И воин, сложивший почтительно руки,
Чьи выпали стрелы, кольчуга разбилась,
Готовый противнику сдаться на милость, –
Пощады, пощады достойны те трое,
О Арджуна, в них не стреляют герои!
Не ищет герой для убийства предлога,
А ты же герой, – так помедли немного!
Ослаблен, подбитой подобен я птице,
А ты возвышаешься на колеснице.
Меня пощади ты, покуда из праха
Не вытащу я колесницу без страха.
Я знаю, – ты рода великого витязь.
И Кришна и ты – оба к благу стремитесь.
Закона и Долга припомни веленье, –
Помедли мгновенье, помедли мгновенье!»
Битва. Индийская миниатюра. Раджастханская школа, XVI в.
[Гибель Карны от руки Арджуны]
Санджайя сказал: «Кришна, мудрый вожатый,
Воскликнул: «Сын Радхи, смятеньем объятый!
Наказан судьбою на этой равнине,
И Долг и Закон вспоминаешь ты ныне.
Известно, что низкий, в злодействе повинный,
Винит не себя, а напасти судьбины.
Когда Драупади в одном покрывале
Тащили вы, платье с безгрешной срывали
С Духшасаной, с глупым Дуръйодханой вместе, –
Ты думал о Долге, Законе и Чести?
Когда ты советовал, чтоб кауравы
Едой, что полна была страшной отравы,
Кормили Бхиму, – на погибель бедняге, –
Ты думал о Долге, Законе и Благе?
Когда для пандавов блужданья лесного
Окончился срок и ты не дал им снова
Воссесть на отцовском наследственном троне, –
Ты думал о Долге, Любви и Законе?
Когда пятерых попытался ты братьев
В жилище поджечь смоляном, честь утратив, –
Их сон да вовеки не кончится долгий, –
Ты думал о Правде, Законе и Долге?
Когда царь Шаку́ни, столь дерзкий от злости,
Игравший с огромным умением в кости,
Юдхиштхиру, даже не знавшего правил,
С собою играть в царском доме заставил,
Когда обыграл его в грязной забаве, –
Ты думал о Долге, Законе и Праве?
Когда, в пору месячного очищенья,
Пришла Драупади, дрожа от смущенья,
А ты издевался над нею без меры, –
Ты думал о святости Долга и Веры?
Когда ты сказал ей, страдающей тяжко:
«Другого супруга найди, о бедняжка, –
В чистилище скрылись пандавы без вести», –
Ты думал о Долге, Законе и Чести?
Когда, благородному предан деянью,
Сын Арджуны, юный герой Абхиманью,
Был вами убит на истоптанном лоне, –
Ты думал о Долге, Любви и Законе?
А если не знаешь Закона и Долга,
Зачем языком ты болтаешь без толка?
Теперь-то Закону ты вспомнил служенье,
Но поздно: погибнешь ты в этом сраженье!
Как Нала, обыгранный в кости Пушкарой,[141]
Вновь царство добыл себе доблестью ярой,
Так, доблестью все уничтожив коварства,
Пандавы опять обретут свое царство.
Им сомаки в битве помогут всеправой,
И отчей они овладеют державой,
Сынов Дхритараштры они уничтожат:
Их Долг поведет и Закон им поможет.
Ты царство забрал, – по какому же праву
Взываешь теперь о пощаде к пандаву?
Когда твоя служба Дуръйодхане длилась, –
Где был твой Закон? Где была Справедливость?»
Так спрашивал Кришна, блюститель завета.
Сын Радхи, пристыженный, не дал ответа,
Но губы героя от гнева дрожали.
Таким же он яростным стал, как вначале,
И с Арджуной снова повел он сраженье.
Сын Кунти от Кришны услышал реченье:
«О мощью обильный, Закону мы служим,
Срази же врага богоданным оружьем!»
И Арджуна вспомнил, пылая от гнева,
Все то, что Карне говорил Васудева,
И огненный блеск, – небывалое дело! –
Тогда излучило воителя тело.
Из лука, что был им от Брахмы получен,
Сын Радхи метнул в него стрелы, измучен,
Поднять колесницу подбитую силясь, –
Но Арджуны стрелы в героя вонзились.
Из лука, что дал ему семиязыкий
Огня повелитель, – сын Кунти великий
Метнул в него стрелы, – и огненно-ало
Оружие Агни тогда запылало,
Но стрелы направил Карна солнцеликий
Из лука Варуны, всей влаги владыки,
И Агни оружье они усмирили, –
Вселенную черные тучи закрыли!
