Мы путешествовали так много, что ели все время на ходу, и до меня игроки «Глобтроттерс» питались кое-как.
Я ввел обычай закупать провизию с собой в дорогу.
Мы останавливались у магазина, и я набивал автобус припасами: хлебом, сосисками, колбасой, холодным мясом, картофелем, соком. Эту привычку я сохранил и в НБА. Я по-прежнему закупаю себе провизию, чтобы не голодать в пути.
Несмотря на недостаток сна и питания, месяц в Европе мне очень понравился. Я повидал Италию, Швейцарию, Францию, Австрию, Германию. Все было прекрасно... кроме одного. Уже несколько лет я мечтал о красном «мерседесе» марки «300». И вот в Базеле рядом с нашим отелем я вдруг увидел в витрине автомобильного салона машину моей мечты. Я бросился к Эйбу и спросил:
— Как мне ее купить? Эйб улыбнулся и ответил:
— Считай, что она твоя.
Я чувствовал себя, как маленький мальчик, которому подарили его первую игрушечную машину. Ворвавшись в демонстрационный зал салона, я подбежал к продавцу, показал на машину и сказал:
— Вот эта. Я беру ее.
Продавец произнес маленькую речь о достоинствах автомобиля, усадил меня на сиденье пассажира и повел машину, показывая мне ее в действии. Я млел от восторга. Затем он остановил машину и сказал:
— Назад свою машину вы поведете сами.
Но... увы, сесть за руль я так и не смог: как я ни старался, но втиснуться на место водителя мне со своим ростом было не под силу. Сиденье водителя было приварено к корпусу и не сдвигалось назад. Я был убит наповал.
После месяца в Европе я отправился в Париж один, а оттуда вылетел домой, где стал ожидать начала нашего шестимесячного турне по США. Должен признаться, что эти шесть месяцев мне понравились гораздо меньше, чем четыре недели в Европе. Может быть, потому, что я уже побывал почти во всех крупных городах США. Правда, мы играли и в небольших городках, хватало бы там только места для баскетбольной площадки (мы даже возили с собой переносную баскетбольную площадку).
И все же это был чудесный год — один из лучших в моей жизни. Я заработал деньги на покупку машины для отца и нового дома для родителей в приличном районе Филадельфии. Впервые в жизни я побывал за границей и полюбил Европу. Когда я только пришел в команду «Глобтроттерс», я был наивным, простодушным парнем, но со временем я познакомился с жизнью таких городов, как Париж, Рим, Милан, Копенгаген. Я научился бегло говорить по-итальянски и мог изъясняться на французском, немецком и испанском, я даже набрался слов и выражений на арабском, шведском, голландском и русском. Я продолжал играть за «Глобтроттерс», пока меня не запродали в команду «Лэйкерс» и я не погрузился в атмосферу Южной Калифорнии с ее пляжами, волейболом и прочим. После окончания сезона в НБА я обычно отправлялся в Европу, связывался с бюро «Глобтроттерс», узнавал их календарь и, где бы ни пересекались наши пути — а чаще всего это было в Италии, — проводил восемь или десять игр с ними.
Но когда закончился мой первый сезон весной 1959 года, я не думал ни о чем другом, как только об играх в НБА. Я был готов играть в «Филадельфии Уорриэз», я был готов встретиться с Биллом Расселом и Бобом Петитом и другими известными баскетболистами, о которых я так много слышал и читал.
Эйб не хотел меня отпускать. Он делал мне предложения одно заманчивее другого, убеждая остаться еще хотя бы на один сезон. У него началась из-за этого тяжба с Эдди Готтлибом, владельцем клуба «Филадельфия Уорриэз». Когда я заключил контракт с «Глобтроттерс», Эйб обещал Эдди не задерживать меня больше чем на один сезон. Но с моим участием посещаемость игр «Глобтроттерс» выросла на 20 процентов, а это означало дополнительные денежки в кармане у Эйба, а он хотел их все больше и больше. Эйб и Эдди настолько серьезно разругались по этому поводу, что так и не смогли полностью забыть свои обиды и уже не были такими близкими друзьями, как раньше. Мне всегда было жаль, что я, сам того не желая, послужил причиной их раздора.
