И не смотря на беспокойство остального большого мира по поводу неразберихи с магией – эти проблемы никогда по–настоящему не беспокоили таких, как Айвен Валуноплечий, который доверял своим мышцам больше, чем любому магическому жесту – Айвен не был готов к натиску самого Короля Призраков. И конечно он не был готов к тому, чтобы его одним ментальным ударом ошеломили и лишили чувства его собственного тела. Но пока его телом обладал кто–то другой, Айвен хорошо изучил его нового владельца. Даже в то время, когда существо атаковало, Айвен изучал его, собирая о нем всю информацию, которую мог добыть.
Поэтому, когда Яраскрик покинул его на том высоком плато, Айвен был готов к битве, а точнее к полету. И когда иллитид ненамеренно показал ему путь, который казался трещиной в полу под драколичем, а в действительности, скорее всего, был шахтой, спускающейся внутрь горы, Айвен надеялся, что этот туннель не завален камнем.
Так как идти было больше некуда, а судьба не ждала, Айвен продолжал карабкаться тем путем, рассчитывая пройти мимо сокрушительных когтей великого зверя.
На его счастье, когда передвинулась драконья лапа, огромная туша животного оказалась позади, замечательно скрыв от её владельца прыжок дварфа.
И к огромному счастью, туннель недолго вёл вертикально вниз, а постепенно уходил в сторону, всё больше заполняясь грязью и щебнем. Расширяясь, он позволил Айвену смягчить падение. Что тот и сделал, вытянув вперёд ноги в тяжёлых ботинках и взрывая ими землю. После этого спуска дварф почувствовал, что ранен, а двадцать футов тоннеля привели лишь к кромешной тьме вокруг. Но даже если бы он провалился в другой туннель, то нашел бы в себе необходимые силы, которые другие герои назвали бы удачей.
Он упал в воду. Она не была слишком глубокой и чистой, но этого было достаточно, чтобы смягчить падение. При падении Айвен потерял свой рогатый шлем, но нашёл секиру. Но главное – он был жив и находился там, где ужасный драколич не мог его достать.
Удача дала ему шанс.
Хотя позже Айвен Валуноплечий говорил, что удача изменила ему.
Целый день он блуждал в темноте, разбрызгивая воду и не находя ни сухого клочка земли, ни выхода из пещеры. Он чувствовал, как что-то двигалось вокруг его ног в полной темноте, и иногда думал, что это, возможно, рыба и он мог бы половить её и хоть на некоторое время обеспечить свое выживание. А иногда – что это какие–то другие ужасные существа из подземных водоемов.
В обоих случаях он полагал, что умрет жалким в одиночестве во мраке.
Быть посему.
Потом снова приходил иллитид, нашептывая в его подсознании и пытаясь найти путь к управлению им.
Но Айвен возвел стену из гнева и со всем дварфским упрямством удерживал существо в безвыходном положении, зная, что может делать это бесконечно долго, если не хочет, чтобы его разум захватили опять.
– Проваливай, глупое существо, – сказал он. Дварф сконцентрировался, стараясь сосредоточиваться на каждом слове, которое говорил. – Чего ты хочешь от меня здесь, где у тебя нет пути к выходу?
Ему это показалось достаточно логичным вопросом. И действительно, что опять понадобилось этому иллитиду?
Но существо по–прежнему пребывало в его мыслях, пытаясь полностью овладеть им.
– Думаешь, что можешь превратить меня в муху, глупец? – кричал Айвен в темноте. – Переправь меня и этих маленьких тварей обратно к мертвому дракону.
Дварф испытывал гнев и отвращение и понимал, что если его разум будет захвачен этим живодёром, ему ничто не поможет, несмотря на это мгновение.
Айвен позволил свой защите немного опуститься, но только чуть–чуть.
В своем разуме он чувствовал что-то ещё кроме стремления к превосходству. Волна отвращения почти подкосила ноги дварфа. Но он быстро сориентировался и понизил свою защиту ещё на чуть–чуть.
