– Боялась зацепить своих. А с винтовкой я бы не ошиблась. Жером прикусил губу.
– Товарищ сержант, вы хотите сказать, что могли бы стрелять из снайперской винтовки в полной темноте?
Катя потупилась.
– Ну, вообще-то не в полной. Силуэты часовых я хорошо раз-личала...
Жером хмыкнул.
– Может быть, ваши удивительные способности не исчерпы-ваются врачеванием? Может, вы еще и в темноте видите, как кошка?
Он покачал головой.
– Ладно, будем считать, экзамен вы сдали. Хотя то, что вы не переоделись на берегу, конечно, минус.
– Почему? – удивился Шибанов. – Действовали по обстанов-ке, как вы и учили...
– Голый диверсант, – сказал Жером, – как и мокрый дивер-сант – зрелище довольно комичное. Впрочем, для первого раза сойдет. Теперь можете отдыхать. Завтра в девять снова едем на аэродром – на сей раз прыгать будем с полутора тысяч.
Дома Лев вытащил из водонепроницаемого мешка свою фор-му и аккуратно сложил ее на тумбочке. Задумчиво повертел в руках мешок.
– Вот это вещь, – одобрил расстилавший свою постель Тер-кин. – В ней хоть сало из деревни таскай, хоть самогон. И руки свободны...
– Вот-вот, – рассеянно сказал Лев, убирая мешок под кровать.
– Главное – руки свободны...
– Слушай, Василий, – сказал он на следующее утро Терки-ну, когда они умывались под липой, – а ты в деревню как бега-ешь?
– А там в ограде дырка есть, кусачками проделанная, – стар-шина брызнул себе на лицо ледяной воды и заурчал от удоволь-ствия. – Видно, кто-то из прежних курсантов постарался. Ну, я в нее шмыгну – и через поле. А что, Николаич, тебе чего-то надо? Так скажи, я принесу...
Лев оглянулся. Капитан Шибанов крутил «солнце» на турни-ке метрах в десяти от умывальников.
– В самоволку хочу сходить, Василий. Только ты меня не сда-вай, ладно?
Теркин с интересом посмотрел на товарища.
– Ладно, коль просишь. И далеко собрался?
– В Москву.
Идея эта возникла у Гумилева, когда они в очередной раз переплывали реку. Водонепроницаемый мешок позволял осу-ществить ее просто и элегантно.
– Москва далековато, – покачал головой Теркин. – Как дума-ешь обернуться?
– В воскресенье вечером уйду, в понедельник утром – назад. Тут главное, чтобы Сашка не начал волну гнать.
– Думаешь, станет?
– Кто его знает, – пожал плечами Лев. – НКВД все-таки. Но лучше ему все узнать после того, как я вернусь.
Но все получилось даже проще, чем он рассчитывал. Вечером
0всубботу Жером отозвал в сторону Шибанова и о чем-то с ним поговорил. К товарищам Александр вернулся довольный, сияя, как новенький пятак.
– Чего такой радостный? – спросил Теркин. Он трениро-вался, кидая в стенку ножик – не десантный, а простой, ку-хонный, со стертой деревянной ручкой. – Медаль, что ли, да-дут?
Шибанов отобрал у него нож и метнул в дверь с такой силой, что он вошел едва ли не по рукоятку.
– Догонят и еще дадут! Уезжаю я от вас, братцы-кролики. Так-то вот. Надоели вы мне до чертиков.
– Что значит – уезжаю? – не понял Гумилев. – Куда?
– Для начала – в Москву, – Шибанов от наслаждения даже глаза закатил. – А там – куда пошлют.
– За новыми бойцами? – догадался Теркин. – Еще кого-то хи-тровывернутого нашли, не иначе...
– Этого мне не сообщили, – капитан рухнул на свою койку и с хрустом потянулся. – А только сидеть здесь мне уже осточер-тело. Я казак, человек вольный, мне в четырех стенах – могила!
0Атак завтра уже в Москве буду.
Мечтательная улыбка вдруг сползла с его лица – как будто с
руки стянули перчатку.
– Вы тут мне смотрите, к Катьке не подкатывайте. Если что – ноги повыдергиваю.