Но стрелами Вайю сын Кунти могучий
Развеял, как ветром, огромные тучи,
Тогда-то сын Радхи решил: непомерной,
Грозящею недругам гибелью верной,
Сразит сына Кунти стрелой огневою!
И только он сблизил стрелу с тетивою,
Как сдвинулась, ход мирозданья наруша,
Земля – и кипучая влага, и суша.
Нагрянула буря, песок поднимая,
Вселенную тьма поглотила густая.
«О, горе нам, горе!» – в небесном чертоге
Кричали, о царь, потрясенные боги.
Одни лишь пандавы теперь не кричали:
Замолкли в смятенье, замолкли в печали.
Сверкнула стрела, о возмездье взывая,
Как мощного Индры стрела громовая,
И в грудь сына Кунти вошла, свирепея,
Как в глубь муравейника – детище змея.[142]
И Арджуна вздрогнул, стрелою пробитый,
Гандиву он выронил – лук знаменитый, –
Иль это земля затряслась беспричинно,
А с ней – и горы высочайшей вершина?
Сын Радхи вселил в неприятеля ужас,
И на землю спрыгнул он, и, поднатужась,
Решил, напрягая усилия снова,
Извлечь колесницу из праха земного,
Но вновь неудачею кончилось дело, –
Судьба ему, видно, помочь не хотела!
Сын Кунти пришел в это время в сознанье.
Он вынул стрелу, чье ужасно блистанье.
Казалось ее острие заостренней
Двух крепких, двух сложенных вместе ладоней, –
Иль Яма всеправый свой скипетр уставил?
И сына Панду Васудева наставил:
«Карну обезглавь: да погибель обрящет,
Пока из земли колесо свое тащит!»
Внял Арджуна слову его, как приказу.
Своею стрелой всегубительной сразу
Он стяг сына Радхи низверг с колесницы, –
Алмазом украшенный, цвета денницы,
Усыпанный золотом и жемчугами,
Встречаемый с ужасом всеми врагами,
Войскам придававший отваги в боренье,
Умельцев, художников лучших творенье,
Сверкающий блеском сиянья живого,
Пугающий обликом льва боевого,
Стрелой сына Кунти повергнутый ныне, –
Во прахе лежал этот стяг на равнине:
Мечты о победе, о славе и чести
Повергнуты были со знаменем вместе!
Увидев повергнутый стяг величавый,
«О, горе!» – вскричали твои кауравы,
Уже не надеясь, что в схватке великой
Одержит победу Карна солнцеликий.
Сын Кунти извлек между тем из колчана
Стрелу, что разила врага невозбранно,
Как жезл многогневного Индры, сверкала,
Как луч многодневного Солнца, сжигала,
Людей, лошадей и слонов низвергала,
Любое дыханье на смерть обрекала!
Она, шестиперая, прямо летела,
Как Индры стрела громовая, блестела,
Взвивалась, насыщена кровью и мясом,
Страшней становясь с каждым мигом и часом, –
Не диск ли Нараяны смертоточивый?
Иль это – ужасная палица Шивы?
Иль это есть демон – кровавый Кравьяда,
Для коего мясо сырое – отрада?
Стрелу, наполнявшую страхом и дрожью
Не только бесовскую рать, но и божью,
Сын Кунти извлек, быстроту ее зная, –
И сдвинулась разом поверхность земная
Со всем, что в покое на ней находилось
Иль было в движенье, росло и плодилось.
Сказали святые на небе высоком:
«Да мир не погубит она ненароком!»
Извлек ее Арджуна славолюбивый
И сблизил стрелу с тетивою Гандивы,
И лук натянул, и уверенно, властно
Он, сведущий в мантрах, сказал громогласно:
«Да будет стрела, что сработана прочно,
Дыханье врага унести правомочна!
Наставникам преданный, в чащу густую
Ушел я, отшельника долю святую
Познал и услышал друзей наставленья.
Во имя такого ко благу стремленья,
Пусть эта стрела супостата низложит,
Карну, всепобедная, пусть уничтожит!»
Стрелу, что похожа была на творенье
Того, от кого происходит горенье,
Стрелу, что своею сверкающей сутью
И смерть наполняла смятеньем и жутью, –
Сын Кунти метнул и воскликнул, ликуя:
«Да радость победы стрелой извлеку я!
