1972–2002
Лилия стояла, онемев.
– Это для того, чтобы придать тебе силы, Лил, – сказала Мег. – Это будет место, где ты сможешь побыть наедине со счастливыми воспоминаниями.
– Они все счастливые, – негромко отозвалась Лилия. – Даже те, от которых больно.
– А вот эти оставь для других мест, – посоветовала Гала. – Скажем, для кладбища.
Она открыла шампанское, которое тут же вспенилось. Гала держала бутылку над скамьей, брызгая на нее шампанским.
– Сим нарекаю тебя Скамьей Общества любительниц плавания имени Джеймса Мэтью Барри для воспоминаний о розах!
– Ура! – крикнула Агги.
– Браво! – добавила Вив.
– Значит, это отсюда взялось? – спросила Джой.
– Что взялось? – не поняла Мег.
– Посвящение в вашей книге о Барри. Обществу любительниц плавания имени Джеймса Мэтью Барри.
– Но ведь мы не можем вот так запросто называть себя «потерянными девчонками», – с живостью откликнулась Гала. – Не то нас упрячут в сумасшедший дом!
– Пора фотографироваться, – сказала Вив, помахав фотоаппаратом. – Свет уходит. Вот только поставлю штатив.
– Я могу сделать снимок, – вызвалась Джой. – У меня рука почти не дрожит. Так что пусть кто‑нибудь из вас сядет на скамейку, а кто‑то встанет за ней.
Джой глядела в видоискатель, пока дамы устраивались на скамье и за ней.
– Обязательно пришлите мне фотографию, – попросила Джой. – Я вставлю ее в рамку и буду держать у себя на письменном столе.
Дамы расселись, а Джой опустила фотоаппарат.
– Мне так не хочется покидать вас, – сказала она, пытаясь улыбнуться. – Не знаю, видите ли вы, как я… нуждалась в людях, которые возьмут меня за руку, включат в свой круг. Хотя бы ненадолго.
На глаза у нее навернулись слезы. Нужно все‑таки сделать снимок, пока она еще держит себя в руках. Но ведь она может никогда уже их не увидеть! Они ведь старые… и кто знает? Может, она вернется через месяц или два и окажется, что кто‑то из этих бесценных, незаменимых женщин не пережил внезапного удара или сердечного приступа. Возможно ли такое? Как они могут быть такими живыми и прекрасными и в то же время такими болезненно уязвимыми для опасностей, какие расставляет жизнь на пути людей их возраста?
Глядя в видоискатель, Джой увидела, как Лилия поднимается с места.
– Куда ты, Лил? Подожди! – сказала Вив.
– Я поставлю штатив, – твердо заявила Лилия.
– Но зачем? Джой ведь сказала, что…
– Просто помоги мне, Вив, ладно? – сказала Лилия.
Они быстро разложили треногу.
– Джой должна быть на фотографии, – сказала Лилия ровно.
У Джой дрогнуло сердце, а в следующий миг Вив уже забирала у нее фотоаппарат и проворно привинчивала к штативу. Лилия взяла Джой за руку своей тонкой, изящной ручкой и повела к скамейке, усадила Джой рядом с собой. Они так и держались за руки, когда вспышка света соединила их навсегда.
Глава двадцать девятая
Лили сидела на постели, бледная и тонкая, с головой, обвязанной пестрым шелковым шарфом.
– Миленький шарфик, – заметила Джой. Она поцеловала Лили в щеку и присела на стул у кровати.
– Это бабушкин. От Гермеса.
– Ого!
– Она говорит, когда‑нибудь он будет моим. И знаете, что я с ним тогда сделаю?
Джой покачала головой.
– Сожгу!
– Не стану тебя за это винить.
– Я его взяла, потому что он мягкий. Все остальное колется. Но я вовсе не гонюсь за тряпками.
– Нет, конечно не гонишься. Но тебе все равно здорово идет.
– Спасибо.
– Кстати, о тряпках, у меня для тебя подарок.
– Вы и так целую неделю шлете мне подарки! Между прочим, спасибо. Клубника была просто божественная.
– Но это еще лучше.
Лили посмотрела на нее с подозрением, как будто за последние дни уже устала от сюрпризов. Джой взяла с пола большой магазинный пакет и выудила из него туфли от Фенди. И поставила их на покрывало к ногам Лили.
– Нет! – ахнула Лили, и первый раз ее лицо осветилось искренней улыбкой.
Она села прямее.
– Тебе они идут гораздо больше, чем мне.
– Это шутка, да? – Лили широко улыбалась, силясь сесть как следует. Она взяла одну туфлю и провела пальцами по нежной замше.
Джой покачала головой:
– Я хочу, чтобы ты не забывала обо мне, детка.
– Я не забуду, – прошептала Лили, завороженная видом туфель. Потом она подняла глаза на Джой. – Так это правда? Вы дарите их мне?
– Ну да. Я хочу, чтобы ты вспоминала меня каждый раз, когда будешь их надевать. Обещаешь? Честное благородное?
Лили засмеялась и подалась вперед, Джой обняла ее, ощутив, как похудела Лили за прошедшие полторы недели. Лили всегда была худенькой, но сейчас Джой ощущала под тонкой тканью футболки острые позвонки.
– Честное благородное, – шепотом повторила Лили. Она распрямилась и взяла Джой за руку. – Как мне не хочется, чтобы вы уезжали.
– Кажется, я уже натворила достаточно бед. Ты так не думаешь?
– Что вы! Никаких бед вы не творили! С вами… вы самое лучшее, что было у нас дома за последние годы!
Джой покачала головой, твердо решив не поддаваться эмоциям:
– Сомневаюсь, что остальные с тобой согласятся.
– Вы хорошая! – торжественно объявила Лили. – А эти двое!..
– Кто это?
– Папа и бабушка. Они меня с ума сводят!
– Ну да, конечно, но ты должна быть к ним снисходительна. Они тоже сходили с ума от беспокойства. То, что с тобой случилось, это не пустяки.
– Да, знаю, но, господи, это же со мной случилось, это мне предстоит пережить. Если меня на следующей неделе не отпустят в школу, клянусь, я… может, увезете меня в Нью‑Йорк в чемодане? Ну пожалуйста! Я буду хорошо себя вести. Обещаю!
– Мой диван в твоем распоряжении. Только скажи, и я тут же побегу в аэропорт тебя встречать.
– Честно?
Лили снова превратилась в пятнадцатилетнюю девочку. Она часто моргала, а щеки заливал румянец.
– Буду считать дни. – Джой поглядела на часы. – Но за мной вот‑вот приедет машина. Так что мне пора.
– Ладно.
Лили помрачнела. Джой не стала бы утверждать наверняка, но ей показалось, что в уголках глаз у Лили блеснули слезы.
– Я не прощаюсь, – твердо произнесла Джой, поднимаясь, – потому что не успеешь ты опомниться, как я уже вернусь.
Лили, кажется, поняла, что надо держаться. Никаких слез!
– В следующий раз, когда мы увидимся, волосы у меня будут совсем коротенькие. И я покрашу их в черный.
– Правда? А что скажет об этом твой отец?
– Он уже сказал «да»! – сияя, ответила Лили.
Иэн сидел в кухне, притворяясь, будто читает газету. Он поднял голову, услышав шаги Джой, и улыбнулся, когда она появилась в дверном проеме.
– Кофе?
– Хорошо бы, но нет времени.
– Во сколько рейс?
– Шерон заедет за мной через пять минут. В аэропорту нужно быть за два часа.
Иэн кивнул. Он раскрыл рот, как будто собираясь сказать что‑то, но передумал. Джой тоже хотела бы сказать многое: она до сих пор чувствует себя очень виноватой за те потрясения, какие случились в их семье, им она желает только счастья и здоровья, она отчаянно хочет снова оказаться в его объятиях, в его постели, снова вдохнуть чудесный запах его волос, почувствовать твердые мышцы его живота, когда он крепко прижмет ее к себе. Хотелось поцеловать его шею. Хотелось снова ощутить на себе тяжесть его тела, услышать его звучный смех, который как будто зарождался в сокровенном источнике радости и веселья, теперь снова скрытом от людей из‑за печальных событий последних двух недель.
Он казался усталым, опустошенным, измученным. Ей хотелось обнять его, приготовить ему хороший обед, напоить вином, а когда он задремлет, смотреть, как он спит, оберегать его и свой сон до тех пор, пока не придет весна и не разбудит их снова, возвращая в мир живых.
– В другое время? – едва слышно спросила Джой. – В другом месте?
– У нас нет такой роскоши, – печально ответил Иэн.
– Это зависит от нас.
Иэн покачал головой:
– Нет, Джой, у каждого из нас есть только здесь и сейчас. Когда‑то я получил жестокий урок, чтобы это понять. И понял снова на прошлой неделе.
Джой сознавала, что это, конечно же, правда, во всяком случае, для него и сейчас.
– Но спасибо тебе, – сказал он сердечно. – Я не жалею, что я… что мы с тобой…
– Я тоже. – Она не хотела плакать. Она не станет плакать, и потому она сделала глубокий вдох и сказала: – Мне пора.
Иэн печально кивнул:
– Да, в это время на дорогах, наверное, сплошные пробки.
Он поднялся и обошел вокруг стола. Они надолго, молча, обнялись. Был один миг, когда их близость грозила опровергнуть все, что было сказано о времени и месте, о настоящем и будущем, но ни один из них не допустил этого. Иэн отстранился, мягко обхватил обеими руками лицо Джой и поцеловал, осторожно и нежно.
Она не смогла выговорить ни слова на прощание. С комком в горле, с подступающими к глазам слезами, Джой только еще раз обняла его напоследок, развернулась и выбежала.
Дейзи, пока еще не посаженная в переноску и взволнованная предстоящим отъездом, яростно лаяла на заднем сиденье джипа Шерон, где таились истинные сокровища: овсяные колечки, завалившиеся в щель сиденья, одинокий жевательный червячок на полу, обертка от мороженого, на которой явно сохранились его остатки. Джой испугалась, нет ли там шоколада, – может, лучше отобрать у Дейзи бумажку? Да какого черта, решила она. Ну сколько шоколада может остаться на обертке от эскимо?
Джой приоткрыла для собаки окно. Пока Шерон выруливала на шоссе М4, Дейзи, вне себя от счастья, что ей предоставлена полная свобода, наслаждалась ветром, высунув в щель нос. Это самая большая для нее радость за последние дни, виновато подумала Джой, но тут же отбросила от себя эту мысль. Да, в последнее время Дейзи уделялось мало внимания, она лишь выходила на короткие прогулки, а в остальное время либо спала, либо в одиночестве металась по комнатам леди Маргарет. Но, увы, такова жизнь! Собачья! Но зато ей не пришлось сидеть под замком в вонючем приюте сестер Бахман.
– У нас еще полно времени, – сказала Джой вслух.
– Я еду слишком быстро?
– Этого я не сказала!
– Не сказала, но ведь имела в виду.
Шерон обернулась, чтобы взглянуть на нее, и Джой улыбнулась. Все в порядке. Они снова переругиваются, как сестры. Они снова подкалывают друг друга, как это было всегда. Джой вздохнула и откинулась на спинку сиденья.
– Так на какой день мы назначим свидания в скайпе? – спросила Джой.
– Ненавижу скайп.
– Плохо. Потому что я не позволю тебе снова исчезнуть.
– Может, лучше просто переписываться?
– Не выйдет! Не станем мы переписываться.
– Но могли бы. Мы специально покупали бы красивую бумагу для писем, а каждое воскресенье после обеда садились бы за письменный стол в гостиной…
– У меня нет гостиной, – сказала Джой. – Ты же знаешь, что у меня нет гостиной.
– Ну ладно, за кухонный стол.
– Как романтично!
– И мы могли бы хранить письма, связывать их ленточками, а потом, когда мы умрем, останется целая коллекция свидетельств… пятидесятилетней дружбы!
– И что дальше? Кто‑нибудь из твоих детей или внуков прочитает и узнает обо всех моих неудачных свиданиях? Вот уж нет.
– Кто‑нибудь, может, издаст их книгой! – сказала Шерон.
– Я не хочу, чтобы мои письма издавали! К тому же мы не будем их писать. Мы накупим красивой бумаги, попереписываемся примерно месяц, а потом идея угаснет сама собой. Между прочим, чем тебе так не нравится скайп?
– Тем, что я ужасно смотрюсь на экране. Не могу отвести глаз от окошка со своим изображением и выгляжу просто кошмарно!
– Ну, не знаю, накрась губы!
– С чего бы мне ради тебя красить губы? Я же не на вечеринку иду, а просто поговорить с тобой.
– Ты будешь красить губы не ради меня. Ради себя! Тогда тебе не придется смотреть на собственное изображение, от которого тебя тошнит.
– Я не сказала, что от своего изображения меня тошнит. Все не настолько плохо.
– Так ты сядь подальше и чуть‑чуть разверни экран вверх, тогда будешь смотреться гораздо лучше.
– Спасибо.
Они продолжали в том же духе, пока Шерон не высадила Джой перед входом в аэропорт. Охранники не разрешали останавливаться здесь надолго, поэтому Шерон быстро вытащила из багажника чемоданы Джой и поставила на тротуар, пока сама Джой пыталась затолкнуть Дейзи в переноску. Подруги наспех обнялись, потому что к ним уже направлялся охранник, собираясь поторопить Шерон.
– В воскресенье в восемь вечера твое время. Я тебе позвоню.
– Буду ждать.
– И я накрашу губы! И надену бальное платье!
– Ты же не на вечеринку идешь!
– Люблю тебя, несносное ты создание.
– И я тебя, милая.
И Шерон уехала. Джой смотрела, как ее пыльный джип вливается в поток едущих от аэропорта машин и исчезает за поворотом. Дейзи лаяла. Джой жестом подозвала стоявшего неподалеку носильщика, вздохнула и отправилась в дальний путь домой.
Глава тридцатая
Костюм от Стеллы Маккартни был все еще тесноват.
– Черт! – в сердцах сказала Джой, попытавшись присесть в застегнутой юбке.
Смотрелся костюм не так уж плохо, и, если бы ей предстояло провести день на ногах, Джой, наверное, не стала бы его снимать. Но только не сегодня – она не высидит на совещании в такой тесной юбке. Значит, пяти недель, когда она везде ходила пешком, ограничивалась самыми скромными обедами и полностью исключила из рациона вино, не хватило, чтобы расплатиться за несколько недель кулинарных излишеств. Она иногда вспоминала, с какой радостью пренебрегала своими правилами, обедая в «Зиззи», или пробуя шоколадные колбаски, или с готовностью принимаясь за любую незнакомую еду, поставленную перед ней. Боже, как же это было весело!
Джой сняла костюм и натянула черное шелковое платье с пуговицами спереди, которым в последние недели злоупотребляла. Ну и пусть. Разве не так же поступают французские модницы? Тратят целое состояние на один‑два шикарных наряда и носят их все время? Хотя нельзя сказать, что это платье обошлось ей в состояние. Но платье отличное, красивое и удобное. И, поскольку вчера приехал Массимо, чтобы сегодня встретиться с партнерами «Апекс‑груп» и доложить о ходе работ, на вечер был запланирован поход в «Фелидию». Джой считала, что это лучший ресторан Лидии Бастианич и ужин там требует как раз такого платья: шелкового, сексуального, текучего.
Дейзи, как всегда, ринулась в заранее обреченное на провал наступление, пытаясь увязаться за Джой на работу.
– Глупая! Ты же знаешь, что не можешь пойти!
Виляющий хвост Дейзи как будто говорил: «Конечно могу!» Она радостно сопела, сидя под дверью, как сидела каждое утро.
Погода стояла морозная, однако Джой твердо придерживалась решения проходить каждый день не меньше четырех миль, поэтому она надела пуховик, завернулась в кашемировые шарфы, натянула сапожки на овчине и вышла на Хаустон‑стрит. Стоял ясный морозный день, она шла, размышляя о том, как изменилась ее жизнь со дня возвращения из Англии.
Вернувшись в Нью‑Йорк, Джой взяла недельный отпуск и исполнила данное себе обещание восстановить утраченные связи с друзьями, в особенности с Мартиной, Сьюзен и Евой. Было очень нелегко поднять телефонную трубку и сделать первый звонок, но Джой подбадривала себя, глядя на фотографию, красовавшуюся теперь в стоячей рамке на каминной полке: она с дамами на пруду. Если она чему‑нибудь научилась у этих потрясающих женщин, то тому, как жизненно важно любить и быть любимой друзьями. Во взаимоотношениях этих подруг не было ничего приторного: они ссорились, доводили друг друга до исступления, пытались превзойти друг друга, но при этом они десятилетие за десятилетием сохраняли верность и преданность друг другу. Как объяснила ей Агги, сначала они решили стать друзьями, а потом они решили оставаться друзьями, в горе и в радости. В этих отношениях не было ничего случайного.
Джой никогда не рассматривала дружбу с такой точки зрения. Она считала ее чем‑то необязательным, чем‑то таким, что длится до тех пор, пока друзья ладят между собой, и заканчивается, когда в их отношениях возникают трудности. Она вспомнила слова матери, сказанные однажды, когда Джой была еще маленькой, и сильно озадачившие ее тогда. Лия поссорилась с одной из своих лучших подруг, они не разговаривали несколько недель. А потом, совершенно неожиданно, Сильвия Уэбстер снова появилась в их жизни.
– Я думала, ты больше не любишь ее, – заметила сбитая с толку Джой.
– Нельзя стать настоящими друзьями, – пояснила Лия, – пока не поссоришься как следует и не переживешь это.
И вот теперь, впервые в жизни, Джой поверила в это.
Сначала Джой позвонила Мартине, хотя понимала, что из трех ее подруг именно Мартина проявит холодность. Так и получилось. Она отвечала кратко и сдержанно, отказалась пока от личной встречи, сославшись на сильную занятость в ближайшие недели, она сказала, что ей предстоит командировка, и это, скорее всего, была правда. Мартина пообещала, что свяжется с Джой, как только разберется с делами, но Джой не знала, случится ли это.
Сьюзен и Ева, напротив, по‑настоящему обрадовались, услышав ее голос. И в последние две недели они начали проводить время вместе, как это было в колледже. После работы они собирались где‑нибудь в баре, по выходным ходили в кино, ходили друг к другу в гости на легкий обед или просто чтобы выпить вина. Сьюзен в данный момент избегала общения с мужчинами, поскольку только что рассталась с человеком, с которым встречалась целый год. А Ева изучала сайты знакомств. Они часами выбирали ей кандидатов, на которых бы у нее «загорелся глаз», спорили, о чем писать или не писать в анкете, чтобы нашлись подходящие претенденты, и помогали ей писать о себе, чтобы заполнить онлайн‑профиль.
Конечно, Джой рассказала им об Иэне. Ева уговаривала Джой тоже создать свой профиль на сайте знакомств, уверяя, что их сила в численности: они могут приглашать мужчин на двойные свидания! Но Джой не хотела ни с кем встречаться, пока не хотела. Воспоминания об Иэне были слишком свежи и драгоценны. Пройдет еще немало времени, прежде чем она снова отважится войти в эту реку, и, совершенно точно, это время еще не настало.
Джой остановилась на углу Пятой авеню и Восьмидесятой, глядя через дорогу на музей Метрополитен. Шедший ночью снег припорошил его гранитные длинные ступени, и теперь легкие пушистые хлопья поблескивали в свете утреннего солнца. Она хотела зайти в сувенирный магазин при музее, но он был еще закрыт. Надо будет зайти на днях в обеденный перерыв. Среди прочих товаров с мотивами Уильяма Морриса, которые продавались в магазине, Джой запомнила шикарную шаль из шерсти с шелком, на которой был выткан один из самых красивых узоров Морриса. Она хотела подарить Шерон что‑нибудь в знак признательности, и накануне вечером ее осенило, что такая шаль была бы идеальным подарком.
Их еженедельные «свидания» в скайпе проходили отлично. Они не пропустили ни одного воскресенья. Иногда они разговаривали минут по десять‑пятнадцать, а однажды проболтали два часа. Джой избегала расспрашивать об Иэне и Лили, однако Шерон обязательно вставляла о них пару слов. Лили снова ходит в школу. Волосы у нее отрастают, и Лилия говорила Агги, что они ожидают полного выздоровления.
– Я знаю, – сказала Джой.
– Знаешь? Откуда?
– Я довольно часто общаюсь с Иэном.
Шерон придвинулась ближе к камере:
– Выкладывай.
– В основном мы говорим по работе, уж поверь. Массимо поручил ему отчитываться передо мной раз в неделю, чтобы все в Нью‑Йорке знали о ходе реконструкции. И он говорит только о делах. Мы ни разу не заговаривали о… нас, но я расспрашиваю его о Лили. Как она выглядит?
– Не знаю, – сказала Шерон. – Сама я не видела.
Джой каждый раз спрашивала о дамах, и Шерон каждый раз отвечала, что они передают ей привет. Джой не знала, правда ли это, но вполне вероятно. Ведь Шерон часто и подолгу беседует с Агги. И на их третьем «свидании» Шерон удивила Джой.
– Я собираюсь в Нью‑Йорк, – объявила она.
– Правда? Когда?
– Когда ты сможешь выкроить неделю, чтобы меня принять.
– Вот здорово! Детей возьмешь?
Джой сделала усилие, чтобы сохранить на лице улыбку. Главное сейчас показать свою радость, а не нежелание видеть в своей квартире четверых необузданных детей.
– Да ты что! Я оставлю их с Генри. На прошлых выходных мы как раз поссорились так, что пришлось «переворачивать страницу». А когда мы ее перевернули, я сказала: «Да, и вот еще что, дорогой, я еду в Нью‑Йорк в гости к Джой».
– И что он на это ответил?
– Он сказал: «Отлично!» – и тогда я добавила: «Одна». Мне показалось, у него на лице отразился ужас.
– Но он справится с детьми?
– Ну, если не справится, это его проблема, – ответила Шерон.
Работа продвигается отлично, все в порядке, и так здорово снова подружиться с Евой и Сьюзен, однако Джой все равно часто думала об Иэне. Она понимала, что их отношения, скорее всего, закончились, однако она все равно мечтала о его лице, его руках, теле, блестящем в свете камина. Как‑то ей приснилось, что они едут верхом, но только теперь она сидит на Громе, а Иэн – на Мэгги. Он казался неуверенным и испуганным, – наверное, так же выглядела она сама в тот день, когда он уговорил ее отправиться на конную прогулку в поля. Но ведь он умеет сидеть верхом, повторяла она ему во сне. Он же всю жизнь в седле! И Мэгги точно не из тех лошадей, каких следует бояться! Но Иэн как будто не слышал ее.
В половине девятого Джой решила взять такси, потому что до конторы оставалось еще довольно далеко и она начала опасаться, что опоздает, к тому же она успела замерзнуть. Встреча была назначена ровно на девять, с тем чтобы Престон Маккей в полдень мог уехать в свой загородный дом, как он уезжает каждую пятницу. Кроме того, ей необходимо несколько минут, чтобы разложить бумаги и восстановить урон, нанесенный лицу ледяным ветром.
– Массимо!
– Джой, cara![20]– Массимо сгреб ее в объятия, затем отодвинулся на расстояние вытянутой руки. – Только посмотрите на эти розочки на щеках!
– Я шла пешком. Нужно было проветрить голову. На улице сегодня одиннадцать ниже нуля!
– Я заметил! Я не опоздал?
– Нисколько. Все собрались в конференц‑зале. Позволь, я возьму твое пальто.
Массимо сбросил мягкое кашемировое пальто, размотал с шеи шелковый шарф. Тут же появился Антуан и забрал у Джой пальто с шарфом.
– Я сам, – сказал он быстро. – Buon giorno, Signore Fortinelli. Com’è andato il volo?[21]
– Bene, bene! Grazie mille![22]
– Я не знала, что ты говоришь по‑итальянски, – сказала Джой Антуану.
– Это один из моих скрытых талантов. Моя мать родом из Апулии.
Дейв Уилсон сидел в инвалидном кресле, но Престон Маккей и Алекс Уайлдер поднялись с мест и тепло приветствовали Массимо. Филип Карлтон, ведущий архитектор фирмы, должен был подойти позже, после другой важной встречи, а два других партнера, Адам Кельцер и Кэмерон Мартин, сидели по другую сторону стола для совещаний. Они помахали и слегка привстали, приветствуя вошедшего Массимо.
– Что скажете о нашей Джой? – зарокотал Престон. – Разве она не первоклассный работник?
Дейв Уилсон надулся, а на лице Алекса, как показалось Джой, отразилось нетерпение, если не скрытое раздражение.
– Просто нет слов! – отвечал Массимо. – Я бы посоветовал ей подумать, хорошо ли ей работается у вас, потому что я собираюсь ее умыкнуть! Считайте это предупреждением! – Он подмигнул Джой.
– Ну уж нет, – заявил Престон. – Мы сделаем все, чтобы она осталась с нами.
– Такие таланты на дороге не валяются, – продолжал Массимо. – Отличный профессиональный менеджер, наделенный добрым сердцем, настоящая редкость.
Глаза у него сияли, а Джой покачала головой, смущенная похвалами.
– Нет, мистер Фортинелли, она никуда не поедет, – сообщил Престон. – Потому что мы проголосовали за то, чтобы сделать ее партнером.
– Что? – Джой съежилась на своем стуле. Наверное, она ослышалась. Слово «партнер», которое произнес Престон, никак не могло относиться к ней.
– Вы меня слышали! И если хотите знать мое мнение, это нужно было сделать уже давно. Если бы не она, когда Дейв…
– Можно было отложить работу на пару месяцев, – угрюмо проговорил Дейв.
– Зачем? – спросил Престон. – Дожидаться, пока ты очухаешься после своей эскапады, которой пытался доказать всем, что в свои годы ты все еще подросток? Как бы не так. В «Апекс‑груп» такие штуки не проходят. Хочешь свернуть себе шею, съезжая с горы, хочешь скатиться на сноуборде с Киллингтона – пожалуйста. Но дела компании не замрут на середине из‑за того, что ты не в состоянии вернуться к работе. Вот еще!
Униженный и растерянный, Дейв залился краской. И остаток утра почти ничего не говорил.
– Спасибо, – прошептала Джой. – Даже не знаю, что сказать.
– Добро пожаловать, – тепло проговорил Кэмерон.
– С нетерпением ждем возможности поработать с вами, еще и еще! – прибавил Адам.
Алекс холодно кивнул. Дейв, казалось, готов кусать себе локти.
Престон сел и взял круассан с блюда, стоявшего посреди стола.
– Итак, Массимо, как идут дела? Расскажите.
– С удовольствием, – ответил Массимо и за следующие два часа выдал им полный отчет, рассказав о многочисленных субподрядчиках, за работой которых он наблюдает, и объяснив, почему выбрал именно их. Он ответил на вопросы, затем рассказал о сроках каждого этапа реконструкции, о результатах очередных технических осмотров и особенностях, которые необходимо учесть, приступая к реставрации надворных построек, которая была назначена на начало апреля. Снова ответил на вопросы, а потом был перерыв на обед.
Алекс ушел со второй половины совещания, посвященной в основном окончательной отделке интерьеров. Оставшиеся все вместе просмотрели портфолио, подготовленные тремя ведущими лондонскими студиями интерьерного дизайна. Хотя Джой беседовала с представителями всех студий, выбранных лично ею, она тоже первый раз увидела портфолио. Массимо забрал их, когда был в Лондоне, и привез с собой. Так что вторую половину дня они провели, рассматривая образцы тканей и наброски, графические и в цвете, на которых были изображены все самые живописные места поместья, оживленные присутствием туристов, отдыхающих семейств, невест и женихов в свадебных нарядах.
К концу дня определился очевидный фаворит, и если бы Джой спросили, почему она выбрала именно его портфолио, она ответила бы, что он особенно подкупил ее верно найденным дизайном люкса Барри.
Убранство номера было нисколько не похоже на все, что она себе представляла, и на то, что предлагали другие дизайнеры. Здесь не было изображений Питера и Венди, не было других героев или пейзажей из книги. Вместо того и детская, и смежная с нею комната для взрослых были выкрашены в цвета ночного неба и буквально усыпаны, и по стенам, и по потолку, тысячами сияющих звезд. Такие же звезды украшали тяжелые бархатные портьеры темно‑синего цвета, и, когда гости лягут в постель, все лампы будут погашены, а занавески задернуты, комната окажется испещренной тысячами тысяч крохотных точек света – звездами, солнцами, лунами далеких галактик. Гостей приглашают не в историю Питера Пэна, рассказанную в книжке, а в мир, где могла бы произойти эта история, – в бескрайнюю и величественную панораму ночи.
Джой решила, что такое убранство одновременно сдержанное и ошеломляющее и полностью соответствует тому, что переживал и о чем писал Барри. Это способ почтить его память, не подражая ему, почтить прежде всего свойственное ему ощущение непреходящей тайны и волшебства бытия. И после небольшой дискуссии решение было принято. Люкс Барри будет переносить своих обитателей в место среди мерцающих звезд и планет.
Совещание завершилось в начале пятого, оставшиеся партнеры тепло распрощались с Массимо и разошлись, спеша по домам, навстречу выходным.
– Ну как, по‑твоему, прошло? – спросила Джой Массимо, когда они наконец остались в конторе одни.
– Просто отлично! Разве ты сама не чувствуешь?
– Мне тоже так показалось. Ты был великолепен.
– И ты, cara. Партнер! Отлично!
– Я была потрясена.
– В самом деле?
– Да! Такого я никак не ожидала. Во всяком случае, так скоро.
– Что ж, такие сюрпризы лучше любых других. – Массимо подмигнул. – Те, которых совсем не ждешь.
– Наверное, – согласилась Джой.
Массимо пытался спрятать улыбку.
– Что такое? – спросила Джой.
– Ничего.
– Почему ты улыбаешься?
– Я улыбаюсь? Ничего я не улыбаюсь!
– Нет, Массимо, ты улыбаешься.
– Ну, может быть, я просто счастлив, что приехал в Нью‑Йорк.
Джой покосилась на него с подозрением. Массимо пожал плечами.
– Столик заказан на семь, – продолжала Джой. – Не хочешь ли пока где‑нибудь выпить?
– Знаешь, чего я хочу? Хочу посмотреть, где ты живешь. Я обожаю старые кварталы, все эти чудесные дома.
– Правда? – Джой обрадовалась, вспомнив, что в квартире прибрано. В последнюю неделю там царил настоящий разгром, но почти все воскресенье она посвятила уборке и стирке.
– Если ты, конечно, не против, – вежливо прибавил Массимо.
– Я с радостью тебе покажу. Тебе непременно понравится Нижний Ист‑Сайд.
– Так вот где ты живешь? В Нижнем Ист‑Сайде?
Джой кивнула.
– Ист‑Хаустон‑стрит, почти на углу с Орчард‑стрит. Вот только найду наши пальто, и мы возьмем такси.
Когда Джой вышла из комнаты, Массимо вынул сотовый телефон.
Машин было немного, как ни удивительно для вечера пятницы. Массимо, прежде чем брать такси, хотел зайти куда‑нибудь за вином.
– У меня дома есть вино, – сказала Джой. – Покупать вовсе не обязательно.
Но он отмел напрочь ее протесты, скрылся в магазине и через пару минут вышел с бутылкой в руке.
– Bene! – сказал он, улыбаясь, и сел в такси рядом с Джой.
Спустя пятнадцать минут они уже ползли по Хаустон‑стрит. Сгущались сумерки, по сторонам сновали мотоциклисты, затормаживая поток машин, запрудивших улицу. Магазин «Расс и дочери» светился розовой витриной, его неоновая вывеска бросала жизнерадостные всполохи света на припаркованные рядом машины и снежные сугробы. Джой поняла, что внимательно смотрит на высокого темноволосого мужчину, который стоял, повернувшись к улице спиной. Он рассматривал витрину «Расса и дочерей» и показался Джой каким‑то странно знакомым. Может быть, это был кто‑то из соседей, кого она регулярно встречает на улице. Может, знакомый по работе зашел за свежими булочками для субботнего обеда.
Джой отклонила попытки Массимо заплатить за такси. Пока она выуживала из кошелька купюры, итальянец вышел на тротуар. Джой оглядела сиденье, прежде чем последовать за ним, – однажды она уже посеяла в такси кошелек и усвоила полученный урок, – после чего вышла на мороз. Когда она попыталась захлопнуть дверцу, Массимо перехватил ее руку. Он наклонился к водителю.
– Вы не могли бы подождать минутку? – спросил он.
– Я не могу торчать здесь всю ночь, приятель, – ответил водитель.
– Всего одну минуту, прошу вас, – настаивал Массимо.
Он уже переходил улицу, приближаясь к мужчине у витрины, и Джой потребовалось несколько секунд, чтобы до конца поверить в происходящее.
– Иэн.
– Привет, – сказал он спокойно. На нем были сапоги, джинсы, темно‑коричневое длинное пальто, а шея обмотана толстым вязаным шарфом.
– Приятного вечера вам обоим, – сказал Массимо, наклоняясь к Джой и целуя ее в щеку.
Бутылку вина он отдал Иэну.
– Иэн! Что ты здесь делаешь? Стой! Мы же собирались идти в ресторан! Массимо!
– У меня разыгралась такая мигрень, cara mia, – неубедительно солгал Массимо. – Слишком долго просидели в помещении. Я не привык весь день работать в конторе. Ты расскажешь мне обо всем завтра.
И не успели они его остановить, как он запрыгнул в такси и захлопнул дверцу. Такси отъехало и исчезло в конце Хаустон‑стрит.
– Что ты здесь делаешь? – шепотом переспросила Джой.
– А как ты думаешь, что я здесь делаю?
– Где Лили?
– Осталась с бабушкой.
– Но… давно ты уже здесь?
– Неделю. Между прочим, не хочешь ли пригласить меня в дом или так и будем стоять на улице, пока не замерзнем?
Джой улыбнулась и повела его вверх по лестнице. У нее так сильно тряслись руки, что она не могла попасть ключом в замочную скважину. Иэн осторожно забрал у нее ключи и открыл дверь. Дейзи, по своему обыкновению, принялась бешено лаять и скакать вокруг Джой кругами.
– Мне нужно вывести ее, – сказала Джой. – Я вернусь через несколько минут. Хочешь пойти с нами?
– Пожалуй, нет. Я гуляю уже не один час и промерз до костей.
– Тогда сиди и грейся, – сказала Джой. – Открывай вино. Я скоро вернусь.
Она повысила температуру на термостате, нашла штопор, заглянула в спальню, взяла одеяло и протянула Иэну.
Легонько поцеловала, и он выронил одеяло. Обнял ее и прижал к себе, едва слышно застонал, ощутив прикосновение ее тела под тонким шелком платья, крепко, со сдержанным чувством, поцеловал. У Джой промелькнула мысль: неужели все это происходит в действительности? Не может быть, чтобы на самом деле, просто не может. Иэн же в Англии. Наверное, все это сон, как и остальное. Но у ее ног заходилась лаем Дейзи, которой не терпелось выйти. Нет, это происходит на самом деле, слишком уж реалистично.
– Запомни, на чем мы остановились, – сказала Джой, высвобождаясь.
Она оставила Иэна стоять посреди комнаты, взяла поводок, надела на Дейзи, застегнула пальто. Замешкалась у двери, обернулась.
– Ты можешь пока… осмотреться, – поддразнила она.
– И только? – Иэн удивленно поднял брови.
От холодного ветра в голове у нее прояснилось. Иэн у нее дома! Должно быть, все подстроил Массимо! Вот почему он заставил Иэна звонить ей каждую неделю, вот почему так улыбался в конторе, говоря о сюрпризах! Но ведь и Иэн участвовал в заговоре! Он даже оставил Лили с Лилией. На целую неделю! Приехал в Нью‑Йорк, чтобы удивить ее, и вот теперь он у нее дома, сидит на ее диване с бокалом вина, завернувшись в ее покрывало.
Она рысью обежала квартал, мечтая как можно скорее вернуться к Иэну.
Когда она вошла в квартиру, он поднялся и налил ей вина, пока она выкладывала в миску собачий корм и ставила перед Дейзи. Когда Дейзи принялась за еду, Джой пошла вслед за Иэном в гостиную. Присела на диван.
– За тебя, – сказал он, поднимая свой бокал.
– И за тебя, – ответила она. – Не могу поверить, что ты здесь.
– Честно говоря, я и сам не могу поверить.
Джой подняла свой бокал:
– Тогда… за нас?
– За нас, – повторил он негромко.
– Кто бы ни были эти «мы».
– Есть только один способ узнать, – отозвался Иэн.
Она отставила бокал и подошла к нему. Обхватила его руками, но, когда он потянулся, чтобы поцеловать ее, прижала палец к его губам.
– Нет. Сначала я хочу кое‑что сказать.
Он отстранился. В его ореховых глазах вдруг мелькнул страх, как будто Иэн ожидал удара.
– Я очень‑очень по тебе скучала, – прошептала Джой.
Спустя миг он отозвался:
– И я тоже.
– Значит, начнем сначала. Давай будем делать все не спеша, чтобы не наделать ошибок. Новых ошибок.
– Что ж, согласен, – сказал Иэн. Затем, подыгрывая ей, он сел на диван, прямой, как палка, словно подросток, пришедший на первое свидание. – Итак, – произнес он официальным тоном, – значит, здесь ты живешь.
Джой кивнула, а затем улыбнулась, потому что ей в голову пришла одна мысль. Она взяла Иэна за руку и подвела к окну, выходящему на пожарную лестницу. Рама примерзла намертво, но вдвоем им с Иэном удалось сдвинуть ее, чтобы открыть окно. Джой выбралась на лестницу первой, Иэн – вслед за ней.
Небо за Манхэттеном было залито розовым, и окна в домах светились, словно на театральной декорации, – дюжины дюжин сверкающих прямоугольников оттенка персика, коралла, розы и фуксии.
– Вот здесь я живу.
Ее взгляд скользил по небу над местом, которое она так любила. Иэн взял ее за руку, с восторг<