Я одариваю его улыбкой и выхожу из дома с коробкой печальных воспоминаний Кейди. Я буду хранить ее у себя дома. Пока однажды она все же справиться со своими воспоминаниями. Я не знаю, сможет ли она когда-нибудь их увидеть. Но я клянусь защищать ее сердце. Всегда.
* * *
— Норман заходил с тех пор, как я вернулся? — спрашиваю я, и мое горячее дыхание щекочет его шею.
— Нет. И Кеннет тоже. Паскаль объявился прошлой ночью, но с тех пор я его не видел.
Я вздыхаю с облегчением.
— Хорошо. Боуз, мы можем исправить это. Мы с тобой уже делали это однажды. Давай сделаем то, что нужно нам обоим. Ради нашей девочки.
— Ты все понял, Пожиратель котят, — говорит он, и в его голосе чувствуется улыбка.
Я довольствуюсь тем, что покусываю и посасываю его кожу, одновременно играя с его соском. Но у Боунза совсем другие планы. Его рука обхватывает мой член через джинсы, заставляя меня стонать от удовольствия.
— Боунз, — предупреждающе рычу я.
Он смеется — чертовски смеется надо мной — как обычно.
— Снимай штаны, Йео.
Когда я закрываю глаза и замираю, он воспринимает это как отказ. Но Боунз никогда не принимает «нет» в качестве ответа. Никогда. Он поворачивается ко мне лицом и толкает меня на спину. Его ловкие пальцы быстро расстегивают мои брюки. Я даже не успеваю озвучить причину, почему мы не должны этого делать. Он уже раздевает меня догола. Его рука смыкается вокруг моего твердого члена, и он гладит меня. Яркие звезды освещают его темную комнату.
— Презервативы. Лубрикант. Прикроватный ящик, — рявкает он.
Я слышу, как он сбрасывает одежду.
Но меня пробирает дрожь.
Любовь и мой моральный компас сошлись в эту темную ночь на дуэли. Любовь. Более жестокая. Неудержимая. И чертовски сумасшедшая. Любовь всегда побеждает. У моего морального компаса не было ни единого шанса.
— На колени, — приказываю я и открываю ящик. Как только я нащупал путь в темноте и раскатал презерватив по члену, я выдавливаю внушительное количество смазки на палец. — Когда тебя в последний раз имели твою задницу?
Он смеется.
— А когда ты в последний раз брал меня?
Рождество.
В последний раз это было на Рождество.
Ему придется нелегко.
— Расслабься и дай мне эту задницу, — рычу я.
Наше прерывистое дыхание создает зловещую симфонию в темноте. Два адских демона до добра не доведут. А наш ангел играет с нами в прятки. Я благоговейно глажу его ягодицы. Затем нахожу его тугую, сморщенную дырочку. Когда я медленно ввожу в нее палец, он издает полный удовольствия стон.
— Все в порядке, Боунз?
— Черт возьми, да. Повтори мое имя еще раз.
Так много раз я обманывал нас обоих, называя его Кейди. Я ведь сильно скучал по ней. Но это было неправильно. Я ошибался.
— Боунз, — бормочу я, вдавливая и вынимая свой палец. С каждым движением его мышцы сжимаются вокруг него. Мой член не продержится долго внутри него. Как всегда.
— Еще, — говорит он, и я слышу в его голосе нужду.
Я наливаю еще больше смазки на его упругое колечко. Затем осторожно начинаю вдавливать в него еще один палец.
— Господи! Черт!
— Слишком много? — спрашиваю я, и мои движения замедляются.
— Нет... не достаточно. Мне нужно больше, Йео.
Я улыбаюсь в темноте. Йео. Мне тоже нравится, когда Боунз произносит мое имя. Повинуясь этому необычному призыву, я пытаюсь добавить еще один палец. Внутрь и наружу. Растягиваю и наполняю. Это уже далеко не первая наша подобная попытка в анальном сексе. Поэтому вскоре его зад готов.
Боунз готов.
И я трахну его.
— Это будет в последний раз? — его дыхание неровное.
Я вытаскиваю свои пальцы из него и вытираю их о простыню.
— Не знаю, — честно отвечаю я. — Надеюсь, что нет.
— Сделай это, — настаивает он. — Сделай это сейчас.
— Ложись на живот. Тебе придется глушить свои крики в матрасе, — с рычанием говорю я ему.
Боунз тут же подчиняется. И, не теряя времени, я дразню его дырочку хорошо смазанной головкой члена. Я должен крепко держать его на месте, пока вхожу в него. Сначала сопротивление очень сильное. И все же я проталкиваюсь сквозь плотное кольцо мышц. Его крик низкий и приглушенный. Как и мой.
— Скажи мне остановиться…
— Не останавливайся.
И я не останавливаюсь. Я медленно толкаюсь в его напряженное тело. В темной комнате мое блаженство становится ослепляющим. Это так же чертовски приятно, как и в прошлый раз. Я и Боунз — это не просто секс. Мы лучшие друзья. И мы объединяемся так, как это могут сделать немногие.