После подписания контракта с «Филадельфией Уорриэз» было объявлено, что я буду получать 35 тысяч долларов в год — больше, чем кто-нибудь другой в НБА. На самом же деле, если учесть различные премиальные и деньги, получаемые от побочных сделок, сумма была почти вдвое больше.
Деньги имели для меня большое значение, но было нечто и поважнее. Я слышал, что черные, баскетболисты НБА продолжают страдать от расистов, когда их команды играют в южных штатах. Так, Элджин Бэйлор, который прибыл в Западную Вирджинию с командой «Лэйкерс», не мог остановиться в одном отеле с другими игроками своей команды, то же самое случилось и с Биллом Расселом, когда его команда «Селтикс» играла в городах южных штатов.
Позднее, когда Бил Рассел приобрел репутацию воинственно настроенного негра или, по крайней мере, репутацию человека, который отстаивает интересы своей расы, а меня, напротив, стали звать «дядей Томом», я всегда вспоминал, что Биллу приходилось играть в тех местах, где он подвергался унижению и оскорблениям. Я на такое был не согласен. Перед тем как подписать свой первый контракт, я сказал Эдди то, о чем заявил в свое время доктору Аллену в Канзасе:
— Не планируйте ни одной игры в тех городах, где я не смогу есть или спать там же, где и другие. В противном случае меня в команде не будет.
После заключения контракта с «Филадельфией Уорриэз» я продолжал играть в свое удовольствие на школьных площадках и участвовал в играх, устраиваемых с благотворительными целями. Перед началом игр в НБА я имел возможность впервые почувствовать, что такое профессиональный баскетбол. В марте 1957 года умер от разрыва сердца Морис Стоукс, известный нападающий из Цинциннати, и с тех пор каждый год в клубе Кутчера проводился баскетбольный матч, деньги от которого шли семье покойного. Я уже был дружен с Милтом Кутчером, владельцем клуба, и сам собирался открыть в том же месте летний баскетбольный лагерь, так что по тем или иным мотивам появлялся в клубе. Я был знаком и с Морисом Стоуксом, искренне уважал его и старался не пропустить игр, которые ежегодно проводились в его память, прилетая на них даже из Европы. В тот год я прибыл на матч из Филадельфии. В игре участвовали все великие баскетболисты НБА, входящие в число 20 сильнейших игроков страны: Боб Коузи, Дольф Шейес, Фрэнк Рэмсей, Джонни Керр, Томми Хайнсон, Джэк Туаймэн, Ричи Герин, Лэрри Костелло...
Я набрал 20 очков, и имел 15 подборов у щита и 14 блокированных бросков, хотя играл только половину матча.
Я решил, что созрел для НБА.
Глава VII
Мой дебют в НБА состоялся в показательной игре в Лос-Анджелес 30 сентября 1959 года против команды «Сент-Луис Хокс»[72]. Зал спортивной арены города заполнили 12 443 болельщика — такого количества зрителей на баскетбольном матче Лос-Анджелес еще не знал. Мы победили со счетом 106:102. С этой командой мы сыграли девять игр и в шести из них победили. В среднем я набирал по 30 очков за игру, превосходя по результативности знаменитого Боба Петита, но своей игры я еще не нашел.
Мешали дурные привычки, которые я приобрел, играя в «Глобтроттерс», и мне понадобилось немало времени, чтобы окончательно от них отделаться. Самой худшей из них было «хождение с мячом». К тому же я еще не отвык фиглярничать на площадке.
