– Это называется моральная травма, Овчинников! Она не влияет на твою физическую форму, которая, правда, подпорчена водкой. Но если ты не можешь перелезть через забор, то я тебя перекину.
– Да ладно, – недовольно отозвался он. – Уж как‑нибудь…
Я перебралась через забор без приключений. Не такое уж и препятствие для скалолаза. Леха влез без проблем, но, когда прыгал сверху, зацепился штаниной за пику и рухнул вниз головой. Благо упал в груду сорняков, которые свозили сюда. Не то и в самом деле получил бы серьезную травму.
За забором было темнее, чем на улице. Мы прошли десяток шагов, и луч моего фонаря наткнулся на старый могильный крест. На табличке – «Вере Федоровне от внуков…». Овчинникову надпись не понравилась. Он закричал, пришлось заткнуть ему рот ладонью.
– Ты куда притащила меня?! – спросил он осипшим голосом после того, как я ослабила захват.
– Это кладбище. Что ты орешь, как базарная женщина! Никогда на кладбище не был? Перестань трястись, не позорь фамилию.
– Алена… – Только теперь до него дошло. – Ты чего удумала? Это же подсудное дело!
– Я не собираюсь красть искусственные цветы или рушить могильные плиты. Я пришла узнать то, что должна знать. И никто мне помешать не сможет. Поэтому сделай одолжение – не ори, не привлекай сторожей. А то я тебе лопатой по голове настучу.
– Могла бы предупредить про кладбище. Я бы водки взял – с ней не так страшно. Знаешь, на войне перед атакой солдатам водку выдавали!
– Знаю. Но водки у меня нет.
В самом деле идти ночью по кладбищу – далеко не весело. Могильные кресты и надгробные плиты, выраставшие из темноты каждый раз в иных проекциях, не позволяли к ним привыкнуть, а потому каждый раз пугали Овчинникова. Он шел сзади, ежеминутно вздрагивая и вскрикивая. Я же ощущала только легкую тень настоящего испуга. После могильника в Андалусии, под завязку набитого черными костями, меня мало что могло смутить.
По сравнению со знойной Испанией, где солнышко буйствует вовсю, московская ночь «одарила» лишь четырнадцатью градусами выше нуля. В шортах и маечке я сразу ощутила этот перепад, но чтобы переодеться, не было ни времени, ни магазинов.
– Пришли! – сказала я.
Леха облегченно выдохнул.
Луч моего фонаря высветил две одинаковые гранитные плиты. На каждой – строгая табличка, выполненная по заказу Министерства иностранных дел СССР. На одной – «Игорь Баль», на другой – «Ольга Баль». Годы жизни – и все. Ни фотографий, ни памятных надписей «Любим, помним, скорбим». Две надгробные плиты, отразившие дух государства, которого уже нет. Официальные донельзя – как мавзолей, истоптанный вождями разных времен.
Я вошла в ограду. Села на лавочку и некоторое время смотрела на могилы. Леха нерешительно мялся возле калитки. Молодец, что хоть ничего не говорил. Он знал о моей тоске по родителям. Кажется, понимал.
– Поехали, – сказала я.
– Господи, прости меня! – вдруг перекрестился Овчинников.
Никогда не замечала за ним набожности.
Последний раз землю над могилами моих родителей лопата ворошила девятнадцать лет назад. За это время почва закаменела. Охватив площадь сразу обеих могил, мы с Овчинниковым рыли одну большую яму. Фонарь я закрепила на могильном камне матери. Он бросал вниз широкий, рассеянный луч. Наши лопаты и комья бросаемой земли мелькали в нем тенями призраков.