Как месяц – пылая, как солнце – сверкая,
Карну да повергнет стрела боевая,
Пусть мне над Карною победу доставит,
Карну в обиталище Ямы отправит!»
Владелец гирлянды и яркой короны,
Огнем торжества изнутри озаренный,
Метнул он, победы ища над Карною,
Стрелу, что и солнцем зажглась и луною.
Стрела полетела – и грозное пламя
Объяло всю землю – с лесами, полями,
И Арджуна, яростью гневной богатый,
Карну обезглавил стрелою заклятой:
Так Индра от зла все живое избавил,
Он Ври́тру стрелой громовой обезглавил.
Так был обезглавлен на поприще бранном
Сын Солнца, Карна, – сыном Индры, Багряным!
С тех плеч голова на равнину слетела,
Упало затем и могучее тело.
Как солнце в зените на небе осеннем,
Наполнив сердца храбрецов потрясеньем, –
Свалилась во прах голова: наступила
Пора, чтоб за гору скатилось светило,
И вот его диск, цветом крови окрашен,
Горит за горой среди пастбищ и пашен…
Познавшая благо, душа не хотела
Покинуть красивое, мощное тело, –
Вот так покидает свой дом неохотно
Владелец дворца, где богатство – бессчетно.
А тело лежало, безгласно, безглаво,
Потоки из ран извергались кроваво, –
Не горный ли кряж ниспровергнут высокий
И, охрой окрашены, льются потоки?
Сиянье из тела Карны излучалось,
Рожденное Солнцем, к нему возвращалось,
Сливалось с закатным свечением алым…
Застыли пред зрелищем столь небывалым
В молчании две потрясенные рати:
О, так еще день не пылал на закате!
Но сомаки, быстро и шумно воспрянув,
Содеяли весело бой барабанов,
В литавры ударили перед войсками,
Плащами размахивали и руками,
И в раковины затрубили пандавы:
Их недруг лежал бездыханный, безглавый.
Довольны и Кришна и Арджуна были
И радостно в раковины затрубили.
Так Солнца достигло сияние тела,
А тело – в пыли – словно Солнце горело!
В нем стрелы торчали, и ток непрестанный
Струился из каждой зияющей раны.
Восславили Арджуну воины рати,
Гремели восторг и веселье объятий,
Теперь для пандавов не стало печали,
Плясали одни, а другие кричали:
Сын Радхи, внушавший им ужас дотоле,
Лежал распростертый на воинском поле!
Его голова – предвечерней порою –
Горела, как солнечный шар за горою.
Она, словно жертву принявшее пламя,[143]
Теперь отдыхала, насытясь дарами.
А тело со множеством стрел красовалось, –
Иль Солнцем сиянье лучей создавалось?
Те стрелы-лучи, среди праха и пыли,
Пандавов слегка лишь огнем опалили.
Был Временем срезан Карна, и светило
За кряжем закатным свой свет закатило.
Был Временем-Арджуной муж обезглавлен,
Судьбой венценосной за гору отправлен.
Сраженного в битве узрев исполина,
Узрев отсеченную голову сына,
Померкло печальное Солнце в лазури,
Замолкли и флейты, и трубы, и турьи[144],
Поникла и войск Дхритараштры гордыня:
Скончался Карна – их оплот и твердыня!
Не демон ли Раху похитил светило,
И тьма побежденную рать обступила?»
Ободренные гибелью Карны, пандавы ринулись на кауравов и обратили их в бегство; и тщетно пытался Дуръйодхана остановить бегущих. Шалья и Ашваттхаман, собрав уцелевших воинов, повели их на отдых на плоскогорье у подножья Гималаев. К ним присоединился Дуръйодхана. Утром, по совету царя кауравов, воины снова вступили в битву под предводительством Шальи, царя мадров. Шалья в этой битве погиб. Из ста сыновей Дхритараштры в живых осталось одиннадцать, не считая Дуръйодханы, но и они вскоре погибли от руки Бхимасены. Сахадева, младший из пандавов, обезглавил Шакуни, царя Гандхары.
От войска кауравов остался небольшой отряд, возглавляемый царем Дуръйодханой, а пандавы насчитывали две тысячи колесниц, семьсот слонов, пять тысяч всадников и десять тысяч пеших. Дуръйодхана укрылся от врагов в камышах на берегу озера Двайпаяна, к востоку от Курукшетры.
