– Посидите здесь. – Филин встал и вышел из кабинета.
Он сходил к Мазурову. Проговорил с генералом примерно полчаса. Когда вернулся, сказал:
– Деньги будут.
– Слушайте. – Андрей вдруг почувствовал воодушевление от причастности к какому‑то настоящему (и очень секретному) делу. «А права была та тетка с радио: простой журналист победил террористов!» – Я объясню, к кому подойти и что сказать. Но если что – меня вы не знаете.
Глава 11
Помощник Толочко по особым поручениям, у которого в ГРУ был оперативный псевдоним Кот, без труда договорился о взрывчатке.
– Надо было сразу так действовать, Вольдемар Николаевич, – сказал он, откинувшись на удобную спинку кожаного кресла и положив руку на блестящий от полировки стол в кабинете Толочко.
– Где же ты раньше был с твоими советами?
– Есть и плохие новости: за вами хвост.
– Что‑о? – Толочко побледнел от страха. Затем стал медленно багроветь от ярости. – Что ты несешь?
– Это не ГРУ, даю руку на отсечение. Думаю, фээсбэшная наружка. Закладок в офисе вроде бы нет, утром проверяли. Но телефоны, скорее всего, на кнопке.
Толочко вскочил и заметался по кабинету.
– Черт знает что! Черт знает что! Ты уверен?
– Я знаю, – твердо произнес Кот.
– Что будем делать? – Толочко вдруг стало душно. Больше всего ему захотелось убежать и спрятаться.
– Действовать по плану, – спокойно ответил Кот. – Подарки спрячем на самом видном месте. Ни за что не найдут. А через пару‑тройку дней, как только приказ на вас подпишут, наблюдение снимут. Никто не захочет связываться.
«Ах да: приказ. Надо узнать, на каком этапе его подготовка». – Толчок вернулся на свое место. Его рука несколько раз непроизвольно тянулась к сердцу, но он каждый раз отдергивал ее. Не хотел показывать свой страх перед Котом. «Не хватало еще, чтобы этот ублюдок самодовольный думал, будто бы я испугался». Толочко постарался напустить на себя важность. «Только бы приказ вышел. А уж там со всеми разберусь».
Когда Кот ушел, Вольдемар созвонился с управлением кадров. Приказ о его назначении уже лежал на столе и должен был со дня на день быть подписан. «Надо поторопить», – подумал Толчок, набирая номер начальника Генштаба.
Поговорил, мягко ввернул, что, мол, волнуется, что‑то там задерживается. Начальник Генштаба ответил: вроде все идет хорошо. Но он перезвонит в администрацию президента, уточнит. Поторопит, если надо.
На следующий день друг из Генштаба сообщил Вольдемару: все в порядке, приказ будет подписан в среду. Кадровые приказы глава администрации всегда подписывал в среду – сразу все.
У Толочко отлегло от сердца. Он взял шампанское и отметил это. Кот тоже доложил: все идет гладко. Утрясли с Усмоном время передачи. Все это время на душе у генерала было необычайное умиротворение. Буря закончилась. Выглянуло солнце.
В среду он позвонил в кадровое управление, готовясь услышать хорошие новости. Ответ поразил как громом:
– Ваше назначение аннулировано…
– Как? – Внутри у него все омертвело. – Почему?
– Не знаем, – грубо ответил голос на том конце провода. – До свидания.
Толочко позвонил начальнику Генерального штаба, но порученец сказал:
– У него совещание, – и не стал соединять.
Это был какой‑то обвал. Целый день Вольдемар не мог ни до кого дозвониться. А если дозванивался, с ним разговаривали очень холодно, не отвечая ни на какие вопросы. Он даже пошел на безрассудный шаг: попытался связаться с заместителем главы администрации президента. Секретарь, услышав фамилию, не стала даже разговаривать.
– Он уехал, – сказала она и бросила трубку.