За три часа Леха не проронил ни слова. Работал, сжав зубы. Распрямился только однажды, чтобы перетянуть платком, вспухшие волдыри на ладонях. Я тоже ладони стерла, но продолжала махать лопатой, все глубже и глубже погружаясь в землю. Даже когда обнаружила, что не могу разогнуться и выбросить из ямы очередной ком…
Моя лопата ударилась во что‑то твердое, издав деревянный стук. И я испугалась впервые за сегодняшнюю ночь, отчетливо поняв, что вплотную подошла к запретной черте. Я стояла на краю пропасти, держа свою прежнюю жизнь, свои воспоминания в вытянутой руке. Вот вскрою гробы – и все покатится в тартарары. При любом исходе уже не будет того, что было до этого: размеренной работы в архиве, интересных, но пустых поездок за границу, Лехи, который не так и отдалился, хотя и не близок… Эта странная разделительная полоса устроена не нормами и моралью человеческого общества… Мне вдруг сделалось ясно, что существует некто, устанавливающий Правила: что – можно, а что – табу.
Пока я думала, Леха откопал крышки. Два одинаковых гроба лежали под моими ногами. Они на удивление хорошо сохранились. Даже ткань, которая их обтягивала, не истлела. Лишь потеряла цвет… Я помнила их с детства, но теперь воспоминания семилетней девочки вытеснила новая картина. И в памяти останутся ночь, луч фонаря, две крышки, обтянутые поблекшей тканью, в глубокой яме.
Овчинников откинулся к стене и выжидательно глядел на меня.
– Ты уверена, что хочешь этого?
– Нет. Не уверена, – ответила я.
В груди все трепетало от волнения.
– Но я должна определиться. Правда существует только в единственном варианте.
Я сменила лопату на фомку, которую захватила из багажника «жигулей» Овчинникова. Просунула жало между досками. Надавила. Раздался треск.
С виду гробы казались крепкими, а на самом деле время попортило дерево.
Овчинников поморщился и отвернулся.
Я вскрыла первую крышку. Затем вторую. И откинулась к земляной стене рядом с Лехой.
Двенадцатого марта тысяча девятьсот восемьдесят пятого года мой отец изучал отчет сэра Лестера о скандинавском боге, изуродованное тело которого обнаружено в Кембриджширских болотах. Доподлинно неизвестно, чем Игорь Баль занимался потом – с середины марта до середины апреля. Кажется, он приехал домой, затем, по словам бабушки, отправился в страну, где «солнце светит круглые сутки». Бабушка подразумевала Африку, но я думаю, что речь шла о знойной Андалусии. Она рядом. Кое‑где в южной Испании можно наткнуться на песчаные барханы, напоминающие об африканских пустынях. В любом случае до Испании отец не добрался и, согласно официальным сообщениям, вместе с мамой пятнадцатого апреля погиб в Аммане.
Слепой Фернандо сказал, что отец пришел к нему, когда зацвел мальтийский дикорастущий кактус, пропитавший округу густым ванильным запахом. Но дело в том, что мальтийские кактусы цветут только один раз в году – летом! Страстный цветовод Лукас не мог ошибиться. Получается, что измученный отец пришел к Фернандо летом. ПОСЛЕ ТОГО, КАК СЛУЧИЛСЯ ВЗРЫВ В АММАНЕ!
Невозможно, чтобы это было другое лето. Игорь Баль мог обнаружить Мертвенный Мегалит, лишь ознакомившись с исследованиями болотной мумии. Именно он провел линию на фотографии, проследив путь викингов. Он узнал об Андалусии лишь весной – в ГОД СВОЕЙ ГИБЕЛИ. И оставил об этом ясную запись в учетной карточке Большого читального зала. Фернандо не мог столкнуться с отцом в другой год, скажем, в предыдущий. Просто в силу того что отец еще не ведал о могильном холме. Возможно, даже не подозревал о Фенрире и Камне Судеб! Время не пришло. Вот и выходит, что Игорь Баль явился к Фернандо летом тысяча девятьсот восемьдесят пятого года!
