Но когда она посмотрела на смущенное лицо Эдварда, и увидела, как он начал наклоняться в сторону, будто собирался упасть и потянуть за собой бедный горшок с пальмой — горшок с пальмой, который никогда никому не причинял вреда — она решила, что он нуждается в ее помощи. Когда-то Эдвард был ребенком Эсме, и она не могла просто бросить его.
И Белла знала глубоко в своем сердце, что добродетель, неважно, насколько мала она была, никогда не растрачивалась.
Он даже не может найти свои ключи, во имя любви к Данте.
Она опустила свое наполовину пустое пюре в мусорный бак. И вздохнула.
- Пойдем, - сказала она, обхватив рукой его за талию, слегка вздрогнув, когда он положил свою руку ей на плечи и сжал их почти слишком по-дружески.
Они вплыли в фойе, словно галеон, помахав консьержу, который узнал Эдварда и впустил через домофон их внутрь.
Как только они вошли в лифт, Скотч, видимо, ударил Эдварду в голову еще сильнее. Он стоял с закрытыми глазами, откинув голову назад, и постанывал время от времени.
Белла взяла на себя обязанность обыскать его карманы в поисках ключей, которые она нашла довольно быстро и легко, вырвав у него его ценный плащ Burberry.
- Ты подцепила меня, ты, маленький шаловливый котенок. Я думал, ты не ходишь домой с мужчинами, которых встретила в баре.
Даже напившийся, Эдвард Мейсен был все еще мудаком.
- Я не подцепила тебя, Эдвард. Я тебя подбрасываю. И если ты продолжишь в таком духе, то я брошу тебя. – Пробормотала Белла в приступе раздражения.
Белле понадобилось несколько попыток, чтобы подобрать ключ к его апартаментам, и когда она это сделала, то помогла ему войти внутрь и вытащила ключ из замка. Ее целью было оставить его здесь, решив, что он сам дальше справится, но Эдвард стал бормотать что-то о том, что плохо себя чувствует.
Белла забеспокоилась, что он захлебнется в собственной рвоте и умрет на полу в ванной, одинокий, как исчезающая рок-звезда, так что она решила остаться настолько, чтобы довести его до спальни и убедиться, что его не стошнит (и он не умрет).
Она закрыла за ним дверь и положила его плащ и ключи на столик в холле. А потом она быстро стянула свою куртку и положила ее на сумку.
Эдвард с закрытыми глазами прислонился к стене в коридоре, который вел в ванную. И это означало, что он не заметит, что она все еще носила его свитер, как влюбленная школьница.
- Давайте, профессор. – Белла перекинула его руку через свое плечо и снова обхватила его за талию, чтобы облегчить ему путь вдоль коридора.
- Куда ты ведешь меня? – он распахнул глаза и огляделся.
- В твою спальню.
Эдвард стал смеяться. Он расставил ноги и прислонился к стене. А затем посмотрел на нее сверху вниз.
- Что смешного?
- Вы, мисс Свон. – Прошептал он, его голос внезапно стал хриплым. Он ухмыльнулся ей, половина его рта превратилась в кривую усмешку. – Вы ведете меня в постель, хотя даже еще не поцеловали. Вы не думаете, что нам следует начать с поцелуев, и, быть может, понежиться на диване пару вечеров? А затем обработать кровать? У меня даже не было возможности приласкать тебя, шаловливый котенок. А ведь ты девственница, разве нет?
Белла ощетинилась, особенно при последнем замечании.
- Ты в жизни никогда не нежился. И я не веду тебя в постель, ты, идиот, я веду тебя в спальню, чтобы ты мог выспаться. А теперь пошли. И прекрати эту глупую болтовню.
- Поцелуй меня, Изабелла. Поцелуй меня перед сном. – Глаза Эдварда расширились, и он сосредоточил все свое внимание на ней. Его голос упал до атласного шепота, - а потом я пойду в постель, как хороший маленький мальчик. И может быть, если ты будешь хорошим котенком, я позволю тебе присоединиться.
Белла задержала дыхание.
Он теперь не выглядел пьяным. Он выглядел удивительно осознанным, его глаза ласкали ее, касались ее, находясь дольше, чем положено на просторах ее грудей. А затем он стал облизывать губы.
А вот идет улыбка, скидывающая трусики…через 5, 4, 3, 2, 1.