Толочко снова набрал номер, чтобы спросить, когда приедет, можно ли переговорить.
– Не знаю, – раздраженно и отрывисто произнесла секретарша тоном человека, которого дергают, отрывая от более важных дел, – я доложу ему. Он перезвонит сам, если что. Ждите. До свидания.
Сам, естественно, не перезвонил. Вольдемар метался по кабинету, ничего не понимая. Сердце бешено стучало. Пальцы судорожно сжимались, словно кого‑то душили.
– Что ж ты, мудак, наделал! – закричал самый близкий знакомый из Генштаба, который сам позвонил после обеда.
– Да ты объясни, что произошло? – вспыхнул Толочко.
– А ты не знаешь? Тебе совсем мозги отшибло? Так тебя растак!
– Е‑мое, что ты разорался? Я ничего не понимаю. Можешь объяснить, что происходит?
– Не понимаешь? – взревел товарищ. – А какой козел разослал всем эту гребаную газетенку? Все ее читали. Все! Ты котелком своим пустым варишь? Ты что думаешь, один ты Д’Артаньян, остальные пидорасы? Пошел на хрен!
– Постой, постой, какую газету?
– Что ты тут целку строишь? «Советский труд», какую же еще? Ты, мудило гороховое, и себя подставил, и меня подставил. Толчок гребаный!
Бип, бип, бип… Толочко еще несколько секунд прижимал трубку к уху, слушая гудки. Звуки били по мозгам, как барабанные палочки.
– Принеси сегодняшний «Советский труд», – упавшим голосом попросил он секретаршу. Вольдемар еще не знал, что именно там написано, но понимал – это конец. Полный конец. Он разом сдулся.
– Вот, Вольдемар Николаевич, – секретарша положила перед ним газету.
Он вяло стал листать номер, внимательно просматривая каждую заметку. Когда закончил пятую страницу, подумал, что мир сошел с ума. «Газета как газета, что могло их зацепить?» Дальше начинались рекламные и неосновные полосы.
«Блин, что это, откуда?» – ударила ему в голову кровь на шестой странице. Половину полосы занимал громадный материал под заголовком:
«Вольдемар Толочко: во славу оружия российского!»
Над текстом большая фотография: Вольдемар сидел за столом и улыбался. Вроде фото как фото. Но улыбка была какая‑то самодовольная. Мерзкая.
Толочко подался вперед и начал читать. Сначала он ничего не понимал: статья как статья. Но потом – строчка к строчке, у него начало подниматься давление. Он даже начал задыхаться. Рукой схватился за грудь, потом обхватил горло. Вскочил и тут же, согнувшись, рухнул на стол. Дрожащие пальцы потянулись к селектору. Но так ничего не смог сказать, прохрипел что‑то, и изо рта у него пошла пена…
Девочка секретарша застыла в дверях. Увидев шипящего начальника, повалившегося туловищем на стол, она истошно закричала.
* * *
Честно говоря, Андрей Ветров не рассчитывал, что затея сработает так сильно.
– Написать плохое – это банально, – объяснял он своим знакомым. – Высший пилотаж – похвалить так, чтобы поссорить со всеми.
Они собрались в квартире, которую снимал Ветров. Взяли пивка, сели вокруг компьютера‑ноутбука.
«Современную Россию трудно представить без офицеров, которые пришли во власть, чтобы сделать страну сильной и процветающей, – бойко набирал Ветров. – Наш сегодняшний рассказ посвящен одному из тех людей, чье кредо: «За державу обидно», без которых российское государство обречено на прозябание, техническую отсталость и беззащитность перед современными угрозами…»
– Ничего не понимаю. – Филин пожал плечами. – Зачем это?
– Так надо, – отрезал Ветров, продолжая быстро стучать по клавиатуре. – Здесь поставим подзаголовок: «Генерал новой формации». По‑моему, отлично!
