Свидетель, какими были последствия марбургской речи?
Папен: Эта речь была запрещена по инициативе министра пропаганды Геббельса. Только одна или две газеты смогли опубликовать содержание, но и этого было достаточно, чтобы привлечь внимание, как дома, так и за рубежом. Когда я услышал о запрете министра пропаганды, я пошёл в рейхсканцелярию и вручил свою отставку. Я сказал ему: «Невозможна ситуация, когда вице-канцлеру вашего правительства запрещено открывать свой рот. Мне не остается ничего как уйти».
Однако Гитлер сказал: «Это упущение министра пропаганды, я поговорю с ним, и он отменит распоряжение».
Таким образом, он задержал меня на несколько дней. Сегодня мне известно, что даже в то время он лгал мне, потому что мой со-подсудимый Функ заявил, что он был проинструктирован Гитлером пойти к Гинденбургу и рассказать Гинденбургу, что вице-канцлер высказал чувства противоречащие политике кабинета Гитлера и должен быть отправлен в отставку. Если свидетель Гизевиус[3022] показал здесь в отношении того, что господин фон Папен молчал и, что он должен был хотя бы мобилизовать дипломатов, тогда я хочу указать на дневник господина Додда, очевидно показывающий, что мир — внешний мир — был хорошо проинформирован об этом моем последнем призыве.
Кубочек: Я хочу сослаться на последнее замечание сделанное свидетелем, которое находится в документе Папен-17, страницы 71 и 72, дневника посла Додда.
Я прошу прощение оно на страницах 69 и 70 английского текста. Я цитирую из второго параграфа, первая строка:
«Повсюду в Германии большое возбуждение».
Он ранее упоминал марбургскую речь.
«Все взрослые и более образованные немцы сильно обрадовались».
Затем, под датой 21 июня, он докладывает, что речь была телеграфирована в «The New York Times», что газеты в Лондоне и Париже вышли с «Эпизодом фон Папена», как они назвали марбургскую речь. Я сошлюсь в данной связи на начало страницы 72, в английском тексте на странице 70.
Относительно правительственных мер против марбургской речи и её распространения. Я хочу сослаться на документ Папен-15, страница 66 письменных показаний Вестфалена, которые показывают, что даже обладание копией речи было достаточным для применения дисциплинарной акции против чиновника.
Свидетель, между тем произошли события 30 июня 1934[3023]. В какой степени эти инциденты воздействовали на вас лично?
Папен: Утром 30 июня, я принял телефонный звонок от министра Геринга попросившего меня переговорить с ним. Я поехал на встречу с Герингом; он сказал мне, что в Рейхе была сорвана революция — революция СА — что Геринг являлся ответственным за восстановление порядка в Берлине. Господин Геринг попросил меня, в интересах моей собственной безопасности, как он сказал, вернуться в свой дом и оставаться там. Я решительно возражал этому требованию, но Геринг настаивал. На своём пути обратно в свой дом, я сначала поехал в свой кабинет в вице-канцелярии. По прибытию мой кабинет был занят СС, и мне позволили войти только в свою комнату и взять свои дела. Я поехал домой, где я обнаружил большое количество СС. Телефон был отключен; радио отключено; я был полностью отрезан от внешнего мира на 3 дня.
Кубочек: Какие меры были предприняты против вашего штаба?
Папен: Я естественно не слышал о мерах, предпринятых против моего штаба до 3 июля, после получения свободы. Я узнал, что мой советник по прессе, господин фон Бозе[3024], был застрелен в своём кабинете. Далее я узнал, что двоих моих мужских секретарей, господина фон Чиршки[3025] и другого господина, несколькими днями спустя забрали в концентрационный лагерь, я узнал о смерти своего друга и коллеги — господина Эдгара Юнга[3026].
Кубочек: Вы попытались проинформировать президента Рейха?