Упали.
Хорошо, что она была в джинсах.
Белла отпустила его и попятилась назад, пряча глаза, ведь по правде говоря, смотреть на сияние этой улыбки было все равно, что смотреть прямо на солнце.
Он оттолкнулся от стены и сделал шаг по направлению к ней. Теперь она была в ловушке. Ее спина была прижата к противоположной стене, а он все еще подходил ближе.
Глаза Беллы расширились.
Он преследовал ее. И выглядел голодным.
- Пожалуйста, не надо. Пожалуйста, не…причиняй мне боль. – Скулила она.
Морщинка пролегла между бровями Эдварда. Он протянул к ней руки, и мягкие ладони нежно коснулись ее лица, приподнимая так, чтобы она смотрела прямо в его большие блестящие глаза.
- Никогда. – И, сказав это, он медленно поднес свои губы к ее губам.
Как только они соприкоснулись, кожа к коже, Белла потеряла способность думать и окунулась в ощущения. Они никогда не чувствовала себя такой воплощенной, как в этот момент; никогда не ощущала меньшего существования в своей голове.
Его рот едва двигался на ее губах. Он был теплым, а его губы были мокрыми и удивительно мягкими. Она не знала, целовал ли он так ее, потому что был пьян, или по какой-то другой причине, но было ощущение, будто их губы застыли вместе. Будто их связь, такая чувственная и реальная, не могла быть прервана ни на секунду.
Белла осмелилась не шевелить губами, боясь, что он отпустит ее и больше никогда не поцелует вновь.
Он прижимался к ней настойчиво, но осторожно, пока его руки нежно омывали ее щеки. Он не открывал свой рот. Но электричество, возникшее между ними, было сильнее, чем когда либо.
Кровь стучала у Беллы в ушах, и она почувствовала, как покраснела, и ей стало жарко, когда она прижалась к его груди сильнее, сокращая расстояние между ними и обвив руки вокруг его шеи.
Она чувствовала мускулы под его рубашкой. Она почти могла чувствовать его сердцебиение напротив своей груди.
Но он был таким мягким, таким нежным. Его рот оставил губы Беллы, желая большего, гораздо, гораздо большего.
Белла не была уверена, сколько они целовались, но к тому времени, когда он отпустил ее, у Беллы кружилась голова, и она скользнула вниз по стене.
Это было необыкновенно. Это было чувственно. Мгновенное исцеление глубокой тоски ее сердца. Хлынули потоком воспоминания и мечты о поляне. Это было не просто ее воображение. Искра, влечение были настоящими, и такими волнующими душу. Она не придумала это, но хотела знать, чувствовал ли он это тоже. Или, возможно, он был сейчас неприкосновенным для такого чувства.
- Прекрасная Изабелла, - пробормотал он, попятившись назад. – Вкусная как конфетка.
Эдвард облизал губы, будто смакуя ее вкус, а затем вся ясность, которая была у него, исчезла. Он закрыл глаза, столкнувшись со стеной, и был близок к тому, чтобы отрубиться.
Когда Белла наконец-то уняла свои эмоции и задышала, что заняло больше одной минуты, она почти умудрилась дотащить его по коридору до спальни.
И все было бы хорошо. Все было бы хорошо, если бы он в тот момент не открыл свой рот, и рвота не окатила бы ее с головы до ног. И весь его дорогой британский кашемировый свитер.
Который больше не был зеленым к тому времени, как он закончил.
Белла тяжело выдохнула от вида и запаха всего этого, потому что у нее был очень слабый желудок.
Он даже в моих волосах. О, боги всех Добрых Самаритян, поспешите помочь мне!
- Мне очень жаль, Изабелла. Мне так жаль, что я был плохим мальчиком. – Эдвард стал извиняться снова и снова, его голос был как у испуганного ребенка.
Она затаила дыхание и покачала головой.
- Все в порядке, Эдвард. Идем. – Она подтолкнула его в ванную комнату и смогла установить его на колени перед туалетом до следующего извержения вулкана его желудка.
Пока его рвало, она прикрывала нос рукой, стараясь отвлечь себя, разглядывая просторную элегантную ванную комнату. Большая ванная для двух или более персон? Проверено. Душ на двух или более персон с подвижной насадкой тропического душа и душа на несколько персон? Проверено дважды. Большое пушистое белое полотенце, идеально подходящее для рвоты? Проверено, проверено, проверено – и проверено.