«Карьера Вольдемара Толочко складывалась, можно сказать, обычно для жителя провинциального городка тех лет. Вопросов «кем быть?» не существовало. В те годы редкий мальчишка не хотел стать офицером. Закончив военное училище, он посвятил себя служению Отчизне. Задействовав свои прирожденные лидерские качества, не страшась черновой работы…»
– Здесь и нужен такой кондовый язык, – на ходу пояснил Андрей, – это ж вроде как платный материал, на правах рекламы.
«…и службы в сложных условиях, Толочко за короткий срок сумел пройти путь от лейтенанта до генерал‑лейтенанта. В конце 1995 года Толочко делает, казалось бы, нелогичный шаг – бросает теплое кресло государственной службы и создает благотворительный фонд «Опора армии». Однако те, кто знает Вольдемара Толочко не понаслышке, не удивились его шагу…»
– Ха‑ха, – рассмеялся Ветров, – мы ведь тоже знаем его не понаслышке и не удивились шагу, верно? Это же правда.
Его знакомые лишь отхлебнули пива и скептически посмотрели на монитор.
– Не дошло еще? Сейчас дойдет, – Андрей писал быстро и легко, едва поспевая за полетом мысли…
«…ведь им известно основное жизненное кредо Толочко: «Никто, кроме нас!» За внешней кажущейся напыщенностью этого девиза скрываются простые человеческие чувства человека…»
– Повторение: человеческие – человека, – сухо заметил Опарин.
– Даже хорошо, – радостно воскликнул Ветров, – это же дубовая хвалилка в стиле дивизионки. Как боевой листок. Не мешайте, у меня вдохновение!.. Так, чувства человека…
«…который не смог наблюдать за стагнацией российской оборонной промышленности, развалом армии, коррупцией во власти и решил собственными усилиями изменить ситуацию. Скажем сразу: большинство замыслов этого генерала с большой буквы воплотились в жизнь. Фонд «Опора» стал действительно опорой армии и Генерального штаба…»
– Уф, можно сделать передышку, – Ветров откинулся назад. – Что, ничего не понимаете? Дай глотнуть, Костя. Спасибо. Все же знают, почему Толочко уволился. И не он создал фонд, а начальник Генштаба его по знакомству туда пристроил. Но должно быть впечатление, что статья заказана самим Толочко. Тем более все знают, что с «Советским трудом» у него рекламный договор, так что сомнений ни у кого не будет. Нужные люди прочитают и обидятся, подумают: зазнался, нас ни во что не ставит. Да еще и врет, сволочь неблагодарная. Дошло? Теперь начинаем бить адресно. Надо проехаться по администрации президента. Предлагаю подзаголовок: «Вместе с первыми лицами». А что? Ударим крупным калибром:
«Глава фонда «Опора армии» вхож в самые высокие кабинеты. И к нему часто обращаются за советом. При обсуждении вопросов реформирования армии, оборонного строительства и даже военно‑промышленного комплекса в Кремле, как правило, без Толочко не обходятся».
– Про ВПК зачем ввернул? – Опарин усмехнулся. – Он же тут совсем ни при чем.
– На всякий случай, – скороговоркой ответил Ветров. – Представляете, завалится Толчок в Кремль, а там скажут: это тот самый Толчок, без которого мы ничего не решаем? Да пошел он на три буквы! Кстати, давайте проедемся еще и по правительству, там же тоже армией занимаются, верно?
«Естественно, профессионалов ценят не только в Кремле, но и в российском Белом доме. Вольдемар Толочко…»
– Как бы мягко сказать: пинком открывает все кабинеты? О, придумал:
«…не отказывает в совете и исполнительной власти. Заметим, что консультации Толочко зачастую заполняют тот информационный вакуум, который не всегда может восполнить глава того или иного профильного ведомства».
– О, как мы его замочили! – Андрей рассмеялся. Ему показалось, что они сейчас похожи на казаков, пишущих ответ турецкому султану.