Папен: Я окончательно этого добился, на третий день своего ареста, связавшись с Герингом по телефону. Я требовал немедленного освобождения. Господин Геринг извинился и сказал, что лишь по ошибке меня долго держали под арестом. Затем я немедленно поехал в рейхсканцелярию. Там я встретил Гитлера, который начинал заседание кабинета. Я попросил его выйти в следующую комнату, чтобы я мог поговорить с ним, и я отказался выполнить его просьбу о том, чтобы я присутствовал на заседании кабинета. Я сказал ему: «То что произошло с членом вашего правительства невероятно и фантастично так, что у меня есть только один ответ на это: я сразу же повторяю свою просьбу об отставке».
Господин Гитлер пытался убедить меня остаться. Он сказал: «Я объясню вам в кабинете позднее и позднее Рейхстагу как всё случилось, и почему случилось».
Я сказал ему: «Господин Гитлер, нет объяснения и извинения такому инциденту; я требую, чтобы судьба членов моего штаба была предметом немедленного расследования, и были выяснены факты». Я потребовал, чтобы он немедленно опубликовал мою отставку.
Когда он увидел, что меня не переубедить остаться, господин Гитлер сказал мне, что он не сделает мою отставку публичной, из-за сильного возбуждения среди немецкого народа. Он сказал, что он сделает мою отставку публичной через 3 или 4 недели.
Когда я покинул Гитлера, я лично попытался и через одного из своих секретарей связаться с Гинденбургом, но этого не удалось. Мой секретарь обнаружил — я должен добавить, что господин фон Гинденбург находился тогда в Нойдоке в Восточной Пруссии — мой секретарь, которая поехала в Восточную Пруссию, обнаружила, что невозможно достичь Гинденбурга. Он был полностью отрезан. Мои телефонные звонки не доходили.
Я поехал к своему другу генералу фон Фричу начальнику вооруженных сил и сказал ему: «Почему вооруженные силы не вмешались? Вооруженные силы единственное средство по поддержанию порядка, которое ещё есть в стране. Когда генерал фон Шлейхер и его жена были убиты, также как некоторые другие, по моему мнению, было бы совершенно уместно, чтобы сам Вермахт попытался восстановить порядок в данной ситуации».
Господин фон Фрич сказал мне: «Я могу предпринимать акцию, только, когда у меня на руках есть приказ фельдмаршала фон Гинденбурга».
Но Гинденбург был недоступен для нас. Он, очевидно, был проинформирован другой стороной о полной законности событий имевших место, и о соответствии которой Гитлер заявил в Рейхстаге, также, как показал свидетель Гизевиус; и за время истекшее с 30 июня и до моего назначения в Австрию, я не участвовал ни в едином акте, предпринятом правительством.
Я хочу добавить, что в тоже самое время я попросил рейхсканцлера передать мне тело моего друга Бозе. Мы знали, что Гестапо[3027] сожгло тела остальных. Я добился…
Председательствующий: Мне кажется было бы хорошее время, чтобы прерваться.
(Объявлен перерыв)
Кубочек: Пожалуйста, вы продолжите. Вы почти ответили на последний вопрос.
Папен: Я лишь собирался закончить вопрос сказав, что я добился надлежащих похорон останков моего друга Бозе, и что по этому поводу, у его могилы, я произнёс речь подчеркивающую, что однажды несправедливость того дня будет отомщена.
Кубочек: В данной связи я обращаю ваше внимание на документ номер Папен-14, страницы 62 и 63, письменные показания Марии Розе, которая годы являлась частным секретарём свидетеля. На странице 63 он ссылается на похоронную службу Бозе, которая только, что обсуждалась.
Далее я сошлюсь на документ номер Папен-19, страницы 77 и 78, письменные показания Шаффгота, которые посвящены особенному вниманию к безуспешным попыткам свидетеля добиться Гинденбурга в Нойдоке. Это был документ номер 19, страницы 77 и 78.
Свидетель, вам тогда предложили пост в Ватикане — пост посла в Ватикане. Пожалуйста, вы расскажите нам о точных обстоятельствах?
