Но сверх всей той боли, причиняемой яростными воинами, сверх не прекращающихся жалящих молний Джарлаксла и помех, причиняемых его вязкими каплями, была ни с чем не сравнимая боль от света, посылаемого Кэддерли. Это было ужасное сияние, божественные шипы которого пронзали каждый дюйм самого естества Короля Призраков.
Зверь снова пламенем дохнул в комнату, но защита Кэддерли по–прежнему отражала его атаки, а свет излечивал друзей жреца, когда пламя жалило кого–либо из них.
Следующая попытка дорого стоила Гефестусу. Когда он повернул свою голову, чтобы вновь заполнить комнату огнём, Дриззт вскарабкался по его лапе вверх и оказался на шее, где ему представилась отличная возможность врезаться скимитарами в череп драколича. Снова и снова Ледяная Смерть яростно опускалась вниз, каждым громоподобным ударом ломая кость, разрывая плоть и чешую.
С последним ударом Дриззта поток драконьего пламени внезапно прекратился. Зверя тряхнуло с такой силой, что и Дриззт и Атрогейт отлетели в сторону. Существо отпрыгнуло далеко во внутренний двор.
– Покончите с ним! – обращаясь ко всем, крикнул Джарлаксл, и, несомненно, казалось, что в тот момент драколич был на пределе своих сил и согласованная атака вполне могла бы добить зверя.
И они попытались, но их оружие, заклинания и метательные снаряды прошли сквозь Короля Призраков без последствий. Зверь стал неосязаемым, виднелись только его светящиеся голубым контуры. Во время атаки Тибблдорф Пвент выбежал из храма Парящего Духа с рёвом, на какой только был способен берсерк, а затем неудержимо прыгнул прямо сквозь неосязаемого зверя и упал на дёрн.
Но что было самым странным для Дриззта, выбежавшего вслед за Пвентом — так это появление Гвенвивар во внутреннем дворе. Пантера не нападала на Короля Призраков. С несвойственной ей тревогой она прижала уши. Гвенвивар, которая никогда ничего не боялась, развернулась и побежала прочь.
Дриззт уставился на неё в изумлении. Он посмотрел на стоящего на поле зверя, затем на Пвента, который, продолжая бегать вокруг, и даже забегая внутрь светящийся фигуры, наносил ей удары без видимого эффекта.
Внезапно от Короля Призраков не осталось ничего, что можно было бы разглядеть. Он просто растворился. Исчез.
Защитники выглядели потрясёнными. Кэддерли посмотрел в изумлении на светло–голубой образ и ахнул, вспоминая пророчество Аландо и сопоставляя его с этим, 1385–м годом, Годом Синего Пламени. Совпадение или подходящий образ ещё более масштабной катастрофы? И, прежде чем он смог всё тщательно изучить, погружаясь глубже в свои размышления, из глубины храма Парящего Духа раздался полный ужаса крик Кэтти-бри.
ЧАСТЬ 4
Жертва
Осознание собственной беспомощности – это не просто унижение, это опустошение внутреннего «я». Когда кому–то разъясняют, что силы воли, мускулов или умения не хватит, чтобы побороть трудности, поставленные перед ним, что он или она беспомощны перед этими трудностями, вот тогда и наступает внутренняя боль, боль разума.
Когда Вульфгар попал к Эррту в Абисс, его били и мучили, но именно эти обстоятельства позволили мне в свое время разговорить его и дать ему излить душу, а эти разговоры помогли ему не упасть духом из–за своей беспомощности. Демон, например, мог заставить Вульфгара поверить, что тот свободен и живет нормальной жизнью с женщиной, которую он любит, а потом демон просто убил бы иллюзорную семью моего друга прямо у него на глазах. Эти пытки оставили самые глубокие шрамы на душе Вульфгара.
Когда я был ребенком и жил в Мензоберранзане, мне преподали один урок, через который проходят все мужчины–дроу. Моя сестра Бриза отвела меня в пещеру, где ждал земляной элементаль. На монстре были оковы и сестра привязала меня к другому их концу.
– Тяни его, – приказала она.
Я не до конца ее понял, и когда элементаль сделал шаг назад, веревка потянула меня.
Конечно же, Бриза сразу ударила меня плетью и, без сомнения, получила от этого удовольствие.
– Тяни его, – еще раз сказала она.
Я взял веревку и намотал на руку. Элементаль снова сделал шаг, и я просто взлетел в воздух. Чудовище даже не представляло, что я существую или то, что я использую всю свою силу,чтобы потянуть его.
Бриза сердито нахмурилась, и снова приказал мне тянуть.
Я решил, что это тест не на силу, а на сообразительность, и вместо того, чтобы обматывать веревку вокруг рук, я, под одобряющие кивки Бризы, обмотал ее вокруг ближайшего сталагмита и уперся каблуками в землю.
Элементаль по команде сделал шаг назад и я, как будто лист пергамента, вместе с веревкой обернулся вокруг сталагмита и снова взлетел в воздух. Монстр же не остановился, он даже не заметил меня.
Тогда мне показали мою слабость, мою ограниченность и мою беспомощность.
После этого Бриза в один момент рассеяла колдовство и элементаль пропал. Она хотела доказать мне, что божественная сила Ллос превосходит любые мускулы и умение. Это был еще один пункт тактики правящих матерей – дать понять мужчинам Мензоберранзана их место, их низкое положение, в сравнении с ними, любимицами Ллос.
Для меня, да я думаю, что и для многих моего положения, этот урок был более личным, нежели социальным, потому что это был первый мой опыт встречи с силой, превосходящей мои мускулы, умения и силу воли, с силой, неподвластной моему контролю. И результат не зависел от того, насколько я умен или от того, насколько сильно бы я старался. Элементаль все равно сделал бы шаг назад, непоколебимый, несмотря на всю мою решимость.
Сказать, что я был унижен, значит не сказать ничего. Там, в темной пещере, я постиг свой первый урок об уязвимости смертной плоти.
И сейчас я снова чувствую то бессилие. Когда я смотрю на Кэтти-бри, то понимаю, что она за той чертой, где я не могу ей помочь. Мы все мечтаем быть героями, о том, чтобы найти решение в безвыходной ситуации, о победе и спасении нынешнего дня. Мы все надеемся, до определенного момента, что наша сила воли превзойдет все, что решимость и сила мысли всегда приведут к хорошему концу – и в конце концов так и будет.
Смерть – это последний барьер, и когда встречаешься с нависшей угрозой смерти лично, или кто–то, кого ты любишь, смертная сущность неожиданно натыкается на готовность смириться с этим.
Мы все верим, что можем победить чуму или другую болезнь, что она пройдет мимо нас, благодаря силе воли. Это общепринятая защита от неизбежности, которая касается всех нас. Поэтому мне интересно, является ли осознание медленной смерти тем самым чувством, которое тело не может контролировать.
В моем случае боль от осознания того, как Кэтти-бри разрывается между двумя мирами, и есть эта самая беспомощность.
Я не признаю взгляды, которыми обменялись Кэддерли с Джарлакслом, выражения их лиц, полностью открывающие их мысли и сердца. Они не могут быть правы в том, что Кэтти-бри уже нельзя помочь и что она обречена.
Я требую, чтобы они были неправы.
И я знаю, что они неправы. Возможно я «знаю» потому, что боюсь, что если они правы – то я никогда уже не буду знать покоя. Я не могу попрощаться с Кэтти-бри, потому что, боюсь, что я это уже сделал.
И в такие моменты слабости я теряю веру и понимаю, что они оба правы. Моя любовь, мой ближайший друг потерян для меня навсегда – и снова мое упрямство, потому что сначала мне хотелось написать «почти навсегда». Я не могу согласиться с правдой, даже если я и согласен с ней.
Я так много раз видел, как мои друзья возвращаются из объятий смерти: Бруенор на спине дракона, Вульфгар из Абисса, Кэтти-бри из темного плана Тартар. Ведь множество раз мы побеждали обстоятельства!
Но это неправда. И наверное самая жесткая шутка – это вера, уверенность в нашу добрую удачу, воспоминания о великих деяниях, что впитались в моих друзей, в братство Мифрил Холла.
Но жестокая реальность становится еще сильнее, когда понимаешь, что неизбежная трагедия коснулась всех нас.
Я смотрю на Кэтти-бри и осознаю свою беспомощность. Мои фантазии по её спасению разбиваются об острые и недвижимые камни. Я хочу спасти её, и я не могу этого сделать. Я смотрю на Кэтти-бри, витающую где–то там, и в моменты, когда я уже почти смиряюсь, что такой она будет всегда, мои надежды на победу тают на глазах. Я с трудом думаю об этом.
И дальше бой идет вокруг нас. Я уверен – мир сошел с ума. И дальше мои скимитары будут участвовать в битве, которая, я боюсь, только началась. И дальше я буду связующим звеном между Бруенором и Джарлакслом, между Кэддерли и Джарлакслом. Я не могу отойти в сторону и горевать. Я не могу отказаться от ответственности перед теми, кто мне верит.
Но все это так неожиданно потеряло для меня значение. Без Кэтти-бри, какой смысл продолжать эту битву? Зачем побеждать драколича, если итог не изменится, если в конце концов мы все обречены? Разве не правда, что то, что мы считаем важным, в большом масштабе времени и множественности миров просто неуместно и не имеет никакого веса?
Это демон отчаяния, созданный бессилием. Более глубокий, чем тёмное дыхание Шиммерглума, более глубокий, чем уроки матерей–матрон Мензоберранзана. Потому что вопрос «А смысл?» является наиболее хитрым и разрушительным.
Я должен это отринуть. Я не могу опустить руки, ради тех, кто окружает меня, ради меня самого и, да, ради Кэтти-бри, которая не позволила бы мне сдаться, будь она рядом.
Честно говоря, этот внутренний хаос во мне испытывает меня получше любого демона, любого дракона или толпы яростных орков.
Это тёмное время показывает мне всю тщетность попыток, но и требует веры – веры в то, что существует что-то выше этой мирской суеты, что есть место высшего понимания, где сможет существовать любое общество.
Иначе это просто злая шутка.
Дриззт До’Урден
Глава 24
Блуждания во тьме
– Как я могу сказать то, чего не знаю? – пробурчал Айвен, поднимая Тэмберли.
– Ну, я подумал, что…ты можешь знать, – заикаясь сказал парень.
– Ты же дварф, – поддержала брата Ханалейса.
– Он, кстати, тоже! – раздраженно сказал Айвен, указывая на Пайкела. Но расплылся в улыбке, как только посмотрел на детей Бонадьюса, у которых на лицах было явно скептическое выражение.
– Да, я знаю, – согласился Айвен с преувеличено–гневным вздохом.
– Ду–да, – сказал Пайкел и, с повелительным «харрумф», отошел в сторону.
– Ему лучше в верхних туннелях, – сказал Айвен в защиту своего брата. – Там есть разные коренья. Он говорит с ними, а они ему отвечают!
– Каково наше теперешнее положение?– напомнил Рори, вступая в разговор.– Людей тошнит от туннелей, и волнения растут.
– Они бы лучше остались в Кэррадуне, не так ли?– возразил Айвен. Это был сарказм, но ко всеобщему удивлению, Рори даже не моргнул.
– Они раз за разом это повторяют, – добавил он.
– Они забыли, что нас преследует?– сказал Тэмберли, но Рори замахал головой при этих словах.
– Они ничего не забыли, но мы все равно боремся с этими монстрами здесь, в туннелях.
– В тех местах, что мы выбираем, при хорошей защите, – добавила Ханалейса, на что Рори только пожал плечами.
– Как думаете, вы сможете найти путь назад в туннели возле Кэррадуна?– спросил Айвен Тэмберли и Ханалейсу.
– Ты не можешь… – начал было Тэмберли, но сестра его оборвала.
– Мы сможем, – сказала она, – я оставляла отметки на всех разветвлениях нашего пути. Мы сможем вернуться в начало, я уверена.
– Наверное, это лучший выход, – сказал Айвен.
– Нет, – возразил Тэмберли.
– Мы не знаем, что там впереди, мальчик мой,– напомнил Айвен. – И мы знаем, что ждет нас в горах, и я знаю, что ты не видел никого похожего на того ящера в Кэррадуне, иначе был бы уже мертв. Я бы хотел предложить вам лучший вариант – я и сам бы хотел его иметь – но я не знаю другого выхода из этих туннелей, а тот, по которому прошел я, – по нему не поднимешься, да я и вряд ли стал бы это делать!
Тэмберли и Ханалейса обменялись взглядами, и оба обернулись к изнемогшим беглецам из Кэррадуна. Тяжесть ответственности давила на них, они знали, что их решение повлияет на каждого в этой пещере, а результат возможно будет фатальным.
– Выбор не за вами, – разбушевался Айвен. Он не мог прочитать их мысли, но точно прочитал выражения лиц. – Вы сделали многое, выведя их из Кэррадуна, и я обязательно скажу об этом вашим родителям, когда мы доберемся до храма Парящего Духа. Но сейчас я здесь, и если мне не изменяет память, у меня больше опыта, чем у вас обоих вместе взятых.
– Мы не можем больше оставаться здесь. Твой брат прав в этом. Если бы мы были дварфами, мы б разрыли парочку туннелей, обвалили парочку стен и были бы уже дома. Но мы не дварфы, и нам надо выбираться отсюда, и единственный путь – тот, которым пришли вы.
– Но нам придется там драться, – предупредила Ханалейса.
– Еще одна причина идти туда, – заявил Айвен, хищно оскалив зубы.
И они пошли, тем же путем, что пришли. И если не знали, налево или направо им поворачивать, так как не все метки Ханалейсы были хорошо видны, они просто наугад выбирали туннель. А если и ошибались с выбором пути, то просто поворачивали назад, помечали поворот и шли дальше, под ворчания Айвена Валуноплечего.
Он ворчал, но в то же время от него исходил такой необходимый всем энтузиазм. Его оптимизм оказался заразным, и группа за первый день прошла большое расстояние. Второй день также был легким, за исключением длинного окольного пути, на котором настоял Айвен.
Но вот на третий день скорость их хода стала меньше, и даже ворчания Айвена стихли. Но какой у них был выбор? Когда они услышали отголоски рычания монстров далеко в туннелях, их пробрал тот же страх, но в то же время и появилась надежда на то, что мучения в Подземье близки к концу. Голодные, так как не ели ничего, кроме подземных грибов и иногда пещерной рыбы, замученные жаждой, так как вода там была слишком грязной и вонючей, чтобы пить, – они шли дальше.
За изгибом туннеля, где он переходил в большую пещеру, они увидели врагов. Не ходячих мертвецов, а тех самых ползучих монстров, которых Айвен так хорошо знал. В тот же миг и враги увидели их. Мысль о том, что это он привел этих замученных и несчастных людей, включая детей Кэддерли, к опасности, заставила Айвена действовать стремительно. Ярость гнала его, она же прибавила сил его рукам. Дварф смел ближайшего врага, как морская волна. Твари окружили Айвена, но тут же пожалели – если они знали что такое сожаление – об этом. Они все почувствовали тяжесть дварфского топора.
Слева к дварфу подошли Тэмберли и Ханалейса – росчерки меча и шкал кулачных ударов – а справа подобрались Пайкел с Рори. Рори прочитал было одно заклинание, но когда оно не подействовало, достал из–за пояса кинжал, радуясь, что, как и его брат с сестрой, он научился драться оружием.
Что до Пайкела, то его дубинка не была никак зачарована, чтобы придавать силу ударам, но злость добавляла силы, много сил, ведь он бился не за себя, а за тех, кто вряд ли мог выстоять против этих монстров.
– Оо–уи! – кричал он, и за каждым кличем следовал удар дубинкой по одной из тварей. Он мог махать только одной рукой, но эти взмахи заставляли чудовище за чудовищем падать с раскроенными черепами, вопя в предсмертной агонии.
Клином из пяти опытных бойцов, построенных для боя, беглецы разом кинулись на врагов и откинули их. Не было и речи о том, чтобы остановиться и разомкнуть ряды или, тем более, повернуть назад. Айвен попросту откинул эту мысль, просто потому, что знал, что он не остановится и не повернет назад.
Для Айвена дело было не в тактике, а в злости, в самой ее сути: мысль о драконе, страх за детей Кэддерли, крушение надежд брата, который пал духом, не чувствуя больше своего бога, небезопасность места, которое они звали домом. Его топор летал справа налево, не думая ни о какой защите – только нападение. Он рубил и кромсал плоть чудовищ, отсекая ту часть тела, которая попадалась под топор. Айвен шел вперед, орудуя тем двуручным монстром, что был у него в руках, заливая свой путь кровью и устилая его плотью и мозгами тварей.
Он вырвался далеко вперед от остальных, и враги окружили его со всех сторон, даже сзади. И ползучие твари умирали вокруг взбешенного дварфа.
Они тянулись к нему, пытаясь ранить. Каждая незащищенная часть тела Айвена кровоточила, а монстры все умирали и умирали вокруг него. Но дварф не останавливался, казалось даже, что его удары наоборот становились все сильнее и яростней. И скоро даже самая тупая из тварей поняла, что надо держаться от этого врага подальше, а у Айвена появилась возможность оглянуться.
Бой все продолжался, каждый взмах оружия пополнял количество мертвых и раненых монстров. В конце концов, остатки чудовищ отступили вниз по туннелю. Пещера была полна трупов и останков врагов, а численность беженцев уменьшилась не так уж и сильно. Но если это и был конец боя, то никто этого не заметил.
– В Кэррадун, – заявила Ханалейса, обращаясь к дварфам. Она специально повысила голос, чтобы все ее слышали, надеясь, что ее показной оптимизм передастся другим.
Недостаток еды, постоянные стычки, отсутствие дневного света, запах смерти и вонь разложения истощили людей.
– Но мы же будем биться на каждом шаге! – пожаловался один из сидящих на камнях рыбаков. Лицо его было мокрым от слез и крови, как своей, так и вражеской. – Мой желудок просит есть, а руки просто стонут от боли.
– А там, откуда мы пришли, вообще нету ничего, кроме темноты и смерти, – прикрикнул на него другой мужчина.
– Выведи нас отсюда, – прошептала Ханалейса Айвену на ухо. – Сейчас же.
– Если снова придется драться, вы двое или приведете нас к победе или к поражению, – сказал Айвен Тэмберли и Ханалейсе. – Мы не можем двигаться быстрее, это так, но и драться меньше мы тоже не можем, иначе умрем. Они буду искать вас двоих. Вам придется найти местечко поглубже, и собрать силы.
Близнецы переглянулись, но это был взгляд решительности.
***
В тихой пещере, недалеко от Валуноплечих, детей Бонадьюса и остальных беженцев, абсолютную тьму рассеяло голубое сияние, парящее на высоте шести футов. Как будто нарисованная чьей–то невидимой рукой, светящаяся точка двигалась в темноте, оставляя за собой голубую линию. Она зависла, наполненная магической энергией, потом как будто растянулась, обретая объем и открывая межуровневый переход. Молодой дроу вышел из него, будто появившись прямо из воздуха. Держа небольшой арбалет в одной руке, а меч в другой, воин тихо опустился на землю, пристально оглядываясь по сторонам. Быстро проверив территорию, дроу подошел к порталу и вложил меч в ножны. По этому сигналу из перехода вышел другой дроу. Используя язык их расы, он жестами приказал воину зайти за портал и занять пост.
Из него начали выходить темные эльфы – тихо, четко и дисциплинировано.
Вход портала еще больше растянулся, и из него все выходили и выходили дроу, в том числе и Киммуриэль Облодра, который, собственно, и открыл этот самый портал. Дроу позади него начал было жестикулировать, но Киммуриэль, выказывая большое доверие, взял его за руку и приказал говорить.
– Ты уверен в этом?– спросил дроу по имени Мэрив.
– Он действует по просьбе и приказу Джарлаксла,– ответил вместо псионика другой дроу, Вейлас Хьюн, известный разведчик. – Поэтому нет, Марив, он не уверен, потому что и сам Джарлаксл не уверен. Он всегда ведет себя так, как будто знает, что делает, но вся жизнь Джарлаксла игра, разве не так?
– Боюсь, именно в этом его обаяние, – сказал Киммуриэль.
– И почему мы следуем за ним? – спросил Мэрив, пожимая плечами.
– Ты следуешь за ним, потому что согласился и пообещал следовать за ним, – напомнил Киммуриэль. Облодра, наверное, был единственным дроу, близким к Джарлакслу настолько, чтобы знать всю правду о нем: жажда риска и есть источник ни с чем не сравнимого обаяния Джарлаксла. Но так же Киммуриэль знал, что этот шарм просто фарс. Джарлаксл всегда играл, но его истинные замыслы были редко когда понятны. Именно поэтому прагматичный и практичный Облодра всегда доверял своему главарю. Для него дело было не в обаянии, а именно в обещании Джарлаксла.
– Ты, конечно, можешь изменить свое решение, – добавил он, обращаясь к Мэриву, – но я бы тебе этого не советовал.
– Если ты хочешь и дальше жить, – добавил Вейлас Хьюн, хищно оскалив зубы.
– Я знаю, что ты не в восторге от этой миссии, – сказал Киммуриэль Мэриву с таким сочувствием, какого вряд ли можно было ожидать от жесткого и расчетливого псионика.
Мэрив был протеже Киммуриэля, он стремительно поднимался по иерархической лестнице Бреган Д’эрт в отсутствие Джарлаксла, когда банду возглавлял псионик. Молодой маг был в фаворе у Киммуриэля, третьим в банде, после самого Киммуриэля и Джарлаксла, который оставался безоговорочным лидером. Даже сейчас, когда магия была непредсказуема, Мэрив не утратил важности для Киммуриэля, так как у него было множество сильных и действенных магических вещей и артефактов, да и во владении клинком Мэрив не был новичком. Закончив Мили–Магтир, школу воинов в Мензоберранзане, а потом и Магик, школу магов, Мэрив был очень сильным звеном в Брэган Д’эрт. Особенно сейчас, во времена разрушения Плетения Мистры.
Мановением руки Киммуриэль пресёк дальнейший разговор, ожидая пока все воины его отряда пройдут через врата и все приготовления будут закончены. Как только всё было готово, все обернулись к нему.
– Вы все знаете, почему мы здесь, – сказал псионик дроу, собравшимся вокруг него. – Ваши приказы не обсуждаются. Бить наверняка и бить согласно указаниям – и только согласно им. Псионик знал, что многие из Брэган Д’эрт были ошарашены этой миссией, а некоторые даже пробовали отказаться. Ему было все равно. Он верил своим подчиненным и знал, что они сделают все как надо, и даже не столько из–за гнева Джарлаксла, сколько из–за его собственного, потому что никто не мог придумать более изощренной пытки, чем Киммуриэль.
Два отряда Брэган Д’эрт вошли в туннели под Снежными Хлопьями недалеко от разрушенного Кэррадуна. Они двигались тихо, быстро и смертоносно.
Глава 25
Ужасная истина
Надо всем преобладала нерешительность: единственное радостное победное восклицание средь океана сомневающихся и скептических выражений. Снаружи храма Парящего Духа дварфы на земле и маги и жрецы, сражающиеся на балконах и крышах, – все видели лишь эту картину: величественного драколича, исчезающего перед множеством изумленных глаз, ослепленных лучистым светом вызванного Кэддерли солнца.
Постепенно видение пропадало, а с исчезновением величественного змея захлебнулась и атака его приспешников. Маги даже не стали тратить волшебные снаряды на отступающие полчища, так много их было на пустой местности, где до этого находился драколич.
Вскоре единственный радостный крик вырос в хор абсолютной уверенности. Аплодируя, свистя и радостно крича, все двинулись к месту, откуда тварь покинула поле, будто бы сама земля поглотила ее.
Одобрительные восклицания становились громче, в них слышались радость и надежда. Маги провозгласили, что ткань самого Плетения будет восстановлена. Жрецы с восхищением объявляли во всеуслышание, что снова готовы говорить с богами. Крики одобрения Кэддерли волнами омывали стены. Некоторые провозглашали его богом, божеством, которое в силах обрушить на врагов само солнце. «Все бойтесь Кэддерли!»
Но это было снаружи храма, и эйфория охватывала лишь тех, кто не слышал воплей Кэтти-бри.
В магических поножах, позвякивающих при каждом шаге, Дриззт опередил Кэддерли, Данику и даже Бруенора – доведенный до отчаянья король дварфов был полон намерения увидеть дочь. Дроу пробирался через коридоры, перепрыгивая через поручни сразу на пятую ступеньку поднимающейся лестницы, и одновременно взбегая на третью ступеньку следующего этажа. Он натыкался на стены, так что ему даже не надо было замедляться, огибая боковые коридоры. Приблизившись к ее двери с глазной повязкой Джарлаксла в руке и одним из своих волшебных тяжелых скимитаров, он с силой толкнул ее плечом.
Джарлаксл ждал его, в то время как наемники оттесняли его в комнату. Дриззт не мог понять, что к чему, и времени, чтобы рассмотреть все хорошенько, не было.
Кэтти-бри, свернувшаяся клубком напротив задней стены, больше уже не кричала, но все еще дрожала от унизительного страха. Она прикрывала лицо поднятыми руками, и сквозь ее пальцы Дриззт мог видеть белки широко распахнутых глаз.
Он ринулся к ней, но Джарлаксл схватил его и с силой дернул назад.
– Повязка! – предупредил он.
У Дриззта было достаточно чувства самосохранения, чтобы, остановившись на мгновение, надеть зачарованную глазную повязку, одновременно опуская Ледяную Смерть на пол. Подойдя к возлюбленной, он заключил ее в продолжительные объятия и постарался успокоить. И когда остальные трое прибыли несколькими мгновениями позже, Кэтти-бри уже больше не казалась такой испуганной.
– Что это? – спросил Бруенор у Кэддерли и Джарлаксла.
У наёмника были подозрения на этот счет и он начал было отвечать, как вдруг, прервавшись, потряс головой. По правде говоря, у него не было действительно веских оснований надеяться на её выздоровление, как и у Кэддерли, и оба они посмотрели на Дриззта, чьи глаза – один из которых не скрывала повязка – как и у жены, ширились от ужаса.
***
Они не сокрушили Короля Призраков – Дриззту это было вполне очевидно, когда он крепче обнял Кэтти-бри, скользившую в яму отчаянья, которая стала её тюрьмой.
Её глаза осторожно исследовали этот чуждый мир. Сейчас он от самого горного массива Снежных Хлопьев принадлежал седому полумраку другого мира – Царству Теней.
И Король Призраков был здесь.
На равнине, прямо перед Кэтти-бри, драколич метался и ревел от боли и бешенства. Его кости горели белизной, опавшая чешуя открыла багровую плоть, испещрённую волдырями. Выжженный священным светом, зверь, казалось, выжил из ума от боли и ярости, и, хотя он только что участвовал в битве, Дриззт не мог представить, каково это – предстать перед ним в этот кошмарный момент.
Кэддерли причинил глубокую острую боль твари, но Дриззт хорошо понимал, что раны ещё не являются доказательством смерти.
Зверь, казалось, исцелялся, и именно это восстановление ужасало более всего.
Тварь поднялась в воздух во всем своем дьявольском триумфе, начиная вращаться, быстрее и быстрее, и из стремительного вращения словно демонические руки тьмы формировались выходящие тени. Они пересекли равнину, цепко хватая карабкающихся червей, которые после краткого визга падали замертво.
Дриззт никогда не видел ничего подобного, а потому сконцентрировался лишь на небольшой части этого зрелища. Чтобы не сойти с ума, ему пришлось сохранять эмоциональную и ментальную дистанцию от канала Кэтти-бри.
Король Призраков высасывал жизненную энергию из всего, чего мог достичь, забирая жизненную силу ползающих тварей и используя эту энергию, чтобы исцелить множество ран.
Дриззт знал, что вскоре монстр полностью восстановится. Затем Король Призраков вернется в храм Парящего Духа.
С огромным усилием и еще большим сожалением дроу отдалился от любимой жены. Он был не в силах успокоить её. Она ничего не чувствовала в его объятиях, и сердце её никак не отзывалось на его нежные оклики.
Ему пришлось вернуться к своим спутникам. Дроу должен был переговорить с ними. Наконец, ему следовало сначала отпустить, а затем и полностью разорвать ментальную связь с Кэтти-бри. Напряжение настолько обессилило его, что он рухнул на пол комнаты.
Он почувствовал, как сильные руки подхватили его и подняли в вертикальное положение, затем помогли сесть на край небольшой кровати.
Дриззт открыл глаза, отодвигая повязку.
– Ба, очередная ее вспышка? – Сказал Атрогейт, только что подошедший к двери, Тибблдорфу Пвенту, стоящему рядом.
– Нет, – ответил Кэддерли, пристально наблюдавший за Дриззтом. Все взоры обратились к жрецу, и многие, и в особенности Даника, открывали рты от изумления при виде этого мужчины.
Он больше не был молодым.
Многие годы, с того дня, когда он впервые принимал посетителей в храме Парящего Духа, требовалось много сил, чтобы сгладить внешность Кэддерли Бонадьюса, одаренного и почтенного жреца, чьи замечательные подвиги растянулись на два десятилетия. Он выглядел также молодо, как и его собственные дети. Молодость разрушилась прежде, чем три дварфа, оба дроу и его жена уставились на него.
Кэддерли выглядел, самое меньшее, лет на пятьдесят, а то и больше. Его кожа обвисла, плечи несколько опустились, и его мышцы уменьшились и одряхлели. Он выглядел старше Даники, старше своего возраста, ближе к шестидесяти, нежели пятидесяти.
– Кэддерли, – ахнула Даника. Он заставил себя улыбнуться в ответ и махнул рукой, чтобы остановить ее и остальных на расстоянии.
Казалось, он пришел в себя, и снова внешне стал мужчиной пятидесяти лет, чуть старше своего истинного возраста.
– Ничего себе, – фыркнул Атрогейт.