Он быстро зашагал к северному концу обширного туннеля. Айвен едва мог перекладывать булыжники вдоль стены. Ведомый Яраскриком, он полагал, что тот лучше него видит окружающую обстановку, и стал карабкаться по камням. Он оттащил один из них в сторону и почувствовал очень слабый ветерок. Когда же его глаза адаптировались к более интенсивному освещению, он заметил длинный широкий проход, идущий перед ним.
– У него получилось! – кричали его мысли, и Айвен Валуноплечий стал бороться за свою жизнь. С чисто дварфским упрямством и гневом он отталкивал обратно подавляющий интеллект и волю живодёрского разума. Он думал о своем брате, о своем клане, о короле Бруеноре, о Кэддерли с Даникой и их детях, обо всём, что делало его тем, кто он есть, и это давало ему радость жизни и силу в руках и ногах.
Он отверг Яраскрика. Он кричал на иллитида вслух и в каждой своей мысли. Он победил физически, выстояв как камень, и стал расширять проход, не обращая внимания на осыпающуюся породу, которая рядом с ним, грозя привалить и поранить. Также он победил его и психически, крича на жалкое существо, чтобы оно убиралось прочь из его мыслей и из его разума.
Его охватила такая ярость, что Айвен не чувствуя страха, окровавленными пальцами проломил породу, прокладывая себе путь к свободе. И такая сила сопровождала эту ярость, что он бросал камни далеко за себя, разбрызгивая темные воды. А ведь некоторые из них были вполовину его веса! По–прежнему игнорируя синяки и порезы, он продолжал нагружать мышцы. И позволил гневу полностью овладеть и управлять собой, и стена ярости подавляла иллитида, гоня его прочь.
Дыра теперь стала достаточно широкой и достаточной даже для того, чтобы по ней могли пролезть и два Айвена, ползущих бок о бок, а дварф по–прежнему продолжал раскидывать камни, используя эту почти сверхъестественную силу, которую давала ему ярость.
Он понятия не имел, как долго он продолжал этим заниматься, несколько сердцебиений или несколько тысяч, но под конец истощенный, Айвен Валуноплечий провалился в отверстие и покатился по туннелю. Он упал плашмя и долгое время так и лежал, пытаясь отдышаться.
И несмотря на страх и оскалившиеся зубы, Айвен знал, что он по–настоящему один.
Иллитид был повержен.
Он тут же уснул, в грязи, среди камней, по–прежнему готовый отразить еще одну ментальную атаку и надеющийся, что никакое другое существо из Подземья не найдет и не съест его во тьме.
***
Рори упал на пол неподалеку от когтистых лап черной летучей мыши.
– Дядя Пайкел! – кричал он, умоляя друида сделать что–нибудь.
Пайкел поднял вверх свой кулак, но только развел руками и топнул ногой от разочарования, так как не имел ничего, совсем ничего, чем бы мог помочь другим. Магия пропала, и даже его природная любовь к животным исчезла. Он вспоминал, как несколькими днями ранее уговаривал корни деревьев возвести дополнительные баррикады за стенами как временную меру, а ведь именно оттуда, скорее всего, и пришли захватчики. Дварф понимал, что он, возможно, никогда не сможет достичь высокого уровня в магии, но чувство разочарования не тронуло его в этой темной пещере глубоко под Снежными Хлопьями.
– Оооох, – хныкал дварф, все чаще стуча ногой в сандалии по земле. Но его хныканье превратилось в рычание, когда он увидел, как та же летучая мышь, которая повалила Рори на землю, опять приблизилась к нему.
Пайкел обвинил во всем эту летучую мышь. Это было, конечно, бессмысленно, но именно тогда Пайкел направился к ней. Он обвинял эту мышь. Именно эту мышь. Только эту летучую мышь. Так, как будто это из–за неё пропало волшебство и ушел его бог.