Это соединение и слияние.
Наши души соединяются.
Это любовь.
— О Господи, — шепчу я. Боунз, как и Кейди, любит, когда я шепчу. — Ты идеален.
— Скажи мое имя.
— Боунз. Я внутри тебя, Боунз. Ты слышишь? — шиплю я.
Мои толчки набирают темп. Каждое движение — пытка для моего члена. А я ослеплен похотью и потребностью. Желание затрахать его до боли сильно. Но я не стану делать этого. Я занимаюсь с ним любовью.
Накрыв Боунза своим телом и прижавшись потной грудью к его спине, я посасываю и покусываю его шею. Двигаюсь внутри него. Мои руки скользят под него, и я прижимаю его к себе. Каждый толчок — это извинение. Поцелуй. Крепкое объятие. Еще один способ сказать, что я тоже его люблю. Боунзу нужны не слова. Ему нужны действия. Он должен чувствовать мою любовь.
Его тело напрягается и начинает дрожать. Его задница сжимается вокруг моего члена, и он шипит. Теперь я спокоен — он нашел свое освобождение. Это все, что мне нужно, чтобы дойти до края. Прижавшись губами к его плечу, я шепчу:
— Я люблю тебя, Боунз.
Он молчит, когда я кончаю. Мой член пульсирует внутри него, и восхитительное удовольствия разливается по всему телу. Яркие белые пятна тускнеют до серого и, в конце концов, становятся приглушенно-черными. Наконец, я расслабляюсь на нем.
Ни один из нас не двигается. Мы связаны, и на данный момент это кажется правильным.
— Ты такая девочка, Пожиратель котят, — дразнит меня Боунз охрипшим от удовольствия голосом.
— Я научился этому, наблюдая за тобой, — с улыбкой отвечаю я.
Мы оба хихикаем. Когда он снова замолкает, я вынимаю из него свой размягченный член и нахожу его челюсть, чтобы направить его лицо к своему. Я крепко целую его, прямо в губы.
— Я люблю тебя, — напоминаю я ему, говорю вслух, не шепчу.
Боунз иногда любит это.
— Скажи мое имя.
— Боунз.
— Ты голоден?
— Не голоден для «Читоса», если ты об этом.
Он соскальзывает с кровати и отходит от меня. Я лежу, вдыхая его нежный аромат. Мой разум раздроблен. Разорван на две части. Здесь нет правильного ответа. Только то, что кажется правильным.
— Эй, Пожиратель котят, — кричит Боунз из дверного проема ванной.
Свет освещает темное пространство, и я вздрагиваю.
— Да?
— Я тоже тебя люблю, ублюдок, — сказав это, он хлопает дверью.
Душ включается, и я не могу не улыбнуться, глядя в потолок.
Иногда любовь чертовски запутана.
Глава 15
Кейди
Прошло уже несколько дней с тех пор, как Боунз и Йео все уладили. Они никогда не ссорились и не держали зла друг на друга. А когда между ними была вражда, страдали мы все. Теперь, когда они снова стали лучшими друзьями, у нас с Йео настала тишь и благодать.
В течение дня я даю уроки игры на фортепиано в своем милом прохладном доме. Спасибо, Йео. Он занят поиском места для своей частной практики. А я работаю со своими учениками. Потом он возвращается домой, и остаток вечера мы проводим вместе. Ну, кроме прошлой ночи. Вчера вечером он хотел, чтобы я сходила в магазин за едой на сегодня. Но я просто не могла. Я отправила с ним Агату. Они вернулись домой с таким количеством еды, что хватило бы накормить целое войско. Я переживала о неразумных тратах Агаты. Но мне сообщили, что все это купил Йео.
Еда для ужина с семьей.
Курево для Боунза.
Еще одно ненужное, но милое платье для меня.
«Читос» для Боунза.
Новый шарф для тети Сьюзи.
Раскраски для Пресли.
Новые маркеры для Агаты.
Игрушка для Уискерса.
Крутые очки-авиаторы, вызывающие зависть даже у меня, — для офицера Джо.
И дневник для меня.
Ему не нужно было покупать все это для меня и моей семьи. Возможно, все это стоит целое состояние. Но зато он сияет от удовольствия, и с его лица не сходит широкая — от уха до уха — улыбка. В этом весь Йео. Он любит делать что-то для других.
— Ты будешь сидеть рядом со мной, пока я им все не расскажу? — спрашивает Йео с порога ванной, отвлекая меня от моих мыслей.
Я провожу по губам помадой, надеваю на нее колпачок и задумчиво пожимаю плечами.
— Даже не знаю.
Йео прислоняется к дверному косяку. Ткань снежно-голубой рубашки обтягивает мышцы его груди. С шеи свисает шелковистый, тонкий галстук, а черные волосы уложены так, что торчат во все стороны. Но это, в любом случае, выглядит чертовски круто. Черные брюки идеально облегают его спортивные ноги. Мой Йео выглядит настолько хорошо, что мне хочется сорвать с него всю его красивую одежду и позволить ему взять меня прямо на раковине в ванной.