Битва при Курукшетре. Фрагмент барельефа из Ангкор-Вата. Камбоджа, XII в.
[Поединок Бхимасены с Дуръйодханой]
Шалья Парва, главы 29, 57, 61, 64.
Спросил Дхритараштра: «Скажи, о Санджайя, –
Когда, сыновей моих рать поражая,
Пандавы ее разгромили в той схватке, –
Что сделали воинов наших остатки?
Герой Критава́рман и сын Гаутамы[145],
Сын Дроны[146], Дуръйодхана, в гневе упрямый, –
Что сделали, бившиеся неустанно?»
Санджайя: «Когда из военного стана
Бежали подруги отважных и жены,
И стан опечалился опустошенный,
И стали слышны победителей крики,
И горсть кауравов была без владыки,
И к озеру вслед за царем неразумным
Те трое помчались по тропам бесшумным, –
Пять братьев-пандавов, кружа по равнине,
Решили: «Покончим с Дуръйодханой ныне!»
Но где же был сын твой, от взоров сокрытый?
На раджу три витязя были сердиты:
Он, с палицей мощной, своим не внимая,
Бежал с поля битвы, и ложная майя[147]
Ему помогла: прыгнул в озеро с ходу,
Принудив к покорству озерную воду,
А в стан кауравов пандавы вступили, –
Уставших коней удальцы торопили.
Тогда Критаварман, и славный сын Дроны,
И Крипа примчались на берег зеленый,
Сказали царю, что улегся на отдых
В озерных, ему покорившихся водах:
«О раджа, вставай, не роняй своей чести,
Давай на Юдхиштхиру двинемся вместе!
Живой – на земле насладись ты победой,
А мертвый – на небо со славой последуй!
О раджа, противник разгромлен тобою, –
И много ли там приспособленных к бою?
Не выдержит натиска стан поределый,
Вставай же и дело сражения делай!»
А царь: «Эту ночь проведу я в покое,
А завтра на поле вернусь боевое…»
…Охотники, мучимы жаждой, случайно
С добычею к озеру вышли, и тайна
Царя кауравов открылась им сразу.
На витязей глядя, внимавших приказу,
А также услышав неумные речи
Царя, что в воде укрывался от сечи,
Те люди решили: «Пандавам поможем,
К Юдхиштхире мы поспешим и доложим,
Что ныне Дуръйодхана, царь непоборный,
Уснул, окруженный водою озерной,
Расскажем воинственному Бхимасене,
Что в озере прячется царь от сражений, –
И нас наградит он, являя величье…
Что пользы в охотничьей нашей добыче, –
А сколько пришлось одолеть нам препятствий!»
Охотники, с давней мечтой о богатстве,
К пандавам отправились, чтоб донесенье
Доставить Юдхиштхире и Бхимасене…»
Санджайя сказал: «О владыкой рожденный!
Когда Критаварман, и славный сын Дроны,
И Крипа ушли от царя, опечалясь, –
На берег озерный пандавы примчались.
Царю, потрясенному рати разгромом,
Двайпа́яна-озеро сделалось домом.
Юдхиштхира Кришне сказал: «Чародея
Дуръйодхану видишь ли? Майей владея,
Врагов не страшась, воду сделав покорной,
Обрел он приют среди влаги озерной.
Он с помощью майи достиг своей цели,
Но, лживый, живым не уйдет он отселе.
Сам Индра ему пусть подмогу окажет,
А все-таки мертвым Дуръйодхана ляжет!»
А Кришна: «О Бхаратов сын знаменитый,
Обманную майю теперь устрани ты
И, более сильною силой владея,
Убей чародея, низвергни злодея!»
Юдхиштхира с берега крикнул с насмешкой
Дуръйодхане: «Встань, многомощный, не мешкай!
Зачем свое войско до битвы позорной
Довел ты? Зачем убежал и в озерной
Воде, полон страха, обрел ты обитель?
Вставай же и с нами сразись, о властитель!»
Юдхиштхиры, братьев-пандавов обидна
Насмешка была, стало больно и стыдно,
О царь, твоему венценосному сыну,
И, силою лжи погруженный в пучину,
Он шумно и долго вздыхал то и дело,
А влага над ним и под ним голубела.
Но радже сражаться приказывал разум.
Юдхиштхире царь не ответил отказом.
