Максвелл-Файф: Что же, вам известно, у меня единственный вопрос: вам было известно или нет, и вы можете ответить на него да или нет. Я хочу, чтобы вы ответили на положение…
Рёдер: Да, но я должен — так много вопросов задавалось по этому самому положению и как и любой человек в моём положении, который разделяет такие же взгляды, что он ничего об этом не знал, я хочу объяснить раз и навсегда, что нельзя было услышать о таких вещах, потому что гражданские точно не говорили нам об этом, потому что они всегда опасались, что они окажутся в неприятностях. Фюрер не говорил об этом. У меня не было связи ни с Гиммлером[2000] ни с другими агентами Гестапо. Мне об этом ничего не известно.
Максвелл-Файф: А теперь, я хочу, чтобы вы рассказали Трибуналу о вашей цепочке командования на балтийском побережье. Это верно, что у вас было главное морское командование, и затем флагман восточно-балтийского побережья в Таллине и у него, вы имели командование в Либау[2001]; это верно? Такой была ваша цепочка командования?
Рёдер: Я не понял.
Максвелл-Файф: Ваша цепочка командования для восточного балтийского побережья, Киль, флагман Таллина и его подразделение в Либау? Вы имели…
Рёдер: Я полагаю, что так — это зависело от различных вещей. Если это было оперативными вопросами, тогда они имели отношение к командующему морской группой «Восток» или «Север»; и что касалось вопросов организации, тогда они могли проходить через начальника ставки в Балтийском море.
Максвелл-Файф: Что же, тогда в любом случае, у вас в 1941 было морское командование в Либау, не так ли?
Рёдер: Да, конечно.
Максвелл-Файф: Что же, теперь я хочу, что вы взглянули на документ номер Д-841, который показания под присягой вашего морского сотрудника в Либау.
Мой лорд это будет экземпляр номер Великобритания-474.
Свидетель говорит: «Показания под присягой Вальтера Курта Диттмана».
И затем он говорит:
«Я был инспектором морской администрации ответственным за склад морского обмундирования в Либау Латвии.
«Я занимал эту должность с начала августа 1941 до конца марта 1942.
«Еврейское население Либау тогда предположительно было 7000 человек.
«До конца марта 1942 многие тысячи их уже «эвакуировались» Гестапо и латышской полицией.
«Эвакуированные» было местным выражением для уничтожения этих людей.
«Всех евреев регистрировали. Когда новая партия эвакуировалась это происходило следующим образом:
«Латышская полиция ловила евреев в своих домах, сажала в грузовики и везла их в морской порт в шести или семи километрах от города. Позднее эти люди должны были маршировать, а не ехать в грузовиках.
«В морском порту этих людей затем расстреливали с пулеметов. Это делалось Гестапо и латышской полицией. Конечно, полиция, получала свои приказы от немецкого Гестапо.
«Я лично не очевидец таких инцидентов, но товарищи мне об этом рассказывали.
«Некоторые из евреев до расстрела работали для флота.
«Около 80–100 людей работали каждый день на складе.
«Около 100–150 людей работали каждый день в гарнизонной администрации.
«Около 50 человек каждый день работали в строительном управлении гарнизона.
«Путём таких контактов и путём личных визитов в дома евреев я слышал много относительно ужасающих событий в Либау во время этих месяцев.
«Лично я пошёл к своёму вышестоящему начальнику, интенданту доктору Ланцеле, и перед этим я также пошел к другому вышестоящему начальнику, офицеру ответственному за госпитальную администрацию, по имени Мюллер, оба были сотрудниками морской администрации. Я указал им на эти притеснения, которые уже описывались. Ответом было то, что они ничего не могут поделать с такими вещами и что лучше не смотреть на такие вещи.
«Помощник по административным вопросам Курт Трёникер сопровождал партию одежды из Киля в Либау. Он оставался несколько недель в Либау и выражал своё неудовольствие условиями относительно уничтожения евреев.
«Затем он вернулся в Киль местный отдел по обмундированию. Там он снова выразил своё неудовольствие и выразил его в штаб квартире морской администрации. Кого он там видел, мне не известно, но ему ясно разъяснили, что такие события не были правдой, и следовательно ему не следовало больше о нём говорить, иначе бы он попал в серьезные трудности.
«По моему личному мнению высшие ведомства флота в Киле и остальных местах Германии должны были знать об ужасных условиях».
Подсудимый вы говорите, что у вас имелись ваши морские подразделения на восточном побережье Балтики и подобные вещи, что никто не докладывал вам о том, что евреев тысячами истребляли на восточных территориях, вы всё ещё так говорите?
Рёдер: Да, мне об этом ничего не известно.
Максвелл-Файф: Что делал ваш штаб, если он вам об этом не говорил? У вас был эффективный штаб? Вы говорите, что у вас был эффективный штаб?
Рёдер: Такой вопрос не относится к делу. Конечно, вокруг меня были только эффективные офицеры. Но здесь мы вообще касаемся вещей не флотских. Здесь повсюду говорится о полиции и тому подобном. Я однажды был в Либау и мне говорили — и это единственная вещь связанная с вопросом — что странной вещью было то, противореча обыденности, там были мастера и следовательно они использовались там для полезной работы. Это была единственная вещь, что я слышал. Относительно уничтожения…
Максвелл-Файф: Когда вы были в Либау?
Рёдер: Я не скажу сейчас. Это было после её оккупации, вероятно непосредственно после.
Максвелл-Файф: Вы были там, в 1941 или 1942?
Рёдер: Я только, что сказал, что не знаю точно когда; где-то можно увидеть. Там не говорилось, чтобы докладывалось о чём-либо, видимо только это обсуждалось в штаб-квартирах флота и с квартирмейстером флота, который не доложил мне. Конечно, я бы вмешался, если бы услышал таких событиях.
Максвелл-Файф: Расскажите мне о приказе относительно «коммандос[2002]«от 18 октября 1942 г. Вы получили этот приказ Гитлера о «коммандос» и направили его в различные подразделения военно-морского флота, не правда ли?
Рёдер: Да, я это передал его через штаб морских операций.
Максвелл-Файф: Вы одобрили этот приказ?
Рёдер: Я не санкционировал его, я просто передал его по инстанции. Я должен в этой связи сделать разъяснение, если вы хотите.
Максвелл-Файф: Это не то, что я прошу вас сделать. Я вначале прошу ответить на мой вопрос: одобряли ли вы приказ о расстреле «коммандос» или же о том, что их следовало передать СД[2003] для расстрела? Одобряли вы этот приказ?
Рёдер: Я не санкционировал этого приказа. Я его передал в том виде, в каком его составил фюрер и в каком он попал в мои руки, в соответствии с этим приказом, на котором была пометка о передаче его по инстанции и о пути его возвращения. В этом отношении все указания дал сам Гитлер. Для меня решающим было то, что в одном из первых параграфов приводились причины, почему Гитлер рассматривал оправданным отклонение от международного права. Более того, незадолго до этого я был в Дьеппе во Франции и там я был проинформирован, что по поводу акции коммандос британцев во Франции, пленные, я думаю они были из трудовой службы, которые работали на побережье, были завязаны петлей вокруг шеи и другим концом петли вокруг их ступни, для того, чтобы когда ноги уставали, петля затягивалась и человек задыхался.
Максвелл-Файф: Но все же ответьте на мой вопрос: одобряли ли вы этот приказ? Вы еще на него не ответили. Одобряли ли вы этот приказ?
Рёдер: Я всегда говорил — да, я не говорил — нет, я не хочу сказать — я говорил это уже дважды. Я передал его, потому что это был приказ от моего главнокомандующего. Более того, в одном из первых параграфов говорилось, что приказ не следует применять к обращению с военнопленными захваченными в морском бою или крупномасштабных десантных операциях и я, также как и многие остальные во флоте, концентрировал своё внимание на этом положении, потому что это было нашей основной деятельностью. Я не видел повода для того, чтобы опротестовывать перед фюрером приказ, который я считал вполне обоснованным. И я хочу заявить очень четко, что я, как солдат, не был в состоянии пойти к своему верховному главнокомандующему и сказать ему, «приведите мне причины своего приказа», что было бы мятежом и не могло быть сделано ни при каких-обстоятельствах.
Максвелл-Файф: Итак, вы помните, что мы подробно обсуждали один пример в суде, о котором вы должны были слышать, случае моряков идущих на двухместной торпеде, попытавшись потопить «Tirpitz». Вы помните этот случай? Уверен вы можете ответить «да» или «нет», потому что вы или помните это либо нет. Мы обсуждали это уже шесть раз.
Рёдер: Да, я помню. Если я помню я говорю «да». Обратное вообще не предполагается.
Максвелл-Файф: Знаете ли вы, что в то время, когда вы были генеральным инспектором, или адмиралом-инспектором германского военно-морского флота, были основаны «Kommando der Kleinkampfverbande[2004]«под руководством вице-адмирала Хельмута Хейе[2005], включавшие в свою систему торпеды и подводные лодки с экипажем из одного человека, моторные катеры с взрывчатыми веществами; кажется, численный состав этих соединений составлял от 5000 до 16000 человек? Вы знали, что были такие соединения во флоте, «Kommando der Kleinkampfverbande»? Вам это было известно?
Рёдер: Я знал об этом, а также и о том, что такие соединения совершенно открыто действовали в районе побережья Франции, а затем в районе северного побережья.
Максвелл-Файф: И вы отнеслись бы одобрительно, если бы союзники расстреляли кого-либо из нескольких тысяч членов этих соединений, которые составляли экипаж в один-два человека? Вы одобрили бы, если бы мы просто расстреливали их?
Рёдер: Во-первых, я не могу сказать, что бы я сделал в определенном случае, когда мне вообще ничего не оставалось делать.
Максвелл-Файф: Ну, хорошо. Если вы не желаете отвечать, с меня этого достаточно. Я своевременно обращу внимание Трибунала...
Рёдер: Вы снова прервали меня. Я ведь хотел остановиться на двух документах. Во-вторых, эти соединения действовали совершенно открыто в районе побережья. На борту у них не было никаких гражданских лиц и никаких средств для актов диверсий, это были совершенно такие же бойцы подводных лодок. Я знаю...
Максвелл-Файф: Вот именно это я и утверждаю о наших «коммандос». Поэтому я не буду обсуждать этого вопроса.
Перехожу к другому. По вашему ли приказу был подделан судовой журнал на «Athenia[2006]«? Было ли это сделано по вашему непосредственному приказанию?
Рёдер: Нет, дело обстояло совершенно иначе. Я уже говорил, что мой приказ состоял в том, чтобы, во-первых, по приказу фюрера держать все это дело в тайне. Во-вторых, политическое рассмотрение этого вопроса и в дальнейшем остается за командованием военно-морского флота. В-третьих, я зачитаю этот пункт: «Я не подвергаю командира дисциплинарному взысканию, так как он действовал по заблуждению». Вот все, что я приказал. Другого приказа я не отдавал.
Максвелл-Файф: Тогда знаете ли вы, по чьему приказу был подделан судовой журнал? Мне необходимо это узнать. Судовой журнал был подделан. Я спрашивал подсудимого Деница, но он не смог мне ответить. В одном письменном показании под присягой он написал, что этот вопрос должен был быть оставлен для вас. Теперь я вас спрашиваю, можете ли вы мне рассказать об этом. Мне кажется, что командир умер, насколько я помню, так что он рассказать мне об этом не может. Теперь вы утверждаете, что вы не можете сказать мне, по чьему приказу был подделан судовой журнал подводной лодки «Ю-30», которая потопила «Athenia».
Рёдер: Я уже говорил, что я ничего общего с этим делом не имел, так как я вообще не занимался такими деталями. Я не давал распоряжений по поводу таких мелких событий. И затем, мне кажется, адмирал Вагнер[2007] уже подробно показал о том, кто это сделал. Думаю, что это произошло во флотилии.
Максвелл-Файф: Скажите мне только следующее относительно «Athenia». Вы показали на днях, что вы дали эти приказы и затем умыли руки? Почти месяц спустя...
Рёдер: Я уже сказал, что я не имел ничего общего с этим делом.
Максвелл-Файф: Вы не имели ничего общего с этим. Почти месяц спустя министерство пропаганды предложило думаю, вы сказали, что это было сделано по приказу Гитлера — что «Athenia» потоплена Черчиллем[2008]. Вы не чувствовали своим долгом как гросс-адмирала и главы немецкого флота, заявить какие-либо протесты против такого бесстыдного, лживого предположения, что первый лорд британского адмиралтейства осмысленно отправил на смерть многих британских и американских подданных? Вы не думаете, что это было вашим долгом?
Рёдер: Я говорил об этом с Гитлером — но до того момента как я что-то узнал. Это было чрезвычайно возмутительным, когда первый лорд адмиралтейства так атаковался, можно сказать в хамской манере, но я не не мог чего-либо изменить и Гитлер не признавал, что…
Максвелл-Файф: Значит, вас это не волновало, как я это понял, вообще не волновало…
Рёдер: Да, у меня были об этом сомнения, и я сильно негодовал. Пожалуйста, не переворачивайте мои слова…
Максвелл-Файф: Вы превратили своё негодование в действия? Об этом я спрашиваю.
Рёдер: В какого рода действия?
Максвелл-Файф: Любые.
Рёдер: Да, чтобы Гитлер заставил Геббельса[2009] опровергнуть эту статью? Чтобы Гитлер не делал этого, если он сам был автором статьи.
Максвелл-Файф: Теперь перейдем к другому вопросу относительно фон Бломберга и фон Фрича. Вы ничего не сделали, когда узнали о том, что против фон Бломберга и фон Фрича, которые были вашими старыми друзьями и товарищами, нацистскими заговорщиками были выдвинуты обвинения. Вы ничего не сделали по этому поводу? Вы ничего не сделали для того, чтобы протестовать против обращения, которому были подвергнуты фон Бломберг и фон Фрич? Вы совершенно ничего не сделали, не правда ли?
Рёдер: Нет. Однако я в то время ничего не знал о тех закулисных причинах, о которых вы сами сообщили сегодня утром. Я ничего не знал об этих причинах. Позже, когда я узнал о деталях, у меня создалась определенная картина, но в то время я не мог предположить, что такие методы возможны.
Максвелл-Файф: Что же я приведу ваше собственное заявление сделанное год назад. Я лишь хочу ясно понять о первом времени вашего протеста, я думаю, в марте 1945 года когда увидали следы пыток на руках вашего друга Гесслера[2010] и тогда советские войска были на Одере, а союзники на Рейне, и это был первый раз, когда вы заявили первый протест в своей морской, военной и политической карьере; Это правильно?
Рёдер: Не совсем. Я действительно не знал, что произошло.
Максвелл-Файф: Что же тогда — я снова его поставлю. В марте 1945 года вы сняли золотой партийный значок, когда увидали следы пыток на руках вашего друга Гесслера. Это правильно?
Рёдер: Когда доктор Гесслер, которого несмотря на мои возражения содержали несколько месяцев в концентрационном лагере, проинформировал меня, что он был в чрезвычайно унизительных условиях, и что несмотря на мои просьбы в августе, когда его отправили в концентрационный лагерь и когда я попросил фюрера через адмирала Вагнера за быстрейший допрос доктора Гесслера, потому что он был точно невиновен в связи с покушением, для того, чтобы он мог быть освобождён как можно быстрее, затем…
Максвелл-Файф: Что же мой вопрос, в том, тогда вы выбросили партийный значок. Вы можете на это ответить. Вы можете дать объяснение позднее.
Рёдер: Да, подождите минуточку.
Максвелл-Файф: Но до тех пор вы не заявляли никаких протестов против совершавшегося Гитлером, за исключением чисто военного вопроса о вторжении в Советский Союз?
Рёдер: Я всегда заявлял серьезные протесты, и это здесь подтверждалось, и адъютант генерал Шмундт, говорил мне «Вы были бы более успешны если бы пытались повлиять на фюрера лично, когда вы наедине с ним и говорите ему открыто, то что вы думаете». Это достаточно важно упомянуть и я должен это сказать.
Что же, доктор Гесслер вернулся из концентрационного лагеря и рассказал мне, что во время его первого допроса — тогда я уже не имел возможности вмешиваться — его пытали. Это было впервые, когда я услышал, что где-то в Германии кого-либо пытали. Здесь есть письмо доктора Гесслера об этом — о том, что я немедленно ему сказал, «Я пойду сразу же к фюреру и скажу ему об этом, потому что я не могу представить, что ему об этом известно». Гесслер умолял меня — он подтвердил это письмом — ради всего святого не идти к фюреру с этим, потому что это угрожало его Гесслера жизни. Я сказал, что я отвечаю за то, что с ним ничего не случиться и что я попытаюсь обратиться к фюреру.
Во время всего данного периода я пытался обратиться к фюреру, которого не было в своей штаб-квартире. Когда я был проинформирован в апреле, что он был в Берлине, который уже тяжело атаковался, я попытался обратиться к фюреру позвонив по телефону адмиралу Фоссу[2011]. Это больше не было возможно, когда я получил это известие, первое, что я сделал, — я пошел с женой на озеро за своим домом и бросил в воду свой золотой партийный значок. Я сообщил об этом адмиралу Фоссу, но, к сожалению, я уже не мог этого сообщить фюреру. Это видно из письма, которое доктор Гесслер написал, и мы хотели бы получить его в качестве свидетеля, но его состояние здоровья этого не позволило.
Максвелл-Файф: Это был ваш первый протест.
Рёдер: Это не было моим первым протестом. Это переворачивание моих слов.
Председательствующий: Перекрестный допрос ещё будет?
Покровский [2012]: 18 мая, на утреннем заседании суда, вы показали, что за время своей службы в качестве главнокомандующего флотом вы два раза подавали в отставку. В первый раз это было в ноябре 1938 года, когда речь шла о строительстве флота и Гитлер был недоволен этим планом. Второй раз — когда Гитлер без вашего ведома разрешил своему адъютанту, являвшемуся морским офицером, жениться на какой-то девушке. Не так ли?
Рёдер: Да, но я подавал дальнейшие ходатайства об отставке, которые не были такими сенсационными, однажды в 1937, и мне кажется даже в 1935, когда я у меня было плохое самочувствие. Но это были два типичных примера, которые показывают, как такие вещи случались.
Покровский: В первом случае из этих двух Гитлер вас уговаривал не подавать в отставку?
Рёдер: Да.
Покровский: Во втором случае он уступил вам, но запомнил это навсегда?
Рёдер: Да, это так.
Покровский: Фактически в отставку вы ушли в январе 1943 года? Это правильно?
Рёдер: Фактически да. Но я должен добавить, что в течение войны, я чувствовал, что я не могу оставить флот, который был в такой сложной ситуации, и верил, что пользовался его доверием в определенной степени для того, чтобы я мог быть полезен.
Покровский: Утром 18 мая вы сказали здесь, в суде, по поводу вашей отставки, что вам казалось, что Гитлер в тот момент хотел от вас отделаться. Это правильно?
Рёдер: В тот период у меня сложилось впечатление, в связи с тяжестью обвинения, которое он предъявлял мне и которое противоречило его прежним суждениям, у меня создалось впечатление, что он хочет освободиться от меня и что поэтому сейчас самый благоприятный момент уйти в отставку.
Покровский: Вопрос о преемниках был разрешен таким образом, что вы назвали Гитлеру несколько фамилий?
Рёдер: Да.
Покровский: И среди них был подсудимый Дениц? Вы назвали его фамилию?
Рёдер: Да, я назвал его фамилию в письменной форме. Я сообщил фюреру: во-первых. Карле; во-вторых, — на тот случай, если он хочет перенести центр тяжести на подводную войну, — чтобы он назначил адмирала Деница, который пользовался в этой области наибольшим авторитетом.
Покровский: Не кажется ли вам после ваших ответов на мой вопрос, что тот ответ, который вы дали адвокату Латерзнеру[2013] 18 мая об абсолютной невозможности уйти в отставку из генерального штаба, не является верным? Ведь можно было выходить в отставку?
Рёдер: Да, но в этом случае, конечно, было два предварительных условия. Первым было то, что Гитлер сам не хотел меня больше и я знал это, для того, чтобы не было неподчинения если бы я оставлял свой пост или иной.
Во-вторых, потому что было возможно, как я указал в разговоре изменить ситуацию мирно, чтобы флот не пострадал от неё. Если бы я ушёл из-за размолвки, тогда это оказало бы на флот очень плохое влияние, потому что могло означать определенный разрыв между флотом и Гитлером, и я в особенности придерживался единства, в тот критичный момент войны.
Покровский: Я хочу вас правильно понять.
Рёдер: Да, я понимаю…
Покровский: Я не спрашиваю вас о требования, которые могли потребоваться для одобрения ходатайства об отставке. Я задал вам принципиальный вопрос:
Было возможным или невозможным подать в отставку? В конце концов, вы ушли. Вы ушли в отставку с поста главнокомандующего флотом.
Рёдер: Да, но я был на службе 15 лет, и я мог сказать ему: «Если вы обо мне так судите, тогда нет смысла нам продолжать работать». Это была благоприятная возможность, которая была допустима для меня, для моего освобождения. Но что нельзя было сделать так это бросить работу и создать впечатление о неподчинении. Этого следовало избегать любой ценой, я бы так никогда не сделал. Я был для этого слишком солдатом.
Покровский: Я уже услышал то, что я хотел в ответ на мой вопрос.
Теперь я перехожу к следующему вопросу. Вы утверждали, что всё время стремились к нормализации отношений Германии и Советского Союза. Это правильно?
Рёдер: Извиняюсь; я не смог понять сказанное вами.
Покровский: Вы утверждали, что за время своей службы вы всегда стремились к нормализации отношений Германии и Советского Союза. Это правильно?
Рёдер: Да, я всегда выступал за политику Бисмарка, которая заключалась в том, чтобы мы шли в ногу с Россией.
Покровский: Если я правильно понял ваше показание позавчера и в пятницу, то вам было известно уже в 1940 году о том, что Гитлер хотел напасть на Советский Союз?
Рёдер: В сентябре 1940 года я в первый раз услышал лично от Гитлера несколько высказываний о том, что он при определенных предпосылках предполагает вести войну с Россией. Он еще в своих директивах говорил об условиях для этого. Тогда таким образом он не говорил мне о том, что он, безусловно, хочет вести войну, а указывал, что мы должны считаться с возможностью войны. Это стоит в первом абзаце, а именно, что мы должны были выступить с оружием в руках против России еще до поражения Англии, и уже в сентябре я начал делать ему представления по этому поводу.
Покровский: Не было ли такого случая, когда бы вы утверждали, что те объяснения, которые давали официальные германские органы о причинах нападения на Советский Союз, производили на вас и на других лиц впечатление целеустремленной пропаганды и действовали отталкивающе?
Рёдер: Пропаганда, сделанная Гитлером создавала впечатление? Я не совсем понял…
Покровский: Мне кажется, что вы сразу письменно выразили взгляд, что ОКВ и министерство иностранных дел объяснили немецкому народу о причинах напасть на Советский Союз таким способом, чтобы создать впечатление, чтобы это было осмысленной пропагандой, и общий эффект был отталкивающим. Вы это помните?
Рёдер: Да, вы, очевидно, имеете в виду то, что в начале войны было сообщено по радио от имени министерства иностранных дел? Да, это была пропаганда Гитлера для того, чтобы объяснить немецкому народу эту войну. Относительно нарушения пакта…
Покровский: Я хочу, чтобы вы взглянули на один документ. Этот документ написан вами, и я хочу, чтобы вы сказали, написано ли в этом документе то, о чем я сейчас вас спрашиваю.
Рёдер: Где это?
Покровский: «В начале войны»
Рёдер: «В начале войны» — это место? Разрешите прочитать?
«Изданные в начале войны пропагандистские, политические и военные статьи министерства иностранных дел и командования вооруженных сил, которые должны были оправдать разрыв договора нарушениями со стороны Советского Союза, пользовались как в народе, так и в вооруженных силах очень небольшим доверием. Они носили слишком большой отпечаток определенно направленной пропаганды и производили отталкивающее впечатление»
Мне кажется, что в то время сам Гитлер вместе с Геббельсом составлял эти документы.
Покровский: Вместе с этим вопросом у меня к вам следующий вопрос. Следует ли вас понять таким образом, что ваши расхождения с Гитлером по вопросам внешней политики и в части агрессивной войны были менее остры, чем в вопросе, ну, скажем, о женитьбе морского офицера на какой-то девушке?
Рёдер: Нет. Все это проходило в совершенно другой плоскости. Это были военные вопросы, где, в конце концов, политическое решение принималось фюрером. Я очень резко выступал против его взглядов, когда речь шла о вопросах морали; но я не направлял ему письменного ультиматума, потому так было не по-солдатски. Я не принял окончательное решение, он так сделал; в то время как в деле Альбрехта, разрешенном до меня — говоря да или нет — и не показывать то, что я предположительно показывал.
Покровский: Вы говорите, что это вопросы морали. Не кажется ли вам, что нападение на страну, с которой Германия имела договор о ненападении, также связано с вопросами морали?
Рёдер: Да, само собой разумеется, я сказал, что и здесь главное внимание я обратил на моральную сторону вопроса. Но, несмотря на это, как высший человек во флоте я не был в состоянии грозить отставкой в тот момент. Я был для этого слишком солдатом, чтобы так оставить флот.
Покровский: В ответ на вопросы поставленные вашим защитником в этом зале суда, вы свидетельствовали, что ваша речь, которая была произнесена 12 марта 1939 — мой лорд, то есть страница 169 русского текста в документальной книге Рёдера — речь где вы превозносили Гитлера и политику Гитлера — упомянутое вами в этой речи соответствовало вашему подлинному мнению. Это так или нет?
Рёдер: Нет, это не правильно. Я сказал, что мы имели опыт, что коммунисты и евреи с 1917 по 1920, серьезно снижали нашу силу сопротивления, и её следует понимать с учетом этой причины, в том, что национал-социалистическое правительство предпринимало определенные меры против них обоих с целью снизить их влияние, которое было чрезмерным. Смысл моих заявлений был таким и абсолютно не упоминал о каких-либо дальнейших шагов, которые могли обсуждаться.