Но, увы, его семья скоро будет здесь.
— Агате нужна моя помощь? В доме чертовски вкусно пахнет. Ее лазанья — самая лучшая.
Я разглаживаю свое черно-белое платье с ацтекским рисунком и пытаюсь успокоить свои расшатанные нервы.
— Она уже сделала все, что могла. Ждем только гостей.
Йео одаривает меня своей теплой улыбкой. Его улыбка говорит, что он любит меня и считает красивой. Его улыбка верит, что я смогу достойно выдержать этот ужин.
К сожалению, я собираюсь украсть его улыбку.
Как всегда.
— Где твой альбом? — спрашивает Йео, потянувшись к моей руке.
Я позволяю ему обнять себя. Он тянет меня из ванной в мою комнату.
— В верхнем ящике. Ты уверен, что это хорошая идея? — я чувствую тошноту и головокружение. — А если они будут смеяться? Не знаю, смогу ли я справиться с этим.
Йео останавливается и обхватывает мое лицо обеими руками. Его темные глаза сужаются, а челюсти сжимаются.
— Если они будут смеяться, то я вышвырну их из этого дома. И тогда они не попробуют клубничный пирог Агаты. Ради него они будут себя хорошо вести.
Он игриво подмигивает мне.
Я улыбаюсь и закрываю глаза.
— Но что, если...
Йео заставляет меня замолчать — его губы прижимаются к моим. Теплые и мягкие. Приглашающие. Влажные и страстные, чтобы поцеловать меня глубже. Я впускаю его, и его язык встречается с моим. У него мятный вкус, и я хочу провести всю ночь, облизывая его идеальный рот, а не объясняться с его высокомерной семьей.
Руки Йео скользят вниз к моей заднице и задирают мое платье. По моему телу распространяется тепло. Я бы все отдала за отмену ужина. Йео трахнул бы меня прямо на комоде, а потом мы бы съели лазанью в постели.
Йео притягивает меня к себе, и его эрекция упирается мне в живот. Могу поспорить, если я буду умолять, он отменит ужин в мгновение ока.
Но я не могу этого сделать.
Он хочет действовать открыто.
Дать мне возможность высказаться.
Чтобы они поняли, почему я такая, какая есть.
Мне ненавистна сама мысль, что меня выставят на всеобщее обозрение. Но я знаю — это единственный возможный для нас вариант. Единственный способ дать развитие нашим отношениям. Нам понадобится поддержка его семьи.
— Кузнечик, — шепчет он мне в губы, — я буду выглядеть извращенцем, если поприветствую своих родителей стояком.
Я хихикаю и хватаю его член через брюки.
— Я могу позаботиться об этом очень быстро…
Он стонет, когда раздается звонок в дверь.
— Позже, красавица. Мы продолжим это позже.
* * *
Он отстраняется. А меня поглощает страх — наступает реальность.
Что, если ненависть затмит их понимание?
Что, если они заставят его уйти от меня?
Вдруг они будут смеяться надо мной?
Вокруг меня сгущается тьма. Злая и тревожная. Я поднимаю руку и в отчаянии хватаюсь за волосы.
«Кейди. Кейди. Кейди».
ОН зовет меня, но я тону. ЕГО шепот заглушает проклятый крик.
«Плохая девочка. Плохая девочка. Плохая девочка».
Ненавистные слова Нормана опять затмевают мое сознание. Они напоминают мне о том, кто я на самом деле.
«Кейди. Кейди. Кейди».
У меня в глазах стоят слезы. И я переживаю за свой недавно нанесенный макияж.
«Что за фигня, Кейди? Грязная, плохая маленькая девка. Ты такая же, как и твоя шлюха мать».
Я борюсь с адовой бурей в своей голове. Две теплые руки крепко обнимают меня. Йео знает, что мне нравится, когда он шепчет. Но не в этот раз.
ОН рычит:
«КЕЙДИ! КЕЙДИ! КЕЙДИ!»
ЕГО глубокий голос грохочет и прорезается сквозь туман моего разума. Словно он орудует острым ножом. Я моргаю и вижу любящие карие глаза, сфокусированные на мне.
Всегда я.
Его губы шевелятся. Они зовут меня. Как всегда.
Никакого шепота.
Только рев.
— КЕЙДИ! — ЕГО голос напоминает рык медведя, который предупреждает хищников отойти подальше от его детенышей. — КЕЙДИ!
Щелчок.
Исчезновение.
Вот так просто.
Вот почему мне нужен мой Йeo.
— Нам лучше открыть дверь, — бормочу я.
Он вздыхает с облегчением. Целомудренно целует меня в губы. И тут снова раздается звонок в дверь.
— Спасибо, что вернулась, Кузнечик, — шепчет он.
Мне нравится его шепот.