Он сел на корточки и поднял свою дубинку. Она больше не была зачарованной, но оставалась по–прежнему крепкой, что и выяснила на себе летучая тварь.
Чёрное кожистое существо напало на Пайкела, и дварф, вращаясь вокруг своей оси, стал прыгать, раздавая самые мощные удары, на которые была способна его рука даже с того дня, когда в его распоряжении были обе руки. Твердая древесина попала по черепу летучей мыши, дробя кость.
Ночное существо с Пайкелом наверху упало с таким грохотом, будто огромный валун с большой высоты, и, кувыркаясь, вдвоем они покатились вперёд.
Пайкел бодался и брыкался. Он колотил и тыкал обрубком руки, тяжело размахивал своей дубинкой и упорно молотя существо.
Неподалеку начал кричать человек, когда еще одно ночное существо напало на него и схватило за плечи огромными когтями, но этого Пайкел уже не слышал. Рядом в ужасе закричала женщина, когда рядом со стеной пролетела еще одна летучая мышь, бросив свою жертву – бедного мужчину – прямо на скалу, от чего с противным звуком затрещали его кости.
Пайкел не слышал и этого. Яростно брыкаясь, он всё ещё размахивал своей дубинкой даже после того, как летучая мышь, развернув огромное крыло, была уже мертва.
– Поднимайся, дядя Пайкел! – закричала ему Ханалейса, проскакивая мимо.
– Хм? – ответил дварф, вылезая из–под одного крыла лицом вперед. После чего проследил взглядом за звуком, чтобы увидеть, как Ханалейса бежит к Рори, который по–прежнему лежал на земле. Стоя над ним, Тэмберли стремительными ударами рубил налево и направо над его головой, упорно пытаясь ранить ночную тварь, которая летала вверх–вниз, словно ему в насмешку. Но он никак не мог ударить слишком проворную летучую мышь.
Но Ханалейса, подпрыгнув высоко в воздух и проскочив мимо Тэмберли, начала выполнять кувырок, чтобы увеличить силу своего удара. Она мощно ударила мышь сбоку, отбрасывая её на несколько футов, и, приземлившись, всё ещё на бегу, закончила кувырок.
Ночное существо, заметив её движение, выровняло в воздухе свой полет и бросилось за девушкой, начав преследование.
Заметив, что тварь отвлеклась, Тэмберли наконец попал по ней мечом, рассекая сзади кожистое крыло. Неудачно перевернувшись в воздухе, она полетела вниз, а Ханалейса с Тэмберли были тут как тут, ещё до того как существо успело вытащить раненое крыло из–под себя.
Девушка отпрыгнула первой, нарушив все правила и пытаясь создать некоторый порядок и организовать оборону. Однако вся пещера погрузилась в безумие из–за летучих мышей, кружащих вокруг раненых мужчин и женщин с огромными порезами на спинах, которые были нанесены огромными изогнутыми когтями тварей, в то время, как люди кричали и падали на землю, пытаясь убежать.
Группа более чем из десятка человек подняла вверх драгоценные факелы, взятые со склада в дальнем конце зала у входа в туннель. Эта группа планировала свой побег и после отдыха ринулась прочь.
Другие в этом хаосе последовали за ней.
Тэмберли сбил еще одну мышь, а Ханалейса помогала ему. Другие летучие твари в погоне за людьми вырвались из пещеры в нижние туннели.
Когда всё закончилось, некоторые беженцы остались с тяжелоранеными людьми.
– Это не удержит их, – сказала Ханалейса своим братьям и дяде, когда они собрались вместе и рядом со скудными припасами и нескольким факелами. – Мы должны найти выход отсюда.
– Ах–ах! – категорически не соглашался Пайкел.
– Тогда посвети посохом! – крикнула ему Ханалейса.
– Оооох, – сказал дварф.
– Хана! – ругался Рори.