Теркин хмыкнул. Лев хотел ответить колкостью, но про-молчал – слишком велика была свалившаяся на него удача, ее страшно было спугнуть.
Вместе с Шибановым уехал и Жером, пообещав, что вернет-ся к обеду понедельника. После этого задача, стоявшая перед Гумилевым, упростилась до предела. Он сложил в водонепро-ницаемый мешок свою гражданскую одежду (ту, что Шибанов когда-то привез ему в Норильсклаг), сандалии и кепку. Теркин, проводивший его до реки, забрал военную форму, и ткнул паль-цем в том направлении, где в ограде была прорезана щель.
– Ну, ни пуха тебе, Николаич, – сказал он, сильно ударяя Льва по плечу. – Привези там что-нибудь из столицы.
Гумилев бесшумно – сказывались уроки Жерома – пересек реку и переоделся в гражданское. Найти указанную Теркиным дыру оказалось несложно – сложнее было протиснуться в нее, не порвав одежду. Наконец, Лев оказался на вспаханном поле за оградой.
– Получилось, черт возьми! – воскликнул он и поднял голову
0кнебу. В небе плыли легкие, как пух, облачка. Лев чувствовал себя таким же облачком, невесомым и свободным.
До деревни он добрался за пятнадцать минут, и у бабки, снаб-жавшей Теркина самогоном, выяснил, как отсюда люди доби-раются до Москвы. Дальше все пошло как по маслу: он подсел на телегу к словоохотливому дедку, лошадка которого везла хрестоматийный хворосту воз, и довольно скоро оказался на московской трассе.
Вскоре рядом с ним затормозила старенькая полуторка. Во-дитель, чумазый веселый парень, высунулся из окна.
– Что, земеля, в Москву?
Гумилев кивнул.
– Залезай!
В кабине жутко воняло дешевой махоркой. Лев полез в кар-ман и вытащил пачку «Дели».
– Ух ты! – воскликнул водитель. – Уважаю марку! Откуда та-кая роскошь?
– Да выдают нам. Хочешь – бери, у меня еще есть.
Водитель сгреб несколько папирос, одну засунул за ухо, вто-рую – в рот, остальные ссыпал в карман.
– Богато живешь, земеля! Сам откуда?
– Из Ленинграда. Здесь на учебе.
Лев предполагал, что расспросы могут продолжиться, и приго-товил правдоподобную версию, исключавшую вариант с самовол-кой, но водителя его история, как видно, не очень интересовала.
– А я костромской, – сказал водитель. – В армию не взяли, у меня, видишь, рука одна сухая, а шоферить – пожалуйста.
– Как же ты одной рукой-то? – изумился Гумилев.
– Да чего там делать! Я вообще без рук могу. Передачи вон зубами переключаю, хошь, покажу?
И парень заливисто расхохотался.
Под шутки и прибаутки веселого водителя до Москвы доеха-ли быстро. Впрочем, Гумилев помнил, что когда его вез на базу похожий на похоронного агента полковник, дорога от дачи Бе-рии заняла не больше полутора часов.
– Ну, вот и столица, – сказал парень, когда они въехали в го-род. – Тебе куда?
– Хорошо бы в центр.
– Извини, земеля, я сейчас в Сокольники. До Красносельской могу еще подкинуть, а дальше уж сам. Идет?
Когда Лев вылезал из кабины у станции метро «Красносель-ская», водитель вдруг протянул ему левую руку – была она со-вершенно здоровая, ничуть не сухая.
– Грамотно я тебя наколол? – спросил водитель, сам же за-смеялся своей шутке и, лихо развернувшись поперек Красно-прудной улицы, рванул обратно к Сокольникам.
Гумилев, улыбаясь, смотрел ему вслед.
Июльская Москва навалилась на него, как наваливается на человека большая и добрая собака, сенбернар или ньюфаунд-ленд. Московский воздух был тяжелым и вязким, и липкий сок тополей капал Гумилеву на плечи, как капают слюни из жар-кой собачьей пасти.
Лев не торопясь прошелся по утопающей в зелени Красно-прудной до Трех вокзалов, спустился в метро и доехал до «Пло-щади Свердлова». Вышел и остановился в раздумье – куда идти дальше. Москву он, как всякий уважающий себя ленинградец, считал городом запутанным и нелогичным, поэтому маршрут следовало выбирать так, чтобы не заблудиться. В конце концов он свернул к гостинице «Москва», дошел до Красной площади, над которой висели заградительные аэростаты, полюбовался золотыми маковками Кремля, и повернул обратно. Широчен-ная улица Горького была торжественно пуста; только сверху, от Пушкинской площади, неспешно катился разноцветный, си-ний с желтым и зеленым троллейбус. Витрины больших мага-зинов были заставлены мешками с песком, но двери магазинов были открыты, а значит, они работали. Лев ради интереса за-шел в один: продуктов было немного, и все они выдавались по карточкам. Карточек же у него не было.
Из всех продуктов ему, впрочем, был нужен только один, в магазине отсутствовавший. Лев потолкался в очереди, присмо-трел интеллигентного вида старичка в золоченых очках, и, ког-да тот обменял свои карточки на хлеб и сахар, вышел на улицу вслед за ним.
– Прошу прощения, вы не могли бы мне помочь? Дело в том, что мне очень нужно купить шоколадных конфет. А в магази-не, я вижу, их не продают.
Старичок изумленно воззрился на него.
– Шоколадных конфет? Молодой человек, да вы, наверное, смеетесь! Шоколада нет в Москве с начала войны!
Такого Лев не ожидал. Он почему-то думал, что в Москве есть все, надо только поискать.
– А зачем вам конфеты? – подозрительно спросил старичок, оглядывая Льва с головы до ног. – Вы что, сладкоежка?
– Нет, – засмеялся Гумилев. – Мне нужно... в подарок девуш-ке. Это очень для меня важно.
Старичок прищурил бесцветные глазки.
– Ну, раз для девушки, то я вам скажу. Поезжайте на колхоз-ный рынок. Если у вас есть деньги, а еще лучше – что-нибудь на обмен, вы сможете достать там ваши конфеты. Но имейте в виду, это будет дорого!
– Спасибо! – поблагодарил старичка Лев. – А где находится этот рынок? Я в Москве совсем недавно, и плохо здесь ориен-тируюсь...
– Рынков много, но вы идите на Цветной бульвар, молодой человек. Там самый лучший рынок и самые свежие продукты. Вам объяснить, как идти?..
Стоило Льву свернуть с улицы Горького, как он словно по-пал в другой город. Вдоль всего Тверского бульвара стояли крытые брезентом армейские грузовики, окна домов были за-крыты грубо сколоченными деревянными ставнями, кое-где на крышах виднелись тонкие силуэты малокалиберных зени-ток. Еще совсем недавно Москва была прифронтовым городом, всего полгода назад немецкие мотоциклисты проводили ре-когносцировку в районе Сокола. Но сейчас враг был отброшен на сотни километров к западу, и город вновь жил своей обыч-ной жизнью, оставаясь при этом спокойным и собранным, как опытный боксер, только что выдержавший тяжелый раунд. Лев шел по улицам, выискивая взглядом следы бомбардировок, но ничего похожего не видел. Потом он понял, что встречавшиеся время от времени пустые асфальтовые площадки обозначают места, где когда-то стояли дома, разрушенные немецкими бом-бами.
Он спустился вниз по залитому закатным светом Петровско-му бульвару. На углу Крапивинского переулка он едва не нале-тел на выросший как из-под земли военный патруль.
– Осторожнее, студент! – засмеялся командир патруля. – На свидание, что ли, спешишь?
– Да, – автоматически ответил Лев. – На свидание.
«Вот влип, – подумал он, – сейчас потребуют предъявить до-кументы, а что я им покажу? Справку из лагеря?»
– Ну так беги, – подмигнул ему лейтенант. – Хотя она, конеч-но, все равно опоздает.
Гумилев заставил себя улыбнуться и опустил руку, тянувшу-юся к карману пиджака. Как же он сразу не сообразил? Патруль был военный, а он одет в гражданскую одежду. Но почему лей-тенант назвал его «студентом»? Ему все-таки почти тридцать!
– Спасибо, товарищ лейтенант!
Он заскочил в первую же попавшуюся на пути парикмахер-скую и долго разглядывал себя в зеркало. Вместо угрюмого ху-дющего зэка, который месяц назад вышел за ворота Нориль-склага, на него смотрел довольно упитанный розовощекий молодой человек вряд ли старше двадцати трех-двадцати четы-рех лет.
– Желаете побриться? – спросил пожилой парикмахер. – Или стрижечку?
– Нет, – пробормотал Лев, пятясь к выходу. – Нет, я лучше по-том зайду...
«Мне никто не поверит, – подумал он. – Если я наткнусь не на военный, а на милицейский патруль, меня примут за шпиона. Таких ЗК не бывает».
Нужно было скорее делать то, ради чего он сорвался в само-волку. В кармане его пиджака похрустывали двести рублей – таким богатым Лев не чувствовал себя уже много лет.
Центральный рынок поразил его воображение – Лев с трудом представлял себе, что в военное время на прилавках может быть
такое изобилие. Везде высились горы овощей и фруктов, упои-тельно щекотал ноздри аромат свежей зелени, расплавленным золотом светились банки с подсолнечным маслом, белели круп-ные деревенские яйца. В мясных рядах густо пахло парной говя-диной и свининой, вытянув копытца, грустно лежали молочные поросята, кое-где попадались довольно упитанные куры и гуси.
Лев ходил вдоль рядов, делая вид, что приценивается к товару. Цены были совершенно фантастическими – за килограмм сви-нины просили четыреста рублей, за килограмм сливочного мас-ла – восемьсот, за десяток яиц – сто пятьдесят. Гумилев начал со-мневаться, что суммы, которую он еще час назад считал вполне приличной, хватит ему для осуществления задуманного.
Двести рублей выдали ему когда он покидал лагерь – это было премиальное вознаграждение за последние два месяца работы в шахте13. Что стало с остальными деньгами – а за четыре года в Норильсклаге Лев, разумеется, заработал гораздо больше, он не спросил – в тот момент его занимали совсем другие вопросы. По-скольку на базе «Синица» тратить деньги было абсолютно не на что, Гумилев чувствовал себя счастливым обладателем ключей от сейфа с миллионами. Но вот теперь выяснилось, что денег, на которые в лагерном ларьке можно было купить достаточно про-дуктов, чтобы устроить пир всему бараку, здесь, на Центральном рынке, не хватило бы даже на триста грамм сливочного масла.
Он несколько раз спрашивал про конфеты у продавцов мяса и овощей, но все только смотрели на него как на сумасшедшего, или крутили пальцем у виска. Наконец, сердобольная бабуль-ка, торговавшая свеклой по пятьдесят рублей за кило, тайком показала Льву внушительного вида усатого толстяка, стоявше-го за прилавком с фруктами.
13 Это может показаться удивительным, но заключенные ГУЛАГа получали зарплату (она называлась «денежным» или «премиальным» вознаграждением). Вознаграждение это обязательно зачислялось на личный счет заключенного. В течение месяца работающим заключенным деньги выдавались в сумме, не превышающей месячного премиального вознаграждения. Кроме премиального вознаграждения, за-ключенным, в зависимости от поведения их на производстве и в быту, могли быть выданы с разрешения начальника лагерного подразделения и личные деньги в сумме не более 100 руб. в месяц.
– Вот у него спроси, милок, дядя Боря все знает, где что ку-пить, как что продать...
Лев последовал ее совету. Усатый дядя Боря, казалось, совер-шенно не удивился.
– Тысяча рублей, – сказал он с заметным южным акцентом. У Гумилева отвисла челюсть.
– Сколько?
– Тысяча, дорогой. Сейчас война, так? А конфеты – баловство. Когда война, баловство дешево стоить не может.
Лев выругался сквозь зубы, повернулся и побрел прочь.
– Эй, студент, – крикнул ему в спину дядя Боря, – хорошо, за восемьсот отдам!
С тем же успехом он мог предложить Льву скинуть цену в два раза. Гумилев шел мимо дурманящих запахами продуктов, ду-мая о том, что в это самое время в двухстах километрах к северо-западу однополчане Теркина сидят в окопах и грызут испеченный из картофельных отрубей хлеб. А в его родном Ленинграде люди умирают от голода, потому что у них нет даже такого хлеба.
Он шел, опустив глаза в пол, и не заметил, как налетел на хо-рошо одетую полную даму, едва не выбив у нее из рук авоську
0совощами.
– Осторожнее, молодой человек! – закричала дама, с силой отталкивая его в сторону. – Смотреть же надо, а то несетесь, как танк!
– Прошу прощения, мадам, – Лев учтиво поклонился, – я про-сто задумался.
– Господи! – из-за широкой спины дамы выдвинулся низень-кий мужчина в рубашке-сетке и шляпе-канотье. – Это же Ле-вушка! Полинька, это же Левушка Гумилев, сын Аннушки! Ле-вушка, дорогой, что ты здесь делаешь?
Гумилев непонимающе глядел на мужчину.
– Ну, Лева! – укоризненно протянул тот. – Нехорошо забывать старых друзей!
И тут Лев его вспомнил.
Это был Петр Петрович Анцыферов, московский друг по-следнего маминого мужа Коли Пунина. Петр Петрович вме-сте с Полинькой (бывшей тогда раза в два стройнее) частенько приезжали в Ленинград и останавливались в большой кварти-ре Пуниных в Фонтанном доме. Лев не любил их приезды – Пу-нин, ссылаясь на то, что в доме слишком много народу, выго-нял его ночевать к друзьям, приговаривая при этом: «В конце концов, я же не могу кормить весь Ленинград!». Умом Лев пони-мал, что Анцыферовы здесь не при чем, а Пунин просто жмот, использующий их визит как предлог, чтобы сбагрить с глаз до-лой нелюбимого пасынка, но поделать с собой ничего не мог. Поэтому сейчас он смотрел на Петра Петровича, не выражая ни малейшей радости по поводу нечаянной встречи.
– Здравствуйте, Петр Петрович, – сказал он сдержанно. – Здравствуйте, Полина Аркадьевна. Еще раз прошу прощения, что толкнул вас.
– Господи, да какая ерунда! – всплеснул руками Анцыферов.
– Левушка, ты непременно должен нам все рассказать! Как у вас дела? Как матушка? Как поживает Николай Николаевич?
– Левушка, ты торопишься? – снизошла к Гумилеву царственная Полина Аркадьевна. – Может быть, зайдем к нам, выпьем чаю?
– Благодарю вас, – церемонно ответил Лев, – но я, к сожале-нию, действительно спешу.
В этот момент легкая тень пробежала по добродушному кру-глому лицу Петра Петровича, и он незаметно толкнул супругу локтем в бок.
– Левушка, – пробормотал он, – а как же... тебя что, выпустили? Лев физически почувствовал страх, густой волной исходив-
ший от Анцыферова. Страх – и еще желание оказаться как мож-но дальше от опального сына Ахматовой и Гумилева.
– Реабилитировали подчистую, – сказал он весело. – А вот что
0смамой, я не знаю. Вы давно ее не видели?
– О, очень давно, – ответила Полина Аркадьевна. – Она, ка-жется, в эвакуации сейчас, в Ташкенте. Там, говорят, гораздо лучше с продуктами, чем у нас.
– Куда уж лучше, – криво усмехнулся Лев, обводя рукой ло-мившиеся от еды прилавки. – Только вот цены, конечно, фан-тастические. Тысячу рублей за коробку конфет!
– Левушка! – Петр Петрович, которого после слов «реабили-тировали вчистую» слегка отпустило, выглядел изумленным. – Ты что, пришел покупать конфеты на Центральный рынок? Вот же святая простота! Все, что производится государственными предприятиями, продается не здесь.
– А где же? В магазинах все по карточкам...
– Существует еще такая вещь, как черный рынок, – доверительно понизив голос, сказал Анцыферов. – И там ты свои конфеты смо-жешь купить рублей за триста, а если повезет, то еще дешевле!
– И где же этот черный рынок находится?
Петр Петрович и Полина Аркадьевна переглянулись.
– Это не какое-то конкретное место, понимаешь? Но если хо-чешь что-нибудь такое купить не по карточкам, то лучше всего походить по переулкам вокруг Колхозной площади. Это совсем недалеко отсюда. Только я тебе ничего не говорил!
– Спасибо, Петр Петрович, вы меня очень выручили! Я, пожа-луй, побегу, а то у меня скоро увольнительная заканчивается...
Зачем Лев сказал про увольнительную, он и сам не очень по-нял. Видимо, сыграло роль тщеславие – пусть эти надутые мо-сквичи видят, что перед ними не просто вчерашний ЗК, а боец Красной армии, пусть даже и в штатском.
– Беги, конечно, Левушка, – с облегчением сказал Петр Пе-трович. – Если увидишь матушку или будешь ей писать, пере-давай от нас привет ей и Коленьке!
– Непременно! – пообещал Гумилев. – Но и вы, пожалуйста, если представится такая возможность, сообщите ей, что я жив-здоров и со мной все в порядке.
Из здания Центрального рынка он вылетел, как ошпарен-ный. Было уже совсем поздно, а ведь ему еще предстояло воз-вращение на базу. Пробежавшись по вечерней прохладе вдоль Садового кольца, Лев свернул на Сретенку и тут же заблудился в лабиринте похожих один на другой переулков.
Здесь был какой-то совсем другой город: скрытный, темный, населенный тихими серыми людьми, мелькавшими в арках старых домов, внимательно наблюдавшими из окон, присма-тривавшимися к чужаку – зачем он здесь? чего ему надо? Не-сколько раз Лев вскидывал голову, ловя настороженный взгляд из окна – но ничего в окне не было, только колыхалась зана-веска. Никаких следов черного рынка он не находил – и уже совсем было решил, что Анцыферовы ввели его в заблуждение, когда из полутемной подворотни его окликнули.
– Эй, парень, ищешь чего?
Гумилев обернулся, присмотрелся. К стене подворотни при-слонилась невысокая женщина в по-деревенски повязанном платке. Подходить к ней не хотелось, но это все-таки был шанс, хотя и призрачный. Лев обреченно шагнул в тень.
– Мне нужно кое-что купить.
Тетка была пожилой, лет шестидесяти. Но лицо у нее было круглым и сытым, а глаза – внимательными и цепкими.
– Что купить-то?
– Конфеты, – сказал Лев, стыдясь своей наивности. – Шоко-ладные.
– Шоколад есть, – проговорила тетка равнодушно. – «Гвар-дейский». Восемьдесят рублей плитка.
«А цены здесь божеские», – подумал Лев.
– Мне нужны именно конфеты.
– Нету конфет, – отрезала тетка. – Шоколад брать будешь? Лев покачал головой. «Гвардейский» им выдавали и так – в
нем было повышенное содержание теобромина, и он считался незаменимой пищей диверсантов.
Он уже повернулся, чтобы выйти обратно на улицу, и тут тет-ка вдруг дернула его за рукав.
– Погоди, – сказала она. – А денег сколько дашь?
– А сколько надо?
– Двести.
Лев вздохнул. Он хотел купить еще цветов, но их, в отличие от конфет, можно было нарвать на клумбе.
– Двести дам. Так что, есть все-таки?
– Есть, кажется, одна коробка. Но старая, с довойны осталась. «Южная ночь». Пойду, посмотрю сейчас, если на месте лежит, принесу.
Тетка сделала какое-то трудноуловимое движение и исчезла
– как показалось Гумилеву, войдя прямо в стену дома. Он при-гляделся – в стене имелась дверь, но такая узкая и темная, что разглядеть ее было непросто.
Он подождал несколько минут. Тетки не было. Лев решил вернуться на улицу и дождаться ее там – в подворотне было неуютно и воняло кошачьей мочой.
Внезапно в подворотне стало еще темнее. Дорогу Льву засту-пили две широкоплечие фигуры.
– Эй, фраер, – проговорил хриплый, словно простуженный, голос. – Клифт снимай, гаманец сюда клади. И быстро, тогда живой уйдешь.
Гумилев даже не успел понять, что произошло. В одно мгно-вение все, чему он учился последний месяц, сошло с него, как сходит кожа с ошпаренной кипятком руки. Он снова был в ла-гере, и перед ним снова стояли урки.