Он крикнул, таясь под водой от погони:
«Вас много, у вас колесницы и кони,
Несчастный, могу ли я с вами сразиться?
Где кони мои? Где моя колесница?
Как в битву вступлю я, врагом окруженный,
Друзей, и коней, и оружья лишенный?
Один на один я убью полководца, –
Один против многих не стану бороться!»
Юдхиштхира: «Вижу, тобою усвоен
Закон, по которому действует воин.
Великий, ты воином создан Судьбою,
И ныне Судьбою направлен ты к бою.
Любое ты выбери вооруженье,
С любым из пандавов начни ты сраженье.
Сражайся с одним, проявляя проворство, –
Для нас будет зрелищем единоборство!
Коль ты победишь – я даю тебе слово,
Что царствовать станешь с величием снова,
А будешь убит – возродишься на небе:
И тот и другой многорадостен жребий!»
Дуръйодхана: «Если даешь ты мне право
Сразить в поединке любого пандава,
Оружье избрать мне даешь разрешенье, –
То с палицей в это вступлю я сраженье.
Из братьев с одним буду биться, но с пешим,
И палицей вооружиться успевшим.
Пусть нет колесниц и пусть рати распались, –
Сегодня сразимся мы с помощью палиц:
Как пищу, оружие разнообразим,
Кому суждено, пусть и свалится наземь.
Вдвоем – я и палица – мы угрожаем
Тебе, твоим братьям, панчалам, сринджайям!»
Юдхиштхира: «Встань, устремившийся к бою!
Один на один мы сразимся с тобою,
Хоть Индру ты кликнешь на помощь, – увидишь:
Сегодня из битвы живым ты не выйдешь!»
Не снес этой речи твой сын превосходный,
От злости шипел он змеею подводной,
Его, словно лошадь тяжелые плети,
Слова эти били, нуждаясь в ответе.
Восстал он, озерную гладь рассекая,
И ненависть в нем закипела такая,
Что стал он дышать, жаждой битвы объятый,
Как буйный слонового стада вожатый,
А палица, перстнем из злата блистая,
Была тяжела, как скала вековая.
Как солнце, восстал он из вод ранней ранью,
Сжимая железную палицу дланью,
Восстал, расколов примиренные воды,
Как будто на страны сердясь и народы,
С трезубцем явился разгневанный Шива,
Как будто гора поднялась горделиво,
Как будто не палицу – скипетр железный
Бог смерти взметнул над погибельной бездной,
Как будто бы Индры стрела громовая
Взлетела, всему, что живет, угрожая!
Изранен, а все же не сломлен бедою,
Восстал он, и кровью покрыт и водою,
Казалось, что кряж низвергает высокий
И крови, и влаги прозрачной потоки.
Так сын твой, о раджа, восстал перед всеми
В доспехах из злата, в сверкающем шлеме, –
Казалось, что, золотом всех ослепляя,
Из влаги восстала гора золотая!
Промолвил Дуръйодхана братьям-пандавам:
«Готов я сойтись в поединке кровавом
С Бхимой, или с Накулой, иль с Сахадевой,
Иль с Арджуной, дланью воюющим левой,
Иль, может, с тобой, – среди трав этих росных, –
Юдхиштхира, лучший из всех венценосных!»
Как слон со слоном из-за самки, – мгновенно
С Дуръйодханой биться решил Бхимасена.
Как будто двух львов раззадорила львица, –
Решил с Бхимасеной Дуръйодхана биться.
Он вызвал Бхиму своим гласом суровым, –
Так бык вызывает быка долгим ревом.
Зловещие знаменья люди узрели:
Такого еще не бывало доселе!
Песчаных дождей началось изверженье,
Бураны подули, неся разрушенье,
Великие громы упали на воды,
Во тьму погрузились небесные своды,
Почувствовал мир, что убьет его холод,
И метеоритами был он расколот,
И солнце с небес устремилось ко праху,
И стало добычею демона Раху,
Земля, не надеясь уже на спасенье,
Тряслась в непрерывном и жутком трясенье,
Вершины рассыпались – груда на груду,
И разные звери сошлись отовсюду,
Пугая обличьем, завыли шакалы, –
Несчастье сулил этот вой небывалый,
От страха в колодцах вода содрогнулась
И шумно повсюду наружу взметнулась,
Из тел-невидимок, о раджа великий,
Везде исходили ужасные крики…
Страшны были знаки для взора и слуха, –
Юдхиштхире молвил Бхима, Волчье Брюхо:
«Дуръйодхана грозен, но духом ничтожен.