Глубоко дыша, старец держал ее за руки, стараясь привести в чувство:
– Извини. Но нам нужно срочно идти дальше.
– Мы не можем здесь больше оставаться, – согласился Тэмберли. – Нам нужно добраться как можно ближе к храму Парящего Духа и покинуть эти туннели.
Он посмотрел на Пайкела, но дварф с неуверенным видом лишь пожал плечами.
– У нас нет выхода, – заверил его Тэмберли.
Нервный возглас заставил всех повернуться, и Рори сказал:
– Разведчик вернулся!
Они все ринулись к рыбаку Алагисту и даже при свете факелов могли видеть, что тот буквально потрясён.
– Мы боялись, что ты мёртв, – сказала Ханалейса. – Когда летучие мыши вернутся в…
– Забудь проклятых мышей, – ответил человек, как раз в тот момент, когда из отдаленного коридора послышался удар, напоминавший звук грома.
– Что это …? – сказали Тэмберли и Рори вместе.
– Шаги, – сказал Алагист.
– Ах–ох, – сказал Пайкел.
– Что с магией?– спросила Ханалейса дварфа.
– Ах–ох, – повторил он.
– Возьмите раненых! – крикнул Тэмберли всем, кто ещё находился в пещере. – Берите всё, что можете унести! Мы должны уйти из этого места!
– Он не может передвигаться, – сказала женщина, показав на человека в бессознательном состоянии.
– У нас нет выбора, – сказал ей Тэмберли, подбежав, чтоб помочь.
Пещера задрожала от эха ещё одного тяжелого шага.
Женщина не спорила с Тэмберли, и они подняли раненого за плечи.
Пайкел с факелом в руке повел их к выходу из пещеры.
***
– Тогда иди сюда! – кричал Айвен в темноте. – Безголовый, проклятый осьминог, ну всё! Иди сюда и поиграем! – У него не было его секиры, но он поднял два камня и с энтузиазмом, граничащим со смертоносным весельем, ударил их друг о друга.
Физическое проявление гнева полностью отражало абсолютную ярость дварфа, и на этот раз вторжение Яраскрика превратилось в ничто. Если сейчас иллитид опять придёт с какой–либо надеждой обладать им, Айвен с уверенностью мог сказать, что это бредовая идея снова закончится провалом.
Но дварф был по–прежнему один, раненый и потерянный во тьме, совершенно искренне не ожидавший, что в этих бесконечно извивающихся туннелях будет путь к выходу. Он посмотрел через плечо на пещеру с водой и с минуту подумывал о возращении назад, пытаясь понять: выживет ли он с помощью той рыбы или каких–то других плавающих там тварей. Сможет ли он процедить или нагреть ту темную воду, так, что она станет пригодна для питья?
– Ба! – фыркнул он в темноте и решил, что лучше умереть, чем пытаться без специальных приспособлений просуществовать в той тёмной и полой скважине!
И Айвен потащился дальше, просто ища выход, с камнями в руках, с мрачным лицом и со стеной из гнева в голове.
Несмотря на то, что его глаза быстро привыкли к темноте и он всё еще ощущал свой путь впереди, еще в течение многих часов он шел, зачастую запинаясь и спотыкаясь. Он нашёл множество боковых ответвлений, некоторые из которых были тупиковыми, а другие он проверял, потому что они «чувствовались» более перспективными. Даже будучи под землей как дома, при его дварфском чутье, Айвен почти не понимал, где находится относительно мира на Поверхности, и даже относительно того тёмного водоёма, куда он упал в первый раз. С каждым поворотом Айвен задерживал дыхание, надеясь, что он не ходит кругами.
А также на каждом повороте Айвен засовывал один из своих камней под мышку, смачивал палец и держал в воздухе в поисках воздушных потоков.
Наконец, в очередной раз подняв палец, он почувствовал очень слабый ветерок. Айвен задержал дыхание и уставился в непроницаемый мрак. Он знал, что это могло быть и из–за трещин или дразнящих вытяжных проходов – он никак не мог понять откуда.