Эта догадка и привела меня в Москву. Правда, существует момент – простой, как деревянное полено, – способный разбить мои хрустальные надежды в пух и прах… А вдруг старик перепутал дни? Вдруг встреча состоялась в начале апреля, но что‑то перемкнуло в ветхом мозгу Слепца, и два события – появление отца весной и цветение мальтийских кактусов летом – наложились друг на друга?.. Такое объяснение тоже возможно. Старик просто ошибся, чего не бывает с пожилыми людьми!
Но если старик перепутал дни, тогда почему гробы родителей у моих ног ПУСТЫ?!!
Два одинаковых гроба, которые я помню с детства, оказались обычной бутафорией! Тела моих родителей не лежали в них никогда! И не могли лежать, потому что через полтора месяца после своих похорон Игорь Баль появился в Испании, у слепого Фернандо. Вымотанный, измученный, преследуемый, но ЖИВОЙ!
– Что это значит? – спросил Леха, глядя на закопанные в землю деревянные ящики, в которых все эти годы покоился воздух.
Всего лишь то, что некто похоронил вместо моих родителей пустоту! Разумеется, гробы привезли закрытыми – никто из родственников не должен был заметить фальсификацию. Бабушка объяснила, что на родителей нельзя смотреть – настолько они изуродованы. Она и не подозревала, что в них никого нет. Кто‑то устроил целое представление. С похоронами, с выступлением коллег и секретаря какого‑то там райкома партии. Кому это потребовалось? И главное – зачем? Где же мои родители?
Я не знала, что мне делать со всем этим. Сделалось страшно. Если в трудных поисках Камня Судеб меня поддерживал милый и хороший человек доктор Эрикссон, то в раскрытии тайны родителей я одинока. Где‑то глубоко внутри я готова была согласиться на то, чтобы сегодняшней ночью все‑таки обнаружились тела моих папы и мамы. И все бы закончилось, и все бы вернулось на круги своя. Я забыла бы бред, произнесенный Бейкером. И слова Чедвика о корабле «Бельмонд», Свои подозрения я готова была оставить на этом кладбище. Но не вышло…
Никуда мне не деться от Испании, от гигантской Башни, которая появится в момент солнечного затмения! От Камня, который хранит в себе судьбы мира!.. Путь один. По нему шел отец, и я должна пройти следом. Должна выяснить, что произошло. Это не моя прихоть. Это моя судьба.
– Давай выбираться отсюда, – сказала я Овчинникову.
Мы с трудом выкарабкались из раскопа. Гробы – часть моей истории, такой же пустой, как они, – остались внизу, освещенные слабеющим лучом фонаря. Батарейки садились. Что‑то гасло и во мне. В конце концов и я далеко не «энерджайзер».
Леха собрал лопаты. Я сняла фонарь с каменной плиты над псевдомогилой матери…
Из темноты послышался хруст травы.
Я вздрогнула. Овчинников оглянулся.
Откуда‑то возникли автоматные стволы. Четкий мужской голос произнес:
– Ни с места! Не двигаться!
Серьезно настроенные преследователи все‑таки добрались до меня! Сколько ни старалась, ни пряталась – убежать не удалось. Автоматные дула подтверждали мой вывод, настырно целясь в тощую грудь. И в Лехину тоже.
В первый момент я подумала, что теперь точно угодила в пасть Левиафана. Вкрутит в висок штырь и бросит на поиски Камня. И стану я его сыскным псом‑зомби – копией Чедвика, каким тот был до недавнего времени.
Я в самом деле решила, что «Мгла» выследила меня. Руки у Кларка такие длиннющие, что дотянулись даже до России с ее медведями. Власть Левиафана показалась мне безграничной, а взор – как всевидящее око Саурона. Иногда от него можно спрятаться, но вот и осечка вышла…
Однако я ошибалась. Просто фан‑клуб моих «воздыхателей» пополнился. И выяснил это открывший рот Леха:
– Чего‑то я не слышал, чтобы кладбищенских сторожей оснащали «Вихрями»!
– Молчать! Руки за голову!
Только тут я обратила внимание, что человек из темноты говорит на чистом русском. Без малейшего акцента.