Эта ванная действительно для одного человека? Подождите – боги больших претенциозных, и, возможно, открытых для группового мыться, ванных – не отвечайте.
Когда Эдвард закончил, она протянула ему небольшое, но хорошо впитывающее полотенце для рук, чтобы он вытер рот. Он слегка простонал и проигнорировал протянутое полотенце.
Так что она наклонилась к нему, осторожно вытерла его губы и дала холодной воды, которую он расплескал.
А потом она смотрела на него.
Несмотря на катастрофу, которой была ее собственная семья, и своенравия относительно брака, Белла время от времени думала, какого это – иметь ребенка — маленького мальчика или девочку — который был бы похож на нее и ее мужа. Когда она опустила взгляд на очень плохо чувствовавшего себя Эдварда, она представила, какого это, быть матерью и позаботиться о своем больном ребенке.
Уязвимость Эдварда дернула ее за сердце, ведь она никогда это не видела, кроме того случая, когда он плакал в своем кабинете из-за Эсме.
Эсме была бы счастлива, что я забочусь о ее ребенке.
- Ты подождешь одну минуту? – спросила Белла, убирая со лба его красивые волосы.
Он снова простонал с закрытыми глазами, и она приняла это, как знак, что он будет в порядке.
Но Белле было сложно отставить его. Так что пока он сидел там, постанывая, она немного погладила его, проводя рукой по волосам и разговаривая с ним, словно он был ее малышом.
- Все хорошо, Эдвард. Все хорошо. Все, чего я когда-либо хотела – быть с тобой милой. Немного позаботиться о тебе. Даже если тебе было на меня наплевать.
Когда Белла убедилась, что сможет оставить его одного на несколько минут, она прошла в его спальню и стала рыться в его комоде, чтобы найти что-то, что угодно, во что сможет переодеться.
Она подавила порыв рыться в его нижнем белье, чтобы взять что-нибудь в качестве приза домой или продать на E-Bay, и схватила первую попавшуюся на глаза пару боксеров. Они были черными и выглядели так, будто были малы для прекрасных форм derrière Эдварда, и были украшены гербом Колледжа Магдалины.
Даже нижнее белье Эдварда выглядит претенциозным, подумала Белла, выискивая футболку.
Она прошла в гостевую ванную, быстро сняла свою грязную одежду и заскочила в душ, просто чтобы смыть рвоту со своих волос и вонь со своей кожи, а затем переоделась в его вещи.
Она была уверена, что боксеры не подошли бы сейчас Эдварду по размеру, и, тем не менее, ей пришлось обернуть пояс, чтобы они сидели на ней. А его черная футболка была слишком большой, но очень мягкой.
Белла обернула полотенцем свои длинные вьющиеся волосы и попыталась исправить те убытки, который понес кашемировый свитер Эдварда. Она старалась отстирать его как можно лучше, погрузив его в воду. Наконец, она положила свитер на мраморную столешницу, чтобы он высох. Эдвард отнесет его в химчистку. Или сожжет.
Белла взяла свою одежду, запихнула ее в стиральную машинку и вернулась в хозяйскую ванную комнату.
Эдвард сидел, прислонившись спиной к стене, прижав колени к груди и спрятав лицо в ладонях. Он все еще стонал.
Белла быстро прочистила унитаз и смыла воду, а затем опустилась на колени возле Эдварда.
Она не знала, что делать. Ей не нравилась идея оставить его в пропитанной рвотой одежде, но ей также не нравилась идея раздеть его. Он, возможно, обвинит ее в сексуальных домогательствах или в чем-то, с чем она не хотела иметь дело с пьяным и злым профессором Мейсеном. Или трезвым и злым профессором Мейсеном.
Ведь, словно дракон, он может ополчиться против вас, если только подумает, что вы дергаете его за хвост.
- Эдвард? Эдвард, ты облевал себя с головы до ног. Ты понимаешь? Ты хочешь остаться так или… - Ее голос стих.
Эдвард смог покачать головой с неким подобием понимания и попытался снять свой шелковый галстук. Естественно, он не слишком преуспел с закрытыми глазами.
Так что Белла осторожно ослабила галстук еще сильнее и медленно стянула его через голову. Она промыла его под водой настолько хорошо, как могла, и оставила на раковине. Эдвард сможет отнести и его в химчистку.
Пока Белла стояла к нему спиной, Эдвард попытался расстегнуть пуговицы своей рубашки. Тем не менее, это оказалось сложнее, чем он ожидал, так что он стал материться и оттягивать все пуговицы, почти отрывая их в процессе.
Белла вздохнула.
- Ладно, позволь мне. – Она присела на колени напротив него еще раз и, отмахнувшись от его длинных пальцев, быстро расстегнула пуговицы.
Он стряхнул свою рубашку и тут же стал стягивать через голову футболку. Но Эдвард не сориентировался и не смог освободить свою голову от футболки, так что он сидел с ней, одетой поверх его волос вроде тюрбана.
Это, правда, было довольно забавно.
Белла подавила смех, мечтая, чтобы у нее был под рукой телефон, чтобы она смогла его сфотографировать. Она хотела использовать этот кадр как заставку на экране. Или как автарку, если Белле когда-нибудь она понадобится.
Она осторожно освободила его идеальное лицо из футболки, а потом села на пятки и выдохнула.
Обнаженная грудь Эдварда была ошеломляющей. Действительно, вся верхняя часть его тела была произведением искусства. У него были длинные мускулистые руки и рельефная грудь.
Это было удивительно, ведь Белла всегда считала его худощавым, особенно если смотреть на фотографию с Эмметом, который был размером с медведя.
Но в Эдварде не было ничего тощего. Совершенно ничего.
И у Эдварда была татуировка.
Но в Эдварде не было ничего тощего. Совершенно ничего.
И у Эдварда была татуировка.
Это сильно удивило Беллу. Она видела фотографии Эдварда и Эммета без футболок – фотографии с летних каникул, сделанные до того, как она переехала в Форкс. Но Белла могла поклясться, что у него на этих фотографиях не было татуировки. Так что татуировка была недавней, сделанной в промежуток шести-семи лет.
Татуировка находилась на левой стороне его груди, над соском, и распространялась на всю грудную клетку. Это был средневековый крылатый дракон, обвивавшийся вокруг сердца большого размера, и разрушавший его двумя передними лапами. Сердце было реалистичным, не стилизированным, а когти дракона впивались в плоть так глубоко, что кровь сочилась из раны.
Белла изумленно смотрела с широко открытым ртом на дракона и тревожную картину. Дракон был черно-зеленый, с большим колючим хвостом, свернутым в кольца, и с большими, размахнувшимися крыльями. Его пасть была открыта и изрыгала пламя. Но что приковало внимание Беллы, это надпись на поверхности сердца. Она смогла разобрать буквы М А Й. Я. Майя. Или это была аббревиатура – М. А.Й. Я.?
Белла не имела представления, кем была или чем была МАЙЯ. Она никогда не слышала этого от Элис или от кого-то из Калленов.
Ей казалось, что это было не в характере Эдварда – которого едва ли знала давно, и которого стала узнавать заново – иметь какую-либо татуировку, не то, что такую большую и западавшую в память.
У него есть такая татуировка под одеждой, и он носит галстук-бабочку? Со свитером?!
Белла хотела знать, какие еще сюрпризы скрывались под поверхностью его кожи, и ее глаза спустились чуть ниже. Даже в сидячей позе она не могла не отметить его четко очерченных мышц брюшного пресса и глубокое V, которое протягивалось от его бедер вниз, под шерстяные брюки.
Черт побери, профессор Мейсен, должно быть, занимается в тренажером зале…много. Могу я сделать снимок его мышц – и V для рабочего стола??
Белла покраснела и отвернулась.
Она была плохой. Она глазела на своего профессора. Ей бы не хотелось, чтобы кто-то делал это с ней, особенно в такой скверный момент.
Так что чувствуя себя более, чем немного виноватой, она собрала грязную одежду и полотенце, которое использовала, чтобы вытереть рвоту, которая разлилась на персидский ковер в его спальне, и отнесла все это в прачечную. Она быстро поместила все в стиральную машину, заполнив ее моющим средством, и стала стирать.
Она прошла на кухню, чтобы взять кувшин с фильтрованной водой из холодильника и стакан, а затем вернулась в спальню.
Во время ее отсутствия Эдвард смог подняться и, шатаясь, пройти к кровати, покрытой шелковой тканью и стоявшей посреди комнаты. Теперь он сидел на краю, с голыми ногами, одетый только в пару черных боксеров, а его волосы на голове торчали в разные стороны.
Святые. Угодники.
Хотя, возможно, не было ничего более горячего во вселенной, чем вид полуголого Эдварда, сидящего на кровати, кроме, пожалуй, поверхности солнца, Белла отвела глаза и поставила сосуд с водой на его прикроватный столик.
Голова Эдварда покоилась в его ладонях, локти он положил на колени. Белла хотела спросить как он, но подумала, что, наверное, стоит дать ему секунду-другую передышки. Так что она отступила немного и позволила себе оглядеться. И то, что она увидела, ошеломило ее.
Склонность Эдварда к черно-белым фотографиям была еще более заметна здесь, ведь каждая стена была украшена парой снимков. Каждая фотография была чрезвычайно большой, застекленная толстым матовым белым стеклом и висевшая во внушительной раме из черного дерева.
То, что удивило Беллу, было содержание фотографий.
Фотографии были эротичными. Картины обнаженных, преимущественно женских форм, хотя иногда мужчина и женщина вместе. Их лица и гениталии либо отсутствовали на снимках, либо были в тени. Сделанные со вкусом, они были весьма красивы, и Белла бы не сказала, что снимки были абсолютно грязными. Но они были очень чувственными и любовными, гораздо более сложными, чем обычная порнография, и гораздо более возбуждающими.
Первая фотография показывала пару со стороны, обращенную друг к другу и сидевшую на какой-то скамье. Мужчина сидел слева, скрыв лицо за головой женщины. Женщина повернулась спиной к объективу, ее ноги обвили его бедра, их тела прижаты друг к другу, его руки в ее волосах, а ее ладони на его предплечьях. Белла покраснела, думая, было это фото сделано до, во время, или после того, как пара занялась любовью, так как сама она не могла сказать наверняка.
Второе фото изображало спину женщины от плеч до изгибов ее нижних форм и пару мужских рук – одна обнимала ее за середину спины, другая – за нижнюю часть. Казалось, будто мужчина убаюкивал ее, или, возможно, женщина сидела на нем. У нее на пояснице была татуировка и заканчивалась у правого бедра, но надпись была на арабском, как подумала Белла, так что она не смогла прочитать текст.
Третье фото, за спиной Беллы, показывало раздвинутые колени мужчины, будто он низко сидел на софе, и женщину, сидевшую на нем верхом и закрывавшую его голову и большее количество его верхней части тела, за исключением его плеч и рук. Она, конечно, была обнаженной, его большие руки и длинные бледные пальцы крепко держали ее derrière. Но нет, Белла ошиблась. Ведь одна рука мужчины находилась прямо перед пространством ее нижней части, и его ладонь сжимала руку женщины, их пальцы крепко переплетены, отводя ее руку назад. Это совсем не выглядело удобным, и больше смотрелось, будто он ее захватил.
Эротичнее и эротичнее… подумала Белла.
Четвертое фото изображало стоявшую женщину, ее спина вновь слегка обращена к камере, и на женщине была надета только пара высоких каблуков. Обнаженный мужчина обнимал ее, одна его рука закрывала ее лопатки, другая покоилась на правой ягодице, когда он согнул ее ногу у себя на бедре. Его лицо было в тени, когда он прижался к ее горлу, а она в экстазе откинула голову назад. Его голое тело было показано в профиль и хвастало твердыми, самыми красивыми ягодичными мышцами из всех, что Белле когда-либо приходилось видеть. Не то, чтобы она часто их видела, даже на картинках. И туфли женщины тоже были очень, очень красивыми.
Остальные фотографии были самыми большими и висели над кроватью.
Пятое фото показывало женщину, лежавшую на животе. Виднелась лишь часть ее головы, ее красивая спина и возвышение ее ягодиц. Фигура мужчины нависла над ней, словно темный ангел, запечатлевший поцелуй на ее лопатке и положивший левую руку на ее талию. Это напомнило Белле об одной из скульптур Родена, Поцелуй, и она подумала, был ли автор фотографии вдохновлен этим произведением искусства.
Но это была шестая фотография, которая захватила дух Беллы, так как на первый взгляд она была наиболее эротичной, но мгновенно оттолкнула Беллу своей грубостью и агрессией. Это был вид сбоку женщины, лежавшей на животе, показывавший ее только от середины туловища до колен. Зависая над ней, в позе, похожей на позу собаки в йоге, стоял мужчина. Его рука с белыми костяшками пальцев находилась на ее левом бедре и ягодице, верхняя часть тела виднелась, но была напряженной и жесткой, его бедра сильно прижимались к форме ее ягодиц, его левое бедро столкнулось с ее бедром.
И вновь у мужчины были очень красивые ягодицы в профиль, и длинные элегантные пальцы, но Беллу тревожило это фото, и она густо покраснела и отвела глаза.
Зачем кому-то вешать на стену фото с этим?
Тем не менее, глядя на эти фотографии, одно было совершенно ясно:
Профессору Мейсену нравились задницы.
Учитывая его обстановку и выбор произведений искусства, спальня Эдварда служила только для одной цели, и целью этой служил котел с кипящей страстью. Она знала, основываясь на предыдущих наблюдениях, что для этого он и предназначен, несмотря на очевидный пронизывающий холод; холод в соответствие леденящей атмосферы его квартиры. В этом пространстве с темными стенами холодом веяло от черно-белых фотографий, от снежно-голубого шелка его простыней и занавесок, и от редкой, всей черной мебели в его комнате, в которой доминировала огромная кровать с витиеватым резным изголовьем и не менее замысловатой низкой подножкой.
Средневековье, подумала Белла. Как подходяще.
Но фотографии были не то, что захватило внимание Беллы. Нет, когда она наконец-то оторвала взгляд от утонченной обнаженки Эдварда, она, громко ахнув, потрясенно стояла и смотрела на картину на дальней стене.
На стене, противоположной большой средневековой кровати Эдварда, странно выбиваясь из общего вида, среди черно-белой эротики, была картина, выполненная маслом великолепными, завораживающими цветами, в стиле прерафаэлитов.
Это была картина Данте и Беатриче Генри Холидея в натуральную величину, та же картина, которая висела над ее собственной кроватью.
Глаза Беллы скользнули от картины к Эдварду и вновь на картину. Он мог видеть картину, лежа на кровати. Она представила себе, как он засыпает ночью, каждую ночь, глядя в лицо Беатриче. Это было последнее, что он видел, прежде чем закрыть глаза, и первое, что он видел, когда просыпался утром.
Белла не знала, что он обладал этой картиной. Он был причиной, по которой она обладала ей. Могла ли она быть причиной, по которой у него была картина?
Ее бросило в дрожь от этой мысли. Неважно, кто приходил к нему в спальню, неважно, кого он держал в своих объятьях, неважно, какую девушку Эдвард приводил домой, чтобы согреть постель, Беатриче всегда была здесь. Беатриче всегда присутствовала.
Но он не помнил, что она была Беатриче.
Белла покачала головой, чтобы выбросить эти мысли, и мягко убедила Эдварда прилечь. Она укрыла его простыней и шелковым одеялом, подоткнув под мышками у груди.
А затем она села возле него на кровати, глядя на него, пока он смотрел на нее.
- Я слушал музыку, - прошептал он.
Белла застыла.
- Какую музыку, Эдвард?
- Hurt. Джонни Кэша. Снова и снова… - Голос Эдварда затих.
- Зачем ты такое слушаешь?
- Чтобы помнить.
- Ох, Эдвард, зачем? – Белла смахнула слезы, ведь это была единственная песня Трента Резнора, не через силу, но она всегда заставляла Беллу плакать.
Он не ответил.
Она нагнулась к нему.
- Эдвард? Милый, не слушай больше такую музыку, ладно? Тебе нужно идти к свету. Ты слышишь меня? Никакой больше Лакримозы или Nine Inch Nails. Выбирайся из тьмы и иди к свету.
- Где свет? – Пробормотал он.
Белла выдохнула глубоко и покачала головой.
- Зачем ты так много пьешь, Эдвард?
- Чтобы забыть. – Ответил он просто, закрыв глаза и откинувшись на подушку.
Белла думала, что он, наверное, был очень симпатичным подростком; большие изумрудные глаза, притягательные губы, сексуальные бронзовые волосы. Он мог быть милым, вместо того, чтобы быть злым или грустным. Он мог быть добрым и благородным. Если бы Белла была ближе к его возрасту, он мог бы поцеловать ее на крыльце у отцовского дома и отвести на выпускной бал, и впервые заняться любовью с ней под звездным небом, на поляне за домом его родителей.
Она могла бы быть его первой, в какой-нибудь более идеальной вселенной.
Белла размышляла, сколько еще боли могла вынести человеческая душа, ее душа, прежде чем полностью выжаться, и отвернулась, чтобы уйти.
Теплая рука высунулась, чтобы поймать ее.
- Не оставляй меня, – прошептал он. – Пожалуйста. — Его глаза были открыты лишь наполовину и умоляли ее. – Пожалуйста, Изабелла. Пожалуйста.
Он знал, что она была Изабеллой Свон, но почему-то хотел, чтобы она осталась. Она вложила свою ладонь в его и снова присела рядом с ним.
- Эдвард, я не оставлю тебя. Куда же я еще пойду? Теперь просто спи. Ты здесь в безопасности. И вокруг тебя свет. Так много света.
Улыбка играла на его прекрасных губах, и Белла услышала, как он вздохнул. Хватка, которой он держал ее, ослабла. Белла сделала глубокий вдох, задержала его, а затем слегка провела рукой по его бровям. Когда он не дрогнул и не открыл глаза, она нежно погладила их, одну за другой. Ее мать так делала, когда Белла не могла заснуть, будучи ребенком. Но это было очень давно, задолго до того, как ее мать пренебрегла ею ради других, более важных интересов.
Эдвард все еще улыбался, и Белла смело передвинула свою руку к его волосам. Ощущение буйных локонов, пробегавших под ее пальцами, напомнило ей то время, когда она провела день на ферме в Умбрии, когда училась год за рубежом. Итальянский мальчик взял ее с собой в поле, и она проводила рукой по вершинам трав.
Волосы Эдварда были легкими, как перышко и мягкими под ее рукой, прямо как шепот итальянской травы. Она стала гладить его волосы, как когда-то, должно быть, делала Эсме. Он был таким красивым мальчиком. Он позволил кончикам ее пальцев блуждать по его лицу, спускаясь по угловатой челюсти, и мягко коснуться его щетины. Она коснулась легчайшего намека ямочки на его подбородке, а затем тыльной стороной ладони провела по его высокой благородной скуле.
Белла вздохнула. Она никогда не будет так близка к нему, если бы он проснулся, то не позволил бы. Она была уверена, что он ударил бы ее по руке и перешел бы к ее горлу.
Его идеальная грудь поднималась и опускалась с каждым успокоившимся вздохом. Он казался спящим.
Белла посмотрела с восхищением на его шею, плечи и руки, ключицы и начало грудных мышц. Если бы он был бледен, то напоминал бы римскую статую из холодного белого мрамора. Но у него был легчайший намек на загар, оставшийся с лета, и заставлявший его кожу почти отливать золотом при свете лампы.
Белла запечатлела поцелуй на своих двух пальцах и осторожно поднесла эти пальцы к его полураскрытым губам. “Ti amo, Dante. Eccomi Beatrice.” (п.п.: Я люблю тебя, Данте. Я Беатриче).
В этот момент зазвонил телефон Эдварда.
Белла посмотрела на телефон, лежавший на прикроватном столике. Эдвард зашевелился, ужасный звук разрывал его покой.
Так что Белла совершила глупый поступок – ответила на звонок.
- Алло?
- Черт возьми, кто это? – Потребовал ответа потрясенный пронзительный женский голос.
- Это резиденция Эдварда Мейсена. Кто это?
- Это Таня. Дай Эдварду трубку!
Сердце Беллы ударило дважды, прежде чем екнуло и забилось с новой силой. Она встала с беспроводной трубкой и прошла в ванную, закрыв за собой дверь.
- Он не может подойти сейчас к телефону. Извините. Это чрезвычайная ситуация? Я могу помочь?
- Что значит, он не может? Скажи ему, что это Таня, и мне нужно поговорить с ним.
- Эм, он не доступен.
- Недоступен?! Послушай, маленькая шлюха, переверни Эдварда и сунь ему трубку в руку. Я звоню из…
- Он не может поговорить с вами прямо сейчас. Пожалуйста, перезвоните завтра. – Белла нажала кнопку завершить, прервав поток яростных слов Тани.