Дварф ударил камнями друг о друга и топнул ногой, ухватившись за свой оптимизм и защитив себя гневом. Часом позже он всё ещё был в темноте, но воздух теперь чувствовался более лёгким, и смоченный палец, когда бы он его ни поднимал, чувствовал этот поток всё лучше.
Потом он увидел свет. Крошечная вспышка далеко впереди рассыпалась о множественные ответвления и изгибы. Но тем не менее, это был свет. Для замечательного подземного дварфского зрения камень вдоль стен приобретал все более чёткие очертания. Темнота была теперь не такой абсолютной.
Айвен прогрохотал вперед, размышляя о том, как ему удалось противостоять вторжениям драколича и иллитида, а также их собранного кое–как любимца. Но его не покинул страх за его друзей наверху: за Кэддерли, Данику, их детей и о своего брата. Его шаг ускорился. Айвен не был единственным, кто всегда боролся, как барсук в своей норе, но был одним из тех немногих, кто может бороться, как полчища порожденных адом барсуков, пока его друзья были в беде.
Впрочем, скоро он замедлил шаг, так как это был не дневной свет, и исходил он не от светящихся грибов, которые росли в Подземье. Это был свет от огня, а скорее всего от факела.
Так что, скорее всего, свет означал приближение врага.
Готовый к битве, Айвен начал красться вперед. Так, что побелели костяшки пальцев, сжимавших камни, Айвен заскрежетал зубами и вообразил себе звук дробления нескольких черепов.
Но услышав одинокий голос, Айвен замигал от удивления, а его воинственная поза пропала.
– Уу–ой!
Глава 21
Столкнувшийся с истиной
Кэддерли появился из комнаты, проведя больше половины утра с Кэтти-бри. Его мертвенно–бледное лицо и глаза выдавали глубокую усталость. Дриззт, ожидавший в прихожей, смотрел на него с надеждой, а Джарлаксл, стоящий неподалёку от Дриззта, вместо этого смотрел на своего компаньона – тёмного эльфа. Наёмник знал правду, искажавшую лицо Кэддерли, даже если Дриззт ещё этого не понял – или не мог понять.
– Вы нашли её? – спросил Дриззт.
Кэддерли едва заметно вздохнул и передал ему повязку.
– Всё так, как мы предполагали, – сообщил он, обращаясь больше к Джарлакслу, чем к Дриззту.
Наёмник кивнул, и Кэддерли повернулся лицом к Дриззту.
– Кэтти-бри заточена в мрачном месте между двумя мирами, нашим собственным и пространством тени, – объяснял жрец. – Прикосновение к разрушающемуся Плетению имело множество губительных последствий для волшебников и жрецов со всего Фаэруна. И двух недугов, оказавшихся одинаковыми, среди тех немногих, что мне довелось увидеть, ещё не было. Для Аргуста из Мемнона прикосновение оказалось смертоносным, обратив его в лёд – один пустой лёд, без сущности, без плоти под ним. Пустынное солнце сразу же превратило его в лужу. Другой жрец переносит ещё более ужасную болезнь, с открытыми ранами по всему телу, и, несомненно, слабеет с каждым мгновением. Много рассказов…
– Они не заботят меня, – прервал Дриззт, и Джарлаксл, расслышав в голосе рейнджера нарастающую резкость, успокаивающе положил руку ему на плечо. – Вы отыскали Кэтти-бри, заточенную между мирами, как ты сказал, хотя по правде я опасаюсь, что всё это – огромная иллюзия, скрывающая зловещий замысел, возможно, Красных Волшебников или…
– Это не иллюзия. Плетение развязалось само, некоторые боги бежали, погибли… мы ещё не уверены. В этом ли причина разрушения Плетения или его результат, другой мир надвигается на всё вокруг нас, и, кажется, что это слияние усиливает расширение Плана Тени, или возможно даже открывает порталы в другое королевство теней и мрака, – сказал Кэддерли.