Папен: Это правда, что Гитлер попытался сохранить меня в своём штабе, и что неделю спустя после инцидентов описанных мною, он направил государственного секретаря Ламмерса[3028], чтобы попросить меня подготовиться к получению поста посла в Ватикане. Конечно, я отказал в этой неразумной просьбе, которую я упоминаю здесь, только потому, что несколькими неделями спустя я принял пост в Вене по совершенно иной причине, и подтверждаю этим, что я не интересовался в получении поста как такового. Я отказал наиболее категорично в просьбе Гитлера.
Кубочек: Я обращаю вас к документу номер Папен-18, страницы 75 и 76 документальной книги; письменные показания Марты фон Папен[3029], жены свидетеля, которая описывает визит Ламмерса.
Относительно предмета, с которым свидетель разбирался, а именно, не участия в заседании Рейхстага 13 июля, я сошлюсь на документ номер Папен-21, страница 79, выдержка из «Volkischer Beobachter» относительно заседания Рейхстага.
Имена министров присутствуют в списке. Имя свидетеля фон Папена там не появляется.
(Обращаясь к свидетелю)
Когда Гитлер обратился к вам по предмету отъезда в Вену в качестве чрезвычайного и полномочного посла?
Папен: Это было в день убийства Дольфуса[3030], 25 июля 1934…
Председательствующий: Доктор Кубочек вы можете мне напомнить, какой-либо вопрос о данном вопросе задавали свидетелю Ламмерсу, об этом предложении?
Кубочек: Да, вопрос ставили свидетелю Ламмерсу. Свидетеля Ламмерса спрашивали об этом, когда его допрашивали.
Председательствующий: Что он сказал?
Кубочек: Он сказал, что Папен отказался.
Председательствующий: Продолжайте.
Папен: 25 июля, день убийства Дольфуса[3031], Гитлер позвонил мне в середине ночи, и попросил меня поехать в Вену в качестве его посла. Я спросил: «Что привело вас к этой странной идее?» Он проинформировал меня об убийстве Дольфуса, о котором я ещё не слышал и сказал: «Абсолютно необходимо, чтобы некто кто знает условия там занялся бы там делами». Я ответил, что я не могу дать своё решение о таком вопросе по телефону, и соответственно он попросил меня прибыть в Байройт, чтобы обсудить это.
Кубочек: Как прошли эти переговоры в Байройте? Вы заявили о своих условиях для принятия назначения?
Папен: В дискуссии в Байройте. Гитлер представил мне, что я являюсь единственным доступным лицом, которое могло возобновить благоприятную ситуацию в Австрии, потому что конечно, Гитлер знал о моём отношении к данной проблеме из множества протестов, которые я заявлял в кабинете против обращения с Австрией. Он также знал, что я являлся другом убитого доктора Дольфуса и что я знал господина фон Шушнига[3032]. Я заявил о своих условиях и этими условиями были: немедленный отзыв партийного гауляйтера[3033], господина Хабихта[3034], который находился в Австрии по приказу Гитлера. У Гитлера было мнение, что если он так сделает, это будет означать признание вины.
Председательствующий: Гауляйтера где?
Папен а: Хабихта?
Председательствующий: Я думал вы сказали, что это было его имя. Я хотел знать гауляйтером какого гау он являлся.
Папен: Вероятно «гауляйтер» неправильное слово. Он был направлен в Австрию в качестве посредника для оказания влияния на австрийских национал-социалистов.
Кубочек: Свидетель, вероятно, вы должны указать на то, что его титулом был «ландсляйтер», что вероятно соответствует титулу «гауляйтер» в Германии.
Папен: Он был ландсляйтером, что являлось титулом дававшимся людям руководившим партийной организацией за рубежом. Говоря в целом Гитлер ответил, что если он отзовёт этого человека это выглядело бы как признание причастности партии в Германии или её организаций; и что касалось меня, единственно важным было то, чтобы эти связи были немедленно разорваны. Далее я потребовал письменной гарантии Гитлера о том, что германо-австрийская политика будущего — что в целом означало политику аншлюса[3035] — перейдёт на чисто эволюционный уровень, то есть, чтобы не будет возврата к принудительным мерам и агрессии. Гитлер немедленно приказал, чтобы этот человек Хабихт был отозван и дал мне письменную гарантию относительно второго вопроса. И наконец, я сказал, что я был готов принять программу умиротворения в Австрии, но только восстановлением нормальных и дружественных отношений. Это означало, что позднее в Австрии я имел дополнительный титул «посол по особым поручениям».
Кубочек: Свидетель, мы слышали о вашем политическом разрыве с Гитлером после речи в Марбурге, вашей отставке из кабинета и обращением с вами 30 июня. Теперь я хочу, чтобы вы привели нам свои причины для принятия поста в Австрии, несмотря на уже описанные события.
Папен: Моё решение поехать в Австрию является особым обвинением обвинения. С целью понимания этого моего решения вы должны познакомиться с немецкой историей, и вы должны знать, что австрийская проблема являлась в целом проблемой немецкой политики. Так как доктор Зейсс-Инкварт долго обсуждал эту проблему, я могу разрешить её достаточно кратко; и мне требуется добавить лишь то, что достижение немецкого единства, за которое мы боролись веками, считалось самими немцами наиболее значимой и важной целью нашей национальной политики. События 30 июня вызвали крах коалиции, которую я сформировал 30 января. Исторически установлено, что я не смог достичь своих намерений и целей во внутренней политике. После убийства Дольфуса, существовала опасность, что Германия потерпит банкротство также в своей великой внешнеполитической цели желаемого единства. Обо всём этом я думал, когда взвешивал, наиболее серьезное решение о том следует ли мне принять эту просьбу Гитлера. Если бы он поставил партийного человека на этот пост, тогда очевидно, все надежды были бы утрачены. Если бы он назначил дипломата из министерства иностранных дел, можно было бы предположить, что этот чиновник не имел бы личного влияния на Гитлера. Поэтому если ситуацию следовало спасти, нужен был кто-либо кто мог по крайней мере повлиять на Гитлера и более того кто-то, вроде меня, независимый и имеющий свою собственную политическую линию. Сегодня, как и тогда, я полностью осведомлен о том, что многие мои друзья не поняли предпринятый мною шаг и что они интерпретировали его как нехватку характера. Но я придерживаюсь взгляда, что это вопрос который лицо решает со своей совестью, безотносительно к пониманию или её нехватке; и моя совесть сказала мне, что я должен сделать всё для восстановления порядка хотя бы в этом вопросе.
Кубочек: Относительно предмета Австрии в целом, я обращу ваше внимание на документальный материал, который был представлен в предыдущем деле. В дополнение к нему, я сошлюсь лишь на документ номер Папен-64, страница 157, документ номер Папен-65, страница 158 и документ номер Папен-81, страница 178. Этот последний документ уже представлялся в связи с делом Зейсс-Инкварта. Он ссылается на взгляды разделяемые государственным канцлером доктором Реннером[3036] по вопросу аншлюса. Я хочу процитировать лишь последние четыре строчки на странице 179:
«Как социал-демократ и поэтому чемпион в праве наций на самоопределение, как канцер австро-немецкой республики и бывший председатель мирных делегаций в Сен-Жермене[3037], я голосую утвердительно».
Я представляю документ об этом отдельном положении с целью поддержать показания подсудимого, который считал австро-немецкий вопрос с обеих точек зрения судьбоносной проблемой; и факт, что этот ведущий государственный деятель, доктор Реннер также попал в сложную ситуацию, сам выразившись в пользу австро-немецкой дружбы показан здесь.
Свидетель, 26 июля Гитлер написал вам письмо, подтверждающее ваше назначение чрезвычайным и полномочным послом в Вене. Это письмо упоминалось обвинением. Каково объяснение содержанию данного письма?
Папен: Содержание этого письма можно объяснить очень просто. Если бы у меня был шанс восстановить нормальные и дружественные отношения, если бы у меня был шанс создать для себя надлежащее положение в отношениях с австрийским правительством, тогда после событий 30 июля следовало сделать публичное заявление о доверии. В этом письме Гитлер удостоверял, что моей миссией было только примирение, и что он намеревался дезавуировать свои террористические методы. Это заявлялось в письме. И я нахожу заявление обвинения, что это письмо являлось «шедевром обмана» совершенно невозможным для понимания.
Кубочек: Господин Мессершмит, в своих письменных показаниях, 2385-ПС, предполагает, что вы преследовали из Вены агрессивную политику к государствам юго-восточной Европы и цитирует ваше личное дословное заявление, сделанное по случаю его ответного визита к вам, как следующее:
«…юго-восточная Европа вплоть до Турции составляет окрестности Германии; и я назначен проводить задачу её присоединения к Рейху. Австрия является первой страной данной программы».
Вы делали какое-либо подобное заявление?
Папен: Я занял свой пост в Вене осенью 1934; и одним из первых коллег с которыми я встретился, был господин Мессершмит. Я никогда не принимал никакого поручения преследовать политику как её описал господин Мессершмит в письменных показаниях; я никогда не делал такого заявления господину Мессершмиту.
Кубочек: В этой связи я сошлюсь на допрос Хорти[3038], документ номер Папен -76, страницы 172 и 173.
Председательствующий: Доктор Кубочек, прежде чем вы перейдёте к письменным показаниям Мессершмита, вы говорили или подсудимый говорил о неком письме. Это письмо является документом, который есть у нас?
Кубочек: Да, обвинение уже представило это письмо. Это письмо, написанное по поводу назначения подсудимого. Это номер 2799-ПС.
Максвелл-Файф [3039]: Ваша честь, если у вашей светлости есть британская документальная книга 11, это страница 37.
Председательствующий: Спасибо.
Кубочек: Свидетель разбирается с заявлением в письменных показаниях Мессершмита, 2385-ПС. Тот же самый вопрос, а именно ответный визит к Папену господина Мессершмита, рассматривается в дальнейших письменных показаниях Мессершмита 1760-ПС.
Я хочу указать на то, что формулировка заявления относительно влияния Германии на государства юго-восточной Европы значительно отличается в двух письменных показаниях Мессершмита.
Как я уже указал в моём предыдущем вопросе, господин Мессершмит говорит в 2385-ПС, что Папен сказал, что он поставлен проводить задачу включения юго-восточной Европы в Рейх. Вопреки этому, заявление сформулированно совершенно по-другому в 1760-ПС. Там господин Мессершмит заявляет, что Папен сказал по случаю, что ему приказано следить за тем, чтобы вся юго-восточная Европа, вплоть до турецкой границы, считалась естественными окрестностями Германии, и чтобы немецкий экономический контроль над всем этим районом следовало облегчить его работой; таким образом, в одних письменных показаниях, упоминалось включение, а в других облегчение экономического контроля.
В связи с этими последними менее грубо сформулированными письменными показаниями 1760-ПС, я спрашиваю свидетеля о том делал ли он такое заявление, а именно, чтобы вся юго-восточная Европа вплоть до турецкой границы являлась естественными окрестностями Германии и что он был призван облегчить немецкий экономический контроль за всем районом от имени Германии.
Вы делали такое заявление?
Папен: Действительное замечание, сделанное мною господину Мессершмиту вероятно…
Максвелл-Файф: (Прерывая) Ваша честь, я не знаю, будет ли полезно для Трибунала иметь две ссылки, два отрывка. Отрывок в 2385-ПС, ваша светлость найдёт в документальной книге 11а, то есть, второй документальной книге, на странице 24, внизу страницы. Ссылка в 1760-ПС в документальной книге 11, страница 22, около одной трети страницы, и затем продолжается на следующей трети страницы.
Папен: Моё действительное замечание господину Мессершмиту вероятно не совсем далеко от последней цитаты моего защитника, так как кажется указано на разницу между двумя заявлениями господина Мессершмита. Совершенно возможно, что мы обсуждали вопрос юго-восточной Европы и я могу хорошо представить указание ему на то, что экономические и политические вопросы юго-восточного района имели огромную важность не только для германской политики, но также для Австрии; так как расширение нашей торговли на Балканы являлось совершенно законной целью. Я держал Берлин в курсе всего, что я узнавал в Вене относительно политики стран юго-восточного района, потому что естественно это являлось одной из функций посла в Вене. Но за исключением этого я ничего не делал за всё время своей работы в Вене, что каким-либо образом совпадало с тем, что господин Мессершмит предполагает здесь.
Помимо этого, могу я сказать, что было бы чрезвычайно глупо и вопреки наиболее элементарным правилам дипломатии, если бы я сделал такое разоблачение перед неизвестным послом во время своей первой конференции с ним. Это сделали бы сенсацией и точно довели бы до ушей австрийского правительства и всего мира на следующий день.
Кубочек: В данном положении, я сошлюсь на допрос принца Эрбаха, документ Папен-96, страница 238, вопросы 8 и 9, которые касаются предмета. Страница 232 английского текста.
Папен: Вероятно, ваша честь, я могу добавить, что обвинение владеет всеми моими докладами из венского периода и что эти доклады обязательно покажут, преследовал ли я такую цель.
Кубочек: Вы когда-либо, за своё время в Вене, вели переговоры с Венгрией и Польшей о разделе Чехословакии? Господин Мессершмит сделал такое заявление.
Папен: Нет, я никогда этого не делал. Политика Рейха в Чехословакии являлась исключительной ответственностью нашей легации в Праге.
Кубочек: Я сошлюсь на документ, допрос Хорти уже представленный как документ Папен-76. Я также сошлюсь на документ Папен-68, страница 162, доклад от Папена Гитлеру, датированный 31 августа 1935.
(Обращаясь к подсудимому)
Господин Мессершмит утверждает в упомянутых письменных показаниях, что вы заявили во время той конференции, что вы находились в Австрии для цели подрыва и ослабления австрийского правительства. Вы делали такое заявление?
Папен: Могу я сделать общее заявление относительно этих письменных показаний. Если я могу выразить себя дипломатическими терминами, я должен описать их как в высшей степени поразительные. В этих письменных показаниях, господин Мессершмит ссылается на то, что по поводу моего первого визита он принял меня холодно. Это совершенно верно. Я был совершенно осведомлён, что господин Мессершмит являлся верным оппонентом нацистской системы. Поэтому ещё более поразительно читать, что во время второго визита я так сказать раскрыл своё сердце, господину Мессершмиту; отрывок процитированный здесь — о том, что я прибыл в Австрию для подрыва и ослабления австрийского правительства — конечно, тоже неправда, потому что такое заявление естественно было бы сразу сообщено австрийскому правительству господином Мессершмитом, и сделало бы всю мою работу по примирению совершенно невозможной. Могу я сослаться в данной связи на заявление сделанное австрийским министром иностранных дел Шмидтом[3040], которому такая деятельность с моей стороны была совершенно неизвестна.
Кубочек: Я сошлюсь в связи с этим также на показания Гляйсе-Хорстенау[3041] в деле Зейсс-Инкварта. Господин Мессершмит далее предполагает, что вы говорили ему во время обсуждения, что вы торговали своей репутацией как хорошего католика помимо прочего, с определенными австрийцами такими как кардинал Иннитцер. Далее в своих письменных показаниях он даже утверждает, что вы без смущения и угрызений совести использовали репутацию своей жены как истовой и набожной католички для этой цели. Будьте любезны заявить о своих взглядах на данное утверждение господина Мессершмита.
Папен: Я думаю, что из всех обвинений, предъявленных против меня, это наиболее убийственное. Я могу понять, что политика преследуемая дипломатом может критиковаться и неправильно интерпретироваться, но я не могу понять, почему любого, следует обвинять в ошибочном использовании своих религиозных убеждений для грязных политических, коммерческих целей; я могу понять ещё меньше — и нахожу в этом вершину плохого вкуса — что всякий говорит, что я даже использовал религиозные убеждения моей жены для таких целей. Вероятно, я могу оставить суждение об этом Высокому Трибуналу.
Кубочек: Господин Мессершмит, в своих письменных показаниях также сослался на документ, чей автор, однако не упоминается. Данный документ предположительно был показан ему министром иностранных дел Бергером-Вальденеггом[3042] в январе 1935, и как говорится, раскрывает сущность вашего совещания с Гитлером, Шахтом и фон Нейратом по случаю вашего визита в Берлин. Предположительно на данном совещания было согласовано то, что за последующие 2 года следовало избегать вмешательства во внутриполитические дела Австрии. Наконец доктору Шахту сказали предоставлять ежемесячно 200000 марок для поддержки национал-социалистов в Австрии.
Что вы скажете о заявлении господина Мессершмита?
Папен: Подробности, приведенные господином Мессершмитом показывают, что это очевидно доклад агента, полученный австрийским министром иностранных дел о моей поездке в Берлин. Содержание доклада по большей части неправильное. Неточность отрывка относительно доктора Шахта уже была показана в показаниях доктора Шахта. Но в этом докладе есть кое-что правдивое. Тогда существовал так называемый благотворительный фонд в Австрии, который управлялся неким господином Ланготом[3043].
Здесь на этом месте уже свидетельствовалось, что данная благотворительная мера была направлена на пользу жён и детей австрийских национал-социалистов, которые эмигрировали в Германию, и существовавала с ведома австрийского правительства и полиции. Но ни я просил господина Шахта предоставить официальные фонды для благотворительного фонда ни сам платил такие деньги. Очевидно, эти деньги шли из партийных источников в Германии.
Кубочек: В связи с этим, я сошлюсь на показания Гляйсе-Хорстенау, который заявил здесь, что австрийское правительство знало о благотворительном фонде Лангота.
Господин Мессершмит верил, из информации полученной от австрийского министра иностранных дел, Бергера-Вальденегга, и он смог воспроизвести следующее заявление сделанное вами в начале 1935: «Да, теперь у вас есть ваши английские и французские друзья и вы можете сохранять свою независимость немного дольше».
Вы делали такое заявление?
Папен: Такое заявление было бы не только глупым с дипломатической точки зрения, но и действительно невозможным, потому что оно бы точно положило конец всей дипломатической деятельности. Ни в коем случае, сотрудничество о котором господин Мессершмит заявлял как об осуществляемом годами не могло, или политическая деятельность, которую он описал как также осуществляемую годами, согласовываться с открытым признанием такого рода в отношении того, что я хотел австрийской независимости только на короткий срок.
Кубочек: Господин Мессершмит продолжает говорить в этих письменных показаниях, что вы публично заявили, что желали избавиться от некоторых членов австрийского правительства, среди них федерального канцлера Шушнига. Это правда?
Папен: Это противоречит правде. Я никогда не планировал устранения канцлера Шушнига; скорее моей целью являлась дать ему доверие к моей политике, к политике согласования. Я знал фон Шушнига как ярого австрийского патриота, но также как человека который был далёк от желания отрицать свои германские узы, и несмотря на многие разногласия в политике эти немецкие корни в нём создавали превосходную основу для сотрудничества. Я могу лишь сказать в дополнение, какой дипломат пожелает изменения в правительстве, в котором он аккредитован объявив об этом с высокой крыши.