– Леша, не перечь им… – начала я, задрав руки. – Не поможет.
– Нет, постойте! – произнес непослушный Леха и сделал полшага вперед. – Я – оперуполномоченный РУБОП капитан Алексей Овчинников! В чем дело? Кто вы такие? На каком основании угрожаете оружием? Мы проводим вполне официальную эксгумацию.
Леха обычно любит розыгрыши, но здесь не шутил. Он на самом деле работал в управлении по борьбе с организованной преступностью, пол года назад получил звание капитана. Правда, последние несколько лет активно губил печень и морально разлагался, но происходило это вне службы…
– Специальная операция ФСБ! – объявил один из тех, кто держал оружие. – Руки за голову!
Федеральная служба безопасности? Вот так номер!
Тягаться с ними Овчинникову не по силам. Да и вооружение неравное. Два короткоствольных «Вихря» против лопаты.
– Что вам нужно? – спросил Леха. – Оставьте девушку! Это могила ее родителей – она пуста.
Он сделал еще шаг, оказавшись в полуметре от стволов.
– Ни с места – или откроем огонь! – повысив тон, произнес фээсбэшник. – Руки за голову!
Последнее относилось к Лехе. Я‑то давно положила ладони на затылок.
– Хорошо, – подозрительно спокойно произнес Овчинников.
Он медленно поднимал руки, почему‑то сжатые в кулаки. Только спустя мгновение я поняла почему.
Не успела опомниться, как Овчинников разжал ладони. Оказалось, что они были полны песка! Который и полетел в глаза обладателей «Вихрей».
Послышался короткий мат.
– Беги, Алена! – крикнул Овчинников, круша кого‑то в темноте.
До меня донеслись звуки ударов.
Лучшего момента для бегства придумать невозможно. Я дернулась, сделала шаг и замерла. Как бросить Леху в такой ситуации? А если с ним что‑то случится?! Я же после этого съем себя заживо!
Моя нерешительность заставила Овчинникова рявкнуть:
– Что стоишь, дура?! Беги! – Он обернулся ко мне, в луче света появилось его разъяренное лицо. – Мне они ничего не сделают. Ну звания лишат, ну под суд отдадут… А тебя – попросту пристрелят! Беги!
И я рванула. В темноту, через груду земли, натыкаясь на железные ограды и камни. Гаснущий фонарь остался там, где продолжали драться Леха и люди из ФСБ. Я летела, не разбирая дороги, по чьи‑то могилам, по цветам… Спотыкаясь и падая… Не оглядываясь…
Звуки потасовки за спиной вдруг сменились топотом со всех сторон. Замелькали узкие лучи фонарей, неподалеку чьи‑то голоса комментировали каждое мое столкновение с могильным крестом, трещали динамики радиотелефонов.
Кладбище забито фээсбэшниками! И все они ловят меня! Не Леху же!
Сзади прозвучала короткая очередь. У меня сжалось сердце, но я не остановилась. Даже думать не стала, что она может значить. Леха велел мне спасаться. И я сделаю это!
Перед глазами внезапно выросла высокая кладбищенская ограда из железных прутьев. Не останавливаясь, я прыгнула на нее и одним махом перебросила тело на другую сторону.
Что‑то не рассчитала и свалилась на тротуар. Здорово грохнулась!..
Улица была погружена в темноту. Лишь в нескольких метрах, где забор переходил в старую кирпичную стену, обклеенную плакатами к мюзиклу «Иствикские ведьмы», горел одинокий фонарь. Кроме участка тротуара он освещал человека в старом потертом костюме и поношенных ботинках. Этот человек поджидал явно меня!
Подняв пистолет, Глеб Кириллович неспешно приближался. Холодный стальной взгляд из‑под морщинистых век выдавал в нем старого чекиста.