– И ты нашёл её – я имею в виду Кэтти-бри – запертой между этим местом и нашим миром. Как мы полностью восстановим её прежнее состояние и вернём её назад… – его голос затих, когда он взглянул в преисполненное сочувствия лицо Кэддерли.
– Должен быть способ! – вскричал Дриззт и схватил жреца за переднюю часть туники. – Не говори мне, что это безнадёжно!
– Я и не стал бы, – ответил Кэддерли. – Самые разные внезапные и непредсказуемые события случаются вокруг нас ежедневно. Я обнаружил заклинания, хотя не знал, что владею ими, как и не знал, что Денеир мог даровать их; и со всей покорностью и честностью, я говорю, что не уверен в том, будто это Денеир наделяет меня ими! Ты просишь у меня ответов, друг мой, но у меня их нет.
Дриззт отпустил его, плечи дроу поникли вместе с его страдающим сердцем. Он слабо кивнул Кэддерли в знак согласия.
– Я пойду и расскажу Бруенору.
– Позволь мне, – попросил Джарлаксл, за что получил удивлённый взгляд от Дриззта. – А ты иди к своей жене.
– Моя жена не может ощутить моего прикосновения.
– Ты не можешь знать этого, – проворчал Джарлаксл. – Иди и обними её, ради вас обоих.
Дриззт перевёл взгляд с Джарлаксла на Кэддерли, который кивнул в знак согласия. Смятенный дроу вошел в соседнюю комнату, надев волшебную повязку.
– Она потеряна для нас, – тихо сказал Джарлаксл Кэддерли, когда они остались наедине. – Мы понятия не имеем о случившемся.
Джарлаксл продолжал пристально смотреть на него, и мрачный Кэддерли не мог с ним не согласиться.
– Я не вижу способа, которым мы могли бы вернуть её, – признал жрец. – И даже если бы нам удалось, я боюсь, что вред, причинённый её разуму, вышел за пределы излечения. При всех возможностях, что я только могу вообразить, Кэтти-бри навсегда потеряна для нас.
Джарлаксл тяжело сглотнул, хотя и не был слишком удивлён прогнозом. Он не станет рассказывать королю Бруенору всего в целом, решил он.
***
«Ещё одно поражение», – указали Яраскрику. «Мы ослабили их!»
«Мы всего лишь оцарапали их стены», – передал иллитид. – «И теперь они обзавелись новыми могущественными союзниками».
«Ещё больше моих врагов собралось в одном месте, чтобы умереть!»
«Кэддерли, Джарлаксл и Дриззт До 'Урден. Я знаю этого Дриззта До'Урдена, и он не из тех, кого легко покорить».
«Я знаю его не хуже», – Креншинибон, как следовало ожидать, присоединился к внутреннему диалогу, и иллитид обнаружил за простым телепатическим утверждением кипящую ненависть.
«Нам нужно улетать из этого места», – осмелился предложить Яраскрик. – «Разлом принёс с собой неуправляемых тварей из теневого Плана, и Кэддерли обрёл неожиданных союзников»…
От дракона пришёл не обоснованный ответ, а лишь продолжительный, недовольный рык, раздавшийся в мыслях всей троицы, составлявшей короля призраков, – стена ярости и возмущения, и, возможно, самое оглушительное «нет», которое только доводилось слышать Яраскрику.