«…В этой связи многие специалисты полагают, что именно Вольдемар Толочко с его огромным опытом и знаниями смог бы наиболее эффективно помогать правительству на постоянной основе».
– Теперь ввернем мягкий наезд. Как бы оговорка по Фрейду: что он на самом деле про всех думает.
«Однако пока складывается впечатление, что у нас в вопросах реформирования армии больше разбираются инженеры, а не боевые генералы. Хотя неоспоримо одно: к мнению Вольдемара Толочко прислушиваются первые лица государства. И это говорит о многом!»
– Мы его по стенке размазали, – произнес Ветров, – дай еще глотнуть. Какое хорошее пиво! Вы где его брали? М‑да, а там есть магазин? Надо заглянуть. Так, вернемся к нашим баранам. От кого зависит назначение? От зам главы администрации? Что про него известно? Они в одно время служили в Чехословакии. Но Толчок был тогда еще шнурком. А зам главы – полковником КГБ. Так и запишем:
«С одним из нынешних заместителей главы администрации президента Толочко был знаком еще в бытность, когда тот простым полковником КГБ служил в Чехословакии. Именно тогда, заприметив талантливого офицера, увидев в нем человека государственного склада, потенциального крупного руководителя, он принимает решение организовать скорейший перевод Толочко в Москву. Время показало, что выбор генерала был точен».
– Постой, он же вовсе не был тогда генералом! – заметил Опарин.
– Но сейчас он же генерал, – резонно ответил Ветров.
– По‑моему, все решат, что у Толочко крыша поехала, – серьезным топом произнес Филин.
– А мы чего добиваемся? Да этот зам главы размажет Толчка по стенке. Ладно, мужики, не расслабляемся, материал еще маловат. Кого мы еще не задели?
– Думаю, надо более глубоко прописать Генштаб, – предложил Филин.
Дальше работа пошла еще живее. Офицеры подсказывали. Что‑то вычеркивали, что‑то правили… Иногда вытирали слезы от смеха.
«Российские олигархи, депутаты Госдумы и даже представители НАТО в Москве знают, что Вольдемару Толочко можно верить на слово, что он из той породы людей, одно рукопожатие которых сильнее и ответственнее, чем любой юридический договор».
– Какое иезуитство, – заметил Филин, – не зря журналистику называют второй древнейшей.
– Конечно, сразу убивать людей более благородно, – со скепсисом ответил Ветров. – Война – это ужас. Политика – тоже грязное дело. А пиво водкой разбавлять – разве не иезуитство? В мире столько лжи, столько фальши, что журналистика на этом фоне – просто образец благородства.
Андрей говорил возбужденно и чуточку невпопад, защищая свой цех.
– Мы, журналисты, не отправляем за решетки невинных. Не начинаем войн, на которых гибнут миллионы. Не подбрасываем наркотики. Не лишаем крова сирот. Не продаем еду с вредными добавками. Не разворовываем заводы, наконец. Мы всего лишь пишем заметки, которые одним нравятся, другим – нет. Так чего ж вы к нам пристали: вторая древнейшая, вторая древнейшая! Не отвлекаемся, мужики, работаем.
«Собственно, ни для кого не секрет, что, например, удержать вооруженные силы от развала в «смутное время» конца девяностых, вывести сегодня реформу армии на новый уровень, добиться стабильного повышения боеспособности частей удалось лишь после того, как начал свою деятельность фонд «Опора». Долгое время чехарда с руководителями Министерства обороны мешала не только нормальному строительству вооруженных сил, но и повседневной служебно‑боевой деятельности. Генеральный штаб сотрясали и сотрясают постоянные интриги. Многозвездные генералы лоббируют интересы различных (читай – своих) родов войск, исходя из собственных амбиций, личной выгоды, ставя во главу угла узко корпоративные цели. Поэтому не всегда важные решения принимаются, исходя из государственных интересов. Нередко процветает тот род войск, чей клан захватил руководящие места в Генштабе и Министерстве обороны. Об этом уже много писали в прессе. Но важно, что, кто бы ни стоял у руля в Министерстве обороны, с Вольдемаром Толочко всегда устанавливаются и поддерживаются хорошие, деловые отношения, позволяющие эффективно работать. Поэтому обороноспособности России ничего не угрожает».