После показательных игр начались матчи чемпионата НБА. В первом из них мы играли в «Мэдисон сквер-гардене» против команды «Нью-Йорк Никкербокерс». Перед игрой тренер наших соперников заявил, что его игроки выключат меня из игры, блокируя проходы под щитом, тем самым вынуждая меня бросать с дистанции. На словах все было хорошо, но на деле получилось иначе. Я чувствовал себя как в студенческие годы. На первых минутах я забросил в прыжке четыре мяча. Спустя несколько минут я и Кении Сиарс, нападающий «Никс», одновременно поймали мяч, отскочивший от щита, но я без промедления всадил его с такой силой, что всем показалось, будто рука Кении по локоть вошла в корзину вместе с мячом.
Кении не отличался особым мужеством и впредь старался держаться от меня подальше. Мы победили 118:109.
Через неделю состоялся первый матч дома, в Филадельфии, где любители спорта были уже настолько наслышаны обо мне, что на встречу с командой города Детройта собралось рекордное число зрителей. Мы победили со счетом 120:112, и я набрал 36 очков и 34 подбора мяча с отскока.
После этого мы отправились в Бостон. Газеты писали, что зрителей ждет матч века: впервые Уилт Чемберлен будет играть против Билла Рассела — «неукротимая атака против непоколебимой защиты». Что и говорить, я волновался — Билла Рассела называли сильнейшим защитником в истории баскетбола, а я был новичок в НБА. Поэтому, мне кажется, игру я провел неплохо, хотя играть в сумасшедшем доме, в который бостонские болельщики превратили свой зал, было нелегко. Команда «Бостон Селтикс» победила 115:106. Я набрал 30 очков, Билл — 22, но зато у него было 35 подборов мяча с отскока, а у меня — 28. Не так уж плохо, если принять во внимание, что у себя дома Рассел по подборам мяча с отскока опередил бы самого господа бога. В НБА статистиков обеспечивает команда хозяев, и в спорных вопросах — а при отборах они возникают нередко — статистики отдают преимущество «своим» игрокам. Рассел всегда набирал большее количество подборов, когда играл дома, чем на выезде. У меня результаты дома и на выезде были всегда примерно одинаковыми.
Некоторые из отчетов об этой игре были весьма показательными. Так, в «Спорт иллюстрейтед» было напечатано: «Уилт Чемберлен получил шок, когда Билл Рассел блокировал его бросок». Как будто бы это произошло впервые в моей жизни. В одной газете так и было написано: «впервые». Что за чепуха! Я играл против многих классных и опытных игроков, которые отбили столько моих бросков, что и сосчитать трудно. Поэтому то, что сделал Рассел, было для меня вполне привычным. К тому же это был мой первый сезон в НБА, первая игра против Рассела, и если великий Билл Рассел смог блокировать только один бросок, то, наверно, получить шок должен был он, а не я.
Во второй игре Рассел ничего со мной поделать не смог. Я набрал 45 очков, а он — 15, у меня было 35 подборов мяча с отскока, а у него — 13, и вдобавок все попытки нейтрализовать меня закончились для него пятью персональными фолами. Мы победили 123:113.
Мне бы хотелось рассказать еще об одной игре — второй, с «Нью-Йорк Никс», но для этого вы должны сначала узнать подоплеку всего, что произошло на баскетбольной площадке.
Когда я учился в младшей средней школе и играл вместе со школьными друзьями Винсом, Томми, Марти и Говардом, мы все носили толстые красно-бело-голубые гетры, доходившие до колен. Гетры сползали, и мы закрепляли их резинками, которые подбирали на улицах, снимали с газетных пакетов, выпрашивали в магазинах, у наших соседей. Мы носили запасные резинки на запястье правой руки, носили их всегда: во время игры, еды, сна, и если резинка на гетрах лопалась, то мы всегда знали, где найти запасную.
Во время первой игры за Канзасский университет, когда тренер обмотал лентой мои гетры, я взглянул на запястье и подумал: «Ну вот, теперь резинка мне не нужна». Но ее вид сразу вызвал в памяти детство, моих друзей, первые шаги в баскетболе, и мне стало жаль с ней расставаться. Я решил носить ее всегда, как напоминание о днях моей юности.
Я ношу ее и поныне на запястье правой руки. Я не суеверен. Если бы я верил в приметы, то не стал бы, наверное, первым игроком НБА, играющим под номером 13. Для меня это просто дорогое воспоминание, и мои близкие и друзья об этом знают и дарят мне новые резинки, так что у меня их теперь предостаточно. Резинка была предметом шуток и расспросов, на которые я обычно отвечал: «Баскетбол такая сложная игра, что иногда забываешь, где правая, а где левая сторона, а с резинкой я всегда знаю, какая рука у меня правая».
Так вот Уилли Наулса, игрока «Никс», вдруг озарило, что резинка есть не что иное, как волшебный талисман, а поскольку в первой игре им от меня досталось сполна, то он и решил меня обезоружить. Первые пять минут игры он преследовал меня по всей площадке, хватал, дергал, тормошил как сумасшедший. Наконец он сорвал резинку, и что вы думаете? Я промахнулся семь раз подряд, хотя бросал с самого выгодного положения. За шесть минут игры я ни разу не смог поразить кольцо — мяч попадал по нему и отскакивал. Но затем игра наладилась, и я закончил ее с 35 очками.
Мой дебют в НБА ознаменовался еще одним примечательным событием. Песни в ритме «рок-н-ролла» в моем исполнении записали на пластинку. В моей семье все пели в церковном хоре, но меня считали безголосым. Я решил доказать, что это не так, и вот вам — выпустил пластинку. На первой стороне я исполнял «Легко сказать», и хотя мне эта песня нравилась больше всех, на нее никто не обратил внимания, а вот другая сторона, «У реки», произвела впечатление и в Филадельфии, и в Бостоне, где я благодаря ей занял 14-е место в конкурсе популярных певцов. Даже критики были ко мне благосклонны, называя мой голос «в общем приятным» и «не лишенным тембра». Честно говоря, голос звучал ужасно, а словам песни было, конечно, далеко до комических высот песен Боба Дилана[73].
В то время когда любители музыки веселились от моего пения, мне было не до веселья. На одной из игр, которая проводилась в воскресенье и передавалась по национальному телевидению, Клайд Лавлетт[74], один из самых грубых, если не сказать — грязных игроков, ударил меня локтем в челюсть. Здоровенный бугай из Канзаса, он нанес мне удар умышленно, да так, что выбил два передних зуба. Но тренера, Нейла Джонстона, это не волновало, и он оставил меня на площадке доигрывать до финального свистка. На следующий день началось воспаление. Щеку раздуло до неузнаваемости, меня мучали сильные головные боли. Но через день Джонстон выставил меня на игру против команды Детройта. В газетах писали, что якобы эта игра была нужна мне, так как я получал возможность побить рекорд Джорджа Ярдли по количеству очков за сезон. Чушь! До конца сезона оставалось более 25 игр, а до рекорда мне не хватало всего 15 или 20 очков. Я вовсе не хотел играть. От острой боли я не мог ни есть, ни спать. Последние два матча мы проиграли, и Джонстон боялся отстать от лидера — команды «Бостон Селтикс». Я вышел на игру в уродливой маске, чтобы хоть как-то предохранить лицо. Мы проиграли 113:122. В той игре я впервые перешел рубеж 2000 очков за сезон, побив рекорд Ярдли. Но я не думал ни о рекордах, ни о победах, ни о поражениях. Я мучился от боли. На следующий день Нейл снова выставил меня на игру, но когда Уилли Наулс случайно задел меня локтем по лицу, я вынужден был уйти с площадки. Врач сказал тренеру, что, если я немедленно не лягу на операцию, дело примет плохой оборот. Нейл с большой неохотой разрешил отправить меня в больницу. Пока я приходил в себя после операции, «Филадельфия Уорриэз» проиграла две игры из трех. С тех пор я не пропустил ни одной игры за последующих четыре года.
И все-таки мой дебют был вполне успешным. Я набрал 58 очков в игре против «Нью-Йорк Никс» через две недели после операции и еще четыре раза превышал рубеж 50 очков за игру — такого успеха еще ни один баскетболист в мире не добивался. После того как я побил рекорд Ярдли, набрав 2001 очко, я улучшил этот результат, доведя его до 2707 очков за сезон. Всего я побил девять рекордов НБА, включая количество очков в среднем за игру (37,6), количество подборов мяча у щита — 1941 за сезон и за игру — 26,9, что никогда не удавалось сделать Биллу Расселу. Несмотря на то что я пропустил три игры из-за травмы, я сравнялся с Джином Шу из Детройта по чистому времени, проведенному на площадке за сезон, — 3338 минут.
Так я стал сильнейшим дебютантом года и самым полезным игроком в НБА — эти два титула никогда еще не удавалось завоевать одному спортсмену сразу. Меня включили в стартовый состав команды звезд НБА, где я играл центровым и получил приз самого полезного игрока матча, набрав 23 очка и сделав 25 подборов.
И все-таки я не испытывал особой радости от моего дебюта в НБА. Во-первых, Нейл Джонстон недолюбливал меня еще с тех пор, как школьником я осмелился переиграть его на баскетбольной площадке. То, что я зарабатывал больше него и пользовался большей популярностью, также пришлось ему не по вкусу. Короче говоря, мы с ним не ладили. Во-вторых, мой дебют — это и первые поединки с Биллом Расселом, и во всех этих поединках я был словно обречен на поражение. По крайней мере, так писали спортивные журналисты и так считали многие любители спорта. В тот год мы проиграли «Бостон Селтикс» шесть раз в финальных играх восточной зоны. Мы могли бы и выиграть, но мне мешали травмы. После первого поражения (105:111) мы победили их со счетом 115:110, но то была пиррова победа.
Игроки «Бостон Селтикс», особенно Томми Хайнсон[75], продолжали играть против меня грубо, а судьи по-прежнему смотрели на грубость сквозь пальцы. В конце концов я не выдержал и замахнулся на Томми, но промахнулся и попал по руке Тому Гоула, моему партнеру по команде. Началась стычка, и на площадке «Бостон гарден» появилась полиция. Врачи перебинтовали мне руку и не разрешили играть в третьем матче финальной серии, но я вышел на площадку. Этого хотели все: тренер, команда, я сам. Мне казалось, что победа в третьей игре над «Бостоном» в Филадельфии даст нам возможность претендовать на титул чемпиона, и хотелось сыграть как можно лучше. К сожалению, меня хватило ненамного. Рука распухла, и я смог набрать всего лишь 12 очков против 26 Рассела, а по подборам мяча он переиграл меня по всем статьям. В первой четверти[76] игры мы вышли вперед — 33:22, но на этом все и кончилось. Во второй четверти соотношение подборов мяча было 31:9 в их пользу! Они победили со счетом 120:90, а на следующий день вновь нанесли нам поражение — 112:104. К пятой игре я пришел в себя, и мы победили 128:107, причем я набрал ровно 50 очков. Через два дня бостонцы победили вновь, и мы выбыли из финала. Счет был 119:117, и решающие два очка соперникам принес Хайнсон на последних секундах, а за 11 секунд до конца игры наш Гай Роджерс при ничейном счете вышел к линии штрафного броска и оба раза промахнулся.
Вот так мы чаще всего и проигрывали «Бостон Селтикс». Я отдавал игре всего себя, набирал в среднем по 30 очков за матч, превосходя Рассела и по набранным очкам, и по подборам. А что же мои товарищи? Гай Роджерс в одной из игр не набрал ни одного очка, а в другой — всего одно. В двух матчах он выбыл по персональным ошибкам, а еще в двух играл с пятью фолами. Мне кажется, он не выдержал напряжения финальных игр и сломался. И не только он один. Том Гоула и Вуди Солдсберри по два раза выбывали по персональным ошибкам. Единственным, кто играл стабильно в нашей команде, был Поль Аризин — он набирал по 20 очков в среднем за игру в финальных матчах.