Сквозь тянущийся на далёкое расстояние мысленный взор иллитида, его сознание поднималось всё выше и выше, чтобы рассмотреть весь край, и, наконец, они увидели разлом в Кэррадуне. Они заметили гигантских ночных странников и темнокрылов, и поняли, что на материальный План ступила новая сила. И сквозь взор иллитида они стали свидетелями самого последнего сражения в храме Парящего Духа, появления дварфов и дроу, силы, продемонстрированной Кэддерли – этой неизведанной жреческой магии, раздражавшей Яраскрика больше всего. После того, как он почувствовал удар волшебного грома в защите Кэддерли и отступил под натиском сияющего луча света жреца, Яраскрик, старинный и давний член крупного объединённого улья пожирателей разума, имел представление о каждом магическом двеомере на Ториле, но он ещё никогда не видел ничего подобного силе непредсказуемого жреца в тот день.
Расплавленная плоть ползучих тварей и горстки пепла от оживших мертвецов служили пожирателю разума жестоким напоминанием о том, что Кэддерли не стоит недооценивать.
Всё ещё продолжающийся рык отрицания драколича безрадостным эхом отразился во всеобъемлющем разуме Яраскрика. Иллитид ждал, когда звук ослабнет, но тот не прекращался. Он вслушивался в третий голос беседы, один из трёх составляющих, но ничего не слышал.
Затем он осознал. Внезапно иллитида осенила одна догадка, это было открытие необыкновенно малого, но крайне важного изменения. К пожирателю разума пришло понимание того, что Король Призраков больше не является союзом трёх сущностей. Резонанс звука усилился, всё больше напоминая хор двоих, нежели рычание одного. Двоих, что стали единым.
Никакие слова не могли пробиться сквозь этот грохочущий барьер ярости, но Яраскрик знал, что его предупреждения так и остались бы не принятыми во внимание. Они не стали бы спасаться бегством. Они – пожиратель разума и этот союз двоих, с которыми он разделял власть в мёртвом драконьем теле – и которых Яраскрик больше не мог считать отдельными сущностями Гефестуса и Креншинибона! – не собирались выказывать никакой сдержанности. Ни разлом, ни необъяснимая новая сила Кэддерли, ни даже прибытие могущественного подкрепления в храм Парящего Духа не смогли бы отсрочить решительную месть Короля Призраков.
Рычание нарастало, выстраивая сводящий с ума непрерывный барьер и являясь всеобъемлющим ответом на вопросы иллитида, не допускающим мысленных обсуждений и, как понимало существо, возможностей по перемене планов, которые могли бы быть вызваны новыми врагами или обстоятельствами.
Король Призраков намеревался атаковать храм Парящего Духа.
Яраскрик попытался направить мысли за пределы рычания, чтобы отыскать Креншинибон, или то, что осталось от независимой сущности хрустального Осколка. Он попытался выстроить какие–то логические цепочки, чтобы остановить раздражённые вибрации драколича.
Но не нашёл ничего, и каждая попытка вела к одному единственному пути: изгнанию.
Это больше не было выражением несогласия, не было спором о направлении их действий. Это было возмущение, полное и не подлежащее обсуждению. Гефестус–Креншинибон пытались изгнать Яраскрика, как, несомненно, пытался и тот дварф в нижних туннелях.
В отличие от того случая, однако, пожирателю разума было больше некуда идти.
Рычание нарастало.
Яраскрик метал волны метальной энергии в разум дракона–Осколка одну за другой. Он собрал все свои псионические силы, направив их хитро и умело.
Рычание нарастало.
Иллитид нападал на короля призраков с барьером противоречивых понятий и ощущений, какофонией смешанных нот, способной довести благоразумного человека до безумия.
Рычание нарастало.
Он атаковал каждый страх, скрытый внутри Гефестуса. Он вызвал в воображении взрыв хрустального Осколка из тех предыдущих лет, когда свет выжег Гефестусу глаза.
Рычание нарастало. Пожиратель разума не мог обнаружить границу между драконом и артефактом. Они были единым целым, до такой степени полностью соединившись, что даже Яраскрик не мог определить, где кончается один и начинается другой, который из них контролировал, или даже который, к великому удивлению и несчастью иллитида, положил начало рычанию.
И оно продолжалось, неослабевающее, решительное, беспрестанное и вечное – если будет необходимо – догадывался иллитид.