* * *
— Ужин был чудесным, — говорит Кён с улыбкой. — Тебе нужно передать это…
— Агате. Ее зовут Агата, — мои слова резкие и колкие. Я пыталась быть общительной, но в этом окружении у меня вот-вот случится паническая атака.
— Мне жаль, что она не смогла присоединиться к нам, — говорит она с дрожащей улыбкой.
— И мне, — когда Кён смотрит на меня, как будто ожидая дальнейших объяснений, я быстро выдыхаю. — Ей давно пора спать.
Йео сжимает мое бедро под столом.
— Ты в порядке?
Флетчер, прищурившись, смотрит на меня. Пэтти и Баркли устрашающе молчат. А Дин почти не притронулся к еде. Во время ужина говорили только Кён и Йео.
— Я в порядке, — вру я.
Я не в порядке.
Совсем.
Мне хочется выблевать всю ту вкусную лазанью, которую я успела проглотить.
Баркли откидывается на спинку стула и бросает на Флетчера взгляд, который мне не суждено понять. Но я чувствую раздражение, разочарование и нетерпение. Они исходят от него удушливыми волнами. На самом деле от них всех.
Им нужны ответы.
Которых у меня нет.
Если бы Боунз был здесь, у него бы были ответы. Как и оскорбления. Черт возьми, он был бы весьма занятным. При этих мыслях я хихикнула.
Все взгляды устремляются на меня — опасливые и растерянные.
— Пап, ты помнишь тот старый фотоаппарат, который я просил? Тот, что ты должен был починить для меня. Мы провели б о льшую часть недели, слушая, как старик из магазина давал нам инструкцию по использованию этой проклятой вещи, — тихо спрашивает Йео.
Флетчер кивает. Его лицо озаряется пониманием, и он наклоняется вперед.
— Он принес больше хлопот, чем пользы, — он улыбается и смотрит на своего младшего сына с такой гордостью, что мое сердце просто разрывается.
Йео усмехается.
— У меня все же получилось. В итоге. Я сфотографировал все... — он замолкает и переводит взгляд на меня.
За столом все молчат. Можно услышать, как падает булавка. Эти люди за столом позволяют Йео вести разговор. Имеют терпение, пока он разматывает нить нашей любовной истории. Пытаются увидеть, что скрывается под ней. Для них она уродлива и разбита. Но в моем мире — это единственное, что имеет смысл.
— Я сделал альбом, — говорит им Йео с застенчивой улыбкой на губах.
Дин отрывисто смеется.
— Черт побери! Типа книги о сексе или другая подобная хрень? Вы двое озабоченные или что-то вроде того?
Флетчер ощетинивается на циничную вспышку своего сына и сердитым взглядом заставляет Дина замолчать. Затем его взгляд возвращается ко мне.
Обнадеживающий.
Нежный.
Добрый.
Я смотрю на него и моргаю. Новый стол, который купил для меня Йео, не испорчен. Имя Нормана не высечено на поверхности. Я была в восторге, что стол привезли до приезда его семьи. Мне было бы стыдно, если бы они увидели эту ужасную часть моей жизни.
Йео продолжает рассказывать о своем фотоаппарате. О том, как он будет практиковаться в съемке людей и насекомых. Но в основном меня. Дрожащей рукой я беру нож. Йео такой оживленный и счастливый. Это должно приносить счастье и мне… Но на меня опускается тьма.
Предчувствие беды.
Беспокойство. Волнение.
Что если он придет?
Что если появится тут прямо сейчас?
Будет ли он свирепствовать и сеять хаос в семье Йео?
Причинит ли им боль?
«Кейди. Кейди. Кейди».
Приятный голос Йео доносится до меня сквозь облачную дымку, но недостаточно быстро. Здесь вонь Нормана. Затхлый дым и дешевая выпивка. По моей коже проходит дрожь, когда я чувствую его присутствие в доме.
«Кейди. Кейди. Кейди».
Я вырвана из настоящего и брошена в прошлое.
С ним.
Моим ночным кошмаром.
Норманом.
Папочкой.
* * *
— Кейди, — бормочет папочка, падая лицом вниз на мою кровать.
Я вздрагиваю от того, что он так близко. От него воняет. От папы всегда воняет.
Ненавижу его запах.
— Я хочу спать. Не хочу обниматься, — смело говорю я ему.
В ответ на это он мрачно смеется. Папин смех страшен. Ненавижу его. Папины пальцы щекочут мои ребра. Ненавижу его щекотку. Ничто в ней не вызывает у меня смех.
— Кейди, малышка, — бормочет он, уткнувшись носом в мои волосы. — Но ты всегда делаешь так, что папе становится лучше.
Я сглатываю, и одинокая слеза стекает по моей щеке. Его пальцы больше не щекочут. Они скользят вверх и вниз по моим рукам, стараясь успокоить меня. Но теперь это меня пугает. Я ненавижу его пальцы.
— Мне нехорошо, — вру я, надеясь, что он оставит меня в покое. Но он не оставляет, никогда. Каждый вечер он приходит ко мне в комнату, чтобы я помогла ему почувствовать себя лучше.