Позднее, вспоминая о финальной серии игр, стали говорить, что играли не команды Филадельфии и Бостона, а Чемберлен играл против Рассела и... проиграл.
Этот бум «Чемберлен против Рассела» пресса начала в год моего дебюта. За год до того, как я стал профессионалом, рекордсменом НБА по результативности был Боб Петит, с командой которого («Сент-Луис Хокс») «Филадельфия Уорриэз» провела девять показательных игр в начале сезона. Тогда я был уверен, что журналисты станут писать: «Чемберлен против Петита». Но нет, об этом и не думали.
То, что Рассела, ведущего центрового НБА, сделали моим основным соперником, выглядело на первый взгляд естественным, но только на первый взгляд. Органы массовой информации всегда наускивали негров друг на друга: «Ну-ка, черномазые, кто кого!» Это особенно заметно в боксе, где сильных боксеров-негров сводят в одну подгруппу, а белый претендент на чемпионский титул ждет, кто из них победит или, точнее, выживет. В то время в баскетболе и других видах спорта наблюдалась та же картина — негров сталкивали друг с другом, чтобы один из них продемонстрировал свое превосходство, а уж затем его сравнивали с белыми звездами.
Биллу Расселу не удалось доказать своего превосходства надо мной. Лучшей результативности я добивался как раз в играх с его командой «Бостон Селтикс», а в личном единоборстве счет говорит сам за себя: я превзошел его по количеству очков за сезон больше чем в два раза (444 к его 212). Соотношение подборов мяча также в мою пользу — 333 к 161, то есть опять больше чем в два раза. К тому же я блокировал больше его бросков, чем он моих.
Наверное, у журналистов, как и у всех людей, есть свои симпатии и антипатии. Когда я пришел в НБА, фаворитом был Билл Рассел. Почему? Я сам не раз задавал себе этот вопрос, но найти удовлетворительного ответа не мог. Одно из объяснений заключается в разнице образов жизни: моего и Билла. Он — почтенный отец семейства, а американцы почему-то считают семейных людей достойными большего уважения, чем холостяков. Жена Билла — негритянка, что также было в его пользу, особенно если учесть, что среди моих знакомых девушек имелось немало белых. Большинству спортивных журналистов, как и большинству белых, мои смешанные связи были не по нутру.
В пользу Рассела говорил и его рост. Он был ниже на шесть или восемь сантиметров[77]. Значит, ему требуется больше труда, чтобы переиграть меня. Так, во всяком случае, писали журналисты. По их милости многие болельщики стали считать мои достижения результатом только высокого роста и расы: «еще бы ему не играть — он такой высокий» или «все эти негры — способные спортсмены, так как ни в чем другом они не могут преуспеть».
Но Рассел тоже был высокорослый атлет и тоже негр, и, как бы мы ни отличались по природным данным, эти отличия были незначительны. Я могу предложить еще одно объяснение того, что нас противопоставляли, но боюсь, что оно покажется чересчур эгоистичным. Может быть, многие любители спорта и журналисты не могли в душе примириться с моим универсализмом, с тем, что я был одинаково силен в бросках по кольцу, подборах, распасовке, передвижениях с мячом, блокировке бросков. Это было непостижимо. Казалось, что слабости, свойственные обыкновенному спортсмену, мне не присущи. Напротив, Расселу не было равных в подборе мяча и блокировке бросков, но бросал он по кольцу плохо. Когда он начинал в профессиональном баскетболе, все это знали, но с ростом его популярности люди стали говорить о том, что он мог бы бросать лучше, но «решил» сосредоточиться на защитных функциях. Это конечно же чепуха, и Билл знал, что это чепуха. Он упорно работал над совершенствованием мастерства игры в защите и подборах мяча, так как понимал, что в бросках он не силен. За всю свою спортивную карьеру в НБА я сделал в четыре раза больше бросков по кольцу, чем Билл, но, даже несмотря на это, процент попаданий с игры был у меня 54, а у Билла — 44! Билл Рассел не смог бы добиться такого процента попаданий, даже если бы бросал с помощью лестницы и артиллерийского дальномера. И это делало его более понятным зрителям. От него не веяло таким устрашающим могуществом, как от меня. Моим единственным слабым местом были штрафные броски, но все же и в них я был точнее Рассела. В год моего дебюта в НБА процент попаданий со штрафного у меня был 58,2, а у него — 50,8. Я сохранил это преимущество и в дальнейшем. Через пять лет процент попаданий у меня был 56,5, а у него — 55,7. Но от Билла никто не ждал высокой точности, поэтому его промахи никого и не волновали. Но стоило промахнуться мне — тут уж пощады не жди!
Вероятно, во всех этих объяснениях сквозят моя самонадеянность и уязвленное самолюбие. Но все-таки я ближе к истине, чем те, кто говорил, что Рассел пользовался популярностью, поскольку он был бескорыстным членом команды, которая всегда побеждала, а я был эгоистом-одиночкой, который всегда проигрывал. Да, Рассел действительно был игроком, любящим коллективную игру, и он действительно был великим баскетболистом. Но разве моя результативность свидетельствует об эгоизме? Разве те атлеты, с кем я играл, говорят обо мне как об эгоисте-одиночке? Я стремился играть результативно ради командной победы. Ведь у нас не было таких снайперов, как Коузи, Джонс, Хайсон, Хавличек, игравших за «Бостон Селтикс». Всю свою спортивную карьеру Рассел играл за одну команду, с одним тренером и в одной манере: он всегда был мастером защиты. Я играл за три команды, у восьми разных тренеров и, по крайней мере, дважды менял стиль игры. Я всегда старался играть так, как того требовали интересы команды и тренер, с учетом сильных и слабых сторон моих партнеров. Разве это эгоизм?
А что касается знакомой песни «Рассел — победитель, Уилт — неудачник», ее запели после поражения команды Канзасского университета в финале студенческого чемпионата.
Тогда все говорили, что наша команда была самой сильной в любительском баскетболе, как, впрочем, говорят и сейчас: команды, за которые я играл, были, дескать, сильнейшими в НБА и должны были побеждать. Не забывайте, что меня считали суперменом, а супермены проигрывать не имеют права. Но это было не так. За всю историю профессионального баскетбола не было команды сильнее «Бостон Селтикс». У них играл Билл Рассел — лучший защитник и несравненный мастер подборов мяча у щита. У них играл Боб Коузи, которого в свое время считали лучшим баскетболистом страны, не знающим равных в технике ведения мяча. У них был Кей Си Джонс — лучший защитник под своим щитом. У них играл. Билл Шарман — один из сильнейших снайперов в профессиональном баскетболе. У них был Ред Ауэрбах — один из лучших тренеров в истории баскетбола. У них играли звезды НБА: Фрэнк Рамсей, Сэм Джонс, Томми Хайнсон, Джим Лоскутофф. Кто мог победить такую команду? «Филадельфия Уорриэз», занявшая до моего дебюта в ней последнее место в чемпионате НБА?
В нашей команде тоже были прекрасные баскетболисты. Я всегда считал, что технически Гай Роджерс превосходил таких знаменитостей, как Коузи, Джерри Вест, Оскар Робертсон, Пит Маравич. Настоящим универсалом был Поль Аризин... Вот, пожалуй, и все. Журналисты, специалисты и многие любители спорта знали это. После первой игры с «Бостон Селтикс» журнал «Спортс иллюстрейтед» писал: «Помимо Аризина с его точными бросками и Роджерса с его прекрасной организацией игры в команде «Филадельфия Уорриэз» нет игроков, поддерживающих Чемберлена так, как к этому привык Рассел. Если «Уорриэз» намерена побеждать более сильные команды, то Чемберлену придется взять на себя обе функции Рассела — играть в защите, под щитами, и при этом не терять в результативности».
Так и случилось. От меня требовалось не уступать Расселу в том, в чем он был действительно силен, и превосходить его во всех других компонентах игры. Именно этого ждали от новобранца профессиональной лиги. Так, по-моему, я и играл. Но команда Билла завоевала титул чемпиона, и его стали называть победителем, а меня — неудачником. Когда же команды «Филадельфия-76» и «Лос-Анджелес Лэйкерс», за которые я играл в разное время, проиграли в финальных матчах чемпионата команде «Бостон Селтикс», то у любителей спорта все эти поражения слились в одно, и они заговорили о том, что я всегда уступал Биллу, хотя и выступал за сильнейшие команды. Значит, он сильнее. От меня ждали невозможного — ведь я был супермен. Дебютируя в НБА, я пришел в команду, занимавшую последнее место в таблице чемпионата, и привел ее к финалу, где разыгрывались первое и второе места. Меня называли неудачником. Через десять лет новобранец НБА Льюис Алсиндор привел команду «Милуоки», также занимавшую до него последнее место, к финалу, где его команда тоже проиграла, заняв второе место, но Алсиндора назвали спасителем команды. Вы что-нибудь понимаете? Я — нет!
Но не только поражения омрачали мое пребывание в НБА. Это было далеко не самое страшное. Все-таки я не был новичком в баскетболе и понимал, что выше головы не прыгнешь, тем более что я еще не подозревал о грядущих поражениях и надеялся на скорый реванш.
Что было страшнее, так это грубая игра. Травмы, которые я получил от Лавлетта и Хайнсона, были обычным явлением. Но в каждой игре меня толкали, сбивали, отталкивали, а судьи смотрели на грубость сквозь пальцы. Они, наверное, полагали, что такой большой и сильный человек может постоять сам за себя. Раз я настолько превосхожу других, то не грех и сдерживать меня грубой игрой. Не знаю, придет ли кому-нибудь в голову заявить, что раз Ларри Браун[78] обладает такой высокой скоростью, не грех и попридержать его, хватая за трусы. Тренер и товарищи советовали мне давать сдачи, но я этого не делал, и случай с Хайнсоном был единственным исключением. Я уже говорил — я не агрессивен от природы.
На мое счастье, с нами играл Энди Джонсон. Энди играл грубо, такой грубой игры мне еще не приходилось видеть, и силой он был наделен огромной. Не хотелось бы мне столкнуться с ним один на один в глухом переулке. Так вот Энди выступал у нас иногда в роли «вышибалы», и те, кто играл грубо против меня, получали от него приличную взбучку. В прошлом Энди играл в «Глобтроттерс», и когда мне приходилось тяжело, он развлекал меня, рассказывая анекдоты о приключениях «бродяг». Энди панически боялся летать. Когда мы добирались из города в город на самолете, я смотрел в иллюминатор и пугал Энди, сообщая ему, что один из двигателей загорелся. Однажды так и случилось, и, когда я сказал об этом Энди, его чуть не хватил удар. Если вам приходилось видеть, как негр становится белым от страха, вы поймете, как мне было смешно.
В НБА я надеялся избавиться от примитивной тактики любительского баскетбола, а также от зонной защиты и обороны «двое против одного» или «трое против одного», что делало студенческий баскетбол таким непривлекальным для меня. Да, конечно, зонная зашита в НБА запрещена, но хитрые профи умудряются имитировать защиту «игрок против игрока», применяя против определенного игрока то, что весьма похоже на «зону». Даже Билл Рассел не держал меня один на один — ему всегда помогали защитники и нападающие.