– И разослать эту статью всем генералам, – воскликнул Андрей.
– После этого ему останется только в монастырь идти, – усмехнулся Опарин.
– Кстати, о монастыре. – Ветров поднял вверх указательный палец. – Это очень хорошая идея. Следующий подзаголовок: Благословение Патриарха!
– Андрей, ты, по‑моему, уж слишком разошелся, – произнес Филин.
– А что? У нас еще есть место. – Ветров посмотрел на счетчик строк. – Так отчего с Патриархом не поссорить? До кучи…
Он написал, что Толочко, не забывая о душе, считает своим духовным наставником Патриарха Всея Руси, хотя в некоторых богословских вопросах разбирается лучше иных деятелей церкви. А в плане морального облика может дать сто очков отдельным епископам, особенно запятнанным в некоторых скандалах.
– Вот теперь картина целостная, – удовлетворенно произнес Ветров. – Нужен последний аккорд. Подзаголовок: «Люблю я критиков моих». Знаете анекдот: поручик Ржевский говорит Пушкину: я иду на бал, подарите, Александр Сергеевич, мне какой‑нибудь каламбурчик. Тот: «Весь мир бардак, все бабы дуры, лишь я виконт де Бражелон». Ржевский поблагодарил, приходит на бал. Выбирает момент, просит остановить музыку, выходит на сцену, говорит: свежий каламбур от Саши Пушкина. Все аплодируют, кричат: Ржевский, ты лучший. А он морщит лоб, короче, говорит, я немного его подзабыл, но суть такова: вы все подонки, а я Д’Артаньян. Вот что‑то подобное должно получиться и у нас…
«Определенно невозможно достичь высот, не нажив себе врагов, не вызвав чувства зависти у менее успешных конкурентов. Особенно такая ситуация характерна для постсоветской России. Успехи фонда «Опора армии» и лично Вольдемара Толочко вызывают зависть у людей, которые не привыкли честно работать, не привыкли честно отвечать за результаты своего труда. Именно этим можно объяснить те гнусные нападки, которые нет‑нет да и появятся в прессе. Вытаскиваются на свет божий дела давно минувших дней. В ход идет явная клевета. В каких только смертных грехах не обвиняют Толочко, даже в… торговле наркотиками, продаже взрывчатки террористам. Все идет в ход, любые факты подтасовываются и искажаются в угоду заказчикам. Таково правило черного пиара. А ведь многие известные специалисты знают Толочко как человека чести! Воистину, нет пророка в своем Отечестве! В свое время генерал провел в Таджикистане блестящую операцию «Шелковый путь», многие аспекты которой до сих пор нельзя разглашать. Но благодаря этой операции были нейтрализованы многие террористические организации, что помогло установить мир в Таджикистане, а Россия защитила свои геополитические интересы. Теперь нечистоплотные люди, жаждущие приклеиться к чужой славе, пытаются извратить историю. Не получится! Боевого генерала не взять подобными нападками, его характер закален, и он верен своему делу – приумножению славы оружия российского!»
– Только эта статья еще должна попасть на стол кому надо, – заметил Ветров. – Это, мужики, на вашей совести.
– Все будет нормально, – сказал Филин.
Эту часть операции взял на себя Мазуров. Его знакомые добились, чтобы статью прочитал и зам главы администрации президента, и начальник Генштаба, и министр обороны, и еще целый ряд высокопоставленных товарищей, кого статья могла задеть…
Толочко пролежал в больнице всего несколько часов. Как только стало чуть лучше, он уехал, несмотря на протесты врачей. Сразу же нагрянул в редакцию. «Кто напечатал это? Почему меня не известили? – накинулся он на начальника рекламной службы. – Мать вашу, у нас же договор!»