– А! Консультант по вопросам взаимодействия! – Я с трудом поднялась, держась за прутья ограды. – Так и думала. Не похожи вы с Сашей на представителей международной компании. Особенно мне понравился трюк с кредитной карточкой. Ни в чем себе не отказывайте! С трудом рисуется образ нефтяных магнатов, которые жалеют денег на поиски такого бесценного артефакта, как Камень Судеб!
– Довольно болтать.
Топот с разных сторон известил о приближении не меньше десятка бойцов спецподразделения. В черных масках и черных бронежилетах, рассматривая меня сквозь прицелы «Вихрей», они взяли нас с Глебом Кирилловичем в плотный полукруг. Я прижалась к забору. Теперь точно не убежать.
Башня, появляющаяся в Средиземном море в момент солнечного затмения, сделалась для меня далекой и недоступной.
– Что‑то не вижу Саши, – произнесла я, картинно оглянувшись. – Наверное, вставляет себе зубы.
– Ты напрасно скалишься, Овчинникова, – произнес Глеб Кириллович непарализованной стороной рта. – Я предупреждал, чтобы ты не делала глупостей.
– Ну и что же? Пристрелите меня здесь и похороните в могиле моих родителей?
– Зачем? Упрячем в глубокие подвалы, оставшиеся со времен НКВД. О них не знают журналисты. Каждодневные инъекции клозапина подавят волю. Мы выкачаем из тебя все, что ты знаешь, а затем сделаем сумасшедшей. Ты будешь царапать стены, сдирая ногти. Станешь подолгу смотреть на люминесцентную лампу, выжигая сетчатку. Все случившееся покажется тебе кошмарным сном, ты будешь рассказывать его окружающим, и они будут воспринимать его как бред.
За спинами бойцов я увидела человека, который держал смирительную рубашку. Глеб Кириллович не лжет! Черт, дело плохо! Хуже некуда.
– Оказывается, вам не нужен Камень, – произнесла я. – Что ж, «Мгла» заберет его уже через пятнадцать часов и получит возможность предвидеть будущее. А вам останется пытать жалкую переводчицу. Завидный размен.
– О Камне мы поговорим в другом месте. В пушечных подвалах… ВЗЯТЬ ЕЕ!!
Полукруг бойцов с автоматами надвинулся на меня и остановился. Все замерли, вопросительно глядя на предмет, который я достала из‑за пояса.
– Стойте! – В выставленной перед собой руке я сжимала прелюдийский жезл. – Не подходите ко мне!
– Это что за железяка? – поинтересовался кто‑то.
– Палочка‑выручалочка, – сказала я. – Если приблизитесь, то погибнете в страшных муках.
Из‑под масок донеслись смешки.
– Кто‑нибудь, спасите меня! – притворно воскликнул один из бойцов.
– Хорошая чесалка для спины!
– А как эта железяка против пули?
Смешки подчиненных рассердили старого чекиста. Он нахмурился, морщины сделались резкими и глубокими.
– Прекратите болтать и возьмите девчонку! – жестко приказал Глеб Кириллович, стоя за спинами бойцов. – Или не в силах справиться с дохлой молодкой?
Смех как обрезало. Замечание задело вояк. Они угрюмо замерли, выставив стволы вперед. Сквозь строй протиснулся человек со смирительной рубашкой.
– Перестань кривляться, – сказал он. – Ты одна, без оружия, а нас много.
У меня не оставалось другого выхода. Я повернула к себе жезл одной из трех граней.
– Самагата'ама мурта… – пропел а я начал о фразы, тщательно соблюдая интонации.
Воздух поймал мои слова, пропустил сквозь себя и издал удивленный звон. Услышанные звуки для него были непривычными, будоражащими, но в то же время странно знакомыми. Возможно, когда‑то они гуляли по земле – до той поры, пока не оказались забыты или утеряны.
Человек со смирительной рубашкой замер, прислушиваясь. Не только мои уши уловили звон дрожащей гитарной струны. Он держался всего несколько секунд и этого хватило, чтобы лампа единственного фонаря вдруг бешено заморгала.
