поэтесса, известная правозащитница, православная и очень энергичный человек. Ее стихотворения восхищали мою душу светлой прорисовкой образа и христианской насыщенностью. Хрупкая, низенькая ростом, она словно ласточка порхала среди людей, поражая своей энергией и отсутствием усталости. Читая свои вновь написанные стихотворения, она тянула меня в тундру до черты, обозначенной милицией, перешагнуть которую считалось побегом из ссылки. Юля бесшабашно перебегала эту черту, а я соблюдал предупреждение. Вскоре к ней стали приезжать из Питера друзья – Володя Борисов и лучшая ее подруга Наталья Лесниченко. Юля в этот период преображалась и словно солнечные лучи согревала нас теплом её радости. Мы знакомились с достопримечательностью Воркуты, очень суровой, покрытой пеленой угольной пыли и конечно же любовались зеленой тундрой с карликовыми деревьями. Если в Ленинграде был период светлых ночей, то в Воркуте в этот период ночей вообще не было. Ты посыпаешься и не знаешь, что сейчас – день или ночь.
После отъезда друзей, Юля Вознесенская загрустила, и вскоре подалась в бега из воркутинской ссылки. Побег удался. КГБисты подняли тревогу. Юлю выследили в Ленинграде. Вернули в Воркуту. Добавили два года побега из ссылки и посадили в уголовный концлагерь. Я посещал Юлю в больнице, перед отправкой в концлагерь. Без нее, моя жизнь в Воркуте немного помрачнела. Юля обладала умением создавать радостную атмосферу. Во всех ее поступках присутствовала Божия благодать и радость. После освобождения она уехала в Германию, откуда писала мне в Москву, что в Германии поет обо мне песни и читает свои стихи. Ранее я не встречал, и до сих пор не встречаю таких энергичных женщин, аура которых окружала людей энергией радости, как у Юли Вознесенской. С ней всегда было легко. Уже сам побег из ссылки характеризует эту прекрасную женщину, ставшей популярной и известной миру писательницей.
Так мы дурачились на фоне бывшего концлагеря Воркуты:
Юля, я, Володя Борисов и Наташа Лесниченко с стихами Юли в руке.
После побега Юли Вознесенской из Воркутинской ссылки, я написал следующее четверостишие:
В Воркуте всполошилось ЧКа –
Наша Юля подалась в бега!
Ее долго искали,
и все-таки взяли.
Пока моя Юля, пока!
Е.И. Пашнин
С Юлей мне было весело и легко нести карательную ношу ссыльной жизни, взваленную на мои тощие плечи, словно Крест на Симона Киринеянина, который он нес за Иисусом. (Лк. 23.26). Впоследствии Юля писала в Воркутинских "лимуриках":
Проживал в Воркуте гражданин –
политический ссыльный Пашнин.
Я к нему залетела,
но чуть потеплело –
и Пашнин остаётся один.
----------------
Говорят, из Москвы Пашнину
прямо в лагерь прислали жену.
Но взмолился молчальник:
"Уберите, начальник!
я больше люблю тишину!"
Юля Вознесенская, 1977 г.
Заразившись Юлиной энергетикой, я принялся рифмовать свои мысли и впечатления: Я и так, и эдак мир пинаю.
Строю. Перестраиваю вновь.
Ничего я в нем не понимаю:
Ненависть, какая-то любовь…
Что-то строят,
Что-то разрушают…
Спорят. Бьют друг другу по сурлу.
Ничего я в нем не понимаю.
Плюну. Шваркну, в рожу, и – умру!
Воркута, 1977 г.
Однажды мне прислала из Нью-Йорка письмо Тамара Ивинская с вопросом: "Что представляет собой Воркута?". Движимый энергетикой неутомимой Юли Вознесенской, я ответил: И чертом проклята,
И Богом позабыта, –
Корёжится в похмелье
Воркута.
Мы с Юлей дурачились. Гуляли по кусочкам тундры, огороженной для нас запретной зоной границ города Воркуты. Любовались карликовыми деревцами. Коврами зеленой травы и… оленями с красивейшими рогами. Сплетали из тундровых цветков венки и дурашливо надевали их на головы друг друга. Тем не менее, Юля часто грустила по Ленинграду и своим друзьям. Особенно она дорожила дружбой с Наташей Лесниченко-Гум. Наташа была действительно замечательным человеком.