— Моя медсестра заболела? — невнятно бормочет он. — Сегодня вечером я должен быть медсестрой?
Еще больше слез.
— Дай мне почувствовать твое сердцебиение, — бормочет он, — чтобы я мог убедиться, что с моей пациенткой все в порядке.
Его пальцы скользят под мою ночнушку. Я вздрагиваю, но испытываю благодарность за то, что они не коснулись моих трусиков и замерли на груди. Он хрюкает, вдавливая в меня что-то твердое. Боюсь, что однажды он сделает что-то ужасное этой штукой. То, что причинит мне боль.
— Мне кажется, ты в полном порядке, — говорит он. — Но возможно, мне стоит проверить все, чтобы знать наверняка. Убедиться, что у тебя не сломаны кости или что-то еще.
«Жаль, что я не могу сломать ему кости », — эта мысль, такая злая и быстрая, сбивает меня с толку.
Он мой папа. Я ведь не могу навредить папе, да?
Но ведь он причиняет мне боль…
Господи, пожалуйста, помоги мне.
— Он не мой папа.
Я осматриваю свою темную комнату в поисках человека, которому принадлежит голос. Свирепый, но юный. Мальчик. Смелый. Не то, что я.
— Кто ты? Зачем ты в моей комнате? — требовательно спрашиваю я, вглядываясь в темноту. Мне стыдно, что этот мальчик видит, как мой папа прикасается ко мне. — Пожалуйста, уходи.
Папины пальцы останавливаются прямо над моим пупком.
— С кем это ты, бл*дь, разговариваешь? Я знаю, что не со мной.
Его голос — угрожающее рычание.
— Я Боунз, — говорит мальчик, стоящий в тени. — И то, что делает твой папа, неправильно. Хочешь, чтобы я его зарезал?
«Да. Я хочу, чтобы ты ударил его ножом ».
— Нет, — лгу я. — Уходи.
Шепот только разозлил моего отца.
— Кейди…
«Кейди. Кйэди. Кейди».
Я не хочу находиться в этой комнате. Здесь мой папа делает вещи, от которых у меня мурашки по коже. Я не хочу находиться в комнате, где мальчик по имени Боунз наблюдает за тем, что происходит со мной поздно ночью, когда гаснут все огни.
Я рыдаю, закрыв глаза и слушая эти звуки.
Шлепки, удары и гневное хрюканье.
Боунз разбирается с моим папой.
— Ты сошла с ума, черт возьми! — огрызается он.
Я качаюсь и бормочу себе под нос. Пытаюсь полностью исчезнуть. Я не хочу быть здесь. Хочу быть далеко-далеко отсюда.
— Кейди, спрячься, — говорит мне Боунз свирепым голосом. — Я найду тебя, когда все закончится.
Проходят минуты или часы. Я не знаю. Но когда я вновь открываю глаза, папы уже нет. Я включаю лампу и с ужасом обнаруживаю кровь на своих простынях.
— Я пнул его в нос, — торжествующе говорит Боунз.
Я ищу мальчика, но он спрятался слишком хорошо.
— Где же ты?
— Всегда наблюдаю. Всегда жду. Всегда хочу помочь. Сегодня ты впервые мне это позволила.
— Я тебя не знаю. Где ты?
— Прямо за тобой, Кейди. Всегда прямо за тобой. Я тебя прикрою, — смеется он.
Испуганные слезы катятся по моим щекам. Я смотрю на свою ночную рубашку и радуюсь, что она все еще на мне. Что мои трусики все еще прикрывают мое тело. Боунз защитил меня.
— Спасибо тебе.
— Ничего особенного, — застенчиво говорит он.
Я сглатываю и качаю головой.
— Неправда. Ты спас меня от него.
В комнате становится тихо. Я боюсь, что он уже ушел.
— Боунз? Пожалуйста, не оставляй меня!
Его тепло окутывает меня, и я чувствую, что он улыбается.
— Теперь я с тобой. Я никогда не уйду. Никогда.
Глава 16
Йео
— Хм, и что за херня только что произошла? — спрашивает Баркли, садясь в свое кресло. Его лицо белое, как простыня.
У мамы и Пэтти на глазах слезы. Дин и папа одинаково нахмурятся. А Баркли выглядит так, будто болен.
— Норман.
Мой взгляд перемещается на стол. Новый стол. На новой столешнице Норман опять вырезает свое имя. Все сидят в шоке, пока он, злобно шипя, царапает на столе отвратительные вещи. То, что он собирается проделать со своей дочерью.
Я был слишком увлечен созерцанием его злобного лица, чтобы что-то сделать.
К счастью, заявился Боунз, как чертов герой, и избавился от него.
— Я в гребаной Сумеречной зоне, — бормочет Баркли.
— Слушай, — начал я. — Просто послушай...
Глаза всех присутствующих сейчас размером с блюдце. Я вижу ужас, написанный на их лицах. Ощущаю исходящее от них любопытство, но смешанное со страхом.