Новая фраза прелюдийского санскрита сорвалась с моих уст, вливаясь в окружающий мир и заставляя его подчиняться:
– …аста'ама 'рамати казмалам…
Из‑под земли донесся рокот. Тяжелый, глухой, от которого мелко задрожали асфальт и прутья ограды. Жезл стал наливаться тяжестью. Одновременно я почувствовала, как чуть ниже пупка собирается теплый, пульсирующий шар. Нос уловил в воздухе едва заметный запах озона. Обычно такой появляется после разряда молнии, а тут – всего лишь фраза на древнем забытом языке.
Солдаты испуганно зароптали:
– Что происходит?
– Это землетрясение? В Москве не бывает землетрясений!
– Девочка, перестань говорить не по‑русски!
Перестать я уже не могла. Не могла запретить языку озвучивать текст. Надписи приковали мой взор: они желали, чтобы я произнесла их полностью. И я не сопротивлялась, потому что совсем не хотелось оставлять в себе чужую, неведомую силу, которая неожиданно скопилась во мне. Сила жаждала выхода! И я пропела следующее:
– …ала'ама саяаан су та …
Ощутила рывок. Незримый удар, едва не сбивший с ног меня и остальных.
В дергающемся свете фонаря стало заметно, что кирпичная стена вдруг поблекла. Плакат «Иствикских ведьм» сделался невыразительным – будто выгорел на солнце. Черный цвет асфальта потерял насыщенность. В животе уже бурлил огромный и тяжелый шар, от которого теплый поток через промежность бежал по спине и поднимался к плечам. В плечах он собирался и струился по руке, устремляясь в кулак. К жезлу. Бурлящие потоки сотрясали тело, к запаху озона добавилось что‑то острое, едкое, и у меня из глаз потекли слезы. Однако ничто уже не могло остановить последнюю фразу:
–… аста'ама кришна!
В небе словно кто‑то ударил в огромный барабан. Бойцы от неожиданности втянули головы…
Откуда‑то донесся полный боли и усталости вздох. Древний стержень сделался настолько тяжелым, что земля потянула его к себе магнитом. Следом моя рука пошла вниз. Жезл падал так быстро, что едва не опрокинул меня. Я ухватилась за него другой рукой и, помогая всем телом, подобно штангисту, дернула его вверх.
Случившееся дальше напоминало дурной сон. Фильм ужасов. Эпизод из романа Перумова.
Невыносимо тяжелый, липнувший к тротуару жезл, который я дернула, вздыбил за собой землю за оградой. Во многих местах комья взлетели в воздух и посыпались на меня и бойцов.
За оградой происходило что‑то несусветное. Могильные холмики словно взорвались после моих фраз! Образовались развороченные ямы, воронки и просто дыры в земле. Оттуда высунулись костлявые пальцы. Сразу во многих местах и почти одновременно. Одни – голые и белые, другие – бледные и серые, еще обтянутые истлевшей плотью. Они цеплялись за края, в поисках опоры, ворошили землю. Из ям слышались скрипы и клацанье, наполнявшие сердца живых леденящим ужасом.
Рывок жезла вызвал изменения не только за оградой. Неподалеку треснул асфальт, разлом образовался и под ногами солдат. Ошеломленные, они мигом расступились, не понимая, что творится. Но я догадалась. Давным‑давно заброшенная часть кладбища была отделена забором, затем по ней прошла дорога. И вот теперь забытые покойники выбирались на поверхность, чтобы напомнить о себе.
Я едва удерживала жезл. Он вибрировал и вырывался из рук, отвечая на каждое движение любого мертвеца. С другой стороны, стоило чуть наклонить его, чуть приподнять – мертвые в ямах тут же реагировали и двигались в ту же сторону.
Не могу сказать, долго ли толпа с «Вихрями» пребывала в оцепенении. Мое внимание полностью сосредоточилось на жезле, от которого во все стороны протянулись невидимые нити кукловода мертвых. Обомлевшие бойцы смотрели на дыру в асфальте, в которой что‑то копошилось. И никто не заметил, как откуда‑то сзади к ним приблизился скрюченный покойник.