В ответ только развели руками. Рекламщики рассказали, что накануне пришел хорошо одетый человек (это был Опарин). Сказал: у его друга, Вольдемара Толочко, день рождения, он хочет сделать сюрприз. Принес статью, заплатил деньги.
– Так вас растак, – Толочко опять схватился за сердце, – какой, на хрен, подарок: у меня день рождения в октябре.
– Извините, проморгали как‑то. Но мы почитали, статья вроде хорошая. Критики нет. Не нашли никакого криминала.
– Кто это был, вы хоть знаете?
– Нет. Закрутились все… Он представился как‑то. На ходу. Я даже не вспомню. Мы думали, это ваш друг. Ему квитанция была не нужна. Вот так и получилось…
«Сволочи продажные, – Толочко просто кипел от ярости, – проститутки. Мать родную готовы продать. Всем только деньги нужны, что за страна такая!»
В Генштабе намекнули, чтобы Вольдемар искал себе какую‑нибудь другую работу. Или уходил на пенсию. «Ничего, сейчас с Усмоном разберусь, потом утрясу все в Генштабе. Объясню все. Поймут. Уроды, поверили какой‑то лживой писульке. Кто же меня так подставил?»
Внезапно ему захотелось упасть на подушку и заплакать. Как в детстве. «Кому я сделал что плохое? – Ему стало безумно жаль себя. – Это все зависть проклятая! Я же горбом своим карьеру делал. Никто не помогал!» Он дышал часто и глубоко. На глаза навернулись слезы. «У меня не было папы генерала, как у некоторых, дяди секретаря обкома. Почему меня не любят? Это жестоко! Ну почему в жизни все так плохо?» Но то была лишь минутная слабость. Он заставил себя успокоиться. «Не время сейчас раскисать. Я еще им всем покажу. Ох, куда я валидол положил?»
Глава 12
Кто чем занимался в тот вечер. Толочко сидел, поглаживая грудь, в своем кабинете. Ветров на радостях пил пиво. Мазуров ужинал в закрытом клубе вместе с зам главы администрации президента и своими друзьями из СВР. О его назначении в администрацию прямо не говорили, но это было как бы само собой разумеющимся.
В то же самое время к Москве ехал старенький «икарус». Внутри на драных креслах сидели в основном плечистые тетки челночницы. Среди них – смуглая Аминат. Всю дорогу – почти десять часов – она смотрела прямо перед собой. Не выходила даже в туалет.
Ее голова была повязана черным платком. Соседки видели, что мысли девушки где‑то далеко. Поэтому и не пытались заговаривать. Но они даже не догадывались, что Аминат едет на смерть.
Полгода назад погиб ее муж Абу. Он до конца дней своих резал неверных, как собак. Ставил мины, устраивал засады, поджигал из гранатомета бэтээры – все умел ее славный Абу, которого она поклялась любить и почитать перед Всевышним. Когда трусливые кяфиры поднимали руки, Абу брал их за волосы, откидывал голову назад и резал горло. Но однажды эти звери окружили его. Свора подлых и жестоких федералов схватила ее милого и доброго Абу. Для них не было ни божьих законов, ни человечьих. Били и пытали беззащитного Абу. А потом вместо справедливого суда, где дядя Иса, тетя Айсет, брат Мурат и многие другие выступили бы свидетелями и доказали невиновность Абу, отвезли ее суженого в лес и расстреляли. С тех пор поселилась печаль в сердце Аминат.
Невыносимая боль терзала ее. Постоянно. И не было от нее никакого спасения: физическая боль во всем теле, как после тяжелой физической работы с непривычки. А Аминат была привычна к работе. Только эта боль была во много раз больше. Казалось, земля горела под ногами. Жгло ноги. Небо давило сверху. Воздух был горячим и душным. Вот какая боль накопилась в ней за годы войны и безысходности.