— Пожалуйста, оставайтесь здесь. Я пойду и посмотрю, что происходит наверху.
Папа кивает, обещая, что он проследит за тем, чтобы все нас дождались. Я встаю из-за стола и, поднявшись наверх, зову Боунза. Его нет ни у Кейди, ни в своей комнате.
* * *
— Боунз, — кричу я, двигаясь по коридору.
Вдруг из комнаты в конце коридора я слышу сладкий голос:
— О, Тыковка, — воркует Агата, когда я прохожу через дверной проем. — Норман всегда знает, как устроить бардак.
Я испытываю благодарность, услышав разумный голос. Агата благоухает как букет — ее парфюм содержит аромат роз. На ней шелковая блузка с цветочным принтом, которая некогда принадлежала бабушке Кейди, Рут, и длинная юбка. Я наблюдаю, как она стягивает волосы в пучок, а потом намазывает на руки жирный крем. Надев украшение из безвкусного жемчуга, она натягивает на лицо очки в толстой оправе. Они тут же сползают на кончик ее носа, где обычно и располагаются.
— Идем знакомиться с твоей семьей, Тыковка.
Агата шаркает по коридору в сторону лестницы, и я послушно иду за ней следом. Увидев фотографию Рут и Кейди, она останавливается. Проводит пальцем по слою пыли на ней и причитает:
— В моем возрасте становится все тяжелее поддерживать чистоту в этом доме. На днях мы собираемся нанять штат.
Я улыбаюсь ей.
— Спасибо, что помогаешь мне. Боюсь, ты единственная, кто сможет все объяснить.
Она успокаивающе похлопывает меня по руке. Затем обвивает мою руку своей, и мы не спеша спускаемся по лестнице. Завернув за угол, мы слышим приглушенный шепот, раздающийся из столовой. Взгляд отца скользит по Агате. На его лице мелькает миллион разных выражений: гнев, печаль, недоумение, а затем понимание. Папа понимает.
— Эй, все, — говорю я, мой голос хриплый и грубый. — Это Агата, она приготовила лазанью. Именно благодаря ей я не умираю с голоду, когда ухожу отсюда.
Дин чуть не захлебнулся водой. Баркли вытаращил глаза.
— Что за хрень, чувак?
— Попридержите язык, молодой человек, — с упреком говорит Агата, указывая на него длинным пальцем. — В доме дети, а они любят повторять все за взрослыми.
Барк бросает в сторону отца вопросительный взгляд, но тот его игнорирует.
— Я Флетчер. Это моя жена и мать Йео, Кён. Мои мальчики Баркли и Дин. А также моя невестка Пэтти. Приятно с вами познакомиться, Агата, — отец встает и идет к ней.
Когда папа берет Агату за руку, она краснеет.
За все то время, что я ее знаю, она никогда так не краснела.
— Ну, разве вы не джентльмен, Флетчер? Йео рассказывал мне о вас только хорошее. На самом деле, о всех вас, — говорит Агата с широкой улыбкой. — Вижу, лазанья пришлась вам по вкусу?
Барк стонет и гладит себя по животу, словно только вспомнил, что съел три порции.
— Присаживайтесь, пожалуйста, — говорю я, указывая на место Кейди.
Агата подходит и садится. Ее взгляд падает на новый кухонный стол с вырезанным на нем именем Нормана. Она хмурится.
— Вот подонок! — шипит она.
Я никогда не слышал, чтобы эта женщина выражалась. Она злится.
— Он пришел, но Боунз прогнал его.
Ее глаза сканируют сидящих за столом. Все очарованы Агатой.
— Я приношу свои извинения. Кейди переживала, что он появится. Она нервничает на светских сборищах. Я знаю, что ее в таких случаях охватывает ужас от предчувствия чего-то плохого. Она боится, что вы будете испытывать к ней ненависть. Пожалуйста, не презирайте ее за то, в чем она не виновата. Кейди — хорошая девочка, — глаза Агаты кажутся огромными из-за толстых очков, а ее взгляд прикован к коленям. — Если вы сможете понять ее, я молю нашего Господа об этом, то сможете полюбить ее. У Кейди была сложная жизнь. Она заслуживает счастья. Насколько мне известно, этот парень — единственный человек, рядом с которым она улыбается и забывает свое прошлое.
Папа сжимает челюсти. Мама и Пэтти теряют дар речи.
— Тыковка, почему бы тебе не показать им альбом? А я пока разложу по тарелкам пирог, — настоятельно призывает меня Агата, поднимаясь. — Раз уж я встала, кто-нибудь будет кофе?
Дин бормочет что-то невнятное. Что не помешает выпить чего-нибудь покрепче. Но папа отмахивается от его ехидного комментария, и он притихает.
— Я выпью чашечку, Агата. Кён не откажется от чая. Если он у вас есть.
Агата снова краснеет и кивает.
— Конечно.