Определить, мужчина это или женщина, я не смогла. Ни первичных, ни вторичных половых признаков не сохранилось. Череп продавлен, на костях висели лохмотья одежды. Сквозь ребра можно было рассмотреть освещенный участок улицы и даже прочитать слово на рекламном плакате «Ведьм».
Не помню, кто обернулся, кто открыл огонь. Сразу полдюжины очередей прошили насквозь и без того ветхое создание, поднятое силой слов и магическим жезлом. Пули не уронили мертвеца, а только раздробили его прогнившие кости.
Отвлекшись на одного, бойцы не заметили остальных. Неведомым образом ходячие белые скелеты подобрались вплотную к солдатам и попытались вступить в контакт. Тут и наступил хаос!
Не было никакого организованного сопротивления. Беспорядочная стрельба, крики ужаса и грохот костей, разбиваемых автоматными очередями. Но мертвые не чувствовали боли, не испытывали страха, а потому остановить их было невозможно.
А вот солдаты боялись. Еще как боялись! Их страх выражался в бессмысленном опустошении рожков «Вихрей». Им бы следовало бежать, а они за что‑то сражались. Наверное, за право напялить на меня смирительную рубашку.
Сражение могло закончиться очень плачевно. Потому что костлявая масса становилась все плотнее, наступая на обезумевших людей. У меня не было сил смотреть на бедных парней.
– Да бегите же, черт вас возьми! – закричала я.
И бойцы послушались. Наверное, какого‑то импульса, вроде моего крика, им и не хватало, чтобы дать деру.
Отдирая тянувшиеся к ним руки, солдаты бежали прочь. Через полминуты я была не рада собственному призыву. На улице из людей осталась только я и не меньше двух десятков ветхих, изъеденных временем и червями мертвецов. Жуткая компания вроде бы подчинялась движениям моей руки с жезлом. Но в то же время своевольничала. Мертвецы слонялись вокруг, ползали по асфальту, обдирали кусты, пробовали на зуб железные прутья ограждений.
Впрочем, я ошиблась. Я осталась не одна. Был еще Глеб Кириллович, которого часть мертвецов окружила и прижала к забору.
Что они с ним хотели сделать – даже гадать не буду. Рвать живую плоть и пожирать ее как будто не собирались. Тянули к нему руки и цеплялись за одежду, словно умоляя поговорить с ними.
Я повела жезлом. Волна шагающих трупов откатилась от старого чекиста, но не ушла, по‑прежнему держа человека в полукруге. В воздухе слышались невнятные бормотания, хрипы, сопение, среди которых можно было различить прерывистое дыхание Глеба Кирилловича.
Брезгливо морщась и не опуская жезл, я прошла к бывшему чекисту сквозь ограду тел и сказала:
– Надо поговорить.
Седые волосы Глеба Кирилловича были всклочены. Думаю, костлявые пальцы дотянулись и до них. У пиджака наполовину оторван рукав. Взгляд фээсбэшника из‑под насупленных бровей испепелял мертвецов презрением, но те сгорать не собирались, а угрюмо сопели и непонятно чем хлюпали. Я держала жезл над головой. Ладонь порядком вспотела.
– Убери этих тварей, – прошипел Глеб Кириллович.
– Понятия не имею, как это сделать, – честно призналась я. – К тому же симпатяги выполняют сейчас очень важную миссию – они помогут разговорить вас.
– Я все равно ничего не скажу.
– Вы были коммунистом?
– Я и сейчас коммунист.
– Зачем ваш отморозок Саша пытался убить меня в Лондоне?