Друзья Абу поселили ее в горном селении, где федералы появлялись раз в год. Каждый день с Аминой беседовал мудрый Ахмет. Его голос убаюкивал и покорял. Он говорил, что надо отомстить за смерть Абу. Там, на небесах, ее ждет блаженство. Сестра Гульнара, которую тоже привезли в село, вскоре куда‑то уехала. А потом Ахмет принес видеокассету, на которой было записано, как Гульнара взрывает в Моздоке автобус с неверными. Ее душа теперь спокойна, объяснил Ахмет.
Аминат не могла дождаться, когда наступит ее час. И вот она ехала в Москву, чтобы покарать неверных за смерть Абу. В этом же автобусе ехала беловолосая Ольга, которая следила за Аминат. На случай, если кого‑нибудь из них схватят, они делали вид, что не вместе. Но именно Ольга должна была привести Аминат на квартиру, где ждали братья по борьбе.
Ольга – бывшая биатлонистка – войной кормила двоих детей, росших без отца и редко видевших мать. В Москву она ехала, как в отпуск. Задание простое – привести чеченку по адресу и получить свои деньги. Потом Ольга хотела сходить на Красную площадь или в Третьяковку. «Сто лет не была в Третьяковке. Только бы не попасть в одно время с этой. Надо узнать, когда ее собираются запускать…» И еще она оценила, как тонко все придумано: девушка из Чечни может приехать в Москву, не вызвав подозрений. Ее обвяжут взрывчаткой и поведут куда надо. Пути отхода для нее планировать не надо. А организаторы останутся за кадром. Никакого риска. И дешево. «Пояс шахида» баксов в пятьдесят обойдется, рассуждала она, да еще билет на автобус. Мне они за эту операцию тоже копейки заплатили. Если скоро так пойдет – от этих не спрячешься. Как накоплю деньжат, завяжу с этой жизнью – надо будет из страны уезжать. Или в деревне жить. Только что там в деревне делать? Алкаши одни. И работы никакой…»
В столице они без труда нашли нужный адрес. Их встретили. Накормили. Ольга взяла свои деньги и ушла. Аминат села в угол и стала беззвучно молиться. Она не слышала, о чем говорили мужчины за стеной. Они же собирались ехать за взрывчаткой.
**
– Это совершил совсем другой человек‑, – произнес Толочко, листая материалы дела. – Почему я должен отвечать за действия другого?
– Все люди со временем меняются, – философски заметил следователь. – Вы же были тем человеком, который это совершил? Были. Какие вопросы? А то, что потом изменились, – это не юридический вопрос, а моральный.
– Если я скажу, кто убил, вы отпустите меня?
– Теперь вам придется говорить на суде.
– Но это не я.
– В ваших показаниях так и записано: вы не признаете себя виновным.
– Вы не понимаете, есть другой человек, – у него чуть не вырвалось: тот, кто приходит ко мне ночью. Но здравый смысл подсказал: этого не стоит говорить, – у меня с ним общее только имя. Может, еще чуть‑чуть внешность.
– А еще отпечатки пальцев, паспорт, даже тело у вас общее. Просто вам оно досталось уже в несколько потрепанном состоянии. Так? – следователь усмехнулся.
– Почти. Но дело вовсе не в этом! – воскликнул Вольдемар. – Вы ничего не поняли. Я могу быть кем угодно. Я знаю всех досконально. Значит, они живут во мне: и Ветров, и Филин, и Опарин, и Игнатьев. Почему же я не стал одним из них? Это какая‑то ошибка! Поймите. Я не тот, за кого вы меня принимаете.
– Может, это вы себя принимаете не за того? – следователь пристально посмотрел на обвиняемого.