Наталья сплела венок из тундровых цветов, а затем с Юлей одели на мою голову.
Я с Юлей были очарованы тундровыми оленями, но подойти к ним не могли из-за запрета выходить за границы г. Воркуты. Когда Юлю осудили за побег из ссылки, я приходил к ней на свидание с передачами, пока не отправили ее отбывать назначенный судом срок в женский концлагерь. Недавно мне сообщили, что год назад (2015 г.) Юля умерла в Германии. Светлая ей память в род и род! Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, молитвами Пречистыя Твоея Матери, и всех святых в земле русской просиявших, помяни во Царствии Твоем, репрессированную советской властью и КППС, рабу Твою Юлию! Прости ее согрешения вольныя или невольныя, и всели ее в селения праведных, и ее молитвами помилуй и спаси нас, грешных! Аминь.
При мне Юля не курила. Возможно, стала курить в женском концлагере или в Германии. Западная идеология принесла много бед и разврата России. После посадки Юли, даже северное сияние стало мрачным от угольной пыли. Зато летнее сияние образа Юли, насыщенное радостью и творчеством ее стихотворений, поднимало настроение, вселяя в душу оптимизм.
Фотография Юли с сигаретой, напомнила мне Рижские Кресты, когда в камере мы скручивали из клочка газеты конусообразную трубочку, перегибали ее треть конусной части. В Верхнюю широкую часть засыпали махорку и. словно чифирь, пускали эту "козью ножку" по кругу сокамерников по две затяжки, чтобы хватило всем покурить. Так мы убивали чувство голода, который был одним из орудий пытки репрессивного режима. Когда в Березниках я встретился с иеромонахом Гурием. Узнав, что я стал курить, он наложил на меня эпитемью и этим заставил бросить курить.
Но во Владимирской тюрьме, я снова стал курить, в которой пытка голодом была усилена строгим режимом содержания под стражей. В Воркуте я окончательно бросил курить, ибо легкие были заполнены угольной пылью.
В память о Юле Вознесенской решил опубликовать часть нашей переписки: 1)
Юленька, солнышко! Приехал с дачи, и сразу пишу тебе это послание. Оказывается, у тебя имеется почитательница, которая запоем читает твои книжки. Ту, в которой монастырь ушел под воду, она прочитала пять раз. И это не придел. Прочитала бы и больше твоих книг, да расхватывают их слишком прытко. К тому же дачные землеройные и посадочные работы пожирают много сил и времени. Но зато едим экологически чистый продукт, и хвалим Бога! Земля, она труд любит! А еще любит человеческий пот пить. Господь сказал жене – в муках рожать будешь; а мужику –в поте лица землю возделывать станешь. Помнишь, как в заполярье я говорил тебе, что верю в твой талант. Моя вера подтвердилась. Кто почитательница? Моя разведенная венчанная жена, которая бок о бок трудится со мной на огороде и пересказывает мне ею прочитанное. Просила, когда приедешь в Москву на выставку твоих книг, чтобы я познакомил ее с тобой. По какому адресу тебе выслать видеокассеты? На деревню маме, или в Германию. Решай сама. И я немедленно вышлю тебе видеокассеты. С земным поклоном, твой – комариный полигон.
2) Вознесенской Ю.Н.
Ленинградская область,
Всеволжский район,
дер. Ириновка, дом 72
Дорогая Юленька свет Николаевна, здравствуй, процветай и побеждай!
Вот и пишу тебе из России в Рассею, на родину твоих предков, славных людей некогда Великой и Святой Руси. Святость Руси, конечно, сохранилась и доныне, а вот о Величии, - увы!
Знаешь, мне пришла в мою морщинистую головушку интересная поэтическая мысль, следующего содержания:
На Ириновку грядет Заря,
Птички песнь поют о Божьем свете.
Ветер рвет листки календаря.
Путник в дом стучится на рассвете.
Путник долго по миру бродил.
Поседел, любя свою Отчизну.
Он за все судьбу благодарил,
Молодым годам, справляя тризну.
Юлька. Юля! Встретит тебя мать,
Заскрипев калиткой у плетня.
Пыльный Лик твой станет целовать,
Чадо поседевшее любя.
На Ириновку грядет Заря.