Глеб Кириллович молчал. Я слегка повела жезлом, и стена мертвецов придвинулась. Допрашиваемый заговорил:
– Нам и в самом деле нужен Камень. Это бесценный артефакт, позволяющий предвидеть будущее. Возможно, судьбу целой страны! Заглянуть в будущее и исправить его, если что‑то пойдет не так. Ты – самая подходящая кандидатура для поисков Камня. Но наш сотрудник… Саша… Он проявил самовольство. Пытался убить тебя по личным мотивам. Поверь, он сделал это без согласования с Центром. Снял крупную сумму с твоей карточки и бежал.
– Мне плевать на Сашу и на деньги. Где мои родители? Вы видели пустые могилы?
– Я знаю, что могилы пустые… – Он оглянулся на мертвецов, которые вдруг перестали бормотать и дружно загудели.
Я тоже оглянулась. С полминуты мои помощники изображали паровоз, затем вернулись в прежнее состояние.
– Может, поговорим в другом месте? – предложил Глеб Кириллович.
– Мне кажется, что другое место не создаст такого вдохновения, как это. Говорите.
– Хорошо. Это я организовал лжепохороны твоих родителей.
Жезл покачнулся в моей ладони. Стена из мертвецов вздрогнула, почувствовав слабость. Едва не накатилась на нас. Я вовремя опомнилась и сдавила стержень обеими руками.
Глеб Кириллович заметил все, но не остановился:
– Твой отец, Алена Игоревна, был специалистом в области международных операций.
– То есть? – не поняла я.
– Он был профессиональным разведчиком!.. Одним из лучших – сильным и отчаянным, умным, разносторонним. Способным выполнять уникальные миссии, которые больше никому не удавались.
– Вы говорите об Игоре Бале?
– Именно о нем. Именно!
– Как же его журналистская деятельность? – пролепетала я.
– Прикрытие. Официальная легенда, позволявшая путешествовать по странам.
Костлявая рука протянулась к моим волосам, я нетерпеливо оттолкнула ее.
– С самого начала поиски Камня Судеб стали еще одной областью противостояния КГБ и ЦРУ. С того момента как девятнадцать лет назад в церкви норвежской деревушки Борглунд были обнаружены эпизоды легенды о Северном Волке. О великом воине, который отправился на поиски своего отца, а обрел Камень Судеб. Завоевал уникальный артефакт, предположительно принадлежавший богу Одину – могущественному магу, который умел заглядывать в будущее. Никто не воспринял ту легенду всерьез. Лишь твой отец правильно прочитал строки о том, что в предсмертных деяниях Северного Волка зашифрован путь к Камню… Но главное – Игорь нашел волчью пасть.
– Застежку на запястьях Хромоногого Ульриха!
– Точно. Не подтвержденную археологическими данными борглундскую легенду ожидала участь обычной сказки. Еще одной в собрании дневнескандинавских мифов. Но Игорь обнаружил связь между сказкой и мумией из Кембриджширских болот. И выдвинул гипотезу, что Камень Судеб может существовать в действительности! – Глеб Кириллович перевел дыхание. – За короткое время он серьезно продвинулся в своих исследованиях. Однажды ему удалось нащупать след великого воина. По несчастливому совпадению именно в тот момент информация о поисках просочилась в ЦРУ. И американцы всерьез сели на хвост Игорю.
– «Мгла»?
– Ее сети уже тогда накрыли Европу. Игорь находился под постоянным давлением со стороны спецотдела. Они следили за каждым его шагом. Мы искали способы защиты, позволявшие беспрепятственно проводить расследование на территории врага. Когда ему удалось нащупать реальную нить, случился инцидент, которым мы решили воспользоваться.
Это было в апреле тысяча девятьсот восемьдесят пятого года. Баль прилетел из Лондона. Доложил, что есть след, который ведет на юг Испании. В тот серый, дождливый день я видел его в последний раз…
– Говорите же!
– Он отправился в Испанию сложным кружным путем: из Москвы через Ташкент в Анкару. Произошло непредвиденное. Самолет захватили террористы организации «Фатх». Угрожая взрывом, они заставили пилотов посадить машину в Аммане.