Когда она удаляется на достаточное расстояние, чтобы не слышать нас, папа поворачивает голову к моим братьям.
— Довольно!
Затем переводит глаза на меня.
— Давайте смотреть альбом.
Сглотнув от волнения, я направляюсь к буфету, где лежат собранные мной фотографии. На это ушло много времени. Много фотографий. Много лет. Много странных моментов, смысл которых до сих пор непонятен. Я беру этот своего рода альбом. Не очень толстый, но многое объясняющий. Кладу его перед отцом, и все вытягивают шеи, чтобы посмотреть, чем же я хочу поделиться. Я открываю первую страницу.
* * *
Ты пугающая. Странная и прекрасная. Та, которую не все умеют любить…
Этими словами Варсана Шайры, записанными моим неаккуратным почерком в подростковые годы, было сказано все. Эта цитата — моя Кейди.
— Делаю официальное заявление, — со стоном говорит Барк, — становится жутковато.
Пэтти цыкает на него, и он ненадолго успокаивается.
Я открываю первую страницу.
Кейди.
Спутанные каштановые волосы. Ярко-голубые глаза. Загадочная улыбка на лице.
В шестнадцать лет она была так же прекрасна, как и сейчас. Девушка на фото — моя Кейди. Девушка, которую я преследую и люблю с десяти лет. Я люблю ее.
— То, что я собираюсь показать вам, причинит боль или напутает вас. Но мне нужно, чтобы вы оставались со мной. Пожалуйста, — призываю я.
Перевернув страницу, я задерживаю дыхание.
Боунз.
Спутанные каштановые волосы. Ярко-голубые глаза. Злая ухмылка. В шестнадцать лет он был таким же непослушным, как и сейчас. Мальчик на картинке — это мой Боунз. Мальчик, который прошел с ней через это все. Я люблю его.
— Какого хрена? Зачем ты нам это показываешь? — требует Дин. Его взгляд задерживается на голой груди Боунза, и это далеко не сексуально. Это путаница. Между губ у Боунза сигарета с марихуаной, а на животе — пачка «Читос».
— Это Боунз, — бормочу я. — Он лучший друг — мой и Кейди. И он…
Все глаза вопросительно смотрят на меня.
— Он альтер-мститель.
Агата чем-то звенит на кухне, и я сглатываю.
Перевернув страницу, я улыбаюсь.
Агата.
Аккуратные каштановые волосы собраны в пучок. Ярко-голубые глаза спрятаны за очками в роговой оправе. Добрая и мягкая улыбка. Женщина на фотографии — моя Агата. Я люблю ее.
— Жесть! — бормочет Барк.
— Продолжай, — приглушенным шепотом призывает папа.
Я переворачиваю страницу и хмыкаю.
Пресли.
Милые коричневые косички. Распахнутые ярко-голубые глаза. Кривая широкая ухмылка на лице. Девочка с фото — моя Пресли. И я люблю ее.
— Пресли, — бормочет папа. — Из магазина мороженого.
У мамы печальное лицо, в ее глазах — слезы. Она гладит папу по плечу.
— Агата — это альтер-защитник. Пресли — альтер-ребенок, — поясняю я.
— Чувак, — тихо говорит Баркли, — что все это значит, черт побери?
— Она шизоид или что-то типа того? — спрашивает Дин.
Проглотив гнев, вызванный его грубым выводом, я качаю головой.
— Шизофрения — это болезнь более сложная, чем то, что у моей Кейди. Она не страдает от галлюцинаций или бреда. У Кейди диссоциативное расстройство идентичности. Вам это может быть известно как раздвоение личности.
Все, включая меня, хором выдыхают.
А я продолжаю.
— Это расстройство, хотя и крайне редкое, вызывается тяжелыми травмирующими событиями. Оно помогает человеку справиться с теми гнусными ситуациями, через которые он вынужден проходить. Будучи ребенком, Кейди подверглась сексуальному и физическому насилию со стороны отца. Нормана. В конце концов, она видела, как отец жестоко убил ее мать.
При взгляде на недавно вырезанное на крышке стола имя меня бросает в дрожь от ярости. Осознав все это, Пэтти начинает плакать.
— Боунз был ее первым альтером. Ее разум создал его, чтобы избежать и справиться с последствиями того, что Норман сделал с ней. Боунз и по сей день продолжает защищать ее.
Уискерс.
Когда я переворачиваю страницу, я смеюсь. На фото Уискерс сидит на столешнице, лакая теплое молоко. Единственный кот, на которого у меня нет аллергии. Ленивые голубые глаза, и одна из тех надменных кошачьих ухмылок на лице. Он — мой кот. Я люблю его.
— Иногда эти альтеры даже не одного пола или вида с хозяином. Это так называемые нечеловеческие альтеры. Уискерс — черно-оранжевый полосатый кот. Он старый и избалованный. Любит, когда его чешут за ушами, — объясняю я.
— Сколько их всего? — спрашивает папа. Его брови сведены вместе — он пытается понять.
— Девять.