– Это что еще за фартыпер, – угрожающе спросил он, – будет тут под косматого косить? Ты за грача меня держишь, баклан? Смотри, чтоб я тебя за сам за хомут не подержал.
– Знает музыку, – удивленно сказал второй. – Битый фраер. Ты, Сеня, подожди его щупать...
Но хриплый не внял голосу разума.
– За хомут? – ощерился он, и в руке его сверкнул нож. – Ну, подержи, сука!
В следующую секунду нож звякнул об асфальт, а хриплый Сеня скорчился от боли, получив коленом в бок. Гумилев уже стоял у него за спиной, крепко держа пальцами за кадык.
Это оказалось так просто – гораздо проще, чем снять часово-го – что Лев удивился больше, чем бандиты. Второй урка благо-разумно отступил и поднял ладони кверху.
– Ладно, ладно, – сказал он примирительно. – Ты на блатного не очень-то похож, вот и обознались мы...
– Ну и канайте дальше, – буркнул Лев. Он удостоверился, что хриплый не представляет опасности и оттолкнул его по-дальше от себя. Наклонился и поднял с асфальта нож – это оказалась остро заточенная финка с разноцветной наборной рукоятью.
– Было ваше, стало наше, – сказал он, опуская финку в кар-ман. Сеня простонал что-то о том, что он сделает с оборзевшим фраером, когда немножко отдышится.
– Исчезли оба, – велел Лев. – Пока я этого фуфлыжника на-глухо не загасил.
Благоразумный бандит подхватил Сеню под мышки и пово-лок куда-то в глубину подворотни.
Гумилев поспешил выйти на улицу. Легкость, с которой он дал отпор гоп-стопщикам, пьянила и кружила голову, и это было опасно. Насколько он знал такую публику, они могли вер-нуться в любой момент и в куда большей компании, а то и со стволами.
– Ты далеко собрался, парень? – спросил знакомый уже жен-ский голос.
Тетка опять стояла в подворотне – как будто и не уходила ни-куда. В руках она держала какой-то сверток.
– Вот твои конфеты. Давай, иди, расплачиваться будем.
– Нет уж, – сказал Лев. – Хочешь продать – иди сюда.
Он быстро огляделся. Переулок был пуст в обе стороны, толь-ко у водосточной трубы сидела, почесываясь, облезлая рыжая псина.
Тетка, недовольно щурясь, подошла к Гумилеву и продемон-стрировала ему сверток, завернутый в папиросную бумагу и перевязанный синей ленточкой. Тетка потрясла его – внутри что-то застучало.
– Разверни, – велел Гумилев.
– Ты что? – возмутилась тетка. – Думаешь, я тебя обманывать стану?
К этому моменту Лев был уже уверен, что гоп-стопщики по-явились в подворотне не случайно. Тетка была наводчицей, и ожидать от нее можно было чего угодно. Поэтому он повторил железным голосом:
– Разверни.
Это действительно оказалась коробка конфет «Южная ночь», в которой лежали настоящие шоколадные сердечки и ромбики. Кое-где шоколад покрылся светло-коричневым налетом, но Лев решил, что счистить его будет делом пяти минут.
– Ну, убедился, Фома Неверующий? – прошипела тетка. – Гони деньги.
Гумилев отдал ей двадцать мятых лагерных червонцев, за-брал коробку и быстрым шагом направился в направлении Сретенки.
В четыре часа утра, с коробкой конфет и букетом цветов, со-рванных в разрушенном немецкой артиллерией Ботаническом саду (там среди разбитых оранжерей и воронок от снарядов цвели невероятной красоты бархатные розы) Лев вернулся к дыре в ограде базы «Синица». Он устал как собака – полдоро-ги от Москвы ему пришлось идти пешком, пока сердобольный колхозный шофер не посадил его в кузов перевозившего овощи грузовичка. Брюки его были в грязи до колена, рубашка пахла капустой. И все же он был счастлив, как, наверное, мог быть
счастлив средневековый рыцарь, заколовший дракона и чудом оставшийся после этого в живых.