Вольдемару надоел этот разговор. О чем он прямо и сказал следователю, попросив его не отвлекать от чтения дела.
А ночью Вольдемар увидел… Усмона.
– Это сон или явь? – спросил Толочко.
– Тебе решать.
– Ты пришел меня убить?
– Да.
**
На повороте с Минского шоссе на проселочную дорогу неожиданно выставили милицейский пост.
– Видимо, поиздержались гаишники, – весело прокомментировал водитель Усмона, поворачивая туда, – только не здесь надо нарушителей ловить, а вон там дальше, в кустах…
Проселочная дорога вела к населенному пункту с милым названием Митьково. Когда‑то это была деревня. Теперь – коттеджный поселок. Здесь была дача Толочко.
– Сержант Погребной, – представился милиционер, остановив машину, – ваши документы.
– Отстань, сержант. – Водитель показал спецталон. – Есть вопросы?
Милиционер заглянул в салон, внимательно посмотрел на Усмона. Больше в салоне никого не было.
– Проезжайте, – разрешил он.
– Совсем обнаглели, – сказал водитель, когда они отъехали. Но Усмон отчего‑то насторожился.
Узкая полоска леса шла вдоль Минского шоссе. А с обеих сторон проселочной дороги, уходившей перпендикулярно от шоссе, было чистое поле. Лишь где‑то впереди маячили крыши коттеджей.
Усмон оглянулся и увидел, как с шоссе поворачивает микроавтобус «ниссан» с тонированными стеклами. За рулем сидели двое смуглых мужчин. У одного была короткая борода. У другого – гладко выбритое лицо со свежими порезами. Это были боевики, которые ехали вместе с ним за взрывчаткой.
– Предъявите ваши документы, – сказал им белобрысый сержант Погребной.
Водитель «ниссана» небрежно протянул милиционеру пятьдесят баксов.
– К брату еду, – с акцентом произнес он, – пропускай давай.
– Предъявите документы. – По глазам сержанта водитель понял, что тот не собирается брать деньги. И еще было во взгляде что‑то такое, что не понравилось водителю.
Он тысячу раз проезжал через российские блокпосты в Чечне без всяких документов. Достаточно было заплатить. И по Москве за последние дни он достаточно поездил. Его останавливали гаишники. Но появление купюр снимало все вопросы! Так откуда же взялся такой неподкупный постовой?
«Это не милиционер!» – вдруг понял шофер и что‑то крикнул по‑арабски, выхватывая пистолет.
Пуля вошла сержанту между глаз. В следующую секунду микроавтобус резко подал назад. Неожиданно водителю показалось, что земля на обочине вскипела. Это, отбросив маскировочные сети, выскочил спецназ. Выезд на шоссе перегородил КамАЗ. «Ниссан» врезался в него задом. Пассажир выхватил автомат Калашникова, но не успел выстрелить: пуля снайпера пробила ему лоб. Водитель выдернул чеку гранаты. Но его прошила автоматная очередь. Граната выпала из рук…
– Ложись!!! – истошно заорал командир спецназа.
Рванул взрыв. Из микроавтобуса вылетели стекла и человеческие ошметки.
– Гони не сворачивая! – крикнул Усмон водителю.
Он увидел все, что произошло. Происшествие заняло доли секунды. Было ясно: это засада. Их вычислили! «Толочко предал, ишак!» – подумал Усмон. Он решил, что на даче его уже ждут.
Водитель сделал крюк и выехал на шоссе в другом месте. Усмон вернулся в гостиницу. А на следующий день улетел в Душанбе.
* * *
Засаду на обочине организовал Опарин. Накануне был перехвачен разговор Усмона с террористами. Они собирались ехать в Митьково. Брать Усмона не могли: тот имел дипломатическую неприкосновенность. А террористов решили задержать под предлогом проверки документов. Надеялись, что переодетый в постового чекист не вызовет подозрений и все пройдет тихо. Но просчитались.