Когда я переворачиваю страницу, в комнате повисает тишина.
Сьюзи.
— Сьюзи. Она как тетя. В моем понимании Сьюзи — мать, которой у Кейди никогда не было. Ее собственная мать была оболочкой. В полном подчинении у отца. Однажды он все же убил ее, раз и навсегда. Сьюзи делает закупки для семьи и выполняет поручения.
— Целая семья, — бормочет Дин. — Но человек-то всего один? Единственный человек, живущий здесь, — Кейди…
Стиснув зубы, я киваю.
— Все они действуют как семья. Знают о существовании друг друга. Они не особо активно общаются в ее голове или что-то еще. Из всего, что мне удалось собрать, — хотя я не уверен — они взаимодействуют довольно редко. Агата разработала для них систему заметок. Их можно найти по всему дому. Так они общаются более эффективно. Мне точно известно одно из ее воплощений, которое общается с ней напрямую.
Папа, который, как я вижу, внимательно меня слушает, выдыхает:
— Боунз.
— Да, — киваю я ему. — Они по-прежнему оставляют друг другу записки. Но время от времени они могут разговаривать друг с другом.
Я уже собираюсь перевернуть страницу, когда, шаркая, входит Агата. Она раздает всем тарелки с пирогами. Все сидящие за столом смотрят на нее глазами, в которых наряду с пониманием сейчас еще и любопытство.
— Это изумительно, Агата! — говорит мама, делая комплимент пожилой женщине.
Агата улыбается в ответ.
— Спасибо, милая. Сливки и сахар к чаю?
Я все еще стою возле отца. Агата порхает по столовой, стараясь изо всех сил, чтобы всем угодить. Как только она садится в кресло Кейди, я бросаю вопросительный взгляд в ее сторону. Она кивает и ободряюще улыбается мне.
— Продолжай, Тыковка. Расскажи им о нашей девочке.
Офицер Джо.
— Это офицер Джо, — указываю я на фигуру в темных очках-авиаторах, уставившуюся на меня. Он серьезный и суровый. Но очень заботливый. — Он тоже альтер-защитник. После того, как Норман убил мать Кейди, офицер Джо постоянно был рядом с ней, обещая охранять. Он приходит, чтобы проверить ее. А еще помогает держать их всех на расстоянии. Чтобы они не причиняли ей боль.
Кеннет.
— Кого их? — взгляд отца резко останавливается на мне. Мышцы на его челюсти напрягаются от гнева.
— Кеннета, — мой голос больше похож на шипение, когда я переворачиваю страницу. — Так зовут саморазрушительного альтера. Он депрессивен и постоянно причиняет себе вред.
Я даже не могу смотреть на его лицо. На фото он смотрит на нож в своей руке, которым водит по ноге. Когда я уехал в колледж, он предпочитал наносить себе вред, прижигая сигаретным окурком внутреннюю поверхность бедра. Шрамы на ногах Кейди — нанесенные его рукой — заставляют меня дрожать от ярости.
— Жесть! — Баркли озвучивает мысли всех остальных.
Паскаль.
Перевернув еще одну страницу, я не могу сдержать стон.
— Паскаль. Наркоман-неудачник. Гребаный отморозок.
— Следи за словами, Йео, — с упреком говорит Агата. Она злится, но не сильно. Она тоже ненавидит Паскаля.
Вздохнув, я поворачиваюсь к Дину.
— Паскаль водится не с той компанией. Он носит с собой пистолет и распространяет наркотики. Он опасен для Кейди. Мне не нравится, что он вечно тащит ее невесть куда, чтобы сделать невесть что. Он альтер-гонитель.
— Ты узнал все это в медицинском институте? — спрашивает папа с трепетом в голосе.
— Технические моменты — да. Но мне не нужен учебник, чтобы объяснить, что Кейди — это все эти разные личности в одном теле. Когда ее бабушка познакомила меня с Боунзом, я все понял. Я каким-то образом втиснулся в ее мир, и выхода уже не было. Но я и не хотел выходить. Мне нужно знать их всех, потому что…
— Они все — это она, — тихо говорит папа.
Кивнув, я переворачиваю страницу.
Норман.
Как только я вижу это ненавистное лицо, то закипаю от ярости.
— Этого засранца вы видели сегодня, — рычу я. — Норман. Ее гребаный отец.
— Ты хочешь сказать, что один из альтеров — ее отец? Как, черт возьми, такое возможно? — раздраженно фыркает Дин.
Запустив пальцы в волосы, я пожимаю плечами.
— Не знаю. Норман появился после смерти Луизы. Настоящий Норман находится в тюрьме — пожизненное заключение. Но он принес в жизнь Кейди столько зла. Она так старательно защищалась от него все эти годы, что создавала альтера за альтером. И когда отец, наконец, исчез из ее жизни, Норман вернулся. На этот раз, как преследующий альтер. От которого ей никогда не уйти, — я испускаю вздох отчаяния.
* * *
Мама сжимает мою руку, пытаясь успокоить.