Умная тварь!
Пожирателю разума больше ничего не оставалось. Ему не удалось бы сдвинуть с места огромные конечности драколича. Ему не удалось бы затеять разговор или обсуждение. Ему не удалось бы найти ничего, кроме рычания, сердцебиения за дни, годы и столетия. Одно лишь рычание, одна лишь стена, состоящая из единственной ноты, что навечно притупила бы его собственную восприимчивость и постепенно отбила бы его любопытство, что могла бы силой вынудить его остаться внутри, удерживая взаперти в бесконечном сражении.
Против одного Гефестуса – Яраскрик знал это – он мог одержать победу. Против одного Креншинибона – Яраскрик был уверен – что нашёл бы способ выиграть.
Против них обоих оставалось у него не было шансов. Затем всё стало ясно для иллитида. Хрустальный Осколок, столь же самонадеянный, как Яраскрик, и столь же упрямый, как дракон, столь же терпеливый, как время, сделал свой выбор. На первый взгляд это казалось иллитиду нелогичным: почему Креншинибон оказался на одной стороне с менее разумным драконом? Да потому, что хрустальный Осколок был куда больше властен над самолюбием, чем осознавал иллитид. Нечто большее, чем простая логика двигала Креншинибоном. Соединившись с Гефестусом, хрустальный Осколок занял бы господствующее положение.
Рычание нарастало.
В этом шуме само время потеряло смысл. Не было ни вчера и ни завтра, ни надежды, ни удовольствия и ни боли, ни даже страха.
Только стена – сгущающаяся, не рассеивающаяся, непреодолимая и непроницаемая.
Яраскрик не мог победить. Он не мог больше этого выдержать. Король Призраков стал созданием двух, а не трёх сущностей, и эти двое станут одним, как только Яраскрик исчезнет.
Освобождённый от телесной оболочки разум великого пожирателя начал рассеиваться, почти сразу же расплываясь в зыбких очертаниях забвения.
***
Все почтенные и опытные умы, остававшиеся в храме Парящего Духа, собирались на лекции и разные беседы, делясь своими наблюдениями и интуитивными предположениями о крушении миров и наступлении тёмного пространства, изменённого Плана Тени, который они стали называть царством Теней. Все разногласия в этом были отброшены в сторону: жрец и волшебник, человек, дварф и дроу – все сейчас были едины перед лицом грядущих событий.
Они были все вместе, организуя, планируя и ища ответ. Они быстро сошлись во взглядах, что монстры, ползающие вокруг храма Парящего Духа, вероятнее всего были существами иного плана, и ни один не поспорил с основным предположением о столкновении их собственного мира с другим или – по меньшей мере – опасном их взаимодействии. Но оставалось ещё слишком много вопросов.
– А ходячие мертвецы? – спросила Даника.
– Добавление Креншинибона к беспорядку, – пояснил Джарлаксл с поразительной уверенностью. – Хрустальный Осколок – само воплощение некромантии, как ни один другой артефакт.
– Ты утверждал, что он уничтожен – прорицание Кэддерли показало нам способ его разрушения, и мы выполнили эти условия. Как тогда…?
– Столкновение миров? – Джарлаксл больше спрашивал, чем утверждал. – Разрушение Плетения? Обыкновенный хаос времён? Я не верю, будто он вернулся к нам таким же, каким был раньше – прежнее воплощение Креншинибона, в самом деле было уничтожено. Но, возможно, в момент разрушения личи, сотворившие его, смогли освободиться. Полагаю, с одним сражался я, равно как и вы сталкивались с ещё одним.
– Ты делаешь много предположений, – отметила Даника.
– Всего лишь линия рассуждения, чтобы начать наше расследование. Ничего более.
– И ты думаешь, эти сущности, эти личи и есть главные? – спроси Кэддерли.
Ещё до того, как Джарлаксл смог ответить, Даника перебила его: