Журналист, недоделок, выслушав, усомнился. Арон не уступил, оба заспорили, загорячились и не заметили, как оказались в объятиях друг у друга. Чрезмерно расчувствовавшийся Арон слишком поздно вспомнил о навязавшемся с перепугу поносе и получился известный педерастический эффект - жидкое дерьмо залило обоих, а постель хоть сейчас тащи на свалку.
- Разумеется, все между нами, - засюсюкал Арон, обтираясь экземплярами своей покамест не пригодившейся речи.
В ответ контактер потребовал возместить стоимость своей одежды, которую, даром что дурак, предусмотрительно сложил на противоположный диван и на которую ни капли с их любовного пиршества не долетело.
Высказал идиоту все, что он думает об умственно неполноценном потомстве уважаемых еврейских родов, Арон распрощался с интервьюером.
Случившееся, однако, придало ему бодрости, напомнило, что истинный его путь - наглость, и как-то одним духом, в голове Арона созрел недурной план.
Он был хорош своей компактностью, ибо опирался всего на трех китов, которые всегда под рукой.
Первый - неиссякаемая страсть Рыла к наградам любого рода. Этот алкоголик на память знал, чем и когда награжден каждый первый секретарь обкома, и все их награды почитал за личное оскорбление.
Вывод: если нужный тебе человек о чем-то так вожделеет - удовлетвори!
Кит второй - как собака блохами, Нью-Йорк издавна был напичкан антикварными лавчонками. Отпочковавшись в свое время от вшивого рынка, они заполонили улицы города, торгуя такой несомненной дрянью, которую не сочло бы за сокровище ни одно самое отсталое государство в Африке. Кто знает, может, и случайно, но весь этот бизнес был сосредоточен в руках у гомосексуалистов. Нечего и говорить, у Арона среди них был широкий круг знакомств, были и прямые контактеры вроде недавнего идиота, были и просто друзья друзей.
Вывод напрашивался сам собой: Рыло при таком раскладе мог быть награжден любым орденом, включая и несуществующие.
Третьим китом следовало взять дурачка-журналиста из "гусскоязычной” газеты. Это - чепуха, что сегодня были грубо уделаны его представления о чистоте любви; за деньги, надо думать, он не только об этом позабудет, но и поместит в указанном солидном издании фотографию с информацией о вручении советскому демократическому лидеру Рыло такого-то /название/ ордена.
Выводов здесь не полагалось.
Только вот, каким же орденом наградить этого сибирского валенка?
Про себя Арон отлично знал, что наступит время и под монотонное пение братьев ему, таки да, вручат красный эмалированный восьмиугольный крест с жемчужным овалом в центре. На одной стороне овала - мертвая голова /такую нынче можно увидеть только на трансформаторных будках/, пронзенная кинжалом; на другой стороне - инициалы Жака Молэ, последнего гроссмейстера Ордена храмовников. Резко погаснет свет, и во тьме станет он, Арон М.Бревно, рыцарем Кадоша. Станет по праву избранного, по праву крови и ума, за дела, совершенные в России на благо братьев всего мира...
Но это - святое, сокровенное, для себя!
Чем же все-таки осчастливить Рыло?
Что повесить на высокопоставленного профана, который нужен лишь, как кукла - для достижения не его, а своих, масонских, целей?
Поколебавшись, Арон выбрал положиться на случай и поступил правйльно, уже к вечеру перед ним лежал мальтийский орден Рыцаря Командора Святого Джона. Грубая, откровенная подделка, почти бутафория, но это-то и привлекало. Арону физически претило, он инстинктивно не мог допустить, чтобы русскому гою, пусть и будущему президенту, досталось от масонства что-нибудь подлинное. Рыло - потомок Хама, для таких, как он, и существуют неуклюжие побрякушки! Арон просмотрел печати на документах, да, это сделано получше. То, что орден мальтийский, окончательно решило выбор. Уже несколько столетий призрачное рыцарское государство на осторове Мальта являлось только рекламным щитом масонства, их обычно ставят на пустырях, подальше от жилья... Судьбы современного масонства сосредоточены нынче в Америке, на Мальту приглашают одних баранов!..
- Беру, - кивнул Арон сварливому педерасту, владельцу подделки. Не торгуясь, он заплатил двести долларов за фальшивые регалии, сто отстегнул лично педерасту, а расписку для отчета, кстати, братьям-масонам взял на две тысячи.
Среди других столиц мира Нью-Йорк особенно хорош тем, что способен удовлетворить запросы самого взыскательного мошенника. В Нью-Йорке не рекомендуется наивно лазить по карманам ближних - народ по улицам ходит чуткий; в темном парадняке поджидать жертву с ножом тоже опасно - могут и подстрелить ненароком; в Нью-Йорке нестеснительно человеку, который замышляет массовое ограбление с массированным применением интеллекта. Например, выдавая себя за наследника дома Романовых или собирая средства на утверждение новой религии; как рыбы в воде чувствуют себя здесь очередные Мессии и Бодхисатвы, потому что в Нью-Йорке у них всегда находятся толпы горячих поклонников и верных учеников; нужно только платить наличными и, обращаясь в специализированные бюро по найму, грамотно составлять заказ.
Арон так и сделал. "Нужна торжественная масонская массовка", - подчеркнул он на бланке заказа.
Когда в урочное, вечернее время в хмурый особняк на Лонг-Айленде, куда загодя была привезена вся делегация, сошлись ушипшиш арендованные участники задуманной церемонии, у Арона опять случился мощнейший выброс медвежьей болезни.
От массовки, присланной неведомым режиссером, дух перехватывало! Их было всего-ничего, не больше десятка, но какие! Кажется, и не люди вовсе, а воплощенные мечты о совершенстве действительности того Великого Фальсификатора, которому весь мир - лишь повод для развенчания подлинности. Поддельная юность, поддельная зрелость, поддельная старость! Сотворенная из продажности невинность; мудрость, скроенная из обрезков непроходимой тупости; величественность из вывернутого на изнанку ничтожества...
Блеск! Кто понимает, глаз не оторвать!
Соблюдая вековые традиции конспирации, Арон шутовски перемешал самый акт вручения награды с церемонией посвящения в масоны. Получилось броско, безвкусно и совершенно бессмысленно. Как в кино. Работающие на батарейках факелы; пластиковые мечи неподъемного вида; латы из того же пластика; нелепые хитоны на в меру обнаженных женщинах и зализанные, кукишем, парички ХVIII века на мужчинах.
Когда участники наемной массовки слились с членами московской, почти правительственного уровня, делегации, Арон испытал чувство глубокого творческого удовлетворения - ряженные нью-йоркские подонки и самолично им отобранные будущие сливки московской политической элиты идеально подходили друг к другу, ежели отбросить разницу в одежде - поди знай, кто есть кто! А Рыло без сомнения уверенно тянул на лидера и тех и других...
Арону самому стало как-то неловко.
"Ну ничего, эту куклу мы сейчас немного опустим, чтобы знала свое место!" - он скрещенными пальцами показал распорядителю массовки,что нужно делать.
И тотчас же двое ражих рыцарей поставили у кафедры, с которой должно было происходить награждение, пылающую нестерпимым огнем треногу. Двое других водрузили на огонь граненный прозрачный сосуд, и в нем мгновенно забурлил расплавленный металл.
Огонь был бутафорский, негциощий, в сосуде переливалась $руть комнатной температуры, но Рыло-то этого не знал!
Арон сделал еще один знак, и Рыле перевели, что получить орден он может только опустив руку в расплавленный свинец! Таков освященный временем цивилизованный обычай... Достойные выдерживают испытание, а недостойные пеняют на себя.
Чтобы лишний раз не мозолить неведомо чьи глаза, Арон залез подальше, выбрал уголок поукромнее, ему было плохо видно, но и отсюда он увидел в глазах Рыла то, что никогда прежде не примечал: совсем похожую на человеческую боль; очевидно, все происходящее он принимал за чистую монету. Словно впервые, осмотрел номенклатурный вождь нового типа свои руки и не с привычным хамским нахрапом, а простенько так попросил, выдвинув вперед беспалую грабку:
- Можно, я эту опущу.
Что да так да! Поддержали его единодушно, москвичи орали - давай, америкосы - хэй!
А над черной кафедрой нанятый маг, ассистируемый едва одетой жрицей, уже держал наготове орден и ленту.
Рыло шумно облизнулся. Он долго возился, вытаскивая из манжеты золотую запонку, потом решительно закатал рукав, ткнул рукой в объятый пламенем сосуд и лицо его исказила прежде мука, а за тем наслаждение. Расправив плечи, он махнул над головой невредимой рукой. Публику пробрало торжествующим ревом. Впрочем, кричали одни москвичи, американцы знали в чем дело.
Награждение состоялось.
Тут только и заметил Арон то, что заметить ему полагалось давно. Сашка Гримм не лез ни в какие ворота! Стоял вроде в самой гуще толпы, а смешиваться ни с кем не смешивался. Рядом с ним переминался с ноги на ногу какой-то тощий тип в заношенной донельзя армейской форме советского образца.
“Ну что ты будешь с ним делать?” - очень не понравилось все это Арону, но он не придал увиденному должного значения.
?
Масонская карта, брошенная Ароном М.Бревно не совсем, конечно, наугад, сработала. Миссия делегации была спасена.
Слухи о том, что в Нью-Йорке опальному коммунистическому чиновнику вручили масонскую награду опередили прессу. Это было в обычае братьев. Держа под контролем практически всю мировую печать, они никогда не забывали и предтечу современной газеты - обыкновенную бытовую сплетню, что позволяло дурачить общество куда всестороннее. Братья поняли - Арон использовал мистификацию, чтобы послать сигнал о помощи. И помогли.
Появились первые приглашения на официальном уровне, а какой-то банк даже прислал небольшой чек. Неизвестный доброжелатель из Техаса предоставил вертолет, на котором Рыло с Анисимом Нахалковым три раза облетели вокруг статуи Свободы. Однако, черт бы побрал этих людей искусства с их хваленой непредсказуемостью. Анисим Нахалков уже почти превратившийся во вполне приличного педераста вдруг ни с того ни с сего прихватил в полет двух случайных потаскух, и они облевали роскошный салон вертолета сверху донизу. Рыло, из которого алкоголь войдя никогда не уходил, от восторга, что ли, снял штаны и на самом видном месте навалил такую кучу, что в ней завяз бы любой медведь с его далекой Сибири. Еще хорошо, что об этом не пронюхали репортеры, и все удалось уладить полюбовно, то бишь денежно.
С рассчитанным опозданием, все умышленно перепутав заголосили, наконец, о необычной делегации и газеты. Всё пошло общей кучей, очень похожей на ту, которую сотворил Рыло в чужом вертолете. Из нее непостижимым образом выцеживалось, что Рыло - одна из безвиннейших жертв культа личности, независимая и приверженная общечеловеческим ценностям. В одной газете его даже назвали новым Пугачевым, откуда следующая газета заключала, что он и есть настоящий отец знаменитой рок-певицы Советов Аллы Пугачевой, тем более, что звали Рыло - Борисом...
Читая, Арон, сам опытный производитель лжи, только щечками хлюпал.
"Рыло стал масоном, - комментировала еще одна газета, - в подвале дома Ипатьева. Там, у стены испещренной каббалистическими знаками, он и присягнул на верность всемирному братству. В доме Ипатьева, - компетентнее некуда утверждалось далее, - находилась штаб-квартира русского северного масонства, поэтому его и взорвал в свое время Ельцин, которого в масоны не приняли по причине беспробудного пьянства”. Запомнился Арону заголовок: "Первый секретарь Сибирского обкома - первый кавалер масонского ордена!". "Русскоязычные" газеты отвратили его своей обязательной местечковой пошлостью, все они, как сговорившись, только издевались над фамилией новоявленного масонского кавалера. Например, ехидно спрашивали читателей: "...Итак, Рыло, Харя, Морда, Образина, Хохотальник, Мурло... Кто следующий кандидат в масоны высших степеней?!"
Что ж, газеты писали, как пишут уже добрую сотню лет, по установленной масонской чересполосице, так, чтобы читатель воочию мог убедиться, сколько у разных людей может существовать мнений по поводу выеденного яйца и, храни бог, ничего не понял. Ведь нужно, чтобы, прочитав, читатель очумел, а не составил собственное мнение...
Как просвещенный Арон не очумел, но призадумался. Вздор, конечно, несли американские журналисты, но Рыло, кто знает, может и тянул на этакого американизированного Пугачева, коммуниста с ненасытными аппетитами на общенародную собственность. У Арона на этот счет уже поднакопились кое-какие наблюдения...
Уследить за тем, пьет Рыло или не пьет, не было никакой практической возможности - алкоголь, казалось,шш самозарождался в его большем сдобном теле, но вот некоторую перемену, произошедшую за время визита, не заметить было нельзя. Рыло стал любопытен. Америка поразила его прежде всего тем, что в Америке всё кому-нибудь да принадлежало, было конкретной собственностью. Об этом Рыло и затужил.
- А этот, центральный парк который, у кого будет на балансе? - спросил он однажды ни с того ни с сего.
- Ни у кого, - солидно ответствовал Арон, ничего о спрошенном не знающий. - Город арендует Центральный парк для своих нужд у владельца.
- Ага, - начало пробирать Рыло. - Владелец, он, понимаешь, в баклуши бьет,а денежки идут!
- Можно и так сказать, - с виду уклончиво, а на деле заинтересованно отвечал Арон.
Вид Рыла, впервые совершившего открытие в мире отвлеченных идей, веселил его душу. "Да, гнать такого к праздной роскоши кулаком не придется", - думал он, предвкушая какие смачные виды открывает ему возникающее сию минуту сотрудничество. Классическое, надо заметить, сотрудничество. Освященное библией. Когда в единой связке выступают властитель своего народа и прилепившийся к нему жид, являющий собой нечто среднее между полномочным министром и поставщиком всего того, что правителю не нужно, а именно: бешенных заемных денег, блядей обоего пола и беспредельной роскоши всего окружения, той роскоши, которая пожирает самый воздух свободного государства. Такая связка покрепче Соломоновой любви к Суламите и тоже сродни смерти. Свидетельствуют, свидетельствуют почтенные рабби, толкующие священные еврейские книги так, что никто их не может записать - не раз и не два, но многажды позорною смертью кончали такие сотрудничай. И раздирали тогда евреи всего мира на себе одежды, а неблагодарные гои, избавившись, наконец, от продажного правителя, бросали его труп собакам.
Сказать по правде, маленько жутковато было Арону М.Бревно ощущать в себе призвание на такой высокий и скользский пост, ибо знал он историю своего народа, неплохо знал, но так и тянуло его, так и тащило всей сутью своей туда, где тонко, где рвется, куда можно запустить от веку беспокойные ручищи. Сказочный ведь подворачивался ему сюжет! Словно обратилось время вспять. И как некогда его соплеменники в средневековой Европе, оказывался он один на один с королем, который и до десяти считать не научен, даже с правилами арифметики не знаком, а финансы всей страны, да не какой-нибудь, а Советского Союза - вот они, вожделенные и могущественные, бери и владей! Если разобраться, так Рыло был еще и удобнее, чем те короли. Они в Бога веровали, рыцарскую честь блюли, крест целовали на верность своим подданным. А что целовал на верность русскому народу Рыло? Склеротические щечки Брежнева? Жадностью до всяческих жизненных благ Рыло мог поспорить с любым хоть средневековым, хоть современным европейцем, но о чести-то и слыхом не слыхивал, а это такой плюс, который делает все его пороки \&\ы^Щшшш&1.
То, что Рыло покамест не король, то бишь не президент Советского Союза ничуть не беспокоило Арона. Будет! Куда денется? Тут такие общемировые силы задействованы, что иного пути нет. По сути перед Рыло остался один Горбачев, дни которого уже сочтены и который главное уже выполнил, провернув в масштабах Союза гешефт еврейских банкиров в Америке двадцатых годов, так называемый - "Сухой закон". Смысл его прост, как еврейская суббота.Торговля алкоголем, поставленная вне закона, перекачивает в "черный нал" чуть не половину государственных доходов. А несчитанные деньги в неизвестных руках способны парализовать любую государственную власть... Досадно, но не разорваться же! На борьбе с алкоголизмом Арон не заработал ни копейки, все там было схвачено Еськой Йевчим. Он тогда первый долларовый миллион сколотил!
Ну ничего, только бы Рыло не подох раньше времени!
Еще в Москве Арон устроил своему патрону детальное обследование у ведущих медиков страны; получен был пространный прогноз-дтагновЗз ••! Передовая наука подтвердила, что здоровенный с виду, внутри он трухляв, как древний пень. Независимые эксперты сошлись на мнении, что жить ему осталось от силы лет пять... А больше, собственно, и не надо - за этот срок свои люди уже успеют занять все ключевые позиции на всех уровнях власти.
А Рыло, между тем, продолжал расти над собой. Уже заделавшись поддельным кавалером масонского ордена, опять-таки не к месту, он спросил:
- А что такое, видишь ли, оппозиция? С чем ее, значит, едят?
Анисим Нахалков, недавно получивший от Арона страшенный втык за устроенный в благотворительном самолете бардак, чуть язык не проглотил от изумления. Сам Арон остолбенел. Слово "оппозиция" ну никак не соприкасалось с интересами Рыла.
- Что вы понимаете, говоря оппозиция? - осторожно, как врач, осведомился он.
- Дык, - развел Рыло руками, - как все, понимаешь. Оппозиция, значит, меня к ядрене фене!
- Если оппозицию формируешь сам, ни к какой фене не попадешь. Оппозиция - это контролируемое Шйёй противостояние в парламенте, не больше.
- А, - мгновенно понял Рыло. - это выходит, как у нас в обкоме. Мы бывало перед пленумами всегда договаривались кто кого и за что критиковать будет. Чтобы по-честному, значит.Только отсюда и досюда, а больше - ни-ни! В Политбюро тоже так!
Перед явлениями природы никогда не благоговел Арон. Ну что такое - хорошая погода, закат или звезды? Ни продать, ни купить! Гои тоже вызывали у него лишь прикладной интерес, так сказать: кашку слопал - чашку об пол. А Рыло смотри-ка! Ведь баран бараном, собака по сравнению с ним - младший научный сотрудник, а нутром чует все то, что другие-прочие на компьютерах вычисляют.
Он показал официанту, чтобы им троим налил виски.
- Я хочу выпить за простого русского человека, - торжественно произнес Арон, пытаясь хоть как-нибудь разглядеть все время ускользающие глазенки Рыла, - того, который коня на скаку остановит! За вас!
- Чего там конь, - довольно хмыкнул Рыло. - Кого надо, того и остановим!
После рекламных пируэтов вокруг статуи Свободы бездельное сидение делегации в Нью-йорке кончилось. Братья-масоны, вероятно, пришли к положительному решению вопроса, и возглавляемая Ароном орава была приглашена в ознакомительную поездку по нескольким штатам. Не ахти какой маршрут, но все-таки... В Вашингтоне, например, их ждал некий помощник одного из сенаторов который убедительно просил имени его не называть. Как скажете, не называть так не называть. Главное, с места стронулись.
В самолете Арон похолодел. Ну не суки ли? Покуда он из кожи вон лез, выбивая для делегации режим наибольшего благоприятсвования, нате х вам, среди членов ее произошла замена! Исчез московский прохвост - поэт Митька Попрыгунчиков, а вместо него появился долговязый малый в советской военной форме, латаной-перелатаной; сидел теперь обок с Сашкой Гриммом и глядел на Арона темными усталыми глазами.
На Митьку Арону было наплевать с высокого дерева, но этот-то что за фрукт?
- Вы кто? - заорал он, пуча глаза. - По какому праву вошли в правительственную делегацию?
Спрошенный промолчал, а Сашка Гримм спокойно попросил:
- Только тихо, уважаемый! Это - пленный!
- Пле... пле... - заколодило Арона и, чувствуя, что вот-вот начнет плеваться, он отошел. Черт с вами! Все документы по делегации все равно у него на руках, а на границе мы разберемся, кто у нас пленный, а кто нет.
В Вашингтоне по московским меркам погода была совсем летней, и Арон расслабился, провожая взглядом чуть не всякую мужскую фигуру подходящего возраста, кровь, шипя, как газировка, заложила уши. Вот за это Арон себя и любил, в этом и видел все признаки своей еврейской избранности. Еврей никогда ничего не разделяет! В той же постели, где он делает любовь, он делает и деньги; оборонные секреты чужой страны для него так же лакомы, как и обливающиеся жирным соком чебуреки из хорошей шашлычной. Скопом! Надо наваливаться на жизнь всем скопом своих желаний, только тогда эта старая потаскуха удовлетворит хоть одно!
Однако, несмотря на такой подъем духа, не успел Арон оглянуться, уже на приеме у сенатора с помощником, тех самых, что так настойчиво желали остаться неизвестными, жизнь сложила ему пренепреятнейший кукиш, воплощению которого он сам и поспособствовал, пригласив на вечер представителя советского посольства.
Во всем мире известна широта русской души, еврейская душа тоже широковата, но несколько тороплива. Тяжелым сивушным духом ударило Арону в голову сенаторское, пусть официально и безымянное приглашение. Словно крылья почувствовал он за спиной, и отчаянно принялся этими крыльями грести под себя народ, чтоб было кому рукоплескать, когда свершится задуманный триумф. До триумфа было еще не близко, а неприятности не заставили себя ждать. В душе у Арона некто неглупый заикнулся было, что не след ставить в один ряд такие понятия, как пленный и представитель советского посольства. Не надо, особенно если поблизости виднеется Сашка Гримм. Арон не внял. В результате получился неуправляемый скандал.
Нельзя было слепо доверять посольству. Оно прислало не того кривогубого педераста, которого и ждал Арон, а невесть откуда попавшего на прожидовленные круги советского МИДа русского отставника, по-мужицки кряжистого, с неискоренимой военной выправкой. Прямой взгляд его ненавидящих, все понимающих вокруг глаз, едва увидев, долго не мог забыть Арон.
Конечно, этот нетипичный мидовец тотчас же спелся с Сашкой Гриммом и его подопечным пленным. Такого контраста, как между ними и всем остальным сбродом, набившимся на прием, Арон, пожалуй, во всю свою жизнь не видывал.
Подумать только, на приеме эта троица выглядела хозяевами. Здесь, впрочем, не было ничего странного. Арон не знал - безымянные государственные джентльмены, столь радушно устроившие прием, все расходы ухитрились свалить на советское посольство, от себя предоставив лишь помещение.
Тем временем раздосадованного Арона позвали к телефону, а когда он вернулся, события покатили по уже набитой колее. Какая-то девица, перепив, начала разоблачаться. Рыло же, не добрав одному ему известной нормы спиртного, наотрез отказался от спича и во что бы то ни стало желал играть на ложках.
Хоть стой, хоть падай!
На приеме все жрали и пили из одноразовой пластиковой посуды - вилочки, стаканчики, тарелочки, ложек не было и в помине. На чем играть-то? Нашлось, однако! Откуда-то взялась большая сувенирная матрешка. Вдохновенно матерясь, Рыло разобрал ее на составляющие и с выражением полного удовлетворения на лице принялся поколачивать половинками игрушки то по столу, то по случайной голове, то друг о дружку... Словом, безобразие! Еще, правда, не набравшее гомерических размеров, но уже далеко не безобидное зрелище,тем более - не игра. От того места, где "играл" Рыло, народ бросился врассыпную.
- А вы куда смотрите, интеллигентный еврей? - захлебываясь чистейшим одесским произношением полез на Арона местный соплеменник, плюгавый и плешивый, едва избежавший участи быть прихлопнутым по ходу музицирования; - Они у вас там все такие или здесь превращается в идиотов нада(наше горе?
Увернувшись от разбушевавшегося горемыки, Арон помалу стал заходить сроему патрону в тыл, чтобы улучив момент, вывернуть ему руки на лопатки. Тут, однако, его опередил посольский отставник. Представ перед номенклатурным вождем нового типа нос к носу, он залепил ему слева направо две оглушительные оплеухи, от каждой из которых голова у того значительно подвигалась в сторону, словно не росла из шеи, а только стояла на ней.
"Американские евреи, как дети", - отметил для себя Арон, потому что все вокруг зааплодировали, и перевел дух. Худшее, однако, было еще впереди.
- Кто в этой делегации отвечает за воспитательную работу? - звонко, ажник мороз по шкуре, спросил отставник и всезнающие глаза его остановились на Ароне.
Тогда стряслось, как снег на голову, чудо. Кроме американцев, все приехавшие из Союза вдруг почувствовали себя школьниками на пионерском собрании.
- Я, - словно из-под одеяла пикнул Арон, а Рыло, шмыгая носом, добавил: - На паритетных, понимаешь, началах!
- Попрошу вас проехать со мной в посольство!
В поместительный дипломатический лимузин с ними уселся почему-то и Сашка Гримм со своим непонятным пленным... Ехать было всего ничего, говорить, естественно, не о чем... Доехали.
Увы, в посольстве Арон, не потерявший надежды на помощь кривогубого педераста, так его и не увидел. Собеседовать пришлось с лицами иной ориентации, откровенно недоброжелательными. Тут же до Арона на практике дошло, в чем причина великих служебных успехов Рыла. В мгновение ока тот превратился в олицетворение самого неподдельного раскаяния, глубокого и несмотря на перегар абсолютно трезвого. По сравнению с ним пьянущим и разнузданным выглядел скорее сам Арон, в тот день вообще ничего не пивший.
Перед нелицеприятним судилищем властных соотечественников так они и сели - раздавленный осознанием всего случившегося Рыло и беспечный, будто воробышек, Арон с блудливой ухмылкой на вывороченных губах.
В форме не терпящей возражений им было предложено, свернув программу пребывания, немедленно возвращаться в Москву...
Как сорвавшийся с цепи, Рыло тотчас же ринулся в дверь. Его никто не стал задерживать.
- Я... Я... Я... - запикал было Арон.
- Вы сейчас напишите подробную докладную записку обо всем, что произошло, - прервали его, - а после оформите с американской стороной формальности для возвращения на Родину советского офицера Ярослава Михайловича Скоморохова. Он попал в Америку из афганского плена... Возможно, это явится оправданием всей вашей деятельности здесь!
- Я... - захотелось Арону еще поторговаться, но он разом оборвал сам себя: да вот же она - пруха! Конечно, за одним этим наша делегация и поехала в Америку! Чтобы содействовать освобождению русских солдат, захваченных в Афганистане в плен! Это же – с ума сойти!
Арон как каторжный проработал всю ночь и утро следующего дня. Он выполнил все, что ему было велено. Более того. Позвонил в Москву и не скупясь на детали вколотил в мозги нужным людям, как демократические газеты и телевидение должны встетить возвращение делегации. Как триумфаторов-посредников! Благодаря которым Россия получит назад своих сыновей, оказавшихся в лапах у афганских бандитов! Разумеется, через еще одного посредника - братскую Америку. В каждом отдельном сообщении нужно напоминать, что эту гуманную деятельность товарища Рыла пытаются тормозить антисемиты, засевшие в советских посольствах. Популярность сибирского вождя нового номенклатурного типа подымется на такой уровень, который Горбачеву и не снился...
"Нет, - думал Арон. - Врете! Деньги ваши будут наши! И ты, Сашка Гримм со своим пленным тоже будешь работать на нас. Больше не на кого!"
В Шереметьево возвращенного из плена советского офицера Ярослава Скоморохова двое штатских взяли под руки едва он соступил с трапа. Лицо его враз сгладилось и стало похожим на лист выцвевшей бумаги.
- Ты… Ты же мне обещал, - одними превратившимися в резину губами обратился он к Сашке.
- Ты же на службе, - по-командирски окоротил его тот. – Подними голову! Это - обыкновенная проверка!
Зябко было в предновогодней Москве, и вчетвером они так и застыли с растопыренными руками и открытыми ртами. Пространство неподвластное времени охватило их, сопутствующий народ куда-то подевался. Никто не заметил, как задом подполз к ним микроавтобус; дверцы распахнулись, и сосредоточенная шайка парней с кино- и фотоаппаратурой окружила их. Верховодил Арон М.Бревно, выглядевший именинником.
- Товарищи телезрители, - возбужденно заголосил он, елозя губами по непристойнообразному тулову микрофона, которнй держал перед ним Анисим Нахалков. - Теперь вы сами можете убедиться, каким образом советская Мать-Родина встречает своих, спасенных из плена, сыновей!.. Крупным планом, - крякнул он в сторону. - Да не меня!... Советский офицер Ярослав Скоморохов был освобожден из афганской неволи при непосредственном участии товарища Рыло, возглавившего переговорный процесс и проведшего ряд сложных дипломатических маневров. Откровенно говоря, для этого только он и летал в Америку! Теперь, когда Скоморохов наконец-то очутился на родной земле, его на ваших глазах подвергают аресту агенты КГБ! За что?... Наезд! Наезд! - Страшенно сморщившись, он отворотился от микрофона.
Оторопевший, как под пулями не бывало, Сашка оглянуться не успел, а уж вся гопа, сгрудившись вокруг нелепого, длинного Скоморохова, точно в пылесос, всосалась в микроавтобус; удивительнее всего было то, что с ними туда полезли и "агенты КГБ".
С головой налитой свинцом, нога за ногу по бесконечному, заснеженному полю аэродрома потащился Сашка к таможне.Там его как члена гуманитарной делегации самого товарища Рыла пропустили, будто песок меж пальцев. Да и не вез он в своем смешном чемоданчике ничего из той клятой Америки; Скоморохова же увезли и без досмотра... Эх!
Домой из аэропорта добирался он пожалуй что и подольше, чем из Вашингтона в Москву... По-зимнему беззащитные пригородные перелески, новостройки, после которых сразу же начинались улицы безликой дореволюционной застройки. Впервые в жизни он поймал себя на том, что глядя из окна экспресса, он отчего-то опасается милицейских машин, гаишников на перекрестках, просто случайно мелькавших в людской гуще обыкновенных милиционеров. Будто где-то уже отдан приказ, и все они, служители правопорядка, подчиненные только тем силам, что тайно пришли к власти в Союзе, готовы его схватить! И еще вину свою он ощущал, тяжелую, как собственная голова. Перед Скомороховым... да перед любым, кто попадался на глаза!