В Митьково была дача Толочко. Наблюдение за генералом ничего не установило. В разговоре с Усмоном Вольдемар был предельно осторожен. Говорил иносказательно. Можно было понять, что он покажет, где товар (читай – взрывчатку). Но ни один судья не посчитал бы это доказательством. Поэтому санкции на обыск и задержание Толочко никто не дал. Опарин, Филин и Игнатьев решили действовать на свой страх и риск. Последнего убедили присоединиться, сообщив, что его дачу обстреляли по заказу Толочко.
На дело Игнатьев‑Дровосек достал неучтенные стволы. (Применять их никто не собирался, но вдруг… так уж пусть лучше будут неучтенные, чем табельные.) Они вошли в особняк с трех сторон. Прислуги у генерала не было. В доме находились только он и Кот.
– Кто вы такие? – барским тоном спросил генерал, но узнал Дровосека. – Игнатьев, какого черта?
Толочко попытался осадить незваных гостей голосом, но голос испуганно дрогнул. Визитеры молча надели наручники на него и Кота. Последний попытался сопротивляться, но силы были неравны.
– Знакомые все лица, – сказал Дровосек, бросая бывшего коллегу на пол.
Филин достал шприц и сделал укол Вольдемару Толочко. Это была сыворотка правды, которую Дровосек взял у Доктора.
– Где взрывчатка? – резко спросил Филин. – Отвечай!
– В гараже и в подвале, – Толчок почувствовал невероятную расслабленность. Будто тысячи оков отпали от души. Душа улетела за облака.
– Елки‑палки, как же ты решился ее дома спрятать? Не боялся, что рванет?
– Этот сказал, – Вольдемар кивнул в сторону Кота, – что все будет в порядке. Она же без детонаторов не взорвется. А спрятать лучше на самом видном месте. Он наблюдение засек.
Филин подумал: «Вот так и работает наружка: за километр видно». Но вслух не стал ничего говорить – это не для ушей противников.
– Последний вопрос, что ты сделаешь, если мы оставим вас в живых? – спросил Филин, когда они выяснили все, что хотели.
Душа Вольдемара на минуту замолчала. Нырнула вниз – под облака – и увидела прекрасную зеленую долину. С двух сторон она плавно закруглялась вверх. Там начинались склоны гор. На альпийских лугах мирно паслись козочки.
– Я убью вас всех, – сказал Толчок и по‑детски трогательно улыбнулся.
У Кота в это время сердце билось медленно и ровно. «Как же я так облажался?» – крутилось у него в голове. Когда он заметил хвост, то решил, что это ФСБ. Чекисты проследили цепочку подставных фирм, покупавших «Семтекс», и вышли на Толочко. Но почему‑то Кот, прекрасно знавший, как работают спецслужбы, не подумал, что террористы тоже были под колпаком. «Вот, значит, что. Это Усмои привел их к нам. Да, надо было это предусмотреть… Ладно, и на старуху бывает проруха… Надо искать выход. Эти просто так не отпустят нас, – думал Кот. – Санкции у них, похоже, нет. Если поднять шум – они убегут. Там у соседних коттеджей есть охрана. До окна метра четыре. Дровосек смотрит в сторону. Филин тоже отвлекся. Третьего можно вообще в расчет не брать. – Сердце забилось быстрей. – Успею!»
Филин почувствовал, как резко изменился запах у Кота. Пот стал теплым и чуть кисловатым… Такой запах появлялся у человека, который собирается броситься в атаку. Филин насторожился.
Неожиданно Кот вскочил и бросился к окну. «Добежать, прыгнуть, на улице закричать!» – колотилось в его мозгу. И тут его ударило что‑то тяжелое. Он отлетел в сторону. Стукнулся боком о диван, упал животом на пол. Лицо уткнулось во что‑то липкое и жидкое. «Это кровь», – понял Кот. Но откуда она взялась, он не мог понять. Да это было и не важно: он засыпал. А кровь вытекала и вытекала у него из головы…
– Черт, ты убил его, – воскликнул Игнатьев. – Мы же не собирались никого убивать!
– Ты бы предпочел, чтобы он выбежал в наручниках на улицу? – парировал Филин, убирая пистолет обратно в кобуру. (Как оружие оказалось в его руке, он и не помнил: все произошло автоматически.)
Ему было жаль, что так вышло. Просто рефлекс сработал: нельзя было дать Коту уйти.
– Беда, – тихо произнес Опарин. – Что же теперь делать?
Они рассчитывали встретить здесь Усмона и Толочко. Поговорить по душам. Возможно, сделать укол девипама, который Дровосек также прихватил на всякий случай. Но никак не убивать.
– Кто‑то идет, – сказал Филин, глядя в окно.
К воротам дома действительно направлялся охранник соседнего дома.
– Скажи ему, что все в порядке. – Игнатьев ткнул пистолетом в спину Толочко.
– Не могу, – ответил тот, – действие сыворотки правды еще не кончилось.
Игнатьев громко и смачно выругался.
– Девипам, – воскликнул Опарин. – Давай, коли.
Ни секунды не думая, Игнатьев всадил в Толочко шприц.
– У вас все в порядке? – спросил охранник, подойдя к воротам.
– Да, – произнес Толочко, выглядывая в окно, – чистил пистолет, случайно выстрелил.
Секундой раньше эту фразу произнес Игнатьев приказал Вольдемару повторить ее в окно.
– Будьте осторожней! – Охранник ушел.
– Что теперь с ним делать? – спросил Опарин, смотря на замороженное лицо Толочко.
– Сними с него наручники, это теперь овощ, – ответил Игнатьев.
Взор Толочко стал чистым и светлым, как у идиота. Он стоял тихо, с безучастным видом.
После короткого совещания они вытерли с пистолета отпечатки пальцев Филина. А потом заставили Толочко подержать оружие в руках. Бросив ствол на пол, осторожно вышли из особняка через задний вход и ушли дворами вместе с Толочко.
Некоторое время его держали на конспиративных квартирах, которые находились в распоряжении Дровосека. А когда Игнатьев получил страховку за взорванную дачу, то предложил вывезти пленника куда‑нибудь подальше и бросить.
Они заметили, что несколько часов после принятия препарата пленник был как зомби. Он выполнял любые команды. Затем взор Толочко становился осмысленным, но он ничего не помнил.
Рано утром Филин и Дровосек сделали Толочко укол девипама, затем привезли в аэропорт Домодедово. Договорились так: какой рейс уходит первым, на том и полетим.
Ближайший рейс улетал в Екатеринбург. На него и взяли билеты. Для Толочко Игнатьев специально раздобыл документ прикрытия.
В екатеринбургском аэропорту Кольцово они сели на автобус, идущий до аэровокзала. Поскольку и Филин, и Игнатьев были в Екатеринбурге первый раз, они решили: доедем до конечной (аэровокзал), там оставим «клиента» и сразу же поедем назад. В Москву можно было улететь в тот же вечер.
В автобусе они забрали у Толочко липовый паспорт, который Игнатьев должен был еще вернуть в свою контору».
– Молодые люди, а вы разве не выйдете здесь? – спросила кондукторша у троих мужчин, оставшихся в пустом автобусе.
– А в чем дело? – спросил Игнатьев.
– Все вышли.
– Но мы‑то не вышли.
– Да вы понимаете, – кондукторша замялась, – у нас уже обед. Мы хотели уехать. А вам всего одна остановка осталась, может, вы выйдете?
– Ладно, пошли. – Филин толкнул Игнатьева, они подхватили под руки третьего и вышли. «Надо же, так рано, а уже напились», – неодобрительно подумала женщина, глядя на отвисшее лицо третьего.
– Ну и куда дальше? – спросил Игнатьев. – Не оставлять же его на улице. Холодно, замерзнет.
Филин посмотрел через дорогу и увидел надпись на здании: Автовокзал Южный.
– Вон туда. – Филин указал на вокзал.
В сутолоке вокзала никто не обратил внимания на троих мужчин, поднявшихся на второй этаж. В зале ожидания двое посадили третьего товарища на лавочку.
– Посиди здесь, братан, мы за пивом, – бросил мужчина с приплюснутым носом и чуточку кривыми ногами. И двое ушли…
Эпилог