Птички песнь поют о Божьем свете.
Ветер рвет листки календаря.
Путник в дом стучится на рассвете.
Вот такие грустные мысли посетили мой иссохший от времени мозг. У меня взбунтовала программа, не выдержав моей электронной переписки с тобой. Когда ее усмирили, я узнал, что в первых числах июня собираешься в поход на Ириновку. Вот и решил послать тебе вдогонку это письмо. Я тоже в постоянных бегах из Москвы в Струнино и из Струнино обратно в Москву. Знаешь, как красиво поют владимирские соловьи! Выйдешь по росе на старое кладбище. Щебетание птиц и трели соловьев увлекают мою уставшую душу ввысь, к Богу. Перекрестишься. Сделаешь земной поклон. Вздохнешь глубоко-глубоко. Эх, Юленька, вспомнишь воркутинскую тундру. Напоишь досыта комаров своею кровушкой и, опустишься грешной душой на землю Русскую, потом трудолюбивого народа русичей напоенную. Вот так и живем! Вздыхаем, стонем, ворчим, но – живем!
Не знаю, дойдет ли до тебя это письмо. Но душу излил, и то, хорошо.
С земным поклоном! Поклонник твоих талантов. Грешный комарин свет воркутинович
3) Мой адрес электронной почты: evg_rusich@mtu-net.ru
Дорогая Машенька Сперанская, Христос Воскресе!
(Когда я писал Юле письма в тюрьму, чтобы администрация воркутинской тюрьмы не узнала, кто его написал, я придумал "Машеньку". Обнаружив эту копию письма в своем архиве, я послал её Юле Вознесенской в Германию, в 2005 году. Забыв, что в письмах к Юле, Машенькой называл себя самого для того, чтобы тюремщики думали, что письмо отправлено одной из подруг Юли. (Юля обратила внимание на мою забывчивость, и в ответном письме подчеркнула это). Ее ответное письмо опубликовано выше..
Всегда помню твой Светлый Образ, который воссиял в моей воркутинской жизни, в период заполярной ночи.
Данный Свет подобен Свету Христова Воскресения, – всегда праздничен, всегда радостен, всегда жданый! При каждом его появлении в моей судьбе, уста самопроизвольно восклицают: Христос Воскресе, радость моя! А душа торжественно возглашает: Воистину Воскресе, радость моя!
Как можно такое забыть в жизни, наполненной нестроением, злобой, ненавистью, клеветой, подлостью, фальшью… Только и остается несказанный свет в ночи, навстречу которому из моей утомленной души несется восторженный возглас: Воистину Воскресе!
После того, как один поддонок (Аратов), около трех лет таскал меня по судам, за статью "Расчленители", опубликованную в издаваемом мною журнале Русич (он судебную тяжбу проиграл!), я перешел на нелегальное, вернее полулегальное положение, подписывая свои материалы различными псевдонимами. Издание журналов Русич и Великоросс прекратил, т.к. во время судов мне некогда было их издавать. Тем более, что у них появились двойники. Как на издаваемый мною самый первый журнал Русский Вестник, А.А. Сенин стал издавать газету Русский Вестник. В то время мода была такая: у популярного печатного издания обязательно появлялся двойник. Отсутствие достаточных материальных средств (истощенных судами) стало причиной роспуска возглавляемого мною Христианского Патриотического Союза, (ХПС), созданного В.Н. Осиповым и мною. Члены ХПС перешли в другие патриотические организации. Правда одно отделения ХПС упрямо не желало само распускаться, и продолжает функционировать в Крыму. Я готовлю им письмо, чтобы они влились в другую патриотическую организацию.
Годы берут свое. Поэтому перешел на видеосъемки и создание видеофильмов патриотического направления (под псевдонимом). Сообщи адрес, на который можно выслать несколько в/кассет. Одним словом, в меру сил продолжаю ранее начатую работу с поправкой на зрелость и время. Чекисты очень умело рассорили меня с Осиповым В.Н. и германскими друзьями. У меня хватило сил и опыта, чтобы разобраться во всем этом и примириться с В.Н. Осиповым. Мне кажется, если в моей душе погаснет Солнце твоего образа, я окунусь во тьму загробной жизни. В 2004 г. в феврале мне сделали онкологическую операцию, после которой я немедленно улизнул из больницы, хотя в ней мне был предоставлен полный комфорт и палата на двоих. Тогда меня закрепили за онкологическим отделением 107 поликлиники, рядом с моим домом. Но и туда я прекратил ходить, когда рана стала зарубцовываться. Но начала сильно болеть левая нога. Онкологическую операцию делали на левой стороне ниже грудной клетки. Хирург долго удивлялась тем, что метастазы не успели появиться. Наблюдали меня два хирурга, Старшей была женщина. Врачи утверждают. Что болезнь ноги не связана с операцией и онкологическим заболеванием, а вызвана старостью. Я с ними согласился и начал облучать свою утомленную душу теплом твоего Светлого Образа!
С земным поклоном и благодарной памятью, напоенный твоей неуемной энергией и творческими успехами, твой соузник – Евгений Иванович Пашнин-Сперанский, воркутинский комарин.
4) Юленька, Свет Небесного града Китеж, ты что, в творческом затворе? Пошто на мои письма молчишь? Виделся с Робертом (19.05.2005). Он спросил: "Что у нас с Осиповым произошло?". А чо, было дело. Оченно долго пребывал я за колючей проволокой и в тюремном затворе. Там методы чекистов изучал академическим методом собственной шкурой и мозгом. Их жучков нюхом распознавал. Здесь, на "свободе" все иначе. Внедрились к нам с Осиповым чекистские жучки, и давай нашептывать в уши друг на друга разную пакость. Осипов опытнее. Он сразу все раскусил, а я слишком долго сидел. Оказалось, на "свободе" люди подлее, наглее, коварнее. Вот и рассорили меня с Осиповым. Однажды на одной из конференций я и Осипов сидели в президиуме за одним столом. Мне дали микрофон для выступления. В конце своей речи, я сказал присутствующим в зале: "Чтобы жучки не говорили о нас с Осиповым, он делает свое дело во славу России, и я делаю свое дело. Оба мы – русские! Оба – политзеки с большим стажем". Я подошел к Осипову, и на глазах присутствующих пожал ему руку примирения. С тех пор живем мирно! А шептуны подались к лидерам других патриотических организаций делать свою пакостную работу. Они – опытные. Они – знают свое подлое дело. В журналах Вече (ФРГ) О.А.Красовского было публиковано много моих статей: "Венчанные колючей проволокой". Кстати, не мы ли с тобой венчаны колючей проволокой в Заполярной ссылке? "Родовая кровь Ивана Сковороды", "Сказ Луганского казака Прошки, о жиде сороконожке" и многое другое.
Сегодня пересмотрел твои воркутинские фотографии и отложил их для видеосъемки. Александр Робертович посоветовал переслать их тебе через интернет. Я ответил ему: "У меня нет сканера".
- Ааааа….
- Ооооо…
Одним словом, поклон тебе до низкой Матушке Святой земли заколдованной России!
20.05.2005 г. Комарин
Я привел копии писем в дар светлой памяти талантливой писательницы Юлии Николаевны Вознесенской, политузницы карательной системы СССР и КПСС, моего лучшего друга, моего солнца правды, радости и воркутинского северного сияния!
Так как в Воркуте не было православного храма, а была религия "ленинского опиума", я написал заказное письмо в издательский отдел Московской Патриархии прислать мне молитвослов, Евангелие, православный календарь на 1977 год и журнал Московской Патриархии. Через продолжительное время (возможно, решался вопрос как ответить на мою просьбу), издательский ответ Московской Патриархии с долей цинизма сообщил: "Мы уголовникам не помогаем". Меня, конечно, этот ответ возмутил. В голове появилась крамольная мысль: неужели ленинский опиум поразил и мозг руководителей издательского отдела Московской Патриархии? Неужели революционные обновленцы сохранили свою власть в Московской Патриархии? Как здесь не вспомнить ответ Иисуса Христа на вопрос: а кто мой ближний? (Лк.10,29): На это сказал Иисус: некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставив его едва живым. По случаю один священник шел тою дорогою и, увидев его, прошел мимо. Также и левит, быв на том месте, подошел, посмотрел и прошел мимо. Самарянин же некто, проезжая, нашел на него и, увидев его, сжалился, и подойдя, перевязал ему раны, возливая масло и вино; и посадив его на