Я верю, что будет он мной уничтожен.
Я знаю, – сожжет его гнев мой всеправый,
Как Арджуны пламя – деревья Кхандавы.
О брат мой, мне вырвать судьба наказала
Колючку, что сердце твое истерзала.
Сегодня потомка сквернейшего Куру
Рассечь попытаюсь я палицей шкуру!»
Дуръйодхана, с яростной бодростью духа,
Напал, закричав, на Бхиму, Волчье Брюхо.
Всем ужас внушало той схватки величье,
Друг друга бодали рогами по-бычьи.
От шума их палиц весь мир раскололся, –
Не Индра ли с бесом Прохладой боролся?
На теле их рана зияла над раной,
И все они рдели киншу́кой[148]багряной.
Их палицы, искры взметая, сшибались, –
И сто светляков отлетало от палиц!
Им тяжкая битва на долю досталась,
Испытывали многократно усталость, –
Тогда, отдохнув, напрягаясь в усилье,
Удары друг другу опять наносили.
Как бы из-за самки, соития ради,
Дрались два слона, наизлейшие в стаде!
И жители неба, и бесов скопленье,
Увидев их ярость, пришли в изумленье.
Бхима, будто Индры стрелой громовою,
Вращал своей палицей над головою,
Была эта палица грозным орудьем,
Жезлом бога смерти казалась всем людям!
Твой сын, поединок ведя рукопашный,
Стал тоже вращать своей палицей страшной,
Он поднял ее, – и затрясся от гула
Весь мир, и ужасное пламя сверкнуло.
Кружась, приближаясь к врагу постепенно,
Был сын твой красивее, чем Бхимасена,
Чья палица грохотом землю пугала,
Казалось, – и дым и огонь извергала.
Дуръйодханы палица снова и снова
Вращалась со скоростью ветра морского,
Она как скала нависала большая,
Пандавам и сомакам ужас внушая.
Враги, как слоны, приближались, и ливни
Их крови текли, и стучали их бивни!
Ударил Дуръйодхану в бок Бхимасена,
И сын твой упал на колени мгновенно.
Сринджайи взревели тогда в исступленье:
Глава кауравов упал на колени!
Твой сын разъярился от этого рева,
В глазах его пламя блеснуло багрово,
И, встав, он дышал, словно змей с жутким ядом,
Он сжечь Бхимасену хотел своим взглядом.
Решив раздробить его голову разом,
Он ринулся в битву, сверля его глазом.
Бхиму он ударил в висок, но вознесся
Над полем Бхима наподобье утеса,
Как слон в пору течки, стоял он, могучий,
А кровь из виска – словно мускус пахучий.
Напряг свои силы Бхима, Волчье Брюхо,
Владыку ударил он палицей глухо,
Свалился твой сын, – будто буря напала
И ствол повалила огромного шала.
Пандавы обрадовались, возопили,
Врага увидав среди праха и пыли,
Но сын твой поднялся, исполнен отваги,
Как слон – из озерной взволнованной влаги.
Он встал и ударил пандава с размаха,
И тот, обессилен, упал среди праха:
Доспехи разбиты ударом великим,
И сын твой рычит на него львиным рыком!
И вскрикнули сонмы богов и апсары,
Услышав той палицы страшной удары,
И быстро извергли небесные склоны
На витязей ливень цветов благовонный.
Узрев, что упал Бхимасена в сраженье,
Увидев железных доспехов крушенье,
Губители войск задрожали от страха,
Но тут Бхимасена поднялся из праха,
Облитое кровью лицо утирая, –
И стойкость к нему возвратилась былая.
Он вывернутые вперил свои очи
В того, кто сражался все жарче, жесточе.
И Арджуне Кришна сказал: «Несомненно,
Хоть оба отважны, – сильней Бхимасена,
Но бьется Дуръйодхана с огненным пылом,
И, видно, Бхиме с ним борьба не по силам.
Он действовать должен хитро и лукаво,
А в честном бою не убьет каурава.
Мы знаем, что, а́суров рать разгоняя,
Богам помогала обманная майя.
Мы знаем, что Индра на поприще бранном
Виро́чану-беса низвергнул обманом.
Мы знаем, – он